Ламберт пишет: «Прожив в неизвестности большую часть жизни, она, как по волшебству, возникла в кругу Гитлера под самый конец. Двенадцать лет ее имя не упоминалось, теперь же вдруг она сделалась вездесущей. О последних двух месяцах ее жизни известно больше, чем о предыдущих тридцати трех годах. Те, кто пережил падение бункера, расхваливали или очерняли ее в беседах с журналистами и историками, и в результате ее предсмертные дни можно восстановить буквально по часам»238
В письме к Герте Шнайдер от 19 апреля 1945 года Ева пишет: «До нас уже доносится стрельба с Восточного фронта, и, разумеется, нас бомбят каждую ночь… Я теперь все свое время провожу в бункере и, как ты можешь себе представить, ужасно недосыпаю. Но я так счастлива каждую минуту быть рядом с НИМ. Ни дня не проходит, чтобы он не умолял меня укрыться в Бергхофе, но пока что победа за мной»239
22 апреля она писала своей подруге Герде Остермайер: «Мы решили сражаться до конца, но страшный час уже близок. Если бы ты знала, как я боюсь за фюрера. Извини за небрежный стиль, но у нас здесь пятеро детей, и все такие беспокойные, все время меня дергают. Что я могу еще сказать? Во всяком случае, в Бога я больше не верю. Попрощайся от моего имени с родителями, передай привет нашим друзьям, а за меня не переживай. Я умру так же, как и жила. Ты же знаешь, мне это совсем не трудно»240
Преданность политическая и личная утратили для Евы свои очертания. Действуя, казалось бы, исключительно из чувства женской любви, из чувства личной преданности своему мужчине, Ева как мы установили, была уже давно поглощена также и иным энергетическим потоком – фанатичной верой в «фюрера». Нисколько не интересуясь «политикой», незаметно для себя самой, Ева превратилась в одну из ее носительниц, бессознательно срослась с ней.
Ее прежняя жизнь при Гитлере была жалкой. В 30-х годах Ева часами просиживала в ожидании фюрера, зачастую отказывая себе даже в прогулках, чтобы не пропустить от него звонка. Она делала маникюр, меняла наряды, не предпринимая никаких попыток с пользой проводить время, чему-нибудь учиться. Ева нуждалась лишь в одном – в обществе Гитлера. И вот теперь это произошло – Гитлер постоянно находился рядом, эмоционально сблизился с ней и в ней нуждался.
Переодеваться по нескольку раз на день Ева продолжала и в бункере. Но теперь было для кого, теперь пришел ее час. Веру в Бога Ева потеряла, но она явно чувствовала, что выполняет какую-то высокую миссию. Это ощущение передалось также и Гитлеру, и он решил сделать то, о чем всерьез не помышлял никогда в жизни – жениться на этой женщине.
Близко к полуночи 28 апреля Гитлер вызвал секретаршу и продиктовал ей два своих «завещания» – политическое и личное. В политическом он объяснил, что желал Европе только мира, и возложил ответственность за мировую катастрофу на евреев («Неправда, что я хотел войны в 1939 году. Она была желаема и спровоцирована теми государственными деятелями, которые либо сами были еврейского происхождения, либо действовали в еврейских интересах… Пройдут столетия, но и тогда из руин наших городов и монументов возродится ненависть к тем, кого мы должны благодарить за все случившееся: международное еврейство и его пособников!»)241
В личном завещании фюрер выразил свое решение жениться: «Поскольку я не считал возможным брать на себя такую ответственность, как вступление в брак, в годы войны, то решил теперь, перед окончанием земной жизни, жениться на женщине, которая после долгих лет верной дружбы добровольно прибыла в осажденный город, чтобы разделить мою участь. Она умрет со мной в качестве моей супруги, согласно ее пожеланию»242
Вскоре после этого состоялась официальная церемония бракосочетания, для проведения которой в бункер был затребован клерк-регистратор, уполномоченный на составление такого рода бумаг.
На другой день 30 апреля новобрачные покончили с собой, а тела их были сожжены у входа в бункер.
«Дочь Марии»
Как умудрилась эта женщина подтолкнуть фюрера на столь не свойственный ему шаг: взять ее в жены?
Мы выяснили, что то было непоколебимое решение Евы умереть вместе с фюрером. Если бы Ева не совершила столь неординарного поступка, если бы весной 1945 года она, как от нее и ожидалось, осталась бы на безопасной альпийской вилле, мы бы никогда не услышали ее имени, а Гитлер так бы и отправился в ад холостяком.
В этом случае Ева скорее всего вышла бы впоследствии замуж и родила бы детей, осуществив, наконец то, к чему, вроде бы, исходно стремилась.
Почему же она предпочла другую судьбу? Почему год за годом Ева упорно цеплялась за то, что, казалось бы, представляло собой «полную противоположность всему, о чем она мечтала»? Почему она продолжала опустошающую ее и лишенную какой-либо перспективы связь? Почему пыталась проникнуться идеологией, которая внутренне была ей чужда? И самый главный вопрос: почему все же ради всего этого она готова была пойти на смерть?
Да, можно отказаться от ординарного Шиллинга в пользу неординарного Гитлера, но все же живого. Для чего собственно Еве понадобилось вместе с ним умирать? Какую миссию выполняла она, разуверившаяся в своем католическом Боге и обеими руками вцепившаяся в полуразрушенное 56-летнее чудовище?
Между тем, создается ощущение, что то была не просто безумная любовь, а именно миссия!
По словам Гана, «Ева Браун твердо верила в предсказание некоей пророчицы, согласно которому однажды весь мир заговорит о ее великой любви»243
Ган упомянул об этом предсказании вскользь, а Ламберт даже не сочла уместным привести его (со ссылкой на Гана) в своем исследовании. Они не придавали этому обстоятельству серьезного значения.
И все же корни загадочной одержимости Евы Браун своим кумиром, как мне видится, следует искать именно в этом «пророческом» направлении.
Ева жаждала именно «великой любви», о которой будет оповещен весь мир. В какой мере ее ум был околдован этой фантастической идеей, показывает следующее свидетельство: «Ева Браун очень хотела сниматься в кино. Она гордилась удачными ролями в любительских спектаклях и намеревалась брать уроки пения и учить иностранные языки. Но отец наотрез отказался исполнить ее желания. Гитлер также считал, что Ева ни при каких условиях не должна выступать на сцене или появляться на экране. Но Ева не отказалась полностью от своего желания и однажды в Берхтесгадене призналась: „Шеф обещал мне, что, победив, разрешит мне поехать в Голливуд и сыграть там историю нашей с ним жизни“…».244
Итак, дело было не только в любви, и не только в поставляющей привычную дозу адреналина «политике», диктуемой «товарищем Временем». Та сфера души, в которой формировалось решение Евы разделить не только жизнь, но и смерть своего любовника, принадлежала религии, коренилась в сознании особой миссии.
Ламберт утверждает, что «Ева никогда не рвалась стать первой леди Германии», что «ей нужен был мужчина, а не фюрер»245
Трудно согласиться с этим заключением. Честолюбие Евы было особого рода, но оно у нее было, и в мечтах Ева видела себя первой леди не только Германии, но и всей Планеты.
Последний драматический шаг Евы Браун, превративший ее в Еву Гитлер, являлся данью мистическому чувству причастности великой миссии, являлся квазирелигиозным актом.
Но разве Ева была религиозна? Имеются ли тому какие-то свидетельства?
Прежде всего вспомним приведенную выше фразу из ее письма: «Извини за небрежный стиль, но у нас здесь пятеро детей, и все такие беспокойные, все время меня дергают. Что я могу еще сказать? Во всяком случае, в Бога я больше не верю».
Это неожиданно вырвавшееся признание ясно свидетельствует о том, что к вопросу веры Ева не была равнодушна. Признание это даже наводит мысль, что в те долгие часы, которые Ева проводила в ожидании звонка от своего любовника, она нередко молилась. Вот ее собственное свидетельство, записанное в дневнике 10 марта: «Я безгранично счастлива, что он так любит меня, и я молюсь, чтобы так было всегда»246
Чтобы убедиться в том, что упоминание о молитве не было в данном случае фигурой речи, что Ева умела и любила молиться, следует ознакомиться с периодом ее пребывания в католическом монастыре (покинутым ею за несколько месяцев до встречи с «самым великим человеком во всем мире»).
В 1928 году родители отправили Еву учиться в монастырский католический пансион. По словам Гана, Еве, с ее независимым характером, там пришлось нелегко: «Ее раздражали как сами монахини, так и установленная ими дисциплина. Обучение в пансионате продолжалось обычно два года, но Ева не собиралась оставаться в нем так долго. Она даже пригрозила матери, что убежит и отправится искать счастья в Вену или в Берлин».
Ламберт схожим образом оценивает тот период: «Ненавидя монастырь и улыбающихся непреклонных монахинь, она мучилась и изводилась под гнетом строгого режима, угрожала убить или покалечить кого-нибудь, если ее вынудят находиться здесь и дальше, клялась сбежать в Вену. Наперекор воле родителей она категорически отказалась оставаться еще на год. И добилась-таки своего. Всего через девять месяцев Ева покинула монастырь… Последний отчет из монастыря звучал уничижительно: «Ваша дочь умна и честолюбива… но не заинтересована в успеваемости и считает наши правила неоправданно строгими».247
Ламберт посчитала эти слова достаточными, но Ган (опустив как раз часть из них!) приводит иные детали: «В пансионате сохранился классный журнал с фамилией Евы. По словам сестры Марии-Магдалины, она была «очень честолюбивой, сообразительной, обладала приятным голосом и играла в спектаклях. Подруг у нее здесь не было. Церковную службу она никогда не пропускала…. В монастыре она, как и положено, исповедовалась два раза в неделю и принадлежала к числу немногих избранных «детей Марии», которым разрешалось украшать алтарь»248
Эти подробности как будто противоречат характеристике Евы, как «очень честолюбивой» особы. Противоречивыми кажутся уже сами эти слова напутственного письма: «Ваша дочь честолюбива… но не заинтересована в успеваемости».
В самом деле, в чем вообще могло проявляться «честолюбие» Евы, если не в «успеваемости»?
Значит, эта характеристика касалась исключительно молитв, посещения служб и особого религиозного рвения, возведшего Еву в число «избранных». В этом пункте ее общий негативизм к монастырской жизни удивительным образом не проявился!
Итак, мы видим, что в свои семнадцать Ева была, вроде бы, не просто религиозна, но в такой мере ревностна, что духовные наставницы диагностировали у нее «честолюбие»!
Это невольно наводит на мысль, что в ту пору Ева как раз и повстречалась с «пророчицей»; что ее набожность была простимулирована волнующим известием о том, что о ее любви заговорит весь мир; что украшая алтарь Богородицы, Ева рассчитывала на ее покровительство.
Действительно, какая могла быть цена такому предсказанию, будь оно дано после знакомства с Гитлером? Разве в этом случае Еву не одолевали бы сомнения в том, что ее разыграли? Но с другой стороны, как было не уверовать в него «твердо», если пророчество было дано до пансиона или в нем самом?
«По случайному совпадению, – пишет Ган, – именно после первой встречи с Евой Браун пресса и радио стали уделять Гитлеру особое внимание. О нем писали, говорили с восторгом, озабоченностью и ненавистью. Но он уже никого не оставлял равнодушным, и ни одно политическое событие не обходилось теперь без участия Гитлера и его партии. Еве Браун стало ясно, что ею заинтересовался не просто мужчина, но «выдающаяся личность».249
Все сходилось. Слово «пророчицы» было посеяно на добрую почву «очень честолюбивой» религиозной души, и это единственное, что по-настоящему объясняет возможность этого невероятного романа.
Религия воспитывает в человеке потребность служения, формирует культовое отношение к жизненным задачам, как ниспосланным свыше миссиям. Религиозная душа стремительно отзывается на голос, который опознает как голос Бога: «И услышал я голос Господа, говорящего: кого пошлю Я и кто пойдет для нас? И сказал я: вот я, пошли меня».250
Могла ли «избранница» – «дитя Марии» не отнести предсказание о «прогремевшей на весь мир любви» к приглянувшемуся ей эффектному мужчине, который в тот же миг стал превращаться в ведущего политика?
По-видимому, что-то сразу при встрече с Гитлером замкнулось в Еве, что-то сразу повело ее, что-то лежащее значительно глубже «любви» и «политики», глубже требований «товарища Времени», что-то позволяющее ей жертвовать всем тем, о чем она мечтала, что-то, дававшее ей силы стрелять в собственное горло, и в конце концов заставившее отправиться в логово дьявола, чтобы с ним умереть.
Именно жаждой прославленной «на весь мир любви», переживаемой как некая миссия, можно объяснить то, что Ева «уже тогда (в 17 лет – А.Б.) отличалась железной волей, и, скрытая под внешней неуклюжестью, ее решимость обольстить Гитлера была непреклонной»251
Сказанное, однако, не означает, что религиозный характер глубинной Евиной мотивации превращает ее роман с фюрером в духовно доброкачественное явление. Напротив, он лишь усугубляет его недоброкачественность.
Религия, сфера высших духовных достижений, чревата также и величайшими духовными срывами. Религия – это среда, в которой душа совершает самые захватывающие взлеты и падения. Ева пережила падение.
Служение Богу и честолюбие несовместимы друг с другом, как сказано: «Гордец как будто строит возвышение и Шхина покидает его; он как будто топчет ноги Всевышнего, который говорит: Я и он не можем находиться вместе».252
Гордыня затмевает духовное зрение, как сказано: «гордящийся, будь он мудрец – лишается своей мудрости»)253.
Любви не по пути с самоутверждением, но, в конечном счете, именно самоутверждение побуждало Еву добиваться «великой любви» «самого великого человека», которую она мечтала экранизировать в покоренном нацистами Голливуде.
Вера Евы в свою особую супружескую миссию являлась тем, что в церковной практике именуют «прельщением», т.е. духовным самообманом, основывающимся на некоем внешнем «пророческом» стимуле.
Замешанная на гордыне вера Евы в свое особое супружеское предназначение, привела ее к лжеслужению, к духовной катастрофе. Однако здесь нам было важно обратить внимание, что лжеслужение подразумевает движение внутри определенного духовного русла, а не общего стихийного потока страстей.
Ниже я еще постараюсь проникнуть в характер прельщения гитлеровской наложницы, попытаюсь выявить его провиденциальную подоплеку. Однако здесь мне важно отметить, что мотивация Евы в конечном счете носила религиозный характер, что в первую очередь ее влекла великая миссия, а не великая страсть, что ее водил Мировой дух, а не импульсивные душевные порывы.
Любовь к «великому человеку», о которой должен был заговорить весь мир, культивировалась Евой как миссия, и только поэтому она «удалась», т.е. в конце концов Гитлер отрекся от Германии, отрекся от собственной миссии, и впутался в миссию своей подруги, которая оказалась миссией с двойным дном!
Однако прежде чем разобраться, как их пути могли пересечься, важно понять, что миссия самого Гитлера была откровенно сатанинской.
Религия Черного ордена
Главное в нацистской идеологии заключалось не в социально-идеологической, а в оккультной сфере. СС был тайным орденом, ослушивавшегося члена которого уничтожали вместе с семьей. Под руководством Гиммлера были разработаны многочисленные обряды и церемонии, проводившиеся в замке Вевельсбург в Падерборне, и восходящие к германским и откровенно демоническим культам, разработкой которых занималась специально созданная для этого организация «Аненербе» («Наследие предков»).254
В своей книге «Утро магов» Повель и Буржье показывают, что в основе нацистской доктрины лежала псевдонаучная неоязыческая концепция, согласно которой Homo Sapiens – это результат деградации предшествующих форм «великих неизвестных», великанов, которые тем не менее сохранились в глубоких пещерах и на контакт с которыми нацисты решили выйти, дабы под их руководством создать новую расу.
По мнению Повеля и Буржье, массовые убийства в лагерях уничтожения в значительной мере были ритуальными убийствами и преследовали ту же цель, что и другие человеческие жертвоприношения – выйти на контакт с божествами, заручиться их поддержкой: «Мир – это материя, которую нужно преобразовать, чтобы выделить из нее энергию. Сконцентрированная магами, она способна привлечь Внешние Силы, Высших Неизвестных, Властелинов Космоса. Деятельность СС не вызывалась никакой политической или военной необходимостью. В концентрационных лагерях происходят посвятительные занятия нацистской магией. Это жертвенники, где производятся массовые жертвоприношения, чтобы добиться благосклонности Могуществ делу Черного Ордена. Концлагеря являются также символическим актом, моделью будущего мира, в котором все народы будут оторваны от корней, лишены всего, превращены в кочующий сброд, в абсолютное сырье для подпитки цвета человека – высшего человека, общающегося с богами»255
При этом авторы полагают, что Гитлер был медиумом, проводником этих сил. Собственно магами, проводившими нацистскую политику, были, по их мнению, оккультисты из группы Туле.
Повель и Буржье пишут: «Дело происходило в 1925 году. Национал-социалистическая партия начала активную вербовку. Хорст Вессель, подручный Горбигера, организует штурмовые отряды. Он был убит коммунистами в следующем году. В его память поэт Эверс сочинил песню, ставшую священным гимном движения. Эверс с энтузиазмом записался в партию, потому что он увидел в ее происхождении „самое сильное выражение черных сил“. Семеро учредителей (нацистской партии), мечтавших „изменить мир“, уверены физически и духовно, что они управляемы этими черными силами»256
Причем в некоторых аспектах поклонение этим черным силам приобретало характер откровенного сатанизма.
«Сатанинское государство было, – утверждает Бреннан. – Эта истина отражена в черной форме вездесущего СС, с его колдовской эмблемой – черепом. Отражена она также в деятельности и мнениях нацистской иерархии… Третий рейх был, в действительности, не только магическим государством, но, безусловно, черным магическим или сатаническим государством. Это не новое утверждение. Оно выдвигается с 1941 года и даже раньше. Тщательное исследование фактов показывает, что Гитлер и нацистская верхушка действительно верили в то, что сами работают с определенным типом сатанической магии».257
Ганс Ульрих фон Кранс в своей книги «Боги Третьего рейха» выражает уверенность в подлинности документа, подписанного Гитлером в Вальпургиеву ночь 1932 года и представляющего собой договор с дьяволом. В том же фрагменте Кранс отмечает: «Еще одним аргументом в пользу того, что Гитлер если не полностью шел по стопам сатанистов, то был хорошо знаком и следовал обрядам этой так называемой церкви, является и тот факт, что фюрер покончил с собой в ночь с 30 апреля на 1 мая. Это Вальпургиева ночь, та, в которую нечистая сила достигает своей наибольшей мощи»258
Более развернуто и обоснованно об инфернальном смысле гитлеровского самоубийства говорит Д.Х.Бреннер.
Вальпургиева ночь 1945-го
«Фюрер отличался от массы других безумцев, что подвизаются в маргинальной области оккультизма, не личными качествами, а положением, которое он занимал. Он служит примером того, что происходит, если некто, исповедующий доктрины тёмного оккультизма, получает политическую власть.
Наступило 20 апреля – день рождения Гитлера. В этот день он планировал покинуть Берлин и перебраться в горную резиденцию под Оберзальцбургом, чтобы руководить остатками сопротивления оттуда. Но Люцифер не выполнял свою часть обязательств по сделке. Общая ситуация выглядела как никогда скверной. Гитлер колебался. А время для колебаний, как отмечали его генералы, было не лучшим. Русское кольцо вокруг города неуклонно сжималось. Оставалось совсем немного времени – возможно, даже считанные часы – до того, как будут перерезаны последние пути к бегству на юг. В ту ночь произошёл массовый исход нацистских лидеров из столицы. Но Гитлер оставался спокоен. Он слушал другие голоса.
На следующий день он предпринял последнюю попытку. Он приказал контратаковать советские войска, которые теперь пробивались к Берлину через южные предместья. Командовать операцией было поручено генералу СС Феликсу Штейнеру. Все имеющиеся в распоряжении части должны были быть брошены на его поддержку. Но несмотря на то, что Штейнер был реальной личностью, эта контратака была, по сути, магическим действием. Иными словами, передвижения войск имели место только в уме мага – Гитлера. Он, должно быть, вопреки всему надеялся, что тщательные визуализации помогут и старое колдовство опять возымеет действие, как это было прежде, когда германские войска, в полном соответствии с нарисованными им в мыслях картинами, наводнили собой всю Европу. Разумеется, он забыл то, чему учат каждого неофита в самом начале оккультной подготовки: чтобы оккультные силы могли произвести желаемый эффект, нужен определённый физический канал, через который они могли бы действовать. Его магия довольно успешно работала, пока у него был такой канал в виде реальной германской армии. Её больше не существовало. Теперь магия, к которой он так долго прибегал, оказалась не более чем пустым упражнением в воображении.
В 3 часа дня 22 апреля он узнал, что советские войска прорвали оборону. Это окончательно лишило его безумного оптимизма, который давал ему силы. Тем не менее, как мы сейчас увидим, он не утратил веры в тёмного бога, которому столько лет служил. Он впал в очередной приступ бешенства, а затем принял окончательное решение: он ни за что не уедет на юг. Он останется там, где есть, чтобы «защищать Берлин».
Защитить Берлин было, конечно же, нельзя. Каждый из находившихся в бункере, включая, как можно предположить, и самого Гитлера, это знал. Почему же тогда он решил остаться? Он понимал, что такое решение означает для него верную смерть максимум через две недели.
Гитлер решил, что единственно приемлемая для него смерть – самоубийство. Он объяснял, что не хочет, чтобы его тело попало в руки русских и, соответственно, не может подвергать себя риску быть убитым в настоящем бою. Этому была веская причина. В Италии трупы Муссолини и его любовницы, подвешенные вверх ногами, выставили на всеобщее обозрение. Самолюбивый Гитлер не мог не ужасаться мысли, что нечто подобное может произойти и с ним. Тем не менее, хотя войска антигитлеровской коалиции с каждым часом приближались всё ближе, он продолжал выжидать. Он вполне мог покончить с собой, например, 22 апреля, после того как увидел, что штейнеровская контратака провалилась. Он мог выбрать и любой день после, поскольку в таком отчаянном положении этот поступок можно совершить когда угодно, хотя всё возрастающая опасность делает всякое промедление неразумным. В ночь на 26 апреля на канцелярию обрушились первые советские снаряды.
А Гитлер всё медлил.
Чего он ждал? Если он боялся, что его тело попадёт в руки врагов, которые находились теперь буквально на расстоянии пушечного выстрела, с какой стати ему было откладывать момент самоубийства?
28 апреля он женился на Еве Браун. Перед смертью он также составил политическое завещание, что в той ситуации должно было выглядеть совершенно бессмысленным даже для такого человека, как он.
Если изучать эти последние дни, то создаётся впечатление, что Гитлер явно что-то выжидал. Фактически, единственным приказом того периода, связанным с реальностью, был тот, в результате которого у запасного выхода из бункера появилось 180 литров бензина. Они предназначались для того, чтобы сжечь в них трупы. Но выжидание было не бесконечным. Если нам, простым смертным, кажется всё равно, в какой день человеку совершить самоубийство, то для Гитлера это было не так. Он выбрал время, и ради того, чтобы смерть наступила в назначенный день, готов был даже рисковать оказаться в руках русских.
Его последний час не выглядел особенно драматично. Он пообедал и, в сопровождении Евы Браун, попрощался за руку со своими приближёнными. Затем новоиспечённые супруги удалились в свои покои. Через несколько минут Ева Браун отравилась. Гитлер застрелился.
Всё это случилось 30 апреля. Тёмный посвященный остался верен своему чёрному кредо до самого конца. Он устроил всё так, чтобы даже его самоубийство стало бы жертвоприношением силам тьмы. 30 апреля – это древний праздник Бельтан, плавно переходящий в Вальпургиеву ночь. В календаре сатанистов это, возможно, самая важная дата».259
33-ий день счета Омеров
Однако чары бесовской ночи не сработали. Возрождения нацизма не произошло. Десятилетиями разрабатывавшийся «Аненербе» сатанинский культ, угрожавший уничтожить иудео-христианскую цивилизацию, равно как и все прочие духовные достижения человечества, лопнул, как мыльный пузырь.
Сатанинская вера, задумывавшаяся для покорения всего мира, не только почти стерлась из человеческой памяти, она явилась по существу единственной идеологической системой, категорически отторгаемой всеядным либерализмом. Неонацистские партии остаются и поныне запрещенными во всем мире.
Как же произошел этот сбой черной магической волны?
Ответом на этот вопрос на фенотипическом уровне может послужить одна календарная подробность: ночь на 1 мая, ночь самоубийства фюрера, совпала в том 1945-ом году с еврейским мистическим праздником «Лаг ба-Омер» – 33-им днем счета Омеров (до этого такое совпадение имело место в 1896 году, после – в 1983).
Но это значит, что расчет Гитлера на чары Вальпургиевой ночи был предупрежден другим – Божественным расчетом!
Объявив Израиль своим главным врагом, Гитлер невольно оказался втянут в поле иудаизма, оказался повержен в соответствии с кодами еврейской религии.
Попытаемся же в них вникнуть. Тора предписывает: «отсчитайте себе от второго дня празднования (Песаха), от дня приношения вами снопа („омэра“) возношения, семь недель; полными да будут они» (Ваикра 23:15), вслед за этим наступала Пятидесятница – день, в который Израиль получил Тору.
В момент исхода сыны Израилевы находились на 49-ой ступени нечистоты, еще одна – 50-я – и возврата бы не было. Между тем через 50 дней народ Израиля оказался готов получить Тору, что объясняется именно его восхождением на высшую ступень. Таким образом, период счета «омеров» соответствует периоду «50-ти-ступенчатого» духовного подъема.
«Лаг ба-Омер» – выражение буквально означающее – «33-ий день счета омеров», как легко заметить, соответствует преодолению двух третей этого пути, соответствует некоему «привалу» на пути к очищению.
Согласно преданию, в этот день имела место приостановка мора, унесшего жизни тысяч учеников рабби Акивы. В память об их гибели народ Израиля держит траур, начинающийся сразу после Песаха и продолжающийся во многих общинах даже до самого Шавуота. Однако после Лаг ба-Омера начинаются некоторые послабления: можно, например, играть свадьбы.
Но главное, Лаг Ба-Омер является днем рождения и смерти рабби Шимона бар Йохая – автора каббалистической книги «Зоар» («Сияние»). В предсмертный час, когда рабби Шимон делился с учениками последними откровениями, от него изошел Свет. В честь этого чудесного Света в ночь на Лаг ба-Омер установилась традиция разжигать костры.
Но как мы помним, ночь на 1 мая – это не только «самая важная дата сатанистов», но и ночь костров, так называемый праздник Бельтайн, в который кельты приносили в жертву Белу своих первенцев.
Итак, то что произошло 1 мая 1945 года, явилось по существу изящной остроумной мистерией, в ходе которой костры Лаг ба-Омера поглотили пламя сатанинских костров, превратив «жертвенное» тело фюрера в одно из полен, брошенных в еврейские костры.
Лаг ба-Омер, относящийся к Пасхальному циклу, знаменовал собой победу именно этого празднества (продолжающегося до Пятидесятницы). Таким образом, именно в контексте древней Пасхальной победы уместно рассмотреть также и победу над гитлеризмом в Новейшей истории.
Расправа Всевышнего над нацизмом в известном отношении напоминает расправу Его над египетскими богами, о которой писалось выше: прохождение Всевышнего по земле египетской (Песах), с одной стороны было приурочено к апогею зодиака Овна, которому поклонялись египтяне (Амон), а с другой – ко времени весеннего равноденствия, являющегося сакральным временем любого солярного культа, и египетского в особенности (Атон).
Если первый день Песаха (в который евреи освободились, а египетские первенцы погибли) связан с полнолунием, то седьмой день (в который сыны Израиля прошли по дну Ям-Суфа, а египетская армия утонула), связан с равноденствием. Тем самым в Пасхальную неделю были посрамлены все египетские божества – и звездное, и лунное и солнечное!
Итак, исход усмирил египетских богов. Сакральные даты египтян стали священными датами евреев, стали трофеями, вынесенными из Египта вместе с золотом, пошедшим на строительство Скинии.
Но то, что в древности произошло с праздничными датами египетского культа, в эпоху сионизма повторилось в отношении ведущей даты европейского сатанизма – Вальпургиевой ночи.
Первый день Песаха, в который Всевышний убил египетских первенцев, никак не может совпасть с Вальпургиевой ночью, так как он выпадает между 24 марта и 25 апреля. Между тем седьмой праздничный день Песаха, день в который сыны Израилевы прошли по дну Ям-Суф, иногда как раз приходится на 1 мая, иногда все же «дотягивается» до весеннего шабаша!
С момента введения Юлианского календаря (46 год до н.э.) такое случилось только три раза: в 1815, в 1929 и в 1967 годах.
Иными словами, согласно Пасхальной логике пресуществления языческих дат в даты священные, эти годы были как бы уготовлены Всевышним для Его расправы также и над сатанинской датой, облюбованной европейской культурой – над Вальпургиевой ночью.
Как я показал выше, на литературно-мистическом уровне «зачистка» Первомая осуществилась в создании романа «Мастер и Маргарита», задуманного Булгаковым в 1929 году, и именно этот год в своем романе описывающего.
Теперь же хотелось бы подробнее показать, в какой мере этот литературный уровень переплелся с уровнем священно-историческом.
Войны Гога и Магога
Согласно пророческой традиции, последнее, окончательное избавление Израиля перекликается с первым – с исходом из Египта. Оно продолжает его, питаясь его смыслами и значениями, как сказано: «Как во дни исхода твоего из земли египетской, явлю ему чудеса» (Миха 7:15), или «И оттуда (из пустыни) дам Я ей виноградники ее, а из долины Ахор – врата надежды; и воспоет она там, как во дни юности своей и как в день исхода своего из земли Египетской» (Ошеа 2:18). Наконец, в трактате Рош-Ашана (11.а) сказано: «В Нисане произошло избавление, и в Нисане в будущем произойдет избавление».