Прощать любимым. Роман, основанный на реальных событиях

Глава 5. Боюсь разоблачения

Нюрка опекала Марию, как могла, не позволяла ей поднимать наполненные фляги с молоком, помогала кормить коров и убирать за ними.

– Ты побереги себя, не ровен час, надорвешься, и начнутся роды у всех на виду!

Мария больше всего боялась разоблачения своей беременности и делала все, как говорила ей подруга.

Нюрке нравилась ее покорность, и она смотрела за ней, как за маленьким ребенком.

После обедней дойки, подруги зарывались в куче соломы и шептались. Нюрка положила руку на живот Марии и тут же подскочила.

– Ты что? – испуганно спросила Мария.

– У тебя ребенок шевелится! – расширив карие узкие глаза, сказала Нюрка. – Никогда не слышала шевеление ребенка у человека! А вот у своей коровы слышала! И ты знаешь, очень, похоже! А сама ты слышишь, как бьется ребенок?

– Первый раз услышала в декабре месяце.

– Мария, это выходит, ты должна скоро родить! Если считать в декабре ты услышала шевеление, значит, в мае должна кого-то родить! И что мы имеем? На все про все, два месяца осталось до родов! – сказала она.

– Ну, наверное, я не знаю, – задумчиво сказала Мария. – Скорее бы в поле, – там никто, ни о чем не догадается!

– Мария, куда ты ребенка денешь, когда родишь?

– Не знаю пока, но к маме с отцом точно не пойду! Все было бы хорошо, если бы не эта тетка! Она всю жизнь мне поломала, чтобы ей так же было, как мне! – она сглотнула и тяжело вздохнув, сказала: – А может, мне поехать в Славгород? Город не большой, вдруг встречу там Ваню и тогда, закончатся мои страдания! – она грустно улыбнулась. – Все было бы так, но Ваня говорил тетке, что его переводят в другой город. Так, что, подруга, все против меня!

– Ничего, подруга, Бог не выдаст, свинья не съест! Сейчас главное, ты береги себя и все будет хо-ро-шо!

По весне все совхозные гурты коров угнали на вольные луга, вместе с ними выезжали все бригады доярок, разбивали лагеря, ставили палатки и жили обычной жизнью.

Мария, после дойки уходила в забоку или в глубь лугов, собирала ягоду, рвала слизун и черемшу, угощала всех доярок, положит на стол узел, или поставит ведро с ягодой, скажет: – ешьте, лежебоки!

Женщины очень любили ее за ловкость и трудолюбие.

– Хороша девчонка! – прохрипела бригадир, – красавица и чистоплотна во всем, даже с коровами как с детьми, охото ей с ними возиться, хвосты им помоет, начешет и бантики завяжет, кому-то повезет, кто женится на ней! Надо же уродиться такой красавицей? Высокая, ноги от ушей растут, фигура выточенная, ну, прям загляденье. Совершенно правильные черты лица, белая бархатистая кожа, черные, как нарисованные брови в разлет, будто взмах крыльев птицы! А глаза, я за сою жизнь не видела таких глаз! Жалко, что у меня нет сына, а то взяла бы ее в невестки!

– Да, ты права, бригадир, – согласились доярки, ей бы на подиуме красоту показывать, а не коров доить!

– Что, правда, то правда! – в своем заключении сказала бригадир, – а тут, ни кожи, ни рожи! – она взяла небольшое зеркало, смотрит на свое отражение и комментирует: – Нос на десятерых рос, глаза как у вороны, губы как у лошади, даже смотреть не хочется! – швырнув зеркало на стол, отвернулась лицом к стене.

Глава 6. Всё будет хорошо

В конце мая, на утренней дойке, у Марии потянуло низ живота.

Как и всегда, раньше всех, она закончила дойку и ушла в палатку. Тянущие боли повторились и снова исчезли. Не раздеваясь, она прилегла на топчан и заснула, но сон ее был недолгим, острая боль вынудила ее громко вскрикнуть.

– Господи! – она ухватилась за живот, – почему так больно? Неужели я рожаю? – от этих мыслей, она подскочила с топчана, посмотрела по сторонам, – нет никого, надо бежать куда-нибудь подальше отсюда! – захватив с собой большой кашемировый зеленый платок, выбежала из палатки и быстро спустилась в низину крутого луга, где её никто уже не увидит и не услышит.

Схватки то появлялись, то пропадали, но ненадолго, с каждым разом, они были чаще, острее и продолжительнее, но вскоре боль стала нестерпимой. Она кричала так громко и мучительно, что ее крик подхватывало утреннее эхо и разносило по всей округе, а перепуганные птицы покидали свои гнезда.

– Хорошо, что я одна, никто ничего не узнает! – подумала она, – теперь, где бы укрыться? – она обвела взглядом вблизи растущие кустарники, среди них выделялось одно ветвистое деревце. Через боль и слезы она дошла до него, нарвала травы, смастерила ложе и прилегла, накрывшись платком.

Женщины закончили дойку, переоделись и встали у котла, где доваривалась затируха. Это блюдо готовили на одном молоке с мукой, перетирая её в ладонях, получалась мелкая лапшичка.

– Девчата, накладывайте себе сами, ешьте пока горячая! – предложила бригадир.

Девушки не заставили себя долго уговаривать, быстро опорожнили котел и разошлись по палаткам.

– А, где Мария? Затируха ее любимое блюдо, пусть поторопится, не то голодной останется!

– Не знаем! – ответил кто-то из девчат. В палатке ее нет, она закончила дойку, еще темно было, наверное, опять в забоку за слизуном ушла.

– И не сидится же ей! Спала бы себе до обеда, ох, и непоседа! – покачала курчавой головой бригадир.

– А кто-нибудь слышал сегодня утреннее эхо? «Похоже, кричала женщина», – сказала Шурка (мосол). Она была очень худая, поэтому жители деревни прозвали её «Мосол».

Нюрка сразу подумала о Марии, смуглое ее лицо приобрело багровый цвет, а сердце поднялось к горлу, того и смотри, выскочит, карие глаза испуганно посмотрели на бригадира. Она забежала в палатку, остановилась, топчан Марии заправлен, а платка цветного на месте не было.

– Где же ты, горе луковое? – с минуту, она размышляла, – что делать, с чего начать? – но уже точно знала, в утреннем эхо был крик Марии. – Она рожает одна и неизвестно где! – прихватив с собой два плотных покрывала, она скатилась кубарем в низ по косогору. Было очень тихо, лишь изредка издавали звук небольшие птички, вышло солнышко, стало приятно тепло, трава от утренней росы начала подсыхать. Она посмотрела на чистое голубое небо, – день должен быть замечательным, а это значит у нас с тобой, Мария, все будет хорошо! Только, где же ты спряталась, подруга моя золотая? – она смотрела по сторонам, но кругом не было ни души, она снова поднялась наверх, остановилась на пригорке, оттуда лучше просматривалась вся округа. – Так, куда бы я пошла на твоем месте, чтобы остаться незамеченной? – спросила она себя, и сама дала ответ: – Конечно, я пошла бы в укромное место и где сухо, а сухо может, быть только под деревом. – Она пристально осматривала низину, еле сдерживая слезы, ею овладел страх за Марию. – Что если на нее напали бандиты! Сколько их здесь бродит? – она уже открыла рот, чтобы позвать подругу, но совершено случайно, будто кто-то повернул ее голову в другую сторону. За непроходимыми кустарниками и валежником в километрах двух-трех поднимался вверх дым, – значит, это чей-то дом и в нем живут, – подумала она, – раньше ходили слухи, что где-то недалеко от лагеря стоит пасека, может, это и есть она? – Несколько минут она смотрела по сторонам и вдруг радостно выкрикнула: – А вот и дерево! – Она скатилась вниз, подобно мячу подскочила к нему, и то что она увидела привело её в шок.

На цветном платке лежала Мария, свернувшись калачиком поджав колени к животу.

Нюра наклонилась над ней, – зачем ты ушла из лагеря? Все равно, рано или поздно все узнают, что у тебя родится ребенок!

Мария посмотрела на подругу затуманенными глазами. Измученное и искривленное лицо от боли закрыли разбросанные светло-русые волосы, у нее не было сил даже стонать.

Нюра убрала с ее лица волосы, – хорошая моя, потерпи, все будет, так как ты хочешь! Мы с тобой сейчас уйдем далеко, далеко, и нас никто никогда не найдет! Пусть будет по-твоему.

Мария посмотрела на неё сквозь слезную завесу и криво улыбнулась.

– Пойдем отсюда, Мария, здесь не далеко чей-то дом, раньше говорили, вроде это пасека! Только ты помоги мне, приподнимись чуть, я положу тебя на покрывало и дотяну до того дома.

– Ничего не надо, Нюра, я никуда отсюда не пойду, ты даже не представляешь, как мне больно! – через слезы проговорила она.

– Ничего, подруга, терпи, Бог терпел и нам велел! Не зря так говорят, и какая же ты будешь мать, если не испытаешь боли?

Мария с усилием приподнялась и, не разгибаясь, прилегла на покрывало. – Нюра, ну, как ты меня потащишь? Давай останемся здесь! – И снова схватки и снова крик. Не обращая внимания на крики подруги, Нюрка торопилась к дому, где видела столб серого дыма.

– Какая я молодец, что взяла с собой два покрывала, – похвалила она себя, – так идти быстрее и тащить легче, да и тебе, не так больно!

Путь оказался невыносимо трудным и долгим. Расстояние до того дома, было не два-три км, как предполагала Нюра, а в два раза длиннее. Пробирались через чащу и заросли, казалось, этому не будет конца.

У Марии возобновлялись схватки, она кусала свои прелестные губы, чтобы не кричать, а, когда схватки прекращались, она шла сама, но недолго, снова боль и крик.

– Потерпи, милая, скоро уже придем! Сейчас, еще одну передышку сделаем и пойдем дальше! – От палящего солнца и нагрузки у Нюры пересохло во рту, ее платье насквозь пропиталось потом. Она остановилась и легла подле Марии, раскрыв широко рот, облизывала тонкие пересохшие губы. – Сейчас бы водички, хотя бы один глоток! – тяжело дыша, проговорила она.

Мария виновато посмотрела на подругу, глотая слезы, – прости меня, Нюра.

– Ну, что ты, глупенькая? Все хорошо! Зато, у нас появится еще один человечек!

Мария закрыла глаза, и пушистые ресницы затрепетали, – куда я пойду с этим человечком?

– Куда, куда? – не выдержала Нюра, – домой к родителям! Никуда они не денутся, еще, как будут любить дитя! А сейчас помолчи, быстрее дойдем! – приказным тоном сказала она и сморщилась от боли. – Все ноги порезала, надо было хотя бы тапочки надеть, а я переволновалась и забыла обуться!

– Нюра, прости, как же я не заметила твои босые ноги? Возьми мои туфли, у нас с тобой один размер! – она сейчас же разулась и заставила подругу обуться.

Глава 7. Спасение на пасеке

Наконец, послышался звонкий лай собак, а за ним мужской голос позвал:

– А ну, ко мне, дамы!

Навстречу девушкам шел невысокий, коренастый мужчина в поношенной выцветшей от солнца одежде. На его голове широкополая шляпа, на ней прикреплена серая в мелкую ячейку тонкая сетка с длинными концами, завязанными вокруг шеи.

Увидев Нюрку и рядом девушку, лежавшую на покрывале, взмахом руки подал знак собакам сидеть.

Они сели рядом и с любопытством спокойно смотрели на пришедших людей.

Мужчина удивленно рассматривал нежданных гостей.

Нюрка смогла рассмотреть через сетку его лицо, оно показалось ей припухлым, небритым и синеватым. – Бандит, а не пасечник! – подумала она, – что теперь с нами будет? Я то смогу убежать, а Мария как? – но, пересилив страх, спросила: – Дядь, это ваша пасека?

– Да, раньше она была! – криво улыбаясь, не громко ответил мужчина.

Она не услышала, что он сказал, – точно бандит! Как-то подозрительно улыбается! – ее мысли прервал его же бархатистый, приятный голос.

– Откуда вы девоньки и что с этой? – он мотнул головой на Марию. – Почему ты тащишь ее? – Его голос показался Нюрке добрым, и тогда она ответила: – Это подруга моя Мария, она рожает! Сама не может, идти, а я вот помогаю ей! Мы случайно увидели ваш дом, вот и свернули к вам! – виновато отчеканила она.

Мария поджала под себя колени, держа руки в низу живота, от боли кусала губы, и слезы катились по ее измученному лицу.

– Понятно! – сказал мужчина, глядя с сочувствием на безжизненно бледное лицо Марии. Он снял с головы защитную сетку и подал Нюрке, – отнеси в дом! – затем подошел к Марии, – давай, дочка, я помогу тебе! – он осторожно приподнял ее с покрывала, прижал к себе, как свою дочь и понес к дому, повернувшись к собакам, сказал: – Ну, что вы приуныли? Все будет хорошо, идите на место!

Собаки послушно встали и пошли следом за ним.

Озираясь по сторонам Нюрка запоминала место на всякий случай, мало ли что может, случиться! Увидев впереди ульи, страх окончательно покинул ее, – значит и правда пасечник! Ого, сколько ульев! А пчелы летают, того и смотри, ужалят!

– А ты, девонька не махай руками, не то искусают! – предупредил пасечник. Он занес Марию в дом и положил на стоявший в углу топчан. – Здесь, дочка, тебе никто не помешает и не обидит, не волнуйся. А – я, вам медку принесу! Небось, проголодались? – он вышел в сенцы, минуты через три принес чашку с медом, таким янтарным и пахучим, что у Нюрки произвольно потекла слюна. Ломанный большими кусками хлеб, лежал на столе, и эмалированная зеленая кружка с холодной водой, стояла рядом с чашкой меда.

Нюрка хотя и проголодалась, но сразу набросилась на воду, и в одно мгновение опустошила кружку, а затем принялась за мед. – Такое может, быть раз в жизни, чтобы есть его ложками! Мария, ты будешь? Тебе надо поесть, не то сил не будет рожать!

Марии есть не хотелось, но она поднесла ей чашку и насильно стала кормить.

– Не хочу я, Нюр, дай лучше водички, во рту все пересохло!

Нюрка поднесла ей кружку с водой.

Она глотнула, – хороша водичка, родниковая, мягкая, не то, что у нас дома! – охрипшим голосом произнесла Мария.

– Твоя, правда, подруга, с такой водичкой и болезнь не страшна! Кстати, тебе не стало легче?

Мария улыбнулась, показывая ряд белых зубов, – отпустило чуть.

– Ну, слава Богу, а то смотрю на тебя, как ты мучаешься и мне от этого больно! – Она собрала с подушки пряди волос и заколола на её голове, любуясь ею, со светлой завистью сказала: – Как же ты красива, Мария!

Мария прикрыла пушистые ресницы, – что из того? Было бы у меня столько счастья!

– Ничего, дорогая, у каждого человека есть счастье, и оно к тебе обязательно придет!

– Ну, красавицы, поели? – заходя в избу, спросил пасечник.

– Да, дядь, спасибо, мед очень вкусный у вас! Наелась вот так, – показывая рукой выше своей головы, – а, как гляну на него, еще бы ела, да некуда! – она широко улыбнулась, растягивая тонкие бордовые губы.

– А – я… – он сделал короткую паузу, – на мед и глядеть не хочу, каждый день одна еда!

– Ой! – воскликнула Нюра, – вот мне бы так, кроме меда, я ничего бы не ела!

Пасечник улыбнулся доброй улыбкой и по-отечески спросил: – Ну, что, девушки, теперь может, расскажете, откуда вы и чьи?

– Мы, дядь, доярки, – выпалила Нюрка, – гурт наш недалеко от вас!

– А живете вы, где?

– Живем в Камышенском совхозе.

– Камышенка? – он удивленно приподнял свои широкие, черные брови.

– Знаю-знаю! Как же? Там живет одна женщина… Любил я ее, да и теперь люблю, не могу забыть! Большая любовь у меня к ней, первая и последняя! – Он грустно покачал головой, – сколько уже лет прошло, а я все еще люблю ее! Потому до сих пор не женюсь!.. – Сделав небольшую паузу, продолжил: – Конечно, Иван богатырь! А – я, против него так себе, да понимаю я все, что не пара ей, но сердце… ему не прикажешь! Интересно, какая она сейчас?

– Дядь, а кто она? – не скрывая любопытства спросила Нюрка.

Пасечник угрюмо посмотрел на нее, – Матрена! – с нежностью произнес он.

От неожиданности у Марии расширились глаза, как говорят: Не было бы счастья, да несчастье помогло. Могла ли она, когда-нибудь предположить, что встретит человека, который любит ее мать и останется, верен ей до конца дней своих!

Внезапно он замолчал, удрученно вздохнул, опустив голову, смотрел в пол, а после спохватился: – Что это я перед вами, как на исповеди? Впал в ностальгию! Давно душу свою не изливал! Один я здесь, кому говорить? С пчелами и разговариваю, чего я им только не говорил и не рассказывал, а они, твари, вроде как понимают и не жалят меня! – он ухмыльнулся. – Спасибо вам, дочки, напомнили о моей любимой, хотя, я никогда о ней не забывал!

– Дядь, а Мария, дочка Матрены.

Пасечник вдруг резко поднялся со скамьи, но не смог сделать и шага, как вкопанный стоял и часто моргал черными влажными глазами, будто в них попал песок. Наконец, он произнес: – Матерь Божья! Это же надо такому случиться? Дочь Матрены! Кто бы сказал, что у меня в гостях будет дочка моей любимой, никогда бы не поверил! – Он взялся за свою небритую бороду, потер ее пальцами и грустно сказал: – А ведь она могла бы быть и моей дочерью! Надо же так, а ну, надо? – он шагнул к двери, затем медленно повернулся к девушкам, – меня зовут Василием, – бесцветным голосом сказал он и вышел на улицу.

Воспоминания о Матрене заставили его глубоко задуматься. Отвлек его неожиданный треск пересохшего валежника, собаки бросились на шум.

Пасечник пошел следом за собаками. Вернулся с мужчиной, высокого и крепкого телосложения. На большой, седой голове мужчины надета кожаная, черная фуражка козырьком назад, поэтому выглядел он добродушным.

– Каким ветром тебя занесло ко мне, Семен? – оживленно спросил пасечник.

Мужчины обнялись, похлопывая друг друга по спине.

– У тебя что, Василий, гости?

– Да гости! А ты зачем ко мне пожаловал? В гости тебя не дозовешься, неужели вспомнил о друге? – с подковыркой спросил он.

– Я к тебе приехал за медком, дашь?

– Медку? Это можно! Сколько надо дам, его сегодня много!

– Василий, ты мне водицы дай лошадку напоить, бедная с утра не пивши!

– Возьми ведро, Семен, там за домом кадушка стоит с водой, сам и набери!

– Добро, Василий, конечно, я сам, спасибо!

– Семен зашел за дом, и Нюрка решила спросить пасечника: – Дядь Вась, может, ваш знакомый увезет нас в Камышенку, там есть повитуха, она всем помогает!

– Хорошо, Нюра, я сейчас же поговорю с ним!

Глава 8. Повитуха и роженица

Повитухой была Бородиниха, мать одной из подруг Марии, ей было за шестьдесят лет, вредная, грубая и строгая женщина. Находиться с ней в одном обществе, было неуютно и неприятно.

Мария с детства боялась ее и не любила, к тому же, она была матерью «горбуна», его прозвали горбуном из-за большого горба на всю спину и грудь, он всюду совал свой нос и доносил начальству, в деревне его все боялись и ненавидели.

– Нюрочка, милая, не хочу ехать к Бородинихе! Там тятя с мамой узнают, убьют меня, или выгонят из дома! Не поеду, лучше умру здесь, но не поеду! – И снова схватки и снова невыносимая боль, и душераздирающие крики.

Видя страдание молодой роженицы, Семен вспомнил свою жену. Он рассказал, как она при родах мучилась и не могла разродиться, повитухи тогда не было, ребенок шел ножками, так вот и похоронил и жену, и не родившегося ребенка.

– Василий, нельзя везти роженицу, это очень опасно! Я сам привезу повитуху сюда, отсюда не далеко, а там спрошу, где она проживает!

– Ах, Семен, сам Бог тебя направил сегодня сюда, только не задерживайся, измучилась девчонка!

– Я быстро! – на ходу крикнул он, запрыгнув в телегу, мотнул хлыстом, лошадь тронулась с места и через пару минут скрылась за зарослями.

Пасечник разжег печку, налил воды в большой котел, и поставил на плиту, – горячая вода нужна будет повитухе! – объяснил он.

Нюра сидела рядом с Марией и поглаживала ее живот.

– Как хорошо ты гладишь, Нюр, так кажется легче!

– Я согласна гладить тебя, подруга, сколько угодно, лишь бы ты не кричала!

– Чтобы я делала без тебя, Нюр? – прелестные губы ее затряслись, а из глаз скатились слезинки.

– Да ладно, подруга, ты лучше расскажи, где сейчас отец твоего ребенка, какой он?

– Нюрочка, если бы ты видела его, он такой! – глаза ее остановились в одной точке, будто она видит его и рассказывает. – Он высокий, стройный, лицо смуглое, нежное. Глаза темно-серые с поволокой, ресницы густые и пушистые, брови черные, строго очерченные губы. Военная форма ему очень идет, а еще ремень через плечо, ну, глаз не оторвать!

– Он, что офицер?

– Да, офицер, в чине капитана! Мы хотели пожениться с ним, когда он узнал, что я беременна, приходил к моей тетке, просил моей руки! Но она… выставила его за двери! А меня… на следующий день отправила к маме, даже попрощаться не дала и, адресами мы не обменялись! Я знаю, он приходил к ней, просил мой адрес, но она, чтобы ей пусто было! Вот так, мы потеряли друг друга.

Ой, Нюрочка, опять началось, если бы ты знала, как больно!

– Потерпи подруга, потерпи, cкоро мучения твои закончатся!

– Все равно, – продолжала Мария через боль, – я найду его, приеду к нему с дочкой или сыном, вот уж будет рад мой Ванечка!

– Я представляю, Мария, вашу встречу и рада за вас, только ты не сдавайся, ищи его, и обязательно встретишься с ним!

Внезапно залаяли собаки.

– Тррр. Вот и приехали, – послышался мужской голос.

– Мария, Бородиниху привезли, – сказала Нюрка и вскочила с топчана.

– Не уходи, я боюсь её, сейчас будет, матюгать, ты же знаешь, какая она матерщинница?

– Не уйду, Мария, не бойся! – и крепко сжала её руку.

Еще с крыльца, Бородиниха прогремела басистым, звучным голосом.

– Ну, где тут роженица? – она как приведение, мгновенно оказалась в доме и остановилась у топчана, на котором корчилась от боли Мария. На голове повитухи белый платок, завязанный узлом под тонкой морщинистой бородой, серая кофта обтягивала ее упитанную фигуру, напольная широкая юбка скрывала её обувь.

Изумленно посмотрев на роженицу, она широко раскрыла глаза. Прикусив тонкие губы, она несколько секунд молчала, затем с нескрываемым удивлением спросила: – Мария, ты что ли?

– Я, бабушка, – стыдливо ответила она, закрыв ладонями лицо.

– Не плачь, милая, с кем не бывает? Не бойся меня, все будет хорошо! – она оглянулась на мужчин.

– А вы, мужики, идите на улицу, нечего вам тут глазеть!

Мужчины виновато переглянулись и вышли, закрыв за собой дверь.

– Ну, вот порядок! – удовлетворенно сказала повитуха и повернулась к Марии, – ты не стесняйся меня, я перевидела на своем веку всяких и продольных, и поперечных, так что твоя красавица меня не удивит! Теперь слушай только меня, я буду тебе говорить, а ты исполнять, поняла?

– Да, бабушка, поняла, – смущенно ответила Мария.

– Вот и хорошо! «Подними подол повыше и раздвинь шире ноги, вот так, молодец!» Ну, что мы имеем? – спросила она себя, засовывая свои пальцы в промежность Марии.

– Хорошо, хорошо, – пробасила она.

От прикосновения рук отвратительной старухи, Марию передернуло, но в ее положении выбора не было.

– Кого ждешь дочь, или сына?

– Не знаю, – почти беззвучно ответила она.

– А кого бы ты хотела?

– Никого!

– Как никого? – изумленно выкрикнула повитуха.

– Я тятю с мамой боюсь, они убьют меня!

Бородиниха сжала свои губы, поправила платок на своей седой голове и туже завязала концы.

– Бояться надо было, когда ноги раздвигала перед отцом ребенка, теперь никуда не денешься, ребенок у тебя будет, и не бойся родителей, не ты первая так рожаешь!.. – А таких родителей, как у тебя, редко встретишь, повезло тебе с ними!

– Бабушка, мне на двор хочется, пустите меня! – она резко приподнялась, ее светло-русые волосы рассыпались на подушке.

– Эге нет, Мария, вставать нельзя, это потуги, а не то, что ты думаешь! – сказала она, убрав пряди её волос с подушки, – лежи спокойно!

Она еще заглянула под подол, пощупала. Марию снова передернуло.

– Ничего, Мария, потерпи, ты думаешь, я не знаю, как тебе неприятны мои прикосновения? Ну, что поделаешь? Все роженицы проходят через это! Ну, вот твоя красавица подготовилась к родам, ребенок идет правильно головкой к выходу!

Через несколько минут, Мария ощутила, как из нее потекло что-то горячее.

– Что это? – испуганно выкрикнула она.

– Вот и воды отошли! – пояснила повитуха.

И вдруг Марию резанула пронизывающая боль, она пыталась сдержать крик, но не смогла. На ее крик забежали собаки, сели у порога и стали жалостно скулить.

Повитуха оглянулась на них, – что и вы такое испытали? Не скулите, все уже хорошо! Нюр, неси воду и тряпки, мы рожаем!

А Нюрка давно уже стоит за её спиной и ждет указаний.

– О-о-о-ой! – закричала Мария. – Ой, бабушка, больно!

– А ты кричи, дочка, кричи! Это отвлечет боль.

Лицо Марии покрыли капельки пота, у нее усилились потуги. – У-у, – сдерживая крик, произнесла она.

– Тихо, Мария, не тужься, отдохни! – Через мгновение: – теперь давай еще немного!

И так несколько раз пока из неё не выскользнуло, что-то большое и живот сразу же исчез. От изнурительной боли и напряжения она, наконец, почувствовала облегчение.

– Ну, слава Тебе, Господи! – пробасила повитуха, – все прошло отлично! Поздравляю, Мария, у тебя дочка! Молодец, помощницу себе родила!

От растерянности Мария не знала, что ей сказать и смотрела на неё, как она держит на руках ее девочку, она напоминала живую куклу.

Повитуха, вдруг поддала шлепок по её ягодице, и она пискливо закричала.

Мария впервые услышала крик младенца, сердце у нее сжалось от жалости, – зачем вы ее ударили, бабушка?

Повитуха тут же объяснила: – Это для того, чтобы ребенок закричал, тогда из него выйдет воздух, и он задышит своими легкими, поняла, мамочка?

– Поняла, – робко ответила Мария.

Затем повитуха обработала малышку, запеленала и подложила ее к Марии. – Корми, худенькая она у тебя! Вставать не торопись, отлежись вначале! А – я поеду домой, пора мне! Тебе я больше не нужна!

Мария взяла её за руку, умоляюще посмотрела ей в глаза, – спасибо, бабушка, и, пожалуйста, не говорите в деревне, что я.

– Да нет, не переживай, я все понимаю, за меня не бойся, я никому не скажу!

За труды повитухи, пасечник налил трехлитровую глиняную крынку меда. Бородиниха была довольна щедростью пасечника и шутливо сказала: – Если еще, Василий, надумаешь рожать, зови, всегда помогу!

– Непременно позову! – тоже в шутку сказал он.

После родов Мария уснула.

Нюра не отходила от нее, переживала, куда пойдет она с ребенком, перебрала все варианты, все было не так. – К отцу с матерью не пойдет, на пасеке тоже не останется, кто он ей дядя Вася? Чужой человек, спасибо, что приютил, если бы не он, что было бы с ней, страшно даже представить! Может, на гурты? Там будем, помогать ей, а дальше будет видно!

Проснувшись, Мария обрадовалась Нюрке, что не бросила ее, не ушла.

– Тебе же коров доить, Нюр! Ты иди, а я попрошу дядю Васю, чтобы разрешил мне побыть у него дня два, сейчас я не смогу дойти!

– Куда тебе? Лежи! Я сама попрошу его, чтобы присмотрел за тобой! За коров не переживай, я сама буду доить, и девчата помогут! А за тобой мы придем, жди!

– Ну, пока, подруга, – она обняла Марию, – не вешай нос, все будет хорошо! В обиду тебя не дам!

Мария с благодарностью посмотрела на неё, – спасибо тебе!

– Да, что уж там? Не стоит, отдыхай! Она вышла из дома и быстро скрылась за кустарниками.