Из чаши

Но из-за такого изобильного лета было легче устроить и нехорошие дела. Несколько месяцев, как раскаты грома, гремели акции против правительства. В основном это была молодежь, требующая легализации легких наркотиков. Иногда, впрочем, и прогрессивные родители вздыхали: «Да, молодым надо больше свободы», «И мы были такими, пусть поживут для себя», «Пусть развлекаются качественными препаратами из аптек, без привыкания, чем непонятно какой химией». Журналисты крупных изданий постоянно напоминали про ужасную коррупцию и нарушение прав человека. Главными кумирами масс были герои популярного сериала о превращении уличной банды в межзвездный наркокартель. В теплом летнем воздухе царило странное напряжение. Даже не злость. Что-то вроде, как бывает на свадьбе, когда гости уже затеяли шуточный пьяный спор, уже толкают друг друга, но еще вполсилы. И в ближайшие минуты кому-то, не рассчитав, разобьют нос, и будет драка.

А потом двух активистов студенческого профсоюза из университета города Коразон-дель-Фуэго, издавна известного как рассадник гуманитариев и вольномыслия, арестовали. Эти двое были известными агитаторами за свободную продажу наркотиков. Арестовали их, предсказуемо, за наркоторговлю.

По всей планете сразу собрались многотысячные митинги с требованием освободить узников совести. Когда двоих студентов перевозили из полицейского участка в окружной суд, толпа перегородила дорогу колонне машин и попыталась освободить задержанных. Так и неясно до конца, что произошло дальше. Вроде полицейский фургон как-то неудачно перевернулся. Некоторые свидетели утверждают, была стрельба. Короче, оба лидера студенческого движения погибли.

А дальше словно взорвалось. Массовые забастовки. Собрания студентов и преподавателей. Требования немедленной отставки руководства силовых ведомств, всего правительства колонии Лагарта. Требовали даже независимости от Галактического Конгресса и особых прав для всех испаноязычных. Самое страшное, начались скоординированные атаки на полицейских, военные склады оружия и правительственные здания в двух южных. «Демонстрации за мир» стабильно завершались погромами и грабежами.

Полицейские, не желая оставаться безответными в разворачивающемся хаосе, начали проводить массовые задержания, жестокие акции возмездия и вообще часто стреляли на упреждение, по непонравившимся прохожим.

Большое количество пропавших без вести провоцировало новые нападения на здания полиции, надеялись найти и освободить близких. Как показало время, нападали зря. Полиция еще старалась опознавать и отвечала на запросы по конкретным арестованным. Пропавшие либо сами прятались, либо лежали где-то мертвые. Народ на Лагарте был воинственный, оружие для охоты достать было несложно, и каждый убитый полицейскими парень или девушка давали восставшим как минимум одного озлобленного родственника, готового воевать из мести.

Правительство колонии избрало, наверное, худший способ реагирования: полумеры. Парламент гудел в бесполезных дебатах: вводить или не вводить военное положение, мирные или не мирные протестующие. Одновременно осуждалось насилие со стороны полицейских и отправлялись на подавление беспорядков все новые и новые роты. Средства массовой информации беспрепятственно продолжали призывать к свержению власти. Многие газеты и каналы получали деньги прямо от «Ацтлана», некоторые – от межзвездных корпораций, заинтересованных в хаосе на испаноязычной планете, чтобы потеснить конкурентов с рынка.

Очень важные процессы происходили в сети Олнет. Власти медлили с обычными для массовых беспорядков практиками вроде изоляции сетевых узлов и привлечения искусственного интеллекта, генерирующего фальшивые сообщения и засоряющего соцсети. А между тем, пока правительство тянуло с чрезвычайными мерами, помимо создания молодежных групп и координации митингов в Олнете, проходили финальные приготовления к следующей, военной фазе восстания. Рассылались директивы, уточнялись сроки, формировались автономные отряды боевиков, распечатывались схроны с тяжелым вооружением, шли финальные закупки всего необходимого.

«Заря "Ацтлана"» готовилась много лет, это был масштабный замысел союза наркокартелей. И цель была переформатирование целой планеты в надежный бандитский тыл для испаноязычной мафии. И с каждым днем неопределенности среди беснующейся толпы увеличивалось количество вооруженных и знающих, что делать, людей. Плакаты с лозунгами, бутылки с зажигательной смесью и камни уступали место автоматам, гранатометам и снайперским винтовкам.

Несмотря на организационные усилия бандитов, на третьей неделе кризиса полиции, лояльному правительству ополчению и агентам планетарной службы безопасности удалось с большой кровью восстановить порядок почти во всех мятежных городах и поселках. Но только не в Коразон-дель-Фуэго. Посланная туда рота полицейского спецназа с дубинами, щитами и ультразвуковыми пушками для разгона демонстраций попала в засаду и была полностью уничтожена. Местные стражи порядка и мелкие чиновники, кто выжил, сбежали или перешли к бунтовщикам. Почти всех пленных революционеры казнили в прямом эфире, с трансляцией в Олнет. Вот после этого правительство наконец решилось применить армию и взяло город в блокаду, включая и информационную (но без полной цензуры, ведь свобода слова была в первой десятке статей планетарной Конституции). До последнего момента в Коразон стекались вытесненные из других городов революционеры, на гражданских машинах, по общим автострадам, многие с семьями. Но когда армия получила «зеленый свет», колонны начали выслеживать и бомбить с высоты. Иван запомнил свой последний одиночный репортаж, еще до приезда съемочной группы: ряды сгоревших машин, искореженный металл и лужи застывшего пластика на обочинах, торчащие обугленные руки и ноги. Высотные бомбежки отступающих журналисты называли военным преступлением. А большая часть революционеров к тому времени успела попасть в город Коразон и закрепиться там.

Иван отправился проводить репортаж в Коразон почти с самого начала кризиса. Первую неделю он ходил по городу и собирал материал один. На первых порах «активисты» охотно давали интервью и улыбались в камеру, даже если у них на боку болтался компрометирующий «мирный протест» пистолет-пулемет. Когда стало ясно, что будет битва и понадобится много снимать, Фомин дал согласие на работу в особо опасных для жизни условиях, и ему прислали на помощь еще двух человек. Один, видеооператор, он же специалист по небольшим летающим дронам с камерами. Второй отвечал за запись и обработку звука и вообще за финальный монтаж всего материала. Иван был главным в группе, составлял и зачитывал тексты, согласовывал действия с редакцией и решал прочие возникающие во время работы задачи.

До командировки Иван Фомин считал себя интеллигентом, гордился познаниями в политике, был большим сторонником всяких теорий «прямой демократии», «политики микропартий и малых организаций» и всего подобного. К тому же Ивану хронически не хватало денег, в чем он обвинял власть. Бунт в Коразон-дель-Фуэго журналист воспринял с симпатией. Но после недели в охваченном волнениями городе Иван переменил мнение. Причем настолько резко, что одним из первых репортеров обратился в армейский пресс-центр за аккредитацией, когда первые отряды солдат закрепились в черте города.

Во время тяжелых уличных боев армии с повстанцами группа Ивана повидала многое. И простреленные стены, под которыми скопилась и засохла кровь. И развороченные обстрелами жилые дома. И избитых до полусмерти пленных «активистов». Но Иван видел и другую сторону. Он видел растерзанные семьи городских полицейских и просто богатых жителей еще до начала войсковой операции. Среди протестующих активно говорили про «эскадроны смерти», полицейские пытки. Однако, когда Иван задавал вопрос: «А расскажите примеры из вашей жизни, когда вы терпели насилие от полиции», люди терялись, показывали одинаковые видеоролики из Олнета или злились. Из нескольких десятков интервью меньше пяти человек рассказали реальные истории, и там не было ничего страшнее побоев. А толпа, идущая по адресам и убивающая целые семьи, была перед глазами. Видел Иван и двух пожилых профессоров университета, докторов философии, с ученым видом прогуливающихся по двору и спорящих про то, когда наступит на Лагарте «свобода совести и личности», сколько поколений людей должно смениться, а в считаных шагах от них студенты сгрудились на крыльце и не давали репортерам рассмотреть два трупа в гражданской одежде, которые кто-то истыкал ножом и попрыгал на них, выгоняя кровь из ран. Почему-то Иван особенно хорошо запомнил отпечатки ног в запекшейся крови на вершине главной храмовой пирамиды Коразона, следы ботинок, кроссовок, босых ног. Он увидел их, когда армия выбила засевших на вершине снайперов и пустила к пирамиде съемочные группы. Именно на верхней площадке храма резали глотки пленным полицейским, а толпа или ликовала, или отворачивалась.

Еще Иван с первых дней много раз слышал лозунги: «Свобода от христианских догм и власти гринго» (то есть от власти неиспаноязычных, не-латинян). А поскольку он был в некотором роде «гринго» и понял, как от него намерены в дальнейшем «освободиться», репортер быстро выбрал сторону в разгорающейся войне. Да так выбрал, что решил не уезжать в безопасную столицу, где обыватели высокомерно отмахивались: «Что власти, что демонстранты – мрази», вызвался возглавить съемочную группу. Такое решение Фомин еще принял, поскольку большая часть журналистов упрямо продолжала работать на оправдание повстанцев, даже после обязательной аккредитации и некоторой цензуры со стороны армейского пресс-центра. Иван хотел показывать события с правильной точки зрения, как сам ее понимал.

В колледже Иван проходил специальный курс фронтовой журналистики, включавший и подготовку под гипнозом, но почему-то все равно было очень страшно. Пока снимали и работала аппаратура, Фомин как-то отрешался и выглядел спокойным. А вот после колени подгибались, руки трясло, и приходилось пить сердечное лекарство.

Группу Ивана простые солдаты пусть и с недоверием, но терпели. А вот офицеры большей частью принимали хорошо, поскольку на проверке его репортажей никогда не находили ничего порочащего армию и полицию. Особенно хорошую репутацию Иван приобрел после третьих суток штурма, когда к его группе неожиданно пришло репортерское счастье. Они втроем снимали абсолютно опустошенную улицу, по обе стороны только развалины домов, впереди – ни души, как вдруг показался низко летящий армейский флаер. Громкоговоритель на нем повторял: «ГРАЖДАНЕ!!! НЕ НАРУШАЙТЕ ЗАКОН!!! СДАВАЙТЕСЬ ПРЕДСТАВИТЕЛЯМ ПЛАНЕТАРНОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА!!!» Под брюхом у летающей машины на тросе с крюком раскачивалось человеческое тело. Неожиданно мертвец зацепился за стену дома, сорвался с крюка и с влажным звуком рухнул на мостовую прямо перед удивленными репортерами, которые все засняли. Иван же, вместо того чтобы опубликовать этот материал, отправился в войсковой пресс-центр и передал запись военным. Им же он подтвердил, что запись удалена со всех запоминающих устройств его группы. Оператор тогда здорово бушевал. По его словам, «второго такого удачного кадра не будет». Но Иван видел то, что не попало в «удачный кадр». На торсе (что от него осталось, а не растеклось при ударе о землю) было много свежих неглубоких зарубок. Вполне может быть, жертву так пытали солдаты, но ранее Иван замечал, как боевики делают такие аккуратные надрезы на себе после каждого убийства сторонника властей. Было возможно разобрать на теле и несколько интересных татуировок, в частности перевязанное черной лентой сердце, у банд «Ацтлана» это означало убийство женщин и причем не позорное, а по требованию руководства банды. Также Иван знал, что не все, кто увидят кадры мотающегося на крюке тела, будут утруждать себя изучением контекста, и неизбежны манипуляции. Нежелание обывателей искать, что не влезло в кадр, искать в глубинах очень огорчало, но именно поэтому Иван передал запись военным.

Устроивших неприятный инцидент с тросом солдат каким-то образом наказали. Случай все равно попал в Сеть, один из боевиков умудрился заснять мотающийся на крюке труп через коммуникатор и выложить в Олнет, несмотря на информационную блокаду, может, с помощью других журналистов. Но Ивана лично поблагодарил командир наступающей группировки, генерал Ориэма, и согласился сразу же дать ему небольшое интервью.

Коразон блокировали четыре полностью укомплектованные механизированные бригады, два инженерных полка, артиллерийские орудия особой мощности, куча полицейских отрядов, в общем, много чего стянули под город. Однако большая часть этой силы стояла без действия в оцеплении. Город штурмовало несколько ударных групп общей численностью свыше пехотной дивизии.

Университетский кампус принял первый удар правительственных войск. Сначала высадили с летающих машин десант, и фактически сразу, продавив укрепления на окраине города, в кампус ворвались бронетранспортеры и пехота.

Повстанцы в университете оборонялись храбро, но были разбиты. Не помогло даже то, что, кроме студентов, там дрались матерые боевики, многие с опытом городских сражений.

Закрепившись в кампусе, армия нанесла еще несколько ударов, вгрызаясь в город. На четвертые сутки боев повстанцев вытеснили из храмового квартала с его огромной пирамидой Кецалькоатла, бога ветра. На пятые сутки армия в основном контролировала деловой центр – его пять высотных зданий-башен, господствующих над городом. Убедившись, что с этих удобных точек больше не будут стрелять по армейским флаерам переносными самонаводящимися ракетами, генерал дал войскам время на небольшую передышку. В ночь на восьмые сутки началось продвижение армии в плотную застройку спальных районов.

Теперь широко применялись десантные войска. Флаеры постоянно кружили над городом. Небольшие группки элитных солдат забрасывали совсем недалеко, всего в паре кварталов впереди основных сил. У десантников была всякая продвинутая разведывательная аппаратура, просвечивающая стены ближайших зданий, запоминающая, кто из мечущихся рядом людей брал в руки оружие, а кто – просто «живой щит». Десантники и наводили на повстанцев огонь артиллерии. После подготовки армия начинала движение вперед, а десантники либо обстреливали идущее на помощь боевикам подкрепление, либо стреляли в спины отходящим, лишая отступление упорядоченности. Так медленно, но методично войска отбивали квартал за кварталом.

Боевики «Ацтлана» делали ставку на маневренность и скрытность, на отличное знание местности и то, что армия скована присутствием гражданских. Но даже они не могли тягаться в маневренности с десантниками, бьющими их, как молот по головам. А роль тяжелой наковальни играла пехота на импортных бронетранспортерах с крупным калибром на башнях. Основным транспортом повстанцев был обычный гражданский внедорожник, на котором пастухи объезжают свои стада. Такой автомобиль, даже с кустарной броней, пуля из стандартной армейской электровинтовки прошивала навылет вместе с сидящими внутри. Сотни таких тарантасов оставались гореть на улице. И со всем превосходством армии в технике, мастерстве повстанцы умудрялись огрызаться и наносить потери.

Местная погода все равно мешала авиации, несколько флаеров попали под внезапные порывы ветра и рухнули даже без участия повстанцев. Но воздушный десант играл слишком важную роль, чтобы бояться потерь.

Как раз в разгар операции, на восьмой день штурма, Иван сумел во второй раз встретиться с генералом, тот как раз управлял войсками. Работа генерала не мешала ему отвлекаться, например, поздоровавшись с Иваном, он затем начал задумчиво разглядывать в открытое окно изувеченную университетскую церковь.

– Это их хорошо подавит, – сказал генерал Ориэма, когда в окно ворвался странный вой от летящих снарядов, который затем сменился сухим шуршанием и, наконец, множеством хлопков, будто воздушная кукуруза лопалась в микроволновке. Несмотря на такие безобидные ассоциации, деловито постукивающие вдалеке примитивные пулеметы мятежников враз умолкли, затем раздалась одинокая и отчаянно долгая пулеметная очередь, загудели в небе идущие с подмогой флаеры.

– Подвезли специальные снаряды к гаубицам, – пояснил генерал Ивану, – теперь дело побыстрее пойдет.

Потом генерал еще раз посмотрел на многострадальную церковь, что-то пробормотал под нос и закрыл окно бронезаслонкой. Ориэма указал репортеру на стул у накрытого планом города столика. План был изображен на гибком компьютерном экране, сейчас с него исчезли все пометки. Возле двери комнаты дежурил охранник, не спускающий с Ивана глаз. И конечно, Фомину приказали сдать всю имеющуюся при нем электронику.

– Спасибо, что разрешили присутствовать здесь во время боя, сеньор генерал.

– А, пустое! Думаю, вам здесь скучно. Все ведь идет через компьютер, – генерал подергал шину для передачи данных, выходящую из разъема на его виске и спускающуюся к коробочке в кармане разгрузочного жилета, – вся полнота картины – напрямую в мозг, мысленные приказы. Когда мы воевали с «толстолобыми» хилим-ла, такие штуки были разве что у гвардии, а теперь вот даже некоторые полковники их носят. Вы – Иван Фомин, русский, правильно? Наверное, вам интереснее было бы сидеть сейчас в другом крыле здания, на основном командном пункте. Там как раз много всяких экранов горит, цветная картинка. А у меня скромно, мне даже это не мешает, – Ориэма кивнул на стену комнаты. Там висела афиша конференции «Постмодернизм и его возможное возвращение», которая никогда не состоится в стенах этого университета. Рядом с неактуальной афишей кто-то нарисовал зеленым маркером гарцующего коня, у которого вместо передних ног были шприцы. Еще на этой стене висел стенд с цитатами великих философов школы астрогуманизма. Каждая цитата была тщательно замазана до нечитаемости тем же зеленым маркером. Видимо, неизвестный художник имел проблемы с астрогуманизмом при сдаче сессии.

– На самом деле, сеньор, мне интересно быть здесь в данный момент, если я вас не отвлекаю. В пункте управления сейчас дежурит оператор из моей группы, пытается снимать видео дроном. А я ему только мешал бы.

– Ну, лишь бы вы не рвались на самую передовую сейчас. И так до сих пор не нашли пропавшую группу «Седьмого канала». Скорее всего, они мертвы, увы.

– Я отговорил операторов. Думаю, они меня за это ненавидят. Я им мешаю поймать кадр. Типа того, с мертвым снайпером на крюке.

– Ах так? Ну и черт с ним! – генерал махнул рукой и сел на подоконник, привалившись спиной к броне. – Полагаю, парочка роликов с убитыми бандитами ничего не решит.

Дверь распахнулась, и вбежал один из адъютантов. «Слава человечеству!» – отдал честь и молча уставился на генерала. А тот тоже замер, глядя в одну точку. Так они обменивались особо важными данными по закрытому каналу в мозговых имплантатах. Канал специально работал лишь на расстоянии в пару метров, чтобы не перехватили. Адъютант постоял минуту, затем козырнул, развернулся и вышел передавать полученные директивы куда-то дальше. Было в этих процедурах что-то от насекомых, от пчел или муравьев.

– Те, кто мог понять, – продолжил генерал, – уже поняли, и их газетные кадры не впечатлят, а остальные… их слишком много. Проклятье! Что за поколение выросло?! Сами даже сводок с фронта никогда не видели, но обвиняют нас, своих отцов, в проигрыше. Мы для них проиграли войну с хилим-ла, мы не заслуживаем уважения. Ваши ровесники, Иван, они же выросли на тяжком труде старших, но вот все им должны, считают себя вправе судить и убивать. Да и мы тоже хороши. Как не выиграли Великую войну – так люди вроде надорвались. Мелочные стали какие-то, злобные… Не нравится мне эта развязка. Пусть «Ноябрь – два» выйдет и подождет, пока гаубицы остудят стволы… Я вслух сказал? Иногда электроника сбоит. Что вам интересно слышать, Иван? Например, мой отец никогда не мог заработать мне на пирожное с кремом, и в конце концов наша ферма разорилась, но я же его все равно уважаю, а что творят эти дети сейчас в городе?

В ответ на риторический вопрос где-то вдалеке пару раз ударила автоматическая пушка, ухнули бомбы.

– Помню, в детстве любил смотреть дешевые сериалы. Но где любовь побеждает деньги, про испанских дворян. Так вот, мой сын как-то раз увидел серию, где главный герой свалил противника на дуэли, но не стал его добивать. Мой сын сказал: «Ну он же дурак, злодей отомстит!» А сами нынешние школьники смотрят фильмы, где именно казнят беззащитных. Эти наркоманы, герои нашего времени, заметьте, они хорошо стреляют только в упор, с двух рук, неприцельно. А потом у нас вырастают дети, которые не знают сострадания и мечтают стать даже не воинами, а палачами.

Я думаю, это связано с отречением от католичества. Да, не смотрите на меня так, сейчас объясню. Даже с точки здравого смысла католичество учит нас стремиться к вечности. К жизни, которая будет после нашей кончины. Христианин видит идеал, цель своей жизни в служении и смирении перед волей Господа. Но уберите у человека веру во Всевышнего, замените ее рассказами об успехах наркоторговцев, замените храмы роскошными виллами, а любовь – проституцией, и мы получим нынешнее поколение. Мозг, ставящий целью покорить только то, что можно съесть, поставить в гараж или затащить в постель, становится жестоким, циничным, горделивым и, как ни странно, глупым. Люди поклоняются вместо Бога и его заповедей вещам, причем и их упрощают. Верят, что могут выйти на уличные митинги и у них сразу станет выше зарплата. Или что разрушенное здание само починится. И что хуже уже быть не может, раз им не хватает денег на новый коммуникатор. Понимаете, вроде как и не верят в потустороннюю силу, а картина мира у таких людей все примитивнее и примитивнее. Если бы я за всеми этими тактическими значками на карте видел просто инструменты, а не тысячи людей и техники, я бы угробил всех своих солдат. А студент, кидающий «зажигалку», ему сейчас весело, а что до, что после… с Богом в сердце люди постоянно смотрели на себя со стороны… ДОКЛАДЫВАЙТЕ!!! Два флаера сразу?! Огонь одной и той же группы с земли? Из противоматериальной винтовки? Что с людьми на борту? Взорвались антигравы? Так… Рискнем. Нельзя терять темп, давите дальше. «Виски – три», пусть выдвигается на ослабленный участок. Если что, через два шага попытаемся взять их в кольцо. И достаньте этих проклятых зенитчиков в любом виде! …Опять вслух?! Да что такое?!

– То есть, сеньор генерал, вы хотите сказать, пусть лучше над людьми висит недосягаемый идеал христианской веры, чем атеизм? Без внутреннего Бога человек оскотинивается?

– Точно, Иван! А самое отвратительное превращение – это революционер. Тот, кто считает себя вправе вести толпу и лить кровь, кто возомнил себя равным Богу и указывает эту дорогу остальным.

– Сеньор, у меня вопрос. Вы ведь строили карьеру в снабжении, в тыловой службе? Конец последней галактической войны вы встретили в ранге начальника военной базы «Эльдорадо», правильно?

– Так точно, я командовал 3-м центром военной логистики «Эльдорадо», крупнейшей базой Лагарты на тот момент.

– Да, вот я и хочу спросить. Вы, тогда полковник, поддержали выступления против тогдашнего правительства Конгресса Человечества и перекрыли снабжение армии и флота через «Эльдорадо». По сути, вы и несколько других офицеров вывели колонию Лагарта из войны. Кончилось дело тем, что правительство Грейса сместили, пришел Стенли Арм и заключил мир Конгресса с Конфедерацией Хилим-ла. Вас даже повысили в звании. Но на момент, когда вы принимали решение, вы ведь изменили присяге, лишили солдат, держащих участок фронта, жизненно важного для них снабжения. Разве это не был поступок революционера?

Ивану показалось, генерал после такой дерзости выставит его вон, так сильно офицер нахмурился. Однако тут канонада снаружи ударила с новой силой, а генерал заходил вокруг стола, невидяще глядя перед собой и бормоча: «Значит, они таки пошли в контратаку. Умно выбрали момент, но все-таки… пожалуй, пора. "Оскар – один", "Оскар – три" – ваша очередь работать! Удачи!»

– А насчет вашего вопроса, – обернулся офицер к Ивану, – вы не видите разницы – попытаться прекратить войну, сожравшую сотни миллионов жизней и несколько планет, без видимого результата и пойти стрелять в незнакомых людей потому, что тебе не дают травить себя химическим героином? Я молюсь каждую неделю за души тех, кто не получил подкрепления из-за меня, но я могу сказать, что спас много других жизней. А что смогут сказать студенты-провокаторы, когда эта операция завершится. Кого они спасли? В вашем вопросе – суть нынешнего взгляда на мир. Вы любите искать дыры в логике, любите спорить, но не знаете главного: что хорошо и что плохо. То, что знает человек, читавший Библию.

– Подождите, но христианство тоже могут использовать для манипуляций и корысти.

– Да, могут. И наши враги, неодоминиканцы, часто так поступают. Однако недаром нынешнее зверье на улицах убивает, кроме полицейских, еще и священников. Истинный католик не только не творит зла, он не терпит зло вокруг себя. А сейчас что? Весь этот треп про демократию от политиков, а повсюду, в рекламе, в комиксах, в фильмах, обман и убийства. Я как увидел, что мой сын играет в компьютерную игру, где нужно стрелять в полицию, понял: быть беде.

– Да ладно вам, генерал, исследования показывают: все играют, связи между играми и преступностью нет.

– Исследования! Опросы! – Ориэма отмахнулся. – Один из тысячи игравших возьмет автомат и пойдет стрелять, но ведь остальные смирятся, даже в полицию не позвонят. Мы привыкли к миру, где из вырезанных человеческих желез варят наркотики, где не зазорно сидеть за одним столом с убийцей и можно слушать, как он рассказывает нам анекдоты. Нам стали не смешны шутки, при которых никто не страдает. Мы больше не пытаемся вызвать зло на бой. Поэтому, Иван, мне кажется, эта война с «Ацтланом» уже проиграна. Мои ребята могут сровнять весь Коразон-дель-Фуэго с землей, никто не придет его отстраивать. Никто не попытается после завершения боевых действий жить спокойно в мире с окружающими – это никому теперь не нужно. Мы здесь не лечим гнойник на теле Лагарты, мы только делаем рану глубже. У нас нет тыла, это я как бывший снабженец говорю. Все больше людей будет идти по пути «Ацтлана», они к этому готовы. Я всегда говорил своим солдатам, что солдат не должен любить войну. Как врач не любит болезни, а пожарный не любит пламя, солдат должен, иногда ценой жизни, пытаться восстановить мир. Но у нас выросло поколение, для кого именно резня и унижение слабых – норма. И я просто сделаю все возможное, чтобы это кровавое мурло осталось в Коразоне и не дошло до сохранивших человеческий облик… ладно, уходят. Все, на сегодня хватит. Нужно дать десантуре отдых, они сегодня герои. Всем секторам, укрепляемся. И пусть гаубицы напоследок подсыпят им, чтобы забыли о контратаках. Похоже, Иван, вам еще и завтра, и послезавтра будет что снимать. А сейчас мне нужно в туалет. Вас проводят.

Коразон-дель-Фуэго пал только в ночь на девятнадцатые сутки штурма. Еще оставались отдельные очаги сопротивления, но потрепанные войска докатились до окраины и там встретились со свежими частями из оцепления. Потери были ощутимые, особенно когда мятежники исхитрились взорвать в подвале одной из офисных башен бомбу, обвалить небоскреб и похоронить сразу больше ста солдат. Но число убитых и пропавших среди населения города и повстанцев было куда больше десятка тысяч.

После взятия города началась работа по разбору руин, разминированию, помощи раненым, раздаче еды жителям. Прибыло и множество полицейских, а также агентов планетарной службы безопасности. Далеко не все мирные жители Коразон-дель-Фуэго покинули город перед штурмом и во время него, когда армия давала это сделать. Были те, чьих родных боевики взяли в заложники. Другим просто некуда было пойти в ледяных пустынях Лагарты. Но были и те, кого теперь сыщики выслеживали в толпе горожан.

Как оказалось, бойня в Коразон-дель-Фуэго была не единственным элементом в плане «Ацтлана». Пока армия разрушала городские кварталы, продолжались митинги и забастовки по всей планете. Причитали над жестокостью режима журналисты, особенно те, кого выгнали из зоны военной операции за симпатии к боевикам. Бурлила негодованием латинская диаспора на других планетах. Дебаты шли даже в Верхней Палате Галактического Конгресса на Ялусе, где вершилась судьба всего человечества.

Через неделю после взятия Коразона, когда правительство свернуло информационную блокаду и включило в городе Олнет, тут вся общественность и взвыла от вида развалин и страдающих горожан. Крупные межзвездные корпорации, у кого было много испаноязычной рабочей силы, испугались, что бунт выйдет за пределы Лагарты и они потеряют прибыль. Один за одним сидящие на корпоративной зарплате журналисты подключались к хору осуждающих правительственное насилие, а частные полицейские подразделения, игравшие вспомогательную роль в поддержании порядка на колонии, объявляли о своем нейтралитете и отказывались подчиняться правительству. Сменили свой тон и чиновники из Галактического Конгресса. Ранее выражавшие поддержку в «восстановлении конституционной власти законным правительством», теперь они настаивали на немедленном прекращении огня и «урегулировании кризиса политическими методами и при помощи общепланетарного диалога». Последней каплей стал отчаянный налет молодых боевиков «Ацтлана» на центральное управление полиции в столице, Транквила-Сьедад. Хотя и неумелая, приведшая к гибели всех атакующих, эта атака показала властям, что у «Ацтлана» есть еще много сторонников и ресурсов. А власти остались одни, без поддержки. И сдались.

Была объявлена всеобщая амнистия. Теоретически под нее попадали и солдаты, превысившие полномочия, но всем было ясно, для кого эта амнистия в первую очередь. Распахнулись ворота тюрем, и наружу хлынули толпы ликующих активистов в обнимку с отпущенными по неразберихе уголовниками. Была начата спешная реформа органов охраны правопорядка с включением в штат «представителей гражданского общества (то есть боевиков)». Для полиции стало фатальным ударом, когда к следователю приходили те, кого он арестовывал несколько дней назад, и со смехом требовали уступить им пост и выметаться. Вынуждены были уйти в отставку министр внутренних дел, директор планетарной службы безопасности и другие силовики. Против них сразу завели дела о неправомерном применении силы и военных преступлениях, несмотря на амнистию. Вслед за силовым аппаратом посыпались отставки в остальных ветвях власти.