– А вообще мухоморы очень полезны, например, для лосей, они ими… – не договорил Тимоха.
– А ты лось? Скажи мне, ты лось?
– Нет, – насупился Тимоха.
– Конечно, нет, ты же лапоть. Что делаешь тут, лапоть?
– Хворост собираю. Матушка велела. На зиму. Ещё много надо, – Тимоха поправил лямку на плече и фуражку.
– А я вот люблю на лошади вокруг хутора ездить да в гамаке полежать на веранде, попугая подразнить. Знаешь, кто это? Лапоть?
– Знаю. Хоть я и не умею читать, но я много знаю и умею. Мой папа умел читать, много читал мне раньше. Не успел научить, а сейчас не до учебников, – отвернувшись в другую сторону, сказал Тимоха, как бы пряча возможную слезу.
– Читать скучно. У нас много книг. Я иногда смотрю картинки. Всё одно и то же изо дня в день. Скукота.
– Мне кажется, это неправильно – держать птицу в клетке ради забавы. Птицам воля нужна. Небо, – посмотрел вверх Тимоха с долей осуждения.
– Вот у тебя есть воля. И небо. Ты счастлив, лапоть?
– Счастлив, – с некоторой паузой ответил Тимоха, задумавшись.
– Оно и видно, лапоть, – рассмеялся Севастьян.
Тимоха поправил мешок за спиной. Севастьян взял лошадь за вожжи. Мальчишки направились в сторону деревни. Изнуряющая жара, казалось, усиливалась. Жаркий ветер дул в лицо. Шла вторая половина дня.
– Как зовут твою лошадь? – поинтересовался Тимоха, нарушая повисшую паузу и щебетанье птиц.
– Резвая. Она уж очень своенравная и упрямая. Есть и другие, но папа мне только эту даёт. Эта была любимицей мамы.
– А что с мамой случилось? – Тимоха поднял глаза на Севастьяна. Как-то уже с сочувствием, без злобы.
– Какое-то заболевание. Отец не любит об этом говорить. Мне тогда лет пять было. А ты, лапоть, что делаешь, когда не ходишь с мешком по лесу? – сменил тему Севастьян.
– Я хочу построить телегу, она нам очень нужна. Чтоб мама не носила сено и дрова на плечах. У меня уже есть одно колесо и дышло. Если немного постараться, взять гвозди, и молоток, и топор ещё, у отца в сарае это всё есть. Я уже всё приготовил. Корова, конечно, Мурка, совсем плохая, не запряжешь ее…
– Тихо, ты слышишь? – резко прервал его рассказ Севастьян, подняв указательный палец. – Такой-то треск впереди.