Я чувствовала, как тот же ком, что подкатил к моему горлу, не дал досказать и ему. Я бросилась к нему в объятия, и он с радостью принял их. Тогда только я заплакала. Впервые за этот ужасный день, после случившейся трагедии, я поняла, что плачу и не могу остановить поток слез. Все время я пребывала в сковывавшем меня напряжении и с каменным лицом ожидала неизбежного решения небес, а теперь эмоции завладели мной. Мне хотелось и плакать и смеяться одновременно.
– Боже мой, как я рада! Ты не представляешь! Какой ты красавец! – я отодвинула его от себя, чтобы получше рассмотреть.
Его глаза, все такие же огромные, как и 5 десятков лет назад, были полны слез. Они блестели, отражая тысячи кубометров зеленой морской воды, поглощенной ими за долгие годы. Лицо изрезали ветра, суровые и жестокие. Они иссушили кожу и проложили на ней тропы морщин, но не тех, которыми покрывается лицо горожанина, злого и черствого от гнусной и однообразной жизни в курятнике, а тех, которые находят свое место на лице человека свободного и волевого, не добавляя ему излишние лета, но подчеркивая прелесть имеющихся. Когда-то кудрявая пышная копна теперь представляла собой слегка волнистые и редкие седые пряди, небрежно, по-рабочему, уложенные под фуражкой.
Прозрачный и трезвый взгляд стал за мгновения мутным ото слез, а губы с трудом держали улыбку, не позволяя ей расплыться до неприличия. Он крепко держал меня за руки, и я чувствовала, как они тряслись от волнения. Но чьи? Это было неважно. Я снова, с еще большей силой, прижалась к нему. А он стал вдыхать в себя запах моих волос.
Такого Антонио я ожидала встретить меньше всего! Такого твердого, стоического, гордого и уверенного в себе, но при этом сдержанно кроткого, близкого и родного, единственно нужного мне сейчас в целом мире!
Теплота вышла из моего сердца и стала разливаться по телу. Какое это счастье, что бог подарил мне такую благословенную судьбу! И я хотела бесконечно долго обнимать этого человека и благодарить за то, что он когда-то возник в моей жизни, перевернул ее с ног на голову и после не показывался ровно столько, чтоб я могла с удивлением обнаружить для себя, как сумасшедше сильно соскучилась по нему! Невероятное совпадение при совершенно уникальных обстоятельствах – нас во второй раз свели небеса. Антонио нарисовал для меня непростую и очень насыщенную событиями судьбу своим откровенным и трогательным письмом много лет назад, а ныне же, не ведая того сам, он спас мне жизнь, перебросив грубой мужицкой рукой с тонувшего курортного лайнера на это голое рабочее судно. И я, страшно уставшая от только что пережитой трагедии и потрясенная последующей за ней удивительной встречей, задумалась на миг: а как бы сложилась моя судьба, если б я не пошла с этим кудрявым мальчишкой в свои 15 лет на неадекватный поступок и не уехала бы потом в Уэльс одна, бросив и дом, и учебу, и не пришло бы туда это перенаправленное мамой письмо, и Рочерстширы не заинтересовались бы мной…
Молчание снова повисло между нами. Мы стали с любопытством рассматривать друг друга, и каждый остался более чем доволен.
– Так ты простила меня? – опять первым заговорил он.
– Я уже и забыла! Глупости! Какие мы были дети! – я все еще не могла налюбоваться на него и нарадоваться своей двойной удаче.
Но вдруг Антонио резко изменился в лице, сделавшись предельно серьезным и сосредоточенным:
– Тогда я был дураком, однако в одном я не ошибся, – он решительно заглянул мне глаза, – когда просил тебя стать моей женой.
Девичья краска смущения поползла на мои щеки и шею. Услышать такое спустя 50 лет – пожалуй, наивысший комплимент! Он не дал мне вставить ни слова и, припав тут же на одно колено со словами «эту сцену я хочу повторить», положил левую руку себе на грудь, а правую протянул мне:
– Спустя 50 лет я с еще большим трепетом, желанием и осознанием прошу Вас стать моей женой, дорогая Марчелла!
– О боже! – я чуть не потеряла равновесие из-за пошедшей кругом головы от неожиданности и того потока крови, который вытолкнуло моментально из сердца. Закрыв лицо обеими руками и разведя их снова, я видела перед собой все того же Антонио, стоящего на одном колено и с протянутой рукой. Но не молодого и смущенного, отчаянно-взволнованного, а мужественного и трезвого, безбоязненного и уверенного в своем устремлении.
– Я согласна! – я энергично обхватила его за плечи руками.
– Все эти годы я следил за твоей судьбой, и ты не представляешь, как я рад, что она сложилась у тебя именно так. Ты молодец, я не могу не признать. И твой характер сгодился тебе не на восстаниях, а на судах. Ты смело держала оборону и заслужила то, что имеешь. Снимаю перед тобой шляпу за все твои благие и добрые дела, – он приподнял фуражку, обнажив прилизанные седые волосы под ней.
Мне стало стыдно, потому что я, в отличие от него, даже ни разу не поинтересовалась, чем и как он жил все эти годы, хотя оно для меня не составило бы совершенно никакого труда. Но, благо, мне не пришлось входить в неловкое положение – он рассказал все сам.
Судьба Антонио тоже была непростой. Через год после гибели отца он продал его компанию и купил на вырученные средства 2 товарных судна, которые сначала сдавал в аренду, а затем на одном из них стал периодически плавать сам. Обучился морскому делу в училище и от товарищей, старших по рангу, и так постепенно втянулся в мореходство. Через 7 лет, уже дослужившись до капитана, купил еще один корабль, на коем проработал 15 лет в Средиземном море и все оставшееся время в Атлантике. В Аравийском море, где мы встретились, он ходил на судне своего близкого друга, который по причине большого семейного несчастья не смог выйти в рейс.
Пребывать в одном доме с нелюбимой женой, не способной нормально существовать в социуме, состоящем хотя бы даже из немногочисленных членов семьи и прислуги, он не мог. Развестись не торопился, потому что жениться на ком-то другом все равно не собирался. И, в сущности, этот брак был для него чем-то вроде повешенного родителями на шею младенца крестика. Раз нацепили – значит, так надо: со временем свыкнешься и перестанешь замечать.
В 36 лет Люси повесилась на дверной ручке своей комнаты. У них с Антонио так никогда ничего и не было, они всегда были чужими друг для друга. На деньги, полученные им с продажи ее и его домов (он купил себе другой, маленький), он приобрел еще 2 судна и уже совершенно безвозвратно посвятил себя морю. Суша со своими шумными и подмятыми под бренную жизнь толпами людей-рабов никогда не была ему по душе. К тому же у него не получалось влюбиться или, быть может, не возникало достаточной потребности в том: все его время, и мысли, и силы были задействованы в сугубо мужских развлечениях – в борьбе со стихиями в недружелюбной Атлантике у южных берегов Америки, в районе Огненной Земли. Антонио нарочно выбрал для себя этот маршрут не потому, что он один из самых дорогостоящих для мореплавателей, а потому что он нужен был ему для того, чтоб закалить свой бабский (как он сам выражался) характер. Он воспитал в себе силу воли и научился принимать решения не только за себя, но и нести ответственность за жизни других.
Я встретила его спустя полвека уже абсолютно другим человеком. Костлявая и нескладная сухопарая фигура обросла крепкой мускулатурой, все еще не дряблой несмотря на годы, потому что постоянно находящейся при деле. А от взгляда загнанного охотником олененка не осталось и следа: большие и спокойные глаза, широко раскрытые навстречу любым опасностям и ветрам, смотрели прямо и уверенно, не дрожа и не ища, за что зацепиться. Они больше не цеплялись – теперь они только крепились, и крепились к определенным объектам, представлявшим для него неподдельный интерес, – ко мне.
Глава 46
Знаете ли, человек так устроен, что он редко может сам по себе оборачиваться назад и анализировать прожитые годы. Водоворот событий увлекает все глубже и глубже в воронку, и выплыть на поверхность, чтобы взглянуть на истоки, становится с каждым мотком только труднее: крутящиеся на одном с тобой уровне люди и предметы занимают весь кругозор, и ты ненароком даже забываешь поднять голову вверх, чтобы увидеть давно забытый солнечный луч. Мы редко вспоминаем старые, очень давние события, потому что они имеют мало отношения к настоящему. Но когда в жизни вдруг появляется кто-то, кто своей самостностью представляет пришельца издалека, то многое сразу же всплывает из недр памяти. Люди часто вспоминают прошлое по фотографиям, и тому есть достойное объяснение: фотографии напоминают нам о событиях, которые волей-неволей стираются из картотеки, поскольку не играют никакой роли здесь и сейчас – они будто лишние для нас. Наверное, поэтому не стоит пересматривать слишком часто одни и те же артефакты, чтобы однажды, открыв их спустя годы, суметь воскресить в душе запылившиеся по тому поводу яркие эмоции.
Но наше 50-летней давности событие, как Вы справедливо можете полагать, логично противоположно тому, чтобы иметь желание вспоминать его по фото… или видео… И надежда на отсутствие такого памятника в данном случае так же сладостна, как и в других тепло и трепетно желание иметь хотя бы какие-то черно-белые открытки.
Передо мной стоял живой человек – самый главный ретро маячок, вернувший меня в лета, когда я была розовощекой 15-летней девчонкой с двумя косичками, мальчишескими замашками и женским умением заботиться и опекать. И этот Антонио был лучше всяких фото. В его глазах, словно в потертом от старости зеркале, я видела нас двоих много-много лет назад, когда мы были молоды и веселы, полны сил и надежд на счастливое и беззаботное будущее. А то самое событие уже утратило свои былые четкие очертания, оно тускло и безболезненно смотрело на меня сквозь его мудрый и тяжелый взгляд.
Я не могу быть уверена в том, что Антонио уничтожил ту запись. Быть может, Вам покажется странным, и Вы сочтете меня ополоумевшей старухой, но я не хочу утаивать от Вас: если Антонио признается, что хранил кассету все эти годы, то я с удовольствием посмотрю, потому что у меня нет больше никаких других записей тех лет. К тому же ныне я имею все основания утверждать, что тогда в обнаженном виде я выглядела куда более привлекательно, чем сейчас, – Марчелла грустно улыбалась, допивая виски.
– Так, значит, вы с Антонио поженились? – мне сделалось неловко, и я увел разговор.
– Да, буквально две недели назад. И теперь у нас медовый месяц, здесь, на Мальдивах, как и у всех состоятельных молодоженов. Он завершает свою мореходную деятельность и возвращается на сушу, в гавань. Через 3 дня он прилетит сюда, и Вы сможете лично познакомиться с ним.
– Я буду рад!
– Да-да. Теперь Вам не кажется, я надеюсь, что Вы зазря отбываете здесь свои дорогостоящие три недели отпуска? – она на миг замолчала, – И я имею смелость напомнить Вам про плату за Робби… – Марчелла лукаво провела языком по губам, а затем прикусила их.
– Ах да, я и забыл.
– Я помню, не волнуйтесь. Пожалуйста, изложите в книге все то, что я рассказала Вам. У Вас отличный слог, и я искренне рада, что фатум свел меня с Вами тут. Я знаю, Вы сумеете сделать это гораздо лучше, чем кто-либо из известных мне современных писателей.
Я заменил даты, имена и названия и с разрешения Марчеллы пустил книгу в широкую печать. А самый первый и единственный экземпляр, в котором оставлены все настоящие данные, хранится у этой удивительной женщины, прошедшей столь яркий и непростой путь и искренне любящей эту жизнь такой, какой она ей досталась.
– Могу ли я после написания приехать к Вам в гости с книгой лично?
– Как Вы могли помыслить о том, что я приму ее от Вас иначе? Неужто бандеролью? – она казалась искренне удивленной. – Вопрос только в том, где я буду жить на тот момент. Но это не проблема в современном мире телепортации. В моей жизни было столько всего необычного, что я уже утратила способность чему-либо удивляться. Хотя одно, пожалуй, еще может преочень обрадовать и окрылить меня… – она увела своих кошечек в голубую даль.
– И? – не терпелось мне.
Марчелла мечтательно вытянулась на гамаке:
– Мне страсть как хочется верить, что в свои почти 70 лет Антонио способен еще на что-то кроме мореходства! Посмотрим. Быть может, это и есть последний сюрприз судьбы в моей увлекательной жизни?.. – она закинула голову назад и залилась своим звонким ребяческим смехом.