Из чаши

Ключи к передатчикам Вайхмана создавало и распределяло Министерство связи и информации на столице Конгресса Человечества, Ялусе. За ключами следила Специальная Служба Безопасности Человечества. Поэтому даже большие корпорации не рисковали жульничать со сверхбыстрой связью. Для допуска во внутренний круг центрального правительства существовали свои критерии, часто просто больших денег и наглости для этого не хватало, с метрополией никто не хотел ссориться. Ключ к передатчикам доверяли только военным, важным политикам и самым авторитетным средствам массовой информации. За раз одним сообщением можно было передать лишь строку текста размером пять на девяносто две точки. Использование передатчика чаще, чем раз в семь дней, могло стать основанием для тюремного срока «за злоупотребление». Теперь вы понимаете, почему Иван так насторожился, когда узнал о ключе?

– Я закончил, – врач убрал клеевой пистолет, и репортер пошевелил пальцами, оглядывая новый красный бугорок у себя на руке. – Немного сегодня поболит. Коммуникатор отправит сообщение, только если до ключа не более трех футов. Руку не ударять, в бане не засиживаться, не оборачивать фольгой и свинцовой тканью, не входить в сильное магнитное поле. Этот имплантат хоть и дорогой, но весьма уязвимый. Не забудьте прийти и вырезать ключ по завершении командировки. Надеюсь, вы действительно летите на помощь пропавшему товарищу, а не, например, транслировать дурацкие сообщения со свадьбы очередного богатенького сынка по кличке Мигелитто или Эль Ниньо. Бывайте здоровы!

Прощаться Ивану было особо не с кем. Последние месяцы он отдыхал среди кипарисов в оранжерее над теплыми источниками. Там были столики, на которых пожилые горожане играли в традиционное домино, кто хотел развлечения позатейливее – играл в маджонг. Пара стариков, Камилло и Этьен, пожелали Фомину удачно слетать и обещали держать набор домино готовым к его возвращению – вот и все прощания.

Дома Иван собрал необходимые вещи: складную посуду, запасные аккумуляторы, легкий утепленный костюм из синтетики, еще несколько мелочей. Затем отправил короткое видеосообщение родителям. Они жили на другой планете. Иван Фомин родился и достиг возраста четырнадцати земных лет на Багратионе, куда более теплом и гостеприимном, чем Лагарта. Но эту колонию зацепила война с инопланетянами Хилим-ла. Хотя непосредственно на Багратионе не велось боевых действий, общая разруха в экономике, перевод индустрии в военную плоскость, массовое внедрение автоматики взамен живых рабочих и отмена всех льгот для населения – война дала свой результат. Да и много граждан Багратиона, мужчин и женщин (особенно в конце войны, когда в добровольческие бригады охотно набирали женщин), погибло в боях на других планетах.

Война принесла немало бед и большому семейству Фоминых, ее последствия заставили младшее поколение улететь с планеты в поисках лучшей жизни. У Ивана было два брата и сестра. Только самый младший остался дома и к настоящему моменту работал оператором искусственного интеллекта (подробности Иван, как гуманитарий, не понимал). Сестра отправилась в далекую геологическую экспедицию, так и осталась там работать на долгие годы. Иван получил образовательную стипендию корпорации «Климат-тэк», полетел учиться в Обществоведческий колледж на планете Ангельск, затем корпорация распределила его на Лагарту. Старший брат весьма успешно содержал торговую фирму на Серакане, но имел неудачу съесть неправильную еду, когда местный синдикат, обезумев в своей грызне за власть, устроил массовые отравления для удара по репутации конкурентов. Брат выжил, однако его частично парализовало, он вернулся на Багратион почти беспомощный, уход за ним отнимал все силы родителей Ивана. Поэтому, наверное, они редко обменивались сообщениями со средним из своих сыновей. В отправленной перед отлетом на Аркаим записи Иван просто сказал, что летит на другую планету по работе, пробудет там пару недель, после чего вернется на Лагарту. Ни слова об опасностях.

Космопорт встретил Ивана неприветливо. После беглого осмотра дежурными на входе репортера пропустили в главный зал. Пол здесь украшали схематичные изображения ящериц, змей и прочих рептилий. Похожие на тех же змей, длиннющие очереди пассажиров медленно ползли к стойкам регистрации. В терминале было полно полиции, подразделение по борьбе с контрабандой оружия и наркотиков, усиленное бойцами антитеррористического спецназа. Вид у расхаживающих по залу стражей порядка был весьма зловещий. Единой униформы им не закупили, только нарукавные знаки-маячки системы распознавания «свой-чужой», электромагнитные винтовки и красные защитные маски с электронными очками. И название у них было не номер полицейской части, а «Десаградорес», «Кровопускатели». Вообще весь этот набор полицейских отрядов Лагарты, все «калаверас», «лобос», «муэртос» и прочие давно уже прогнили и продались. Полицейские ненавидели граждан, которых, по идее, защищали, ненавидели и своих коллег из других подразделений.

Кровавые расправы с конкурентами, бессудные убийства, торговля наркотиками, продажа секретной информации – полиция, казалось, занималась чем угодно, кроме поддержания закона. От этого выигрывал официально главный враг полиции (а неофициально – ее крупнейший работодатель), союз наркомафиозных испаноязычных картелей «Ацтлан». Мафия была едина и сильна, как никогда ранее на Лагарте. Основу ее могущества составляли эффективная сеть продажи и производства всего запрещенного, большой резерв «пушечного мяса» из трущоб и привлекательная для молодежи идея всеобщей справедливости, чудным образом соединенная с агрессивной пропагандой превосходства латинской нации над остальным человечеством. Среди картелей «Ацтлана» случались и междоусобицы, но внутренний суд весьма успешно находил ответ на главный вопрос: «Кто первый начал?» И зачинщика потом наказывали без сантиментов, с удушением собственными кишками и сжиганием в бочках. На тот момент официальные власти Конгресса ничего не могли противопоставить «Ацтлану». Или почему-то не хотели.

Иван топтался в очереди, а мимо то и дело проходили патрули, катились небольшие гусеничные роботы с детекторами запрещенных веществ и заготовленными парализаторами. Даже пока Иван ждал, на его глазах полицейские вытащили из очереди двоих человек и куда-то увели. Полиция в основном охотилась на своих сограждан, с русскими предпочитали не связываться. Ивану казалось, он чувствует бессильную злобу под красными масками проходящих мимо «хранителей порядка».

К счастью, паспортный контроль прошел гладко. Клерку с поста на входе доложили про имплантированный в руку ключ Вайхмана, он подумал, будто Иван – важная персона, быстро проверил выездную визу и пустил Фомина дальше. Маленький вагончик довез Ивана по туннелю к выходу на продуваемую всеми ветрами посадочную площадку, где ждал большой лайнер, «Санта-Анна». Еще три долгих часа ожидания в каюте без окон, пока таможня закончит издеваться над пассажирами, – и звездолет, трясясь, начал быстро набирать высоту, завывая маневровыми двигателями. Затем Ивана, пристегнутого к койке, побросало, пока корабль занимал разгоночную орбиту. Наконец из динамиков раздался голос капитана, проговаривающего приветствие по-испански. Затем, следуя правилам вежливости, капитан перешел на русский: «Приветствую, дамы и господа пассажиры, на борту нашего лайнера «Санта-Анна». Я, капитан Франциск Чавес, работаю на корабельную компанию «Рекорридо Сол», и отвечаю за комфорт и безопасность предстоящего полета. Сначала мы отправимся к колонии на планете Рос, затем пересечем Русский Сектор с остановками на планетах Ангельск, Давилово, Владимир, высадка и посадка на орбитальной станции, без захода в космопорт Владимира. Конечная остановка – колония Аркаим. Ориентировочное время в пути… Диос мио! Что вы… как вы… Кто им разрешил стыковку?!! Да если мы сойдем с орбиты, мы же столкнемся…» Динамики перестали транслировать.

Свет потускнел, остались только аварийные лампы. Соседи по каюте забеспокоились, начали переговариваться. Кто-то отстегнулся от койки, встал и вышел в темный коридор. Правда, почти сразу забежал обратно и сжался в углу каюты. Послышалась возня, ругань, умоляющие возгласы. Потом мимо открытой двери в каюту группа людей проволокла брыкающегося мужчину. Один из группы задержался в дверях, оглядел пассажиров. Был он в черном костюме с дурацким на первый взгляд большим зеленым бантом. Обрит налысо, над верхней губой, где обычно растут усы, – татуировка, два отдельных перепончатых крыла, вроде от летучей мыши. Нетопырь среди татуировок «Ацтлана» не сообщал о своем носителе ничего положительного.

Бандит обвел каюту немигающим взглядом черных глаз. Иван был уверен, если бы ему понадобилось убить кого-то из напуганных пассажиров, сделано это было бы с абсолютно нейтральным выражением на лице. Вообще при взгляде на бандита Фомин вспомнил подкатывающий к платформе скоростной поезд с горящими фарами и стеклом пустой кабины, за которым не сидел машинист. На вагонах некоторых поездов тоже рисовали летучих мышей и птиц.

Оценив обстановку, гангстер безмолвно пошел дальше по коридору. Крики стихли. Через пару минут звездолет качнуло, будто от борта что-то отвалилось, наверняка челнок.

– Как же достали эти упыри!!! – выругался по-русски бегавший смотреть в коридор пассажир. Но выругался он почему-то шепотом.

Иван в очередной раз стал свидетелем, как обстоят дела на Лагарте. Внизу, на планете, вооруженная, как для межзвездной войны, полиция регулярно проводит рейды с обысками и зачистками, а в это время бандиты открыто носят на лицах свои опознавательные знаки, берут на абордаж разгоняющиеся звездолеты и похищают неугодных людей. Динамики опять включились, но капитан уже не здоровался с пассажирами. Он вздыхал, ругался испанскими словами сквозь зубы и раздавал указания для повторного выхода на разгоночную орбиту. Похоже, микрофон он включил случайно, да так и забыл. Несмотря на возникшую заминку, экипаж старался, на сверхсветовую скорость лайнер вышел хорошо. Никого из каюты Ивана не стошнило.

После нескольких часов полета люди на борту успокоились, разбрелись по палубам. И русские, и латинцы, и граждане совсем далеких планет дружно ругали бандитский беспредел, но все сошлись на том, что «обычных и невиноватых людей так похищать не будут, наверняка он сам из «этих». Жертва «Ацтлана» летела одна, экипаж вроде условился из-за большой очереди на разгон, что полиция поднимется на борт уже на следующей планете, на Росе. Постепенно пассажиры начали обсуждать темы вроде: «Какую систему отопления выгоднее установить в дом» или «Как на обратном пути провезти побольше инопланетных фруктов через таможню». Иван сел на лавочке в сквере, разбитом посреди главной палубы. От нечего делать он открыл в коммуникаторе текст той злосчастной статьи, которую не захотели публиковать. Вот этот текст:

«Сейчас, когда военная операция в городе Коразон-дель-Фуэго завершилась, я бы хотел написать немного не о самих боях. В конце концов, если вы хотите узнать побольше о методах армии, о тактике, увидеть перестрелки на улицах, наши материалы и материалы других репортеров – все есть в открытом доступе.

Я бы хотел написать о знании и вере. Мне довелось стать свидетелем, как солидный кусок общества на планете Лагарта отказался от знания. От знания, что почти наверняка завтра в его жизни будут такие вещи, как зарплата, еда, пусть и синтетическая, возможность сделать небольшой подарок или просто сказать ласковые слова своим любимым, посмотреть на закат с вершины пирамиды и так далее. Это было не полностью точное знание, ведь и солнце Лагарты может внезапно погаснуть. Но люди отреклись даже от такого знания о завтрашнем дне в пользу веры. Веры во что? Могу ошибаться, но это вера в кровавые жертвоприношения, в грабеж магазинов, которые завтра опустеют навсегда, в страшные наркотические сны.

Сначала эту веру приняли молодые люди, но и старшее поколение тоже отказалось от знания. Я помню, как мы снимали видео про убитого пулеметчика боевиков. Бывший профессор геофизики возрастом в шестьдесят пять земных лет.

Произошедшее на нашей планете – не что-то уникальное. В первое десятилетие после галактической войны с Конфедерацией Хилим-ла бунты и беспорядки прокатились по многим колониям. Где-то это был протест против ужесточения борьбы с наркотиками. Где-то – кровавый выплеск религиозной ненависти. Были и сепаратизм против Конгресса, и просто гнев голодных и обездоленных. На Лагарте все эти компоненты смешались в одном восстании, как его называют из теплых и безопасных квартир, в «Заре "Ацтлана"».

Мне кажется, у ряда антиправительственных выступлений есть общая черта. Это были колонии тыла, на которых не шли битвы Великой войны. С одной стороны, граждане этих планет пережили гибель соотечественников в межзвездных операциях, экономический спад, постоянные кадры разрушений в СМИ и военную пропаганду. Они узнали, что человечество может принести огромные жертвы и при этом всего лишь вернуться к тому, с чего начинали, где зародился фронт. Что одни лишь красивые лозунги и готовность убивать не всегда ведут нас туда, где жизнь лучше. Для многих необходимость просто работать, отстраивая мир после войны с Хилим-ла, долгие годы работать, эта необходимость оказалась непосильной ношей. Такой, что целые народы отказались от знания в пользу новой веры, а на самом деле старого и простого решения: ликвидации несогласных, грабежа и изменяющих сознание препаратов.

Стоит человечеству узнать что-то важное про эту Вселенную, как оно, словно в страхе, жмурится и верит, что все не так. Например, только человечество в очередной раз на печальном опыте убедилось, что война не решает проблемы, – и вот вера «Ацтлана» велит воевать нам дальше.

Знание о мире и вера сменяют друг друга в странной пульсации, знание расширяется до определенного предела, но затем его сжимает со всех сторон вера с ее догмами и предрассудками. Не подумайте, я, честно, не выступаю против религий как выражения веры. Каждый день Вселенная задает новые вопросы, человек не может знать все ответы, мы вынуждены с помощью веры рисовать картину непознанного.

Однако необходим баланс между жестким знанием и такой же жесткой верой. Если проводить аналогии, новая жизнь для человечества – за дверью, которую открывают одновременно знания и вера. А ключ – как медаль, которую можно приложить к двери лишь одной стороной, верой или знанием, за раз.

Хотелось бы, чтобы мы, люди, ценили уже познанное, но и верили в лучший мир вокруг, в который мы можем принести новое, не убивая себе подобных и вообще поменьше разрушая.

Наверное, вы уже слышали такие призывы против всего плохого раньше, вам скучно. Но без новой грани между знанием и верой мы будем раз за разом наблюдать, как молодые люди с удовольствием жгут созданное стариками. И однажды это может распространиться на все колонии Конгресса. Как показал недавний захват крестоносцами колонии Норг, большая война всегда наготове».

Иван дочитал свою статью и подумал, хорошо, что этот текст не поместили на сайте. Звездолет вряд ли бы тормозили, а вот подрезать в подъезде Ивана могли. После чтения Фомин отправился спать. Занятий во время полета было немного: спать, кушать химические пайки и смотреть выпуски новостей, долетающие из звездных систем по пути.

Глава 2. Курс дела

Десять земных дней полета – и лайнер «Санта-Анна» приземлился в главной гавани Аркаима, космопорту стратегической важности «Гиперборейск». Терминал прибытия впечатлил Ивана: вдоль стен выстроились, как колонны, бородатые деревянные идолы. Фомин уже знал, что с растительностью на планете Аркаим дела не слишком изобильны, и потратить строительное дерево на такие большие статуи – уже широкий жест. Перед космопортом на парковке толклись таксисты, все в мешковатых теплых куртках темных цветов. С синего предрассветного неба слегка сыпало снегом, но вообще Ивану показалось, что здесь куда теплее Лагарты и воздух как-то приятнее для дыхания. Повышенная гравитация не чувствовалась, сработал курс стероидных уколов, который пассажирам сделали в корабельном лазарете.

Таксисты безостановочно кружили у дверей терминала, зазывая выходящих гостей планеты. Фомин пробился сквозь назойливые крики и хлопки по плечу, увидел одного парня, который с равнодушным видом курил возле побитого электромобиля. Цену этот водитель назвал вполне умеренную. Иван забросил легкий чемодан на заднее сиденье, забрался внутрь сам, продиктовал точный адрес забронированной гостиницы.

– А почему здесь нет роботакси? – спросил Иван, пока машина маневрировала по парковке.

– Иногда пытаются их здесь запустить, – буркнул водитель, – потом их быстро жгут. Или палицей бьют. Нечего работу отнимать у честных ребят.

После такого искреннего и исчерпывающего ответа Ивану расхотелось задавать вопросы. К тому же в салоне ощутимо воняло табаком, крайне непривычно для жителя Лагарты, где сигареты были дорогой редкостью. Из-за запаха репортера сразу начало укачивать.

Проехав несколько километров по шоссе, машина затормозила перед выездом на широкую автостраду. Указатель сообщал, что налево, через четыре километра, будет Портовый район, а направо, через десять километров, Гиперборейск и его Старый Город. Конечно, электромобиль свернул направо и начал ускоряться. Тут же Ивану пришло сообщение на коммуникатор от Романа Волхова с приглашением на встречу в Центре Медиасотрудничества, занимавшем этаж офисного здания «Терем», в одиннадцать часов дня по времени планетарной столицы. Иван решил, что успеет все-таки заехать в гостиницу.

Еще буквально минута езды, такси начало взбираться на невысокий горный кряж. Оглянувшись назад, Иван увидел, как равнина, поблескивающая огнями фонарей и вышек космопорта, обрывается в черное непроницаемое море. У берега, за рядами приземистых ангаров, виднелись огороженные иллюминированными дамбами запруды. Там, прямо в воде, под водой, беспрестанно мелькали вспышки сварки, шла работа на остовах строящихся космических кораблей.

Перевалив через кряж, трасса спустилась на окутанную густым туманом равнину. Мимо проносились голографические рекламные вывески и отсыревшие старомодные щиты, объявления на которых предлагали или купить дешевые строительные материалы, или, наоборот, дорогие квартиры в центре Гиперборейска. Ивану очень непривычно было созерцать объявления на русском языке, без дублирования на испанском или общеанглийском. Туман мешал рассмотреть окружающий пейзаж, но что Иван видел – монотонные, блестящие влагой ряды невысоких одинаковых деревьев, уходящие во мглу. Снег здесь почти не лежал, иногда только попадались старые сугробы, их явно сгребли уборочные машины. Несмотря на плохую видимость, над дорогой сновало множество летающих автомобилей-флаеров, им сигналили осветительные установки.

Внезапно на пути у такси возникла укутанная туманом гора, озаряемая десятками прожекторов. Водитель слегка снизил скорость, и Фомин увидел, что это вовсе не гора, а двойка головастых каменных львов, замершая по обе стороны от автострады. Статуи были запряжены в сбрую из стальных канатов, которые уходили, провисая, вверх. Канаты заканчивались в кулаке исполина, беспрерывно мчащегося на колеснице и размахивающего луком. Его шлем и бородатое лицо, даже сквозь туман видно, покрывали линии плесени. Местами камень отвалился от статуи, торчала арматура, но изваяние все равно внушало трепет своими размерами, блеском льда на стальной тетиве лука и общей загадочностью. Например, львы, тянущие колесницу, хоть и были выдающегося размера, не дотягивали ростом даже до оси между неподвижными колесами. При хорошей погоде издалека казалось, будто каменный воин запряг колесницу парой котят. Как ни странно, название и смысл этого памятника колониальной старины не сохранились, возможно, любую информацию про него умышленно стерли из всех архивов. Местные иногда в шутку называли его «кошатником», «ездуном» или «живодером». Несмотря на такую несерьезность в отношении, человек на колеснице с крохотными львами и луком в руке украшал знамя колонии Аркаим, черная фигура на белом фоне.

Как только машина выкатила из-под днища колесницы, дорога влилась в лабиринт большого города. Сначала несколько кварталов относительно новых многоэтажек, а потом репортер Иван Фомин получил возможность оценить классическую архитектуру Аркаима. Точнее, странное смешение архитектурных стилей. Казалось, Гиперборейск строили, чтобы пугать иностранцев и угнетать местных жителей. Высоченные, отделанные камнем постройки с островерхими черными крышами. Запутанные, непрямые углы улиц. Беспорядочно расположенные окна, когда одно громадное окно может служить сразу для пяти этажей и все обитатели на виду, а потом пять этажей вообще лишены окон. Проспекты, переходящие в замусоренные проулки, и наоборот. Сгорбившиеся статуи то ли птиц, то ли грифонов на крошащихся карнизах, скалящиеся маски на стенах. Кустарные, расплывающиеся рекламные вывески, сугробы слякотной грязи, автомобильные пробки, падающий из окон флаеров мусор, новые транспортные эстакады, без излишних сантиментов пронзающие ветхие строения.

Когда такси наконец доехало до отеля, снег повалил в полную силу, почти как зимой на Лагарте. Гостиница, пятиэтажный новострой, лепилась к стене какого-то несуразного безоконного небоскреба, с одной стороны округлого, с другой – остроугольного, будто утюг или корабль, да еще и со светящейся башней в виде головы дракона. Отель назывался незнакомым Фомину словом «Дракар». Водитель принял плату через терминал в машине, затем без особого энтузиазма, но вполне подробно, даже с помощью своей карты показал, как добраться до Центра Медиасотрудничества. Почти все районы Гиперборейска покрывала сеть монорельса, по словам таксиста, вполне удобная и дешевая для перемещения.

Иван выбрался из машины, заслоняя лицо от крупных снежинок, и вскоре получил доступ к одноместному номеру. В принципе, ему уже не сильно была важна цена проезда на монорельсе. Обещанные пятьдесят тысяч кредитов поступили ему на счет. Репортер мог позволить себе даже номер в роскошном отеле. Но Иван предпочел забронировать номер в скромной гостинице за десять кредитов в локальные сутки. Номер был маленький, но аккуратный, двери закрывались, горячая вода текла, и не гуляли вездесущие тараканы.

Иван пару часов поперекладывал вещи, почитал про Гиперборейск в Олнете, и когда тьма за окном сменилась тусклым утром цвета серого снега, направился на встречу с Романом Волховым.

Офисный центр «Терем» выполнили в виде, очевидно, настоящего русского терема, только такого размера, что конек его крыши цеплял низкие облака. В здании царило оживление, работники многочисленных контор спешили на работу. У Романа Волхова была собственная приемная на этаже Медиасотрудничества, с видом на стену соседнего дома и барельеф жар-птицы на ней, подсвеченный злым красным светом. Была у Волхова даже живая секретарша, правда, вялая и невыразительной внешности. Фомин знал про общечеловеческий обычай брать на работу секретаршу (или секретаря) скромного вида: «Смотрите, я работаю, а не предаюсь разврату с подчиненными».

Иван некоторое время молча сидел на предложенном кресле в приемной. Но ожидание затягивалось. Фомин, как репортер, не слишком любил молчание. Также он знал, что и большинство людей не любит тишину в обществе посторонних.

– А вы в Бога верите, я не ошибся? – спросил Фомин у секретарши, кивая на украшающие ее стол небольшие иконы.

– Да, конечно, в христианского Бога, – слегка улыбнулась ему секретарша, отворачиваясь от обзора каких-то кулинарных специй, плывущих по экрану компьютера, – было время, я почти погубила себя наркотиками, христианство спасло меня.

– Вот совпадение! Мой предшественник, который пропал, тоже искал спасения от наркомании в религии.

– Очень многие сейчас страдают наркоманией. Нет цели, вот и травят себя. А Церковь дает смысл, ради чего жить, и спасает людей.

– А вы общались с Юрием Карпенко? Ну, это кого я разыскиваю.

– Немного. Он тоже сидел здесь, когда прилетел на Аркаим. И еще несколько раз приходил к Роману Харальдовичу насчет репортажа. Но он не говорил со мной о православной вере. Мне Юрий показался нервным и каким-то… нелюдимым. А вы верите в Бога?

– Нет… Не верю.

– Совсем ни во что не верите? Ни в какие высшие силы с высшими законами?

– Знаете… как вас зовут?

– Валка.

– Валка, я прилетел с планеты Лагарта. А там один высший закон: прихоть мафии «Ацтлана». Это латинский союз наркокартелей, который подмял под себя все на моей планете. И я видел, как их боевики убивают невинных. И как те, кто мучили и воровали, живут по сто земных лет. И как честные люди голодают каждый день, пока их одолевают тоска и разочарование в этой жизни. Я видел слишком много наглой лжи, безнаказанности и несправедливости, чтобы считать, что творец всего этого действительно добр и слушает.

Валка, у моего отца на Багратионе был брат. Когда началась Великая война с закерами, его единственный сын, танкист, отправился на фронт добровольцем. Он был убит почти сразу, в одной из мелких стычек, сожгли вместе с танком. Можно сказать, он сам выбрал свою судьбу. Но затем уже мой дядя, мирный фермер, попал под мобилизацию. Мы так и не узнали, что случилось с конвоем звездолетов. Может, напали Хилим-ла, может, какая-то аномалия. Космос ведь все еще большой и неизвестный. Обломки не нашли. И тело моего дяди и тысяч других мобилизованных не нашли. А после всего этого жена дяди, совсем одна, заболела гравитационным разрушением суставов, теперь просыпается по ночам от боли, зовет мертвых близких, и так уже пятнадцать лет по Багратиону.

– Пути Господни неисповедимы, вы знаете. И его замыслы куда больше, чем судьба одного человека.

– Ох, Валка, извините, если сейчас вас обижу, но меня никогда не убеждал аргумент, будто мы совсем мелкие и незначительные на фоне Вселенной, которой управляет высший разум. А все потому, что после смерти, если верить христианству, нас ждет Суд. Как нас могут судить в посмертии одинаково, если при жизни наша судьба складывалась по-разному и несправедливо? Если мы всего лишь песчинки в божественных песочных часах, чья единственная цель – падать вниз, участвуя в непостижимых нам процессах, разве Богу интересна наша прижизненная возня? И как ее смогут честно осудить? Заметьте, я не отрицаю, что после смерти может быть Суд. Но я сомневаюсь, что он будет справедлив и, следовательно, нам обязательны строгие религиозные заповеди.

– Я немного не это имела в виду, когда сказала о неисповедимости Господних путей. У вас есть дети, Иван?

– Нет, пока нет.

– У меня есть. И хотя я совершала ошибки, как мать, я знаю, что очень важно дать ребенку знание вовремя, не раньше и не позже. Поэтому, кстати, школы еще существуют и занимают определенный промежуток в жизни. Некоторые вещи невозможно понять, не выплакав слез, не сохранив в памяти нужного опыта.

– Вы хотите сказать, все эти наши беды на самом деле уроки, которые нам преподают, чтобы сделать нас лучше, сделать нас готовыми к Царству Небесному?

– Да, именно это я и хочу сказать.

Иван вспомнил, как на Лагарте родители старались давать детям только лучшее и как не знавшие настоящих бед детки выросли в ударную силу «Ацтлана», но он все равно был не согласен.

– И опять я возражу. Проживая жизнь, мы редко становимся лучше. Валка, вы наверняка видели, как разрушается личность под влиянием наркотиков. Как от былого человека не остается ничего.

– Конечно, это ведь и мое прошлое, но…

– …наркотики – это яд от Сатаны, подталкивающий нас к греху и ошибкам, угадал? Если изменение сознания наркотиками – это действительно выбор, ошибка, то как же быть с изменением во время болезни? Например, мой родной старший брат. Когда он вел бизнес, он был отзывчивым, рассудительным и добродушным человеком. Но его отравили, и пострадал мозг. Теперь его руки так дрожат, что не может донести ложку до рта. Когда мать пытается кормить его детским питанием, он иногда не узнает ее, плюется и ругает матом. Понимаете, он же разом утратил часть памяти, утратил часть себя, какой же это для него урок?

К брату иногда родители вызывают православного батюшку. Тот как-то сказал, что душа брата в мороке, искупает свои грехи и грехи наших предков. Но когда придет час, он все вспомнит, поймет и войдет в Рай. А мне не верится, потому что у нас просто не было денег для его своевременного лечения. То было массовое отравление, больницы переполнены, а наша семья разбросана среди звезд. Кому-то из пациентов повезло сохранить ум, но не брату.

Ну ладно, достаточно примеров о моей семье, мы люди маленькие и грешные. Но Валка, я же когда сюда летел, я читал историю «Пястников», к которым принадлежал пропавший Юрий Карпенко. Вы знаете, кто такой Александр Ангельский?

– Конечно, основатель патриархата планеты Ангельск, первый патриарх Русского Сектора.

– Да. «Пястники» особо чтят мощи его правой руки (по слухам, сам Александр при жизни такое поклонение не одобрял). А какая история этих мощей? Когда Саксонская Федерация в Эпоху Ранних Колоний атаковала русских, а родной город Александра разбомбили дроны-истребители, он бежал в пустыню, где угодил в берлогу большого песчаного барса.

Свирепый хищник, который не поддается дрессировке и всегда живет один, тем не менее признал человека за своего. Почти год, пока дроны охотились, барс добывал и приносил Александру дичь, даже как-то научился наполнять флягу водой. Но однажды зверь напал на Александра и откусил тому руку по локоть. Говорят, тогда Александру и явилось откровение. Он вышел из пустыни к людям с полностью зажившими ранами. И он прочил нападение расы инопланетян, похожих на насекомых, кого теперь называют ирратианцами, и говорил о необходимости человечества объединиться под знаменем христианства. Так и получилось, Саксонская Федерация и Лига Арктура объединились для кровавой войны с нелюдями, русские им помогли, и это привело к основанию Галактического Конгресса Человечества.

Уже когда Александр стал патриархом и руководил постройкой Лавры на Валаамской Скале, группа паломников разыскала ту старую берлогу барса. А в ней – скелет зверя, между ребер которого лежала чудесным образом превратившаяся в мощи рука Александра. По письменным источникам, она обладала целительной силой и давала покой всем, кто к ней касался. Мощи разделили и разнесли по нескольким церквям, и это первые церкви секты «Пястников». Хорошая история.