Помню, как сердце в этот момент остановилось и я был готов провалиться сквозь землю. Это была моя учительница, которая зашла за справкой.
Я, оказавшись в таком не выгодном положении, потупил глаза в пол и был готов к открытому и почти заслуженному осуждению.
Моё счастье заключалось в том, что его не просто не последовало, за ним последовало какое– то невиданное мне чудо. Вместо того, чтобы осудить меня, учительница предложила мне отпить чаю в её кабинете, что было для меня самой большой наградой за мои тогдашние муки. Я не верил своим глазам, но через пару минут она заботливо наливала мне чай и что-то говорила про моё поведение. Я чувствовал себя очень особенным и каким-то желанным даже. Из её любвеобильных речей звучало что-то вроде «я же говорила, надевай шапку», «вечно ты идёшь наперекор моим словам», « я же тебе по-русски сказала, а ты…». В тот момент эти слова пропитались выпитым чаем с малиной, и мне стало совсем не страшно и не стыдно, а даже как-то приятно. Я даже подумал, что ради такой награды стоит иногда болеть.
После прошедшего случая я стал заглядывать к ней в кабинет всё чаще и приносил чего-нибудь к чаю. Мне казалось, принесённые дары уберегут меня от неприятных осуждений и всё превратится в вечную сказку. Лампы в классе горели очень долго и мы засиживались допоздна. С друзьями я уже не играл в снежки, мне было интересно, как проживает жизнь моя учительница. Как оказалось, она всю себя посвящает детям и у неё почти нет времени на игры в снежки или на догонялки. Невыносимой мне представлялась такая жизнь. Без возможности выйти погулять.
Как жаль, что сейчас я уже не могу себе этого позволить.
После того, как прошло десять лет, я уехал далеко, в огромный и большой город. В нём было очень тяжело. Люди представляли собой серую массу, готовую работать непереносимо долго на том месте, где они были не нужны. Их сердцем владел невыносимый скрежет железных деталей, через который невидно было добра. Над городом всегда были тучи и работать предстояло мне очень много. Не было в этом городе ни замков моих, ни принцев, ни даже королей. В саду, около моего дома, росли старые и неказистые пни, которые были не способны вызвать ни любви, ни даже сострадания в моём сердце. Все придворные служащие занимались тем, в чём нельзя было найти ни любви, ни добрых и сияющих глаз. Я начал чахнуть и очень неприятно болеть. Тут уже и не до игр в снежки и не до догонялок. Тянулись годы, и пока я работал, пока я строил своё, тогда ещё великое будущее, я всё ещё держал в голове одну мысль: « Как там моя учительница?». Переписывались мы письмами, но от них толку было немного. В них я писал, как благодарен ей за всё, что она для меня сделала. Это было то, о чём не мог мечтать ни один ребёнок. Я получил не только знания о жизни, но и любовь, которая в большом городе считалась почти недопустимой. С замиранием сердца я вспоминал рассказы или осуждающие разговоры, от них всегда становилось очень тепло и они могли согреть даже за тысячу километров. В городе, в котором мне предстояло много работать, были границы, как в самом строгом государстве, которых нельзя нарушать. Хотя, в тот момент, мне этого очень хотелось. Думаю, мне не хватало той королевской смелости, которой владела моя учительница. Её смелость «никаким аршином не измерить»– Так я и писал в своих письмах. В письмах, которые приходили от неё очень часто, я встречал знакомые буквы и наполненные тоской строки.