Судьба засранца

Хроника бытового идиотизма

Пока я не попал в психиатрическую больницу, я и не предполагал, как там мало настоящих психов.

Конечно, настоящие психи в больнице были (хотя, по моему, их и вне больницы не меньше), но гораздо больше тех, кто косил под психов, чтобы не попасть в места куда более нехорошие, чем психбольница. В палате, в которой я лежал, было двое друзей – Венька и Митька, косившие под психов, чтобы не быть призванными в армию. Сначала они пытались симулировать психические расстройства, но их быстро раскусили и заставили делать в квартирах врачей ремонт, после которого пообещали оформить заболевание, не позволяющее призываться в армию. В палате лежал и Некто, находящийся во всесоюзном розыске за разбойное нападение на инкассатора. Этот уже много лет прятался по психушкам от правоохранительных органов, поэтому приобрел богатый опыт и не пытался симулировать шизофрению или белую горячку, а сразу предложил главврачу построить дачу и такое предложение было с благодарностью принято.

Лежал в палате ещё один Сумасшедший работник НИИ. Был ли он действительно сумасшедшим или косил – не могли понять ни я, ни врачи. Он попал в психушку, поскольку пытался повеситься, когда его в сотый раз в год пытались направить перебирать гнилую картошку на овощебазе. В палате он занимался диссертацией, которую ему не давали делать в НИИ из-за постоянных поездок на уборку картошки в совхозе или переборку картошки на овощебазе.

– Ну, наконец то, нормальное время появилось! – приговаривал Сумасшедший работник НИИ, – а то все картошка, картошка, картошка… С ума сойти можно!

Такие речи вызывали у врачей серьёзные подозрения, что Сумасшедший работник НИИ косит под психа, чтобы не ездить на картошку.

Вот кто, по моему, действительно был настоящим психом, – это Сумасшедший партийный работник, который, тронулся умом от ужаса, обнаружив, что потерял партбилет. Когда кто-нибудь из врачей заходил в палату, он прятался под кровать, поскольку ему казалось, что пришел секретарь райкома партии оторвать ему уши или что-нибудь ещё за такое чудовищное нарушение партийной дисциплины.

Ну а кто был я? Я считал себя психически здоровым, из чего врачи делали бесспорный вывод, что я психически больной. Сначала от такой логики я чуть с ума не сошёл. Но вскоре после моего помещения в дурдом, в него стали помещать должностных лиц, с которыми общались мои беременные кандидатуры. Так, в больницу попал работник райисполкома, ведавший распределением жилья, который постоянно прятался в сортирах, и кричал: «Нет у нас квартир! Нет и не будет, дуры беременные!!!» А, вот, в психбольницу кандидатуры проникнуть не смогли, ибо на её охране стояли такие железобетонные санитары, что их боялись даже врачи, которых боялись ничего не боящиеся психи. И тогда я подумал, что лучше пока побыть временно психом, чтобы по-настоящему не стать им. И, поэтому, я продолжал говорить, что я здоровый, врачи продолжали считать меня больным и, поэтому, продолжали меня держать в дурдоме.

В отличие от общаги, где я раньше пребывал, в дурдоме было намного спокойней, потому что буйных психов здесь не содержали. А, поскольку, буйных не было, телевизор фунициклировал постоянно, никто никому его на голову не надевал.

Кормили такой же бякой, как и в общепитовских столовках. Правда, давали ещё таблетки какие-то, но их все выбрасывали.

И главное – на работу не надо ходить! Даже дачи врачам не надо перекапывать. Дело в том, что почти все психи и косящие под психов работали то у врачей дома или на дачах, то дома или на даче родственников и знакомых врачей. Тем, кто хотел быстрее из психушки вырваться – обещали выписать из психушки сразу после выполнения работ или грозили никогда не выписать. Тем, кто хотел подольше проторчать в психушке, – обещали никогда из неё не выписывать, или грозили выписать сейчас же, если откажется работать. И ведь не пожалуешься – психом, как-никак считаешься, глупости, скажут, выдумываешь. В общем, заставляли работать всех, кроме законченных идиотов, которых пускать в свои дома и дома своих друзей врачи боялись, дабы не натворили чёрти-чего. Не работал и я по той простой причине, что ничего кроме ручки держать не умел, а такие врачам не нужны (сами такие).

В общем, в психушке оказалось жить лучше, чем не в психушке. Хорошо, одним словом. Но все хорошее кончается, как правило, с хорошей пьянкой. И моя жизнь в психушке тоже.

И так совпало, что пьянка совпала с историческим событием – меня всё-таки привлекли к общественно-полезному труду! Правда, не на даче или дома у лечащего врача, а – в лечебном учреждении. Перед каким-то праздником райком обязал больницу повесить какой-то большущий транспарант. В штате больницы юридически были оформлены какие-то художники-оформители, на них выделялась и куда-то девалась зарплата, но фактически их никогда с момента юридического возникновения не было. Пока никаких художественно-оформительских работ не было, то не было и никаких проблем. А тут проблема возникла и никак не решалась, пока у главврача не лопнуло терпение и он решил, что случай крайний и надо задействовать и того, кто кроме ручки ничего в руках держать не умеет.

Мне выдали ведро краски, кисть, лист с текстом, который я должен написать или на, худой конец, намалевать, а также двух профессиональные пьяниц из наркологического отделения, обязанных повесить транспарант, когда я на нём напишу или намалюю. Неприятно, но никому не пожалуешься – психом, как никак считаешься… Полдня я кое-как нарисовал большущие буквы «В СССР….», а вот что дальше, я не мог вспомнить и не мог найти лист с текстом. Тогда в СССР был большой напряг с туалетной бумагой, и, наверное, лист с текстом кто-кто использовал по соответствующему назначению. Может быть, я напряг бы оставшиеся извилины и вспомнил, но всё окончательно испортили профессиональные пьяницы из наркологического отделения, которых главврач отрядил повесить злополучный транспарант. Даже в отделении, будучи под надзором санитаров-держиморд, они умудрялись лечиться от злоупотребления спиртных напитков без отрыва от их употребления. А тут, вырвавшись из под надзора медперсонала, пустились во все тяжкие, тем более, что появилась уважительная причина – надо вспомнить текст, что без бутылки в России сделать невозможно.

После двух бутылок водки на троих идеи о том, что было надо писать на транспаранте, не появилось. Пришлось к мозговой атаке подключить остальных дураков и симулянтов моей палаты. И, наконец, после, того, как опустели четыре бутылки, у Митьки появилась свежая мысль:

– По, моему, там что-то про нас должно быть написано, – сказал он.

– То есть, про дураков, – уточнил Некто, находящийся во всесоюзном розыске.

– Что вы! – воскликнул Сумасшедший работник НИИ, – «Дурак» – это разговорно-бранный термин. Есть такое вполне литературное понятие, как «Идиот».

– А «Идиот» – это звучит гордо! – осенило Веньку.

– Постойте, постойте, товарищи, – вдруг подал голос Сумасшедший партийный работник, который от водки осмелел и забыл про партийных работников, грозящих ему отрывом ушей, – в наглядной агитации, то бишь, в транспаранте, должна быть идеологическая составляющая, так сказать, какой-нибудь «-изм»!

И тут до меня дошло:

– Если должен быть «-изм», то, значит это слово: «идиотизм»!

– Логично! – воскликнул Сумасшедший работник НИИ.

– Да, идеологическая составляющая усматривается, – согласился Сумасшедший партийный работник, пристально усматривая что-то в стакане, наполненном водкой.

Помню, мы все выпили по случаю удачного завершения мозговой атаки ещё по стопарику водки. И больше ничего я не помню…

После того, как ящик водки был опустошён, самые стойкие из нашей компании – вечные клиенты наркологического отделения – подняли на предусмотренное для такой цели место огромный транспарант, на котором красовалось «В СССР – ИДИОТИЗМ!»

На транспарант никто не обращал внимания дня два. Главврача куда больше, чем порученный мне транспарант, волновала дача, которую никак не мог закончить строить Некто, находящийся во всесоюзном розыске. Я после попойки никак не мог выйти с похмелья. А остальным так примелькались всякие транспаранты и лозунги над головами, что очередной, они, наверное, и не заметили.

Но дня через два в психбольницу приехал Товарищ в штатском и, показав на вахте удостоверение, от которого санитары вытянулись в струнку, прошёл к Главврачу. Ему Товарищ в штатском также показал своё удостоверение, от которого у Главврача вырвался наивный вопрос:

– И чем же ваше учреждение могло заинтересовать такое учреждение, как наше?

– Да, представьте себе, есть чем заинтересовать. Хотя бы вот этим, – и Товарищ в штатском указал на красовавшийся над психбольницей транспарант «В СССР ИДИОТИЗМ!»…

После того, как к Главврачу вернулся дар речи, он скороговоркой залепетал:

– Да это всё психи! Ведь здесь одни психи! Всякий бред пишут!

– Такой «бред», как правило, пишут нормальные люди, – мрачно заметил Товарищ в штатском, – Кто конкретно это написал?

Кто именно это написал, достоверно установлено не было. Но всем было известно, что поручали написать мне.

Когда меня привели в кабинет Главврача, я ещё не знал, что именно написано на транспаранте, но я сразу понял, что написано что-то не то, ибо Главврач сразу заорал:

– Ты что написал, засранец! Тебе это поручали написать!? Совсем с ума сошёл!!!

– Доктор, успокойтесь, – осадил его Товарищ в штатском, – в психбольнице сходить с ума не только можно, но и нужно. На то психбольница и создана, чтобы граждане сходили с ума в установленном законом месте.

– А ты, друг, – это Товарищ в штатском обратился ко мне, – скажи-ка кто тебе поручал написать вот это? – и он показал на транспарант, от содержания которого я сам испугался.

– Да вот он… – и я кивнул на Главврача.

– Понятно… – зловеще изрек Товарищ в штатском.

Главврач упал в обморок.

А через час меня выписывали из психушки.

– Теперь тебя даже в дворники не возьмут, – пообещал лечащий врач, вручая мне больничный, в котором аршинными буквами был написан диагноз «Шизофрения. Прогрессирующий дебилизм».

А вот Венька и Митька искренне завидовали мне: «Теперь в армию не возьмут!».

– Да я от армии ещё раньше откосил. «Белый билет» у меня уже есть…

– А диагноз все равно хороший, – вдруг удивил меня Некто, находящийся во всесоюзном розыске, – если кого прибьёшь, то сразу на этот диагноз кивай: эта отмазка классная! В тюряге не закроют, а в психушку посадят.

От перспектив, открывавшихся после выписки из психушки с таким многообещающим диагнозом у меня по-настоящему стала «съезжать крыша», которую вернул на место внезапно возникший Товарищ в штатском.

– У тебя, друг, проблемы? – обратился он дружелюбно.

Я только развёл руками.

– Могу помочь, – сказал Товарищ в штатском и предложил сигаретку, – но и ты помочь должен…

Помощь моя заключалась, во-первых, в том, что я должен сообщить Товарищу в штатском о пациентах психбольницы, которые говорят всякие гадости про власть.

– Так они психи, всякую чушь могут нести, – усомнился я в целесообразности данного поручения.

– Как показывает практика, гадости про власть говорят, главным образом, вполне нормальные люди, – развеял мои сомнения Товарищ в штатском, – Главное, сообщи мне, а моё дело разобраться псих он или нет.

– А вы психиатр? – задал глупый вопрос я, на что в ответ последовал вопрос не менее интересный:

– А ты, друг, кажется, значишься шизофреником?

И вопросы задавать расхотелось.

Во-вторых, я также должен был сообщить Товарищу в штатском о психах, которые вызывают подозрения, психи ли они.

– Есть такие! Есть! – воскликнул я.

И сдал Товарищу в штатском Веньку и Митьку, которые косят от армии, и Некто, находящегося во всесоюзном розыске. Но Товарищ в штатском только отмахнулся от моей информации, как от назойливой мухи:

– Да пусть менты этой ерундой занимаются!

Его интересовали те, кто косят под психов «по политическим мотивам». Что это значит – я побоялся спросить, но вдруг вспомнил, что…

– Меня же выписали! И больничный дали с диагнозом…

– Если ты согласен, то считай, что никуда не выписан и больничного с диагнозом нет!

– А Главврач? Он же…

– Увезли в больницу с инфарктом, – успокоил меня собеседник, – хотел я, чтобы он мне помог, а он с таким здоровьем оказался…Психи, наверное довели. Пришлось за помощью к тебе обращаться. Так ты согласен, дружок?

А куда мне было деваться? Возвращаться с сумасшедшим диагнозом туда, где бродили мои сумасшедшие кандидатуры и откуда меня отвезли в сумасшедший дом? Так и с ума можно сойти! И я согласился.

Взамен за мои услуги Товарищ в штатском обещал ликвидировать все записи, подтверждающие моё психическое заболевание, а также уволить меня по приличной статье из УТТ и привезти оттуда мои документы.

Я понял, что очень плохо понял, какой именно информации от меня хочет Товарищ в штатском и, поэтому, решил посоветовался с товарищами по палате.

…И товарищи по палате взахлёб стали рассказывать про врачей и друг про друга, какие они гадкие анекдоты про Брежнева с Горбачёвым рассказывают, какие пакости про советскую власть говорят!

Потом стали приходить психи из других палат.

Пришлось завести тетрадочку, которая за один день оказалась заполненной доносами.

Потом ко мне с заговорщицким видом стали подходить врачи, сообщать о своих коллегах и больных всякие гадости. Пришлось заводить тетрадочки, которые стали заполняться за полдня.

Некто, находящийся во всесоюзном розыске, сам составил подробный список всех психбольниц, в которых он скрывался от правоохранительных органов и Главврачей, которые знали о том, что он натворил, но не сообщали куда следует.

И только Сумасшедший партийный работник ничего мне не сообщил, ибо хотел лично встретиться с Товарищем в штатском. Наверное, на меня что-то хотел настучать.

В общем, за неделю я насобирал тетрадочек на целую пухлую папочку на всех, кроме меня больных и врачей психбольницы. И стал с нетерпением ждать Товарища в штатском.

Но тут как всегда случилось … В дурдом приехала комиссия!

Поскольку Главврач лежал с инфарктом, коллектив врачей, дураков и симулянтов разложился окончательно. Профессиональные пьяницы из наркологического отделения уже не лечились от злоупотребления алкоголя, а только занимались его употреблением. Врачи разобрали больных на работы на своих подворьях и квартирах и даже перестали возвращать их на ночь в больницу. И вдобавок ко всему, над больницей гордо реял транспарант «В СССР – ИДИОТИЗМ!».

Какие бы выводы сделала комиссия, об этом врачебный персонал даже боялся подумать. Единственное, о чём подумали заинтересованные в благополучном исходе дела лица, – накормить комиссию фирменным спецблюдом для лиц, способных делать критические выводы, под названием «волшебная окрошка». Волшебство заключалось в том, что в её состав помимо кваса входил также коньяк в пропорции, необходимой для предотвращения появления у указанных лиц критических выводов. Но и тут возникла проблема. Обслуживающий персонал пищеблока ввиду отсутствия главврача уже не ждал конца рабочего дня, чтобы оттащить домой продукты, из выделяемых государством на кормление психов, а прямо в рабочее время отправлялся домой или на базар для их реализации. В общем, в пищеблоке никого не было. И тогда врачи бросили затыкать дыры последними из оставшихся в дурдоме психов. То есть теми, психическое развитие которых не позволяло использовать на работах в домах и на огородах, а также меня, поскольку толку от меня никакого, да ещё с Товарищем в штатском дружу.

Готовить я ничего не умел, поэтому коллеги-психи, приготовив какую-то похлебку с квасом, окрошкою называемую, ушли. А меня, чтобы я хоть что то сделал с пользой для общества, оставили с этой окрошкой и бутылкой коньяка, чтобы я влил её в тарелки членам комиссии.

– А как я пойму, что комиссия пришла?

– А они не в халатах и не в пижамах, – объяснил мне очень просто один из коллег по дурдому.

Когда в столовой появился гражданин не в халате и не в пижаме, а в приличном костюме, я плеснул в тарелку с окрошкой полбутылки коньяка и понёс этому гражданину волшебное блюдо…И чуть не выронил тарелку: гражданин не в халате и не в пижаме оказался Товарищем в штатском!

– А-а-а! Дружище! – искренне обрадовался он, – Это ты мне? – Товарищ в штатском глянул на тарелку, трясущуюся от страха у меня в руках, – Окрошка? Вот прелесть, а то в наших столовках вечно какую-то баланду дают!

Товарищ в штатском с аппетитом принялся за волшебную окрошку и в мгновение ока опустошил тарелку. Полбутылки коньяка стерли тень интеллигентности с его лица.

– Официант, добавки! – рявкнул Товарищ в штатском.

Я бухнул оставшиеся полбутылки коньяка в окрошку.

Товарищ штатском опустошил вторую тарелку, аккуратно вылизал её, после чего также аккуратно положил голову в тарелку и отключился. И в это время в столовую зашли несколько товарищей одетых не в халаты и не в пижамы. Это и была настоящая комиссия!

Окрошка ещё оставалась, коньяка больше не было.

Я бросился к психам-поварам, снабдившим меня бутылкой коньяка, но те меня только выругали:

– Ну, Клизма, ты и клизма, всё-таки! Одну бутылку на такое дело дали! Теперь иди и сам покупай!

– А как же я в пижаме-то пойду?

И тут у психов родилась идея, которая могла родиться только у психов.

Мы пришли в столовую, на глазах изумлённой комиссии взяли за руки и ноги спящего в хмельном сне Товарища в штатском, перенесли в палату, положили его на мою кровать, сняли с него костюм и рубашку, одели в мою пижаму. И я, одевшись в штатскую форму Товарища в штатском, пошёл за коньяком.

На вахте я, было, испугался стоявших там железобетонных санитаров, но они, видимо, тоже отличали людей по принципу: кто в пижаме, кто в халате (а может, тотальное разложение коллектива ввиду отсутствия Главврача коснулось и их). В общем, пропустили меня.

Только вырвавшись на волю, я вспомнил, что для приобретения коньяка нужны деньги. Но денег в карманах одежды Товарища в штатском не было! Зато в одном из карманов оказалось служебное удостоверение, которого я сначала даже испугался. И вдруг меня осенило: наверное, Товарищ в штатском всё достаёт с помощью этого удостоверения. Поэтому, ему и деньги не нужны!

И в моей голове родился простой и смелый план добычи коньяка. Я быстро обнаружил торговую точку, которая бойко торговала алкогольными напитками (в том числе и коньяком) раньше установленных для этого 14–00. Строевым шагом я подошёл к очереди и, ткнув продавщице в физиономию удостоверением, рявкнул:

– Почему торгуем раньше положенного времени!? Народ в рабочее время спаиваем!? Да он и так с утра не протрезвел! Это же диверсия?! Вы знаете что за это вам будет согласно Уголовному Кодексу!!?

Что будет согласно Уголовному Кодексу за такое административное нарушение ни народ, стоявший в очереди, ни продавщица, ни, тем более, я не знали. Но после таких слов человека с таким удостоверением очередь разбежалась, а продавщица, побелев, впала в ступор. Я вывел её из этого состояния, вежливо и ласково попросив:

– Девушка, милая, вот ту бутылочку коньячка, пожалуйста.

Милая девушка (которая мне в мамы годилась), не выходя из состояния шока, машинально протянула мне коньяк, с которым я поспешил ретироваться. Пока продавщица не разглядела, что фотография в удостоверении, повергшем её в гипнотический транс, совершенно не похожа на оригинал.

От радости я начал обалдевать и стал танцевать, из-за чего из внутреннего кармана пиджака вылетел пакет. Развернув, его, я ещё больше обалдел… Моя трудовая книжка, с записью о моём увольнении по собственному желанию, паспорт с погашенной пропиской, военный билет, в котором стояла отметка о снятии с учёта, комсомольский билет с учетной карточкой…

Всё могут Товарищи в штатском! Пообещал – сделал! Правда, среди документов лежал и мой больничный с записью о моём психическом расстройстве и история болезни. Ну, это мелочи жизни, потом уничтожим…

Теперь я обалдел окончательно!

Зачем возвращаться в психушку и докладывать Товарищу в штатском о том, о чём лучше не докладывать? Все документы на руках, теперь куда угодно можно смотаться!

От внезапно свалившегося счастья, у меня, наверное, поехала крыша, поскольку очень быстро я вляпался в очередное несчастье.

Я шел, приплясывая и кувыркаясь от радости, потерял бутылку коньяка и чтобы обмыть такой успех, заявился в забегаловку, где без лишних слов ткнул служебное удостоверение Товарища в штатском бармену. Тот испуганно забегал глазами, а я недвусмысленно показал на бутылку водки. Бармен, продолжая испуганно бегать глазами, трясущимися руками налил мне стопарик.

Когда я уходил со стопариком водки, краем глаза заметил, что бармен мне в спину показал огромный язык. Но я был так доволен, что даже не обернулся.

За столиком, где я примостился, употреблял спиртные напитки интеллигентный в прошлом, а ныне оборванный мужичок, внезапно обратившийся ко мне с загадочным вопросом:

– Молодой человек, у вас была в детстве мечта?

Я поперхнулся водкой, задумался и вспомнил!

– Была! – воскликнул я, – Заглянуть в общественный женский туалет!

– Мечта, это святое, – продолжал задумчиво мужичок, – поэтому к ней надо настойчиво стремиться и идти всю жизнь… Но не каждый, к сожалению, может найти волшебный ключик к двери, за которой скрывается мечта…

– А у меня есть волшебный ключик! – воскликнул я, допив водку. – Вот он!

…и извлёк волшебное служебное удостоверение.

– Да-а-а, – задумчиво протянул мужичок, – это действительно волшебный ключик. Ну что ж, молодой человек, дерзайте! В путь! На поиски мечты своего детства!

Мой странный собеседник пожал мне напутственно руку и я под воздействием его речей и стакана водки отправился на поиски мечты своего детства.

Искал я свою мечту недолго. Мечта даже снаружи была изгажена и пахла совсем немечтательно. Но мечта – это святое!

И я, вошел в мечту, предъявив её посетительницам служебное удостоверение Товарища в штатском. Но его волшебные свойства не сработали! Кто-то завизжал, кто-то заорал, кто-то заехал мне чем-то тяжёлым в ухо так, что искры из глаз посыпались. И самое ужасное то, что волшебное удостоверение было нагло выбито и упало вместе с моими наполеоновскими планами в дырку, предназначенную для падения фекалий. Это последнее, что я видел, прежде, чем потерять сознание после очередного удара в ухо чем-то ещё более тяжёлым.

…Надо мной склонилась какая-то огромная тень… На этом свете я, или на том?

– А ну, засранец, вставай!

На том свете такие выражения, по всей видимости, недопустимы. Я понял, что ещё на свете этом.

Огромная бабка по объёмам сопоставимая с Просдхой Емпистадоровной крепко взяла меня за ухо и подняла с загаженного пола.

– Ах ты, козёл драный, я сейчас тебя в милицию сдам! Там тебе впендюрят за хулиганство по самое «не могу»! – ругалась бабка.

От черепно-мозговой травмы, которую только что получил, я плохо соображал, поэтому пришло в голову то, что пришло. Я торжественно извлёк из пиджака свои документы, заботливо уложенные Товарищем в штатском в пакетик, и не менее торжественно вручил их Огромной бабке.

– Вот, смотрите, – указал я на свой больничный, лежащий на самом верху, – я псих ненормальный, меня в тюрьму сажать нельзя, только в психушку.

– Ах, в психушку! – воскликнула Огромная бабка, – ну так пошли в психушку!!!

…и, схватив меня за ухо, поволокла в сторону психбольницы, из которой я только что вырвался.

Всю дорогу я умолял Огромную бабку не сдавать в психбольницу, но бабка была неумолима, держа как в клещах моё ухо, пока я не расплакался и стал молить её:

– Тётенька, простите засранца! Я больше не буду! Я на всё согласен! Я даже вам трусы стирать буду!

…и вдруг, на Огромную бабку это подействовало.

– Вот что, засранец, – не отпуская моего уха, произнесла она, – а пошли как ко мне домой, там как раз стирки много.

…и, развернувшись, повела меня, держа за ухо к себе домой.

– А где документы то мои, – поинтересовался я, когда бабка приволокла к себе домой.

– В надёжном месте будут, – ответствовала бабка, – отработать документы, надо будет, засранец. А ну, марш трусы стирать!

Я не умел не то что чужие, но и свои стирать. Когда это поняла бабка, то отстранила от этого грязного дела и заперла меня в грязном чулане с горшком, объяснив:

– Вот здесь жить будешь.

На следующее утро бабка выпустила меня, чтобы я вынес в размешенные на дворе удобства свой и её горшок, после чего поставила мне цель:

– Сейчас на кладбище пойдёшь.

– ?

– Цветы подберёшь, которые на могилы нанесли, – объяснила задачу она.

– ??

– А я продавать буду.

И действительно, на кладбище, а после свадеб – возле вечного огня лежали кучи цветов, которые надо было вовремя забрать, пока не забрали другие, которые тоже спешили их продать, пока они совсем не завяли. На кладбище лежали и искусственные, которые, хотя и не вяли, но по их замызганному виду было видно, что их использовали десяток раз. И их тоже надо было собрать. В общем, загрузился я так, что охапку цветов еле приволок. Но на этом мои трудовые обязанности не закончились.

– А теперь – на базар, – скомандовала бабка.

Бабка наваливала на меня охапки цветов, так, что я сгибался в три погибели.

Конвоируя меня на базар, она всю дорогу ругалась о том, какая нынешняя молодёжь ленивая и неблагодарная.

– Ни хрена не хотят делать, только на базаре торговать!

О каком базаре она говорила, я не мог понять, ибо на том базаре, куда мы с ней пришли, никакая молодёжь не торговала. На нём торговали такие же бабки, сидевшие, как правило, сразу на двух табуретках, поскольку на одной их задницы никак не умещались.

Среди них я с ужасом заметил работницу из столовки дурдома, которая притащила на продажу всё то, чем должна была кормить больных. Но она, видимо, появлялась в дурдоме лишь, чтобы утащить очередную партию продуктов на базар, поэтому психов в лицо не помнила. Она и начала рабочий день рынка, ехидно заметив соседней бабке, торговавшей мясом:

– Ты уж весь мясокомбинат свой растащила, в магазинах никакого мяса нет.

– Кому мясо нужно – сюда приходят. А твои больные с голоду не подохли? Ты что-нибудь в столовке им оставляешь? – ответствовала торговка – мясокомбинатовская воровка.

– Да какие там больные! Психи! И то, не болеют, а косят! – ответствовала работница столовой дурдома, – Зато другие, – она кивнула в сторону Огромной Бабки, – мусором торгуют.

– Сама ты, мусор, – подхватила эстафету оскорблений Огромная баба, – я подбираю, что другие оставили, так, что в случае чего и привлечь меня не за что. А ты под статьёй ходишь!

– А вот, кстати, и «статья» идет! – заметил кто-то из бабок.

Статья шла по рыночному ряду в форме худенького милиционера с такой же худенькой папочкой, который робко подошёл к работнице дурдома и, вежливо поздоровавшись, завел с ней о чём-то беседу.

И тут Огромная бабка дала мне поручение сходить на другой конец рынка, где торгуют цветами выходцы с Кавказа, и узнать цены, а, когда я вернулся с докладом, то застал ужасную сцену: все бабки дружно набросились на худенького милиционера, ругая его на весь рынок.

– Ты куда смотришь! – кричали они, – на рынке одни воры и спекулянты торгу ют, а ты мер не принимаешь!

– А ну сходи, армян проверь! – скомандовала Огромная бабка, – Спекулируют цветами на глазах у всех, а ты бездельничаешь!

Виновато улыбаясь, милиционер пошёл проверять армян.

– Ходит со всякой чепухой, – продолжали возмущаться милиционером бабки, – «и-тэ-дэ оформляйте». Ещё государству платить, когда рэкетирам платить не хватает!

Рэкетиры, видимо услышав, что-то о себе, поспешили появиться перед бабками. Двое крепких ребят без слов и тени интеллигентности на лице решительно подошли к бабкам и те, стушевавшись, протянули им по нескольку червонцев дани.

– Козлы, драные, – прошипела им вслед Огромная бабка, – куда милиция смотрит.

И тут подошли двое других крепких ребят без тени интеллигентности на лице, недвусмысленно глядя на бабок.

– Так только что были…, – растерялись бабки, – мы уже отдали…

Крепкие ребята только ухмылялись.

И вдруг в базарном ряду возник худенький милиционерик со своей худенькой папочкой.

– Товарищ милиционер!! Товарищ милиционер!!! – заорали бабки, – Помогите!! Рэкетиры!!!

Милиционер робко подошёл к рэкетирам и очень вежливо попросил предъявить документы. Крепкие ребята небрежно протянули ему какие-то корочки и рявкнули на бабок:

– По полтиннику с каждой! Живо!

Пока милиционерик рассматривал документы рэкетиров, бабки трясущимися руками отсчитали им дань. Милиционер, извинившись, отдал рекетирам документы и те удалились вальяжной походкой. Весь свой гнев на рэкетиров, бабки обрушили на милиционера:

– Ты почему их не арестовал!!? – орали они, – Ты власть, или что!!? От воров и рэкетиров прохода нет!!! Довели страну!!!

Милиционер, виновато улыбаясь, поспешил ретироваться. А бабки, перейдя уже от частного случая к общему, продолжили ругать молодёжь в целом.

– Сейчас молодые только – воруют! – возмущалась торговка – мясокомбинатовская воровка.

– Такие наглые! И старых, и больных обижают, – вторила ей работница столовой дурдома.

– Ни хрена не работают, только на базаре всякой дрянью торгуют! Довели страну! – подвела итог обсуждению Огромная бабка.

Поругав молодёжь, бабки развернули прихваченную из дому жратву и, уплетая за обе щёки, перешли на критику продовольственного снабжения.

– В магазинах всё мясо попало, – отметила результаты своей расхитительской деятельности работница мясокомбината.

– Уже больные наши говорят: нас голодом морят! – то ли возмущалась, то ли восхищалась результатами своего труда работница столовой дурдома.

– Просто нечего жрать стало, – резюмировала Огромная бабка, аппетитно пожирая куриную ногу.

– Вы видели по ящику, какое платье Райка напялила? – пере менила тему работница дурдомовского пищеблока.

– Какая Райка? – уточнила мясокомбинатовская воровка, – Горбачева, что ли?

Физиономии бабок дружно искривились.

– Ой, фу! Не порть аппетит! – воскликнула Огромная бабка, – я тут про неё такое слышала….

Пообсуждать жену Генерального секретаря ЦК КПСС, сбежались бабки со всего базара. Покупатели недоуменно стояли в очередях у прилавков, а базарные торговки, бросив свои торговые места, сгрудились вокруг Огромной бабки, обсуждая свежую сплетню про Раису Максимовну.

– Она от какого-то инопланетянина родилась, – сообщила потрясённым торговкам Огромная бабка, – загулял этот инопланетянин, его хотели из партии исключить…

…и вдруг бабки заметили, что содержание их беседы внимательно слушает и записывает в блокнот молодой человек.

– Это кто? – испуганно зашептались бабки, – КГБ?