– И это было понятно с самого начала. Все мы были обречены. Понимаешь, мы в одиночку пытались бороться с системой. А это всегда заканчивается одинаково. Система побеждает!

Вера развела руками, подчёркивая глубину неизбежности. Она сидела на нарах, повесив голову.

– А чего ты тогда с нами пошла? Осталась бы дома, ты же совершеннолетняя. Нашла бы работу, вышла замуж… – прищурилась Надя, глядя на сестру с плохо скрываемым гневом.

– Надь! Давай без этих гадостей, ладно! – отмахнулась Вера.

– А какие гадости? Ведь Папа ясно предупредил, что такое решение может быть только единогласным, даже Люба имела право вето. Что же ты им не воспользовалась?

– Ты же прекрасно знаешь, я не могла бросить Папу…– ответила Вера на полтона ниже.

– А теперь хочешь бросить нас?

Надя смотрела на старшую сестру в упор.

– Я хочу, чтобы вы просто подумали! И всё! – воскликнула старшая сестра.

– О чём подумали, Вера? Что ты предлагаешь? Только конкретно! Сдаться на милость победителя, согласиться на их условия? Ты вообще представляешь, что нас там ждёт? Сказав им «да» один раз, тебе придётся соглашаться и во всём остальном. И мы обе прекрасно знаем, что они предложат!

– А что нас ждёт в случае отказа? Светлое будущее? И жили они долго и счастливо?.. – Вера опустила голову от отчаяния. – Послушай, – продолжила она. – Мы пытались вырваться на свободу, но не смогли. Эта попытка стоила жизни моему отцу.

– Он и мой отец тоже! – напомнила Надя.

– Да, и твой, и мой. Но сейчас не это важно. Ты пойми, мы теперь товар, и один Бог знает, кому нас продадут! Завтра у тебя будет хозяин, а ты станешь имуществом! С тобой будут делать всё, что захотят. А если нас продадут по отдельности, ты об этом подумала? – спросила Вера.

– Я о чём только не думала, только толку от этого сейчас нет. Думай – не думай, завтра произойдёт то, что должно произойти.

Надя обречённо пожала плечами.

Внезапно молчавшая всё это время Любочка сказала просто и уверенно:

– Не беспокойтесь, сестрички, Бог о нас позаботится. Главное не есть идоложертвенного.

– Чего? – недоумённо спросила Вера.

– Того, что посвящено идолам.

Как ни в чём не бывало, ответила Люба.

– У тебя с головой всё в порядке? Что-то я не вижу здесь никакой еды. Вообще. По-твоему, воздержание нам поможет? Вера смотрела на сестру с плохо скрываемым раздражением.

– Нет. Не по-моему. Так Илия сказал. Пока мы живы – у нас есть надежда. Помнишь, как Папа говорил: «Верить так же просто, как и дышать. Вдох – вера, выдох – надежда». Так что, пока мы дышим – у нас есть шанс.

Любочка улыбнулась своей самой милой улыбкой.

– Ну и что эта вера нам дала? А? Скажи мне, сестра?

Вера смотрела на Любочку в упор.

– Бог, церковь, молитвы! Семья превыше всего! К чему мы пришли? Что мы с вами такого сделали, чтобы нас так наказывать?

– Вера, ты же прекрасно знаешь, ответа на вопрос: «Почему страдает праведник?» – в этой жизни не найти. Мы это узнаем только на небесах, – вместо Любы ответила Надя.

– Я с вами всю свою жизнь, и могу сказать одно: здесь нет ни одного праведника, – усмехнулась Люба.

– Да на фоне этих животных каждая из нас великая праведница, только какой с этого толк…

Вера опустила глаза и сосредоточенно смотрела в пол.

– Знаешь, сестра, я бы пожелала тебе достойной смерти, но боюсь, что шансов умереть с поднятой головой у тебя уже не будет!

Надя зло глядела на сестру из-под нахмуренных бровей.

– Не переживай, Наденька, у тебя будет выбор, какой смертью умереть. Так же, как у Мамы.

– При чём тут Мама? – спросила Надя, подняв брови. – Ты же знаешь, что она умерла от инсульта. Тромб оторвался, она погибла.

– Наша Мама умерла не от инсульта. Её забили до смерти Миротворцы, когда она возвращалась с работы.

– Чего? – переспросила Надя.

– Ничего! Был комендантский час, видимо, Мама опоздала на несколько минут. Миротворцы, как обычно, стояли в патруле у ворот резервации и отлавливали нарушителей. Кого-то штрафовали, кого-то просто били, а Маму задержали. Никто не знает, что было потом, можно только догадываться. По-видимому, Миротворцы сделали ей предложение, от которого невозможно отказаться. Но она отказалась.

– Ты чего несёшь?! – несмело возразила Надя.

– Я заходила в реанимацию, пока Мама была жива. Когда я её увидела, то не узнала. Левый глаз заплыл, нос сломан, все губы разбиты. На неё было страшно смотреть. Я слышала, как врачи спорили, доживёт ли она до утра с такими травмами. Она умерла через день, не приходя в сознание. Интересно, где был твой Бог, когда она погибала?

– Мой Бог был там же, где и всегда! На белом престоле, на Своём рабочем месте! – вспыхнула Надя. – И если Он допустил это, значит, она могла это претерпеть! Я всегда любила Маму, и до её смерти, и после. Теперь я буду ею гордиться, потому что она – мученица! – прокричала она.

– Можешь гордиться, сколько хочешь, моя праведная сестрица, но я себе такой участи не хочу!

Вера резко развернулась к решётке и выкрикнула что есть мочи:

– Эй, охрана! Где вы? Охрана! Сюда!

– Сейчас, девочки, сейчас мои хорошие…

Из глубины коридора послышались старческие шаркающие шаги.

– Всё, всё, я уже иду! – приговаривал пожилой надзиратель в поношенной миротворческой форме.

Двумя руками он держал огромный поднос, на котором громоздилась целая гора еды и бутылка вина.

– Вот, – тяжело вздохнул он, подходя к камере. – Знаю, знаю, что вы проголодались, и собрал всё, что нашёл на кухне. Великая Мать заботится о вас! Ведь вы её дети, хоть и заблудшие! Примите её дары и наслаждайтесь жизнью, она слишком коротка, чтобы голодать, – вздыхал он, отпирая решётку.

– Здесь еда и вино. А голод и негативное мышление плохо влияют на молодой, растущий организм. Покушайте, это вас успокоит.

Он с трудом поставил поднос на стол, и в этот момент сёстры увидели татуировку в виде синего паука, набитого на его руке.

– Это идоложертвенное, это есть нельзя, – убеждённо произнесла Люба. – Он паук не потому, что у него на руке картинка. А потому что он впрыскивает яд своей жертве. Этот яд действует как желудочный сок, и когда жертва готова к употреблению, паук её запросто съедает. Выпивает, как коктейль. Я в учебнике читала. Аукцион сделает с нами то же самое. Он впрыснет свой яд, вы обессилеете, и он вас просто сожрёт.

– Люба! Хватит нести глупости! – возмутилась Вера. – Вон, этот твой Илия кричал на всю тюрьму! Значит, на него этот яд не действует!

– Он вообще-то объявил голодовку, – заметила Надя и с жаром продолжила:

– Послушай сестра! Да очнись ты, посмотри, вон там девушка лежит зубами к стенке и за всё это время даже не повернулась. Она вообще не шевелится! Кроме Илии, все обитатели этой тюрьмы – как овощи!

– Всё! Достаточно! Вы как хотите, а я сажусь есть! Присоединяйтесь.

Вера налила себе полный бокал и, выпив его одним махом, стала накладывать еду себе на тарелку. Вся камера наполнилась ароматом жареного мяса и чего-то ещё, невероятно вкусного. Вера торопливо проглатывала кусок за куском, почти не пережёвывая.

Налив себе ещё, она отхлебнула из бокала, удовлетворённо выдохнула и продолжила трапезу. Люба смотрела на неё с ужасом. Уже через пару минут глаза старшей сестры сделались пустыми и безжизненными, она громко икнула, бессильно откинулась на койке и с трудом проговорила:

– Всё безразлично! Мне всё безразлично… Жизнь, смерть, без разницы, только спать хочется… Сидеть не могу, – едва слышно проговорила она и стала валиться навзничь. Надя попыталась поддержать сестру за руки, чтобы уложить её.

– Люба, иди, помоги, – позвала она, и наконец вдвоём они закинули ноги Веры на койку.

– Прости, Надька, я просто хотела выйти замуж, и всё, – едва слышно роняла слова Вера. – Думала, что в гетто будут нормальные женихи… Я знаю – я слабое звено, – продолжила она, поднимая мутные глаза к потолку. – И ты это знала, даже Любка, и та догадывалась…

– Вера, милая, пожалуйста, не надо так! – взмолилась Надя.

В эту минуту перед ней был не её вечный оппонент, а бедная сестра, совершившая очередную глупость.

– Милая, всё кончено! Мы обречены…

Слабым голосом проговорила Вера и, обессиленная, потеряла сознание.

– Так, Люба, делай то, что я скажу! – громко скомандовала Надя. – Еда чем-то отравлена, её есть нельзя. Унитаз и раковина, похоже, в слепой зоне, камера смотрит из угла. Повернись спиной и делай вид, что ешь, но ничего не глотай, размажь еду по тарелке, и всё. Будем надеяться, что они не смотрят на нас внимательно.

Любочка стала старательно изображать, что ест, полными ужаса глазами смотря на лежащую без сознания Веру.

– Хорошо, Люба! Теперь, если хочешь пить, попей из крана, и живо в койку! Я уже попила.

Люба метнулась к раковине и, подставив рот под струю воды, стала быстро пить, давясь и захлёбываясь. Надя тоже сделала вид, что поела и, пошатываясь, отошла от стола.

– Отлично, теперь ложись, кое-как накрывайся и лежи, не двигайся, как Вера. Быстрее, они уже идут!

Надя и Люба легли и замерли на кроватях, не снимая обуви, как будто застигнутые врасплох, с раскинутыми в разные стороны руками, в то время как медленные шаркающие шаги приближались к их камере.

– Вот и прекрасно, мои овечки!

Старый надзиратель осмотрел лежащих в нелепых позах сестёр.

– Одним махом вырубило!

Он вынул подушку из-под ботинок Веры и засунул ей под голову.

– Завтра на аукционе будете тише воды ниже травы! – сказал он, улыбаясь и забирая поднос.

35 Аукцион

– А наши торги продолжаются, и я имею честь представить вам следующий, совершенно уникальный лот! – пафосно провозгласил седовласый аукционист в красном кителе, шитом золотом. Он стоял за изящной кафедрой, и его холёное лицо излучало уверенность и оптимизм.

Сёстры стояли посреди помоста, чуть возвышавшегося над залом, скованные одной цепью. Они были одеты в длинные, тонкие и прозрачные туники без рукавов, которые почти ничего не скрывали, и смотрели в пол равнодушными глазами, как и все остальные жертвы аукциона.

– Благородные дамы и сиятельные господа! – продолжил аукционист после паузы. – Перед вами три удивительные, белокожие, единокровные сестры. Гордые и прекрасные, непреклонные и образованные. Будучи носительницами древних, почти исчезнувших верований, они сохранили свою первозданную чистоту для участников этого аукциона! – торжественно произнёс он.

Негромкий шёпот восхищения пробежал по залу, когда покупатели смогли разглядеть сестёр.

– Продаются впервые. Вы можете купить их всех вместе или каждую по отдельности! Стартовая цена: 30 унций золота за троих. 30 унций, дамы и господа! Кто больше?

– Имейте в виду, содомские псы! Мы не будем играть в ваши грязные игры, что бы вы с нами ни сделали. Вы прокляты, как и всё ваше радужное общество! – резко и зло выкрикнула Надя, неожиданно подняв голову и сверкнув глазами.

Её голос заставил всех вздрогнуть.

– Когда жалкое меньшинство издевается над всеми остальными – это не толерантность, это обычная диктатура! Диктатура содомитов!

Ропот возмущения пробежал по залу. Покупатели начали шептаться и переглядываться.

– Почему их не накормили «Сониксом»? Это возмутительно! Они что, так и будут комментировать торги?

– Вся ваша толерантность – это сказка для наивных простаков. В вашем мире свобода слова, убеждений и собраний существует лишь для вас, проклятые извращенцы! А для нормальных людей и их детей – только это! Цепи рабства!

Голос Нади бил наотмашь, как удары хлыста.

– Неправда! Мы люди! Такие же, как вы! У нас тоже есть права! – раздался тонкий надтреснутый фальцет из глубины зала.

– Вы хотели сократить поголовье, разрушив институт семьи? Ну что ж, радуйтесь! У вас всё получилось! Если бы бойцы Халифата сошлись с вами в честном бою, они вырезали бы всё ваше радужное стадо за пару дней! – прокричала Надя.

Всё, что накопилось у неё за годы унижений и издевательств, она спешила вложить в свою речь, понимая, что долго говорить ей не дадут.

– Да чего вы смотрите! Охрана! Сделайте с ними что-нибудь! – опомнился ведущий.

– Все вы прокляты, потому что попрали само понятие нормы, объявив все ваши извращения «особенностями»!

– Где охрана?! Да заткните им рты, наконец! – раздражённо крикнул аукционист.

Охранники суетливо забегали в поисках скотча.

– Вы боролись с дискриминацией? Радуйтесь, вы победили! Теперь все извращенцы на свободе, а нормальные люди в цепях! – воскликнула Надя, поднимая руки в наручниках.

Наконец, охрана навалилась на Надю и на стоящую безучастно Веру и заклеила им рты скотчем.

– Смотри, ещё брыкается! Погоди, вот продадут, тогда попрыгаешь! – проворчал один из охранников.

– Наш аукцион продолжается, – бодро воскликнул аукционист, и тут с помоста раздался звонкий голос самой младшей сестры.

– Вся ваша радужная элита – сборище уродов и извращенцев! – выкрикнула маленькая Любочка, на которую из-за её возраста никто не обратил внимания.

– Вы отнимаете детей у родителей и отдаёте в однополые семьи, ломая их души и тела! И если Бог не прольёт на вас огненный дождь, вы всё равно сгинете, как Древний Рим. Придут варвары и уничтожат вас! Все вы прокля…– успела выкрикнуть Любочка перед тем, как ей тоже заклеили рот.

– Благородные дамы и сиятельные господа! Несмотря на этот незначительный инцидент, наши торги продолжаются!

Аукционист покосился на сестёр, которые стояли на помосте. Обессилевшая Вера, с безучастными глазами, прислонилась к Наде, которая поддерживала старшую сестру и пыталась обнять Любочку, стараясь, насколько можно, защитить её.

– Стартовая цена – 30 унций за всех! 30 унций! Кто больше? – воскликнул аукционист.

– Так и быть. Возьму за 30, – степенно проговорила толстая тётка, сидевшая ближе всех к кафедре.

– Даю 35! – тотчас отозвался грубый и хриплый голос с галёрки.

– 35 раз! 35 два! – начал отсчёт аукционист.

– Мне тоже строптивые нравятся! 40 унций за троих! – задорно выкрикнул молодой парень в тёмно-бордовой рубахе, с огромным бриллиантом в перстне.

– Великая Мать! Они не стоят этих денег… – зашептали в первых рядах.

– 45 за троих! – резко ответил хриплый голос с конца зала.

Привстав на цыпочках, Надя пыталась посмотреть на того, кто, по-видимому, задался целью купить их, но ничего не увидела.

– Паттерсон милосердная! 45 унций! – раздался шёпот. – Это безумие! Цена неадекватна! Как деградировал аукцион!

– 45 раз! 45 два… – аукционист обвёл взглядом зал. – Дамы и господа… и… 45 унций три!!! Продано! – ударил молотком ведущий. – Покупателю… Покупателю, пожелавшему остаться неизвестным!

36 Добро пожаловать

– Пожалуйста, послушайте меня! – обратился к сёстрам плечистый охранник, снимая с их голов плотные матерчатые мешки.

Дорога, казавшаяся бесконечной, наконец, кончилась. Яркий свет мгновенно ослепил их. Одетые в серые тюремные комбинезоны, сёстры стояли во дворе роскошного поместья, за огромной трёхметровой стеной.

– Не волнуйтесь! Всё будет хорошо, – продолжил охранник, одетый в чёрную форму. – Никто не причинит вам никакого вреда. Просто подождите, скоро всё закончится. Поверьте мне, я такой же, как вы. Точно такой же, как вы…

– Такой же раб? – спросила Вера, щурясь от внезапно обрушившегося на неё света.

– Если вам так легче, то – да! Но на самом деле… Это трудно объяснить, а я говорить не мастер. Сейчас он придёт, и… Прошу вас, подождите немного, – продолжал охранник, запинаясь.

Он явно пытался успокоить сестёр и вертел головой, кого-то ожидая.

– Тебе приказали доставить нас в целости и сохранности? Мы дорогой товар, да?

За несколько часов дороги Вера отошла от «Соникса» и не знала, на ком сорвать злость.

– Всё совсем не так, как вы думаете. Да, он попросил проследить, чтобы всё было хорошо, но это не значит, что…

Охранник мучительно подбирал слова.

– Он сейчас подойдёт, и…

– Посмотри на браслет, всё, что он сказал, – правда, – прошептала Люба, не веря своим глазам.

– Не тешь себя иллюзиями, сестричка! – зло отчеканила Вера. – Может быть, он такой же чокнутый извращенец, как и его хозяева…

– Я же говорила, Бог нас не оставит! – улыбнулась Люба.

– Люба! На это погляди, а! – огрызнулась Вера, тряхнув цепями. – Чему ты радуешься, тебя только что продали в рабство, теперь ты – вещь! Ты даже не сможешь выбрать, какой смертью умереть.

– Не скажи, сестрица, выбор есть всегда, особенно если дело касается смерти, – зло проговорила Надя.

Её глаза горели яростью и непреклонной решимостью.

– Я уже слышу пение ангелов, и мне не терпится присоединиться к их хору. Как там говорится: «Если жизнь – это песня, то смерть – последний аккорд!»

– Пожалуйста, не говорите о смерти, вам рано её призывать. Просто подождите. Если не верите мне, верьте браслету. Уж он-то никогда не лжёт! – не на шутку разволновался охранник.

– Откуда ты знаешь? – огрызнулась Надя.

– У моего командира был такой, в предыдущей версии. Полезная штука. Я бывший Миротворец, я разбираюсь в таких вещах. Охранник вытер пот со лба, хоть и пытался говорить спокойно.

– Смотри, индикатор зелёный – он говорит правду! – удивилась Надя.

– Ну… слава Богу, а вот и он! – с облегчением выдохнул охранник.

– Это твой хозяин?

– Нет, но он всё объяснит…

– Мир всем! Я просто представлюсь, и вы всё поймёте. Пожилой мужчина в чёрной рубахе стремительно подошёл к сёстрам. – Я епископ Александр. Добро пожаловать в подпольную церковь!

– Господи! Не может быть!!! – воскликнула Надя, закрыв лицо руками.

Вера молча смотрела на епископа, не в силах вымолвить ни слова. А Любочка, наоборот, вздохнула с облегчением, как будто только этого и ждала.

– А чему вы удивляетесь, сёстры мои? – воскликнул епископ. – «Мы выкупали братьев своих, проданных народам, сколько было сил у нас». Так сказано в Писании. Кстати, – спросил он, поворачиваясь к охраннику, – А чего они до сих пор в цепях?

– Она говорила о смерти, как будто прямо сейчас… У неё такой взгляд отчаянный, я просто побоялся… – ответил охранник, потупившись.

– Снимай давай, перестраховщик!

Епископ обернулся к сёстрам.

– У меня охраны больше, чем у Канцлера!

– И она гораздо надёжнее, – улыбнулся охранник, отстёгивая сестёр от цепи.

– А ещё она всего боится… Посмотри на них – это же дети! – сказал епископ, глядя на Любу.

– Прошу прощения, мой Пастырь. Но я посмотрел ей в глаза и испугался по-настоящему.

– Куда посмотрел? – не понял епископ.

– В её глаза, —он указал взглядом на Надю.

– И чего в них страшного? Я вот сейчас смотрю, и всё нормально! – проговорил епископ с лёгким упрёком.

– Она была готова умереть. Поверьте мне! Нас учили отличать смертников от обычных людей. Нужно смотреть в глаза. Минуту назад она была готова умереть. Точно.

– Она всегда готова умереть, – сказала Любочка улыбаясь.

– Круто! – восхитился охранник с уважением, пытаясь отстегнуть Надю. – Я так не могу… Хотелось бы, но пока не получается…

– Давай уже, отстёгивай! Самурай… – усмехнулась Надя.

– Да, Онна-бугэйся!

– Я не Анна, я Надежда.

– Да, Надежда-сан.

– Так, похоже, вы нашли общий язык, – усмехнулся епископ, глядя на то, как охранник безуспешно пытается снять с Нади наручники.

Когда все цепи были сняты, епископ улыбнулся:

– Ну, что ж, поздравляю с освобождением! Теперь у вас новый дом и новая жизнь. Спасибо, дальше я сам, – сказал епископ, отпуская охранника. – Кстати… У нас тут полно «бывших». Ну, в смысле, бывших Охотников и Миротворцев, отличные ребята. Может, Бог даст, найдёте себе женихов.

Вера мгновенно залилась краской и опустила глаза.

– А хор у вас есть? – спросила Надя.

– Хор-то есть… Да вот с хористами беда.

– А что, петь никто не хочет?

– Нет, всё намного сложнее. Петь хотят почти все. Но в хоре слишком много басов. Есть пара теноров, а вот альтов почти нет.

– Почему? – удивилась Надя.

– Потому что бывшие Охотники обычно поют басом! И Миротворцы тоже. Нам не хватает женских голосов…

– Не скажу за них… – Надя кивнула на сестёр, – …а я бы присоединилась.

– Прекрасно!

– Как вас до сих пор не поймали? – глядя на епископа снизу вверх, спросила Любочка.

– Ну, милая, меня все боятся! В миру я неподкупный судья. Глава арбитража, любимец Канцлера и опора правосудия. Судейский иммунитет – сильная вещь. Пока не проголосуют Двенадцать, никто меня и пальцем не тронет.

– Дитя моё, успокойся, не надо плакать, всё позади, – попытался успокоить епископ, увидев, что Вера, отойдя от них на полшага, глотает слёзы.

– Извините, Пастырь! Это слёзы радости, – ответила Вера, вытирая глаза.

– Нет, – возразила Надя. – Похоже, она сама не своя после разговора с Князем Содома.

– Где вы виделись с этим монстром? – удивился епископ.

– Да он приглашал нас в свой Парк, – ответила Надя.

– Это самое страшное место на земле, смесь концлагеря и борделя.

– Если вы судья, почему не можете закрыть этот ад? – спросила Надя.

– Потому что официально его не существует. И по любому заявлению следствие будут вести Дети Ночи. А они с Князем – как близнецы-братья! Да и к Князю ни с какой стороны не подобраться.

– А не надо подбираться, надо просто сделать анализ крови! – неожиданно подала голос Любочка.

– Зачем? – не понял епископ.

– Он модификант, он сам нам это подтвердил, – ответила Люба.

– Не может быть! Хотя, с другой стороны, это многое объясняет! А откуда ты знаешь?

Епископ наклонился и смотрел ей прямо в глаза.

– Я с ним разговаривала, и он сам сказал об этом. Ему было очень весело.

– Его Парк – один из самых прибыльных бизнесов в стране. Поэтому, кроме друзей, у него много влиятельных врагов, и ещё больше конкурентов. Зная такую правду, свалить его не составит труда, – задумался епископ.

– А кто мы теперь такие? Раньше мы были негражданами, а теперь проданы в рабство.

Вера, наконец, справилась со своими слезами.

– Это очень хороший вопрос. Если не вдаваться в детали, то официально рабства на федеративных территориях не существует. Но можно купить лицензию и открыть частную тюрьму. На аукционе можно выбирать заключённых и использовать их по своему усмотрению.

– И, кстати, далеко не всех продают за большие деньги, как вас. Настоящих преступников правительство отдаёт почти бесплатно. Если наступает смерть заключённого, её просто фиксируют, и всё. Де факто его можно убить в любой момент, совершенно безнаказанно. Все вы осуждены пожизненно и теперь принадлежите корпорации, которую я контролирую. Это если коротко, без подробностей.

– Сёстры, скажите, вы видели Илию? Получилось с ним пообщаться? Он величайший праведник из всех, кого я знал. Он собирался быть в тюрьме вместе с вами.

– Его и правда зовут Илия? – удивилась Надя.

– Да, но последние лет 30 все знали как Илию пророка.

– Как же его поймали, если он пророк? – спросила Вера.

– Его никто не ловил, моя милая. Он сам пришёл туда, куда хотел. Честно говоря, последние пару лет он выглядел… Как бы это сказать… Очень усталым. Чуть не половину общины он вытащил из мира своими руками. Да и вас, кстати, тоже. Он постоянно просил меня, чтобы я его отпустил, но для меня его присутствие было вопросом выживания. Я буквально умолял его, чтобы он не уходил, не оставив преемника. А он только смеялся и говорил, что преемника может назначить только Господь. Наконец, пару месяцев назад он сказал, что слышит шаги нового пророка, гораздо более сильного, чем он. И он должен выйти ему навстречу, чтобы поприветствовать его.

– Вы хотите сказать, что он оказался в тюрьме только для того, чтобы поздороваться с другим пророком? Как странно!

Глаза Веры были наполнены непониманием.

– На первый взгляд – да. Но для него это было вполне нормально. К тому же он уже был в этой тюрьме один раз. И сбежал оттуда. Да, чуть не забыл, – епископ всплеснул руками. – Мне передали, вот ваши семена, – сказал он с улыбкой, протягивая сёстрам пакет.

– И простите меня ради Бога, что заставил вас ждать во дворе, да ещё в цепях. Я ходил за письмом, которое написал Илия. Оно адресовано вам. Вот. Прочитайте. Можно вслух, оно для всех, – епископ протянул письмо.

– «Дорогое дитя! – начала Вера, открыв конверт. – Если ты читаешь эти строки, значит, со мною всё в порядке. Я уже мёртв…»