Живший когда-то…(сборник)

Возьмём, к примеру, людей неблизких. Скажем, партнёров по работе, которые конкурируют между собой за высокооплачиваемую должность с хорошей перспективой карьерного роста. И вот – произошёл с одним из них несчастный случай. Неужели другой расстроится? Разве не обрадуется или хотя бы не вздохнёт с облегчением? Вероятнее всего, будет произнесена та или иная фраза, относящаяся к рамкам моральных приличий, нечто вроде: «Смерть не стоит карьеры!» или «Конечно, я бы хотел, чтобы мой конкурент остался жив! Ведь нет ничего дороже человеческой жизни». Однако я, как всегда, предлагаю говорить о вещах насущных. О том, что существует здесь и сейчас, а не о том, как должно быть. Я настаиваю – говорить не о теории, а о теории и практике. На данном этапе развития человеческого духа скорее радость и облегчение превзойдут траур и горечь от смерти неугодного по какой-либо причине человека.

А теперь давайте рассмотрим ещё один вариант смерти, который страшен непосредственно для умирающего индивида. Этот вариант называется «смерть при жизни», как ни парадоксально это звучит. Как же такое может быть? Немного выше я отозвался нелицеприятно о таком явлении, как мораль. Пожалуй, сейчас редкий случай, когда я вынужден высказаться об этом феномене положительно, однако только в тандеме с законом, который, впрочем, родился на основе морали. Потому что именно моральный аспект в сочетании с законом вяжет человеческой массе руки от расправы друг над другом. Ибо люди мешают друг другу.

Людей, особенно родственников, связывают материальные блага, которые каждый из участников семьи стремится присвоить себе. Я поясню, с чем это связано. Семьи, как правило, создаются не на основе любви, не на основе чистоты и духовного взаимодействия, а лишь на основе инстинктивного желания. Как бы грубо и неуважительно это ни звучало, но зачастую не мужчина хочет быть с женщиной и наоборот. А, скорее, самец ищет самку, а самка – самца. Сами понимаете, что в таком дуэте не приходится говорить о вещах духовных. Потому дети семейной пары воспитываются соответствующим образом. Затем у детей тоже появляются дети и т. д. Таким образом продолжается род той или иной семьи. И когда есть участники в виде, к примеру, мамы, папы, сына, дочки, бабушки, дедушки, дяди, тёти и племянника, то ни о каком чистом помысле говорить опять-таки не приходится. Итак, все они начинают мешать друг другу, образуются группы единомышленников, причём весьма условные, поскольку в бездуховной сфере нет ничего постоянного. Иными словами, сегодня человек с группой «А», а завтра – с группой «Б». Вопрос выгоды. Наконец, когда процесс раздела имущества или любой другой вопрос, касающийся нескольких участников, сдвигается с мёртвой точки, возникает некое подобие временной стабильности. Именно в этот момент лидирующая группа (то есть те, кого большинство) стремится избавиться от тех, кого меньшинство. Но что значит – «избавиться»? При отсутствии закона и морали (я напомню, что мораль не имеет отношения к духовности человека; мораль – это слепо, неосознанно, выполняющийся постулат) физическая расправа была бы неминуема. Просто пришли, ликвидировали и поставили точку. К счастью, на данном этапе развития общества такая расправа случается редко относительно большинства. Расправляются иначе: агитируют, шантажируют, оказывают психологическое давление и т. п. И наконец, когда попадается так называемый «крепкий орешек», то есть участник, который не поддается «обработке», то проще всего сделать так, чтобы тот умер. Но не могут же просто так взять и ударить его палкой по голове (в силу закона). Поэтому принимается другое решение: объявить человека умершим. Минуя здравый смысл, логику и рассудок, человека воспринимают как несуществующего. Конечно, это проявляется несколько иначе, чем в новелле «Живший когда-то», как правило, большинство участников единогласно объявляют человека сумасшедшим или глупцом, и на этом всякое обсуждение с ним какого-либо вопроса заканчивается. Это и называется «смерть при жизни».

Всё мной описанное происходит, конечно же, спонтанно, не так чётко и организованно, как это звучит. Этот процесс зарождается в группе людей негласно. А дальше уже включается поведение инстинктивное и такое, которое приносит больше выгоды.

Люди склонны закрывать глаза на пороки и на свои истинные мотивы того, что они делают. Люди предпочитают не думать об этом. Например, идёт человек по улице, увидел кошелёк с большой суммой, подобрал и пошёл дальше. И ему неудобно думать, чей это кошелёк. Вдруг это последние деньги человека? Вдруг потерявший ищет свой кошелёк? Если человек, взявший деньги, начнёт думать об этом, он просто получит проблемы со своей совестью. Если же не станет размышлять на эту тему, то у него просто будет большая сумма денег, упавшая с неба. Поэтому он, скорее всего, ответит: «Лежит ничейный кошелёк, всё равно хозяина нет, я себе взял». И ещё прибавит какую-нибудь глупую шутку, что называется, отшутится. Ровно то же самое происходит во взаимоотношениях людей, которые имеют что-то общее, потенциально наживное. Группа людей спонтанно, не сговариваясь, удобно для себя принимает такое решение, которое избавило бы ото всех имеющихся проблем быстро и чётко. Сегодня человек живой и здравомыслящий, а завтра, если он становится неугодным, он сумасшедший и мёртвый. Он просто исчезает с лица земли, становится никем, становится невыгодным.

Пока ещё не существует механизмов, которые могли бы обезопасить человека от «смерти при жизни». Казалось бы, здравый смысл, разум, логика – вот то, что является аргументом и неоспоримым доказательством дееспособности человека. Однако это снова всё лишь теория, практика, увы, совсем иная. Любой человек в любой период времени может стать «мёртвым».

И, наконец, я описал явление, но не рассказал, как миновать его. Как не оказаться «мёртвым», будучи живым? Увы, невозможно избежать этого, ибо это зависит от окружающих, а не от конкретно взятой личности. Зато можно не «умерщвлять» таким образом других, то есть не оказаться на месте того, кто следует, потакая своему удобству, минуя разум. Как всегда, только разумность может помочь. Только развитие духовного мира способно не превращать человека в банальное животное. Если же нет духовного мира внутри, нет потенциала к развитию, то здравый смысл и логика должны быть движущим механизмом жизни. Если же и второго нет, то нет и человека.

Не как все

Каждому человеку свойственно ошибаться, но никому, кроме глупца, не свойственно упорствовать в ошибке.

Аристотель

«Только бы не пришлось его использовать», – думал Сергей, идя по освещенной пешеходной дорожке. За тридцатиминутную прогулку ему не встретился ни один прохожий. В том районе города, в котором находился Сергей, сложно встретить кого-нибудь после двенадцати часов ночи, поэтому он нередко прогуливался в этих местах после полуночи, имея возможность спокойно подумать о насущных делах. В этот раз он шёл даже медленнее, чем обычно, однако его мысли едва удавалось держать в нужной последовательности, они регулярно перебивались надеждой и, пожалуй, самым сильным желанием: «Только бы не пришлось… только бы… только бы не пришлось его использовать». Эта навязчивая мысль превратилась будто в заклинание. В спешке, в растерянном состоянии двигаясь к пункту назначения, Сергей постоянно сжимал и разжимал в кармане правый кулак.

«Как же она могла так поступить?» – у Сергея в голове вертелись одни и те же вопросы. Он был не в состоянии ответить на них, они скорее были риторическими. «Главное – глупостей не делай, с каждым бывает», – вспомнилась ему утешающая фраза коллеги по работе, который утром, сам того не желая, буквально разрушил весь существующий мир Сергея. «Но я не каждый, – уже только сейчас отвечал Сергей мысленно. – У меня не может так быть, я не каждый… только бы не использовать его…»

Несколько раз Сергей размышлял, как у некоторых людей внезапно случается беда: «Садится человек в самолёт и не знает, что через пару часов уже будет на том свете. У него ведь даже в мыслях этого нет. Он планирует свой вечер, завтрашний день… Но со мной такого не случится, я ведь особенный». Однако очередным утром, когда Сергей пришёл на работу, и с ним случилась практически такая же «посадка в самолёт».

– Серёг, – окликнул его коллега с встревоженным, соболезнующим видом, – пойдём, покурим?

– Пойдём, – привычно согласился Сергей, так как ритуал курения перед началом работы стал уже обыденным. Совершенно очевидно было волнение коллеги.

– На, смотри, – протянул ему коллега мобильный телефон с включенным видео, делая глубокую затяжку сигаретой и смотря в другую от Сергея сторону.

– Что это? – спросил Сергей и включил видео.

Коллега промолчал. На видео Сергей увидел свою девушку Татьяну, с которой они встречались уже три года. Она весело смеялась, обнималась и, мало того, целовалась с каким-то мужчиной.

– Всё, хватит, – произнёс коллега и забрал телефон из обмякших рук Сергея. – Вчера задержался до восьми вечера, они тут проходили, ну… а потом ты видел. Ты, главное, глупостей не наделай, с каждым бывает. От любви до ненависти – один шаг, как говорится… – закончил коллега Сергея, снова делая глубокую затяжку.

– Пять тысяч шестьсот восемнадцать шагов, – произнёс Сергей.

– Чего?

– Пять тысяч шестьсот восемнадцать шагов до неё… до любви. Я считал. Ровно столько шагов от моего дома до её, – сказал Сергей и ушёл.

– Только глупостей не делай! – крикнул ему вслед коллега.

Затем Сергей ушёл домой. Он не стал работать. И даже не стал отпрашиваться у руководства. Ему было не до этого. Всё вокруг внезапно, за каких-то тридцать секунд просмотра видео, превратилось в неважное и второстепенное. Работа, дела, подарок, заказанный им для Татьяны, всё это обессмыслилось. На первом плане стоял вопрос: «Как могло такое произойти? Всё же было хорошо». Сергей пытался понять: «Никаких намёков. Никаких поводов. Внимание, подарки, деньги, всё есть. Неужели все её уменьшительно-ласкательные „дурачок“, „глупенький“ – это всё статусы? Не ласковые слова, а статус её восприятия меня». До того трагического момента Сергею казалась его жизнь налаженной. Есть работа, есть полученное от бабушки наследство, есть квартира, девушка, практически жена. А теперь он не спеша шёл по ночной дороге, боясь самого себя, снова и снова думая: «Как она могла?»

Татьяна, всякий раз находясь с новым ухажёром, вовсе не считала Сергея идиотом или глупым. Она старалась не думать о нём.

– Танюш, а у тебя же вроде как парень есть? – вопрошал очередной любовник.

– Есть, – коротко отвечала она, – и что?

– Ну, как это – «и что?». Неясно как-то получается… как-то нехорошо, что ли.

– Тебе-то чего? Не твой же парень, а мой, – переводила всё в шутку Татьяна.

«Ну да, есть. Есть. Ну и что? – пыталась мыслить она. – Сейчас не до этого. Завтра всё обдумаю». Но ни завтра, ни послезавтра она к этим мыслям не возвращалась. У неё не было времени. Время на обдумывание этого вопроса пропало с первой изменой, которая случилась два года назад…

Сергей уже почти подошёл к дому Татьяны. «Осталось всего пятьсот шагов, – констатировал он. – Может быть, развернуться и просто пойти домой? Зачем мне к ней идти? У меня же есть всё: деньги, работа, возможности. Я могу просто объясниться по телефону, и всё. Буду жить сам для себя». Сергей замедлил шаг. «Но я ведь не такой, как все. Я ведь не каждый! Она не просто изменила мне, она сделала меня одним из всех. Она сделала меня одним из статистов. Мне нужно разобраться. Я должен попытаться всё понять. Может быть, это монтаж. Может быть, мой коллега хочет нас поссорить. Я не хочу быть таким, как все!»

Через несколько минут в квартире Татьяны раздался звонок. «Только бы не использовать его, – продолжал заклинать себя Сергей. – Пусть не открывает дверь, и я уйду». Но после небольшой паузы в отверстии глазка блеснул свет, затем дверь открылась. Перед ним стояла Татьяна, на ней была ночная рубашка, которую он подарил несколько месяцев назад.

– Привет, – удивлённо произнесла она. Сергей ни разу за три года не приходил к ней без предупреждения.

– Привет, – сухо, будто робот, отозвался Сергей и переступил через порог. Дверь закрылась. Татьяна автоматически поцеловала его в щёку. На лице у неё отражалось явное непонимание.

– А ты чего так поздно? – удивлённо спросила она.

– Тебя видели, – безэмоционально ответил Сергей.

– Чего?

– Тебя видели. Вчера. В восемь.

Татьяна растерялась. Она хотела что-то сказать, но ей стало очевидно, что всё уже раскрыто. Сергей подошёл ближе.

– Я не хотел его использовать, – сказал он.

– Кого? – спросила Татьяна.

Сергей плавно вытащил руку из кармана и так же плавно надавил на живот своей девушке. Она резко вздохнула.

– Как же так получилось-то? Зачем ты так? – обиженно и мягко спросил Сергей.

Татьяна пожала плечами, развела руки и показала мимикой: «Не знаю, не могу объяснить». Сергей развернулся, открыл дверь и вышел. За дверью продолжала стоять растерянная от разоблачения Татьяна с виноватым лицом и торчащим ножом в животе.

Идя обратно по дороге, Сергей снова думал: «У меня же есть всё – деньги, работа. У меня есть всё для того, чтобы жить счастливо. Зачем я только что это сделал? Я же не любил её. Она была всего лишь девушка. Я не могу обмануть себя, я знаю, что не любил её. Зачем же я это сделал!? Я мог бы развернуться и пойти домой. Жить дальше припеваючи. Но я поступил глупо, как все… как каждый… Я не хочу быть, как каждый! Я особенный!..»

Самая лучшая победа для человека – это покорить себя самого: быть же покорённым собою постыднее и ниже всего.

Платон

Замкнутый круг

Вещь не перестаёт быть истиной оттого, что она не признана многими.

Бенедикт Спиноза

Часть первая

Муравейник

За пятиэтажным домом одного далеко не самого благополучного района Москвы стоял шестилетний мальчик и смотрел вниз. В его руках было множество полиэтиленовых пакетов, которые он собрал около мусорных баков, а также взятые без спроса у родителей спички. Мальчика звали Андрей. Пока ещё он не успел привыкнуть именно к такому обращению. Привычнее для него было – Андрюша.

Андрюша уже не в первый раз развлекался подобным образом. Он проделывал это либо один, либо в компании с другими мальчиками. Сначала его задачей было найти большой загруженный работой муравейник. Затем он поджигал полиэтиленовый пакет и начинал бомбить целый мир, который находился у него под ногами. Наверное, разбегающиеся в панике муравьи воспринимали происходящее за конец света. Кто знает, может быть, кто-то из муравьёв много лет назад, по их меркам, а по нашим – несколько дней или часов назад, предсказывал подобное. Может быть, у них есть целая книга пророчеств, где сказано, что однажды над планетой появится тень, которая затмит свет и станет предзнаменованием. А затем с неба начнут падать огненные шары, сжигающие и уничтожающие всё живое. Может быть, кто-то из них готовился к этому дню и втайне от всех вырыл себе норку на несколько метров ниже, чем общий муравейник…

Это всё вполне может быть, но Андрей не знал об этом. Что он мог знать в свои шесть лет? Им двигал инстинкт, перемешанный с игрой. Ему казалось, что он суровый, беспощадный бог, который обрушивает свой гнев на недостойную жизни планету. Нет, он даже и об этом не думал. Откуда ему было знать, что такое бог, что такое «достойное» и «недостойное» жизни? Он просто чувствовал власть и силу. Он был волен вершить судьбы борющихся за жизнь муравьёв. И если кто-то вдруг ускользнёт от его огненных шаров, то он раздавит того ногой, чтобы остальным было неповадно убегать.

Небесная кара всегда начиналась с первой капли. Андрей знал, как всё начать внезапно. Настолько внезапно, что, вероятно, некоторые муравьи умирали от сердечного приступа в результате возникшего страха, а не от раскалённой полиэтиленовой массы, падающей на них. Сначала он аккуратно подбирался к муравейнику. Затем несколько минут усыплял бдительность часовых, задачей которых было подавать сигнал об опасности при первой подозрительной ситуации. А затем поджигал своё оружие и первой каплей всегда атаковал самый центр муравейника – прямо в толпу. Потом неумолимо капал на всю остальную площадь. Под ним царили паника и безысходность. «Спасайтесь, убегайте!» – кричал отец семейства своим родным. «Помогите! Помогите мне!» – кричал наполовину обугленный муравей, задняя часть которого сгорела дотла и прилипла к горячей земле.

Наконец, когда почти все муравьи были казнены, наказаны за грехи, за то, что они не слушали своих пророков, которые тысячелетиями, по их времени, пытались нести им истину и слово божие, Андрей добивал последних оставшихся в живых. Это было не менее интересно. Он не сразу убивал их, а начинал атаковать по краям, что бы тот, кто посмел избежать общего наказания, перед смертью почувствовал себя в ловушке, почувствовал неизбежность своей участи. И вот, по прошествии нескольких минут, целый мир был уничтожен. А может быть, всё-таки не мир, может быть, это государство, страна или, к примеру, область. Андрей постоянно уничтожал муравьёв, но ему было неизвестно, чем же это является для них. Может быть, в соседнем муравейнике, метрах в пятидесяти или, например, в двухстах, внезапно прервали показ запланированной программы на всех каналах? Может быть, известный всей стране «Муравьедии» телеведущий с важным видом, со скорбью на лице объявляет о том, что соседнего государства больше нет. Или что соседняя страна подверглась неизвестной космической атаке и в итоге… сгорела дотла. А может быть, наоборот, в тех же пятидесяти метрах соседний муравейник продолжает жить и даже не подозревает, какая катастрофа произошла у их соседей. Может быть, они и вовсе не знают, что у них есть соседи?

Андрей, конечно же, не вдавался в такие подробности, потому что ему было всего шесть лет. Его дело было вовремя открыть огонь и уничтожить всех до единого. Наконец, когда самый последний муравей был обессилен и лишён всякой воли к жизни, суровый палач вдруг превращался обратно в ребёнка – шестилетнего Андрюшу, которому скоро, через пару месяцев, идти в школу, в первый класс. И этот самый Андрюша вдруг подумал, что ему жалко последнего оставшегося в живых. Этот муравей так бегает, так хочет жить, вызывает какое-то странное, новое для Андрея чувство – чувство сострадания. Может быть, не стоит его убивать? Конечно, не стоит! Пусть живёт. В конце концов, бог должен уметь не только карать, но и щадить, и даровать жизнь. Пусть он ползёт себе. Пусть отбежит на несколько метров и спрячется. Затем отсидится пару дней, приходя в себя. А далее побредёт по свету… Затем наткнётся на новый муравейник, в котором его приютят. Найдёт там себе жену или мужа… Затем у него или у неё появятся дети, и жизнь вернётся в обычное русло. И Андрей не стал убивать последнего оставшегося в живых муравья.

Часть вторая

Михаил

В коридоре одного из отделений психиатрической больницы в очередной раз скопилось множество молодых людей. Это были студенты пятого курса одного из медицинских университетов Москвы. Весь работающий персонал – от санитарок и медсестёр до некоторых врачей – возмущался этому ежедневному столпотворению. Всё дело в том, что учёба у студентов начиналась ровно в восемь утра, и опаздывать категорически запрещалось, а сами врачи, так сказать, кураторы, приходили несколько позже. В восемь пятнадцать у них только начиналась пятиминутка, которая длится вовсе не пять минут, как исходит из названия, а около двадцати минут в среднем. Далее – ещё какие-то мелкие дела. Затем телефонные звонки, конечно же, по делам. В итоге врачи разводили своих студентов по кабинетам только около девяти часов утра. А всё остальное время в отделении, что называется, «ни пройти ни проехать». К тому же, врач Альберт Юрьевич, несмотря на свой профессионализм, всегда опаздывал. Поэтому его группа, численностью в восемнадцать человек, освобождала место в коридоре ещё позже. В этот день Альберт Юрьевич пришёл вовремя, потому что он оставался дежурить и опоздать было бы совсем не культурно с его стороны.

– Так, все в сборе? Здравствуйте! – в обратном порядке этической нормы начал он.

– Здравствуйте! – в разном ритме поздоровались студенты.

Он открыл кабинет, и студенты организованно, уже привычно для себя, вошли. За четырнадцать дней практических занятий каждый участник группы знал, где его место. Поэтому заполняемость кабинета всегда проходила быстро и оперативно. Буквально за несколько минут наполненный студентами коридор опустошался, будто никого в нём и не было. Далее Альберт Юрьевич перечислял подопечных по фамилиям, требуя отклика «я». Затем приступал непосредственно к обучению.

– Так, ну что, сложности с предыдущей темой у кого-нибудь возникли?

Задав вопрос, он обычно смотрел на каждого студента понемногу. За двенадцатилетний стаж работы у него выработалась неплохая интуиция. Смотря в глаза человеку, он всегда пытался понять два момента: первый – обманывает его человек или нет; второй – психически здоровые или психически нездоровые глаза у пациента. И первый, и второй моменты являлись неотъемлемой частью его работы. Как минимум для того, чтобы понять: человек страдает или пытается сделать вид, что страдает. У человека есть психическое расстройство или же шоковое, временное помешательство. И так далее.

Конечно, его интуиция была, увы, не стопроцентной, но достаточно достойной. Поэтому он был на хорошем счету в больнице. Впрочем, сам он это называл не столько интуицией, сколько профессиональным опытом. Иногда возникали ситуации, когда, с его точки зрения, человек здоров, но верить приходилось не субъективному ощущению, а всё-таки объективным данным. Вот и студентов он этому учил: «Предупреждаю, – говорил он в самый первый день, – постоянно работая с психически ненормальными людьми, могут возникать ощущения, что они говорят правду. Отметайте эти мысли куда подальше, иначе окажетесь с ними в одной палате».

– Ну так что? Вопросы по прошлой теме есть или нет? – снова спросил он, не услышав внятного ответа в первый раз.

– Нет, вроде нет, – ответил староста группы за всех.

– Ну, хорошо. Значит, как вчера договаривались, сегодня у нас непосредственно практика. Вчера у нас была теория, сегодня буду показывать вам пациента по теме. Значит, как обычно, напоминаю: никаких «хи-хи, ха-ха», никаких шуток, никаких издевательств.

Альберт Юрьевич всегда предупреждал всех своих студентов перед показом психически нездоровых людей. Он очень серьёзно относился к своему лечению и искренне сострадал своим пациентам, что являлось редким качеством для врача, во всяком случае, подобного профиля.

Однажды, три года назад, один из студентов решил покрасоваться перед девушкой и как-то неуместно сострил во время разговора с одним пациентом, тот покончил с собой в тот же день, ночью. Альберт Юрьевич записал этот случай себе в ошибки и предупреждал всегда, угрожая незачётом, если хоть кто-то посмеет посмеяться над страдающим.

– Пациент у нас будет молодой парень, двадцать восемь лет, зовут его Михаил. Кратко: считает, что его с детства похищают инопланетяне. У нас уже раз в восьмой или девятый. В общем-то, случай типичный. Особенность пациента…

Альберт Юрьевич всегда говорил об особенности пациента: например, кто-то не любит, когда ему смотрят в глаза, кто-то – когда вертят ручку и т. п. Для человека здорового это не столь важно. Но для больного, порой, играет жизненно важную роль. Поэтому Альберт Юрьевич даже в истории болезни на главной странице заставлял писать: «Особенность такая-то». Из-за этого у него возникали разногласия с главным врачом, который говорил: «Это не по регламенту». «Зато жизнь человеку облегчит», – отвечал Альберт Юрьевич.

– Особенность пациента: он терпеть не может, когда его перебивают. Так что вопросы задавайте только тогда, когда он точно заканчивает мысль. Что касается места, пространства, памяти и прочего, у него всё в порядке. Так что на это можно время не тратить. Всем всё понятно?

– Да! – ответили студенты снова вразнобой.

– Альберт Юрьевич! – обратился к нему один из молодых людей.

Альберт Юрьевич посмотрел на студента и задал вопрос: «Что?» взглядом. Тот продолжил:

– Ну а всё-таки, вдруг его правда похищали инопланетяне… Я хочу сказать, допустим, если меня похитят и скажут: «Вот, передай своим соратникам то-то и то-то», как это сделать, если меня примут за ненормального?

Альберт Юрьевич отреагировал незамедлительно. Подобный вопрос, во-первых, интересовал его самого, а во-вторых, почти каждая новая группа спрашивала нечто похожее.

– Хороший вопрос и правильный. Тут нужно смотреть не только на то, что человек рассказывает, но и на то, как рассказывает, какая у него история жизни. Есть много факторов, которые скажут нам о человеке в целом, а не о каком-то отдельном событии.

– Ну, а допустим, это случится с человеком, болеющим шизофренией. Инопланетянам-то может быть не известно, что он болен и его не станут слушать.

– Ну, тут уж, знаете… – Альберт Юрьевич задумался.

Он сам часто думал об этом, это одна из нерешаемых задач. Кроме того, он полагал, что каждый уважающий себя психиатр должен задуматься об этом.

– Тут уж как повезёт. Пока что мы знаем, что пророков убивали, даже Иисуса Христа распяли… Думаю, тут лучше инопланетянам придумать какой-нибудь другой вариант, – с улыбкой ответил Альберт Юрьевич. – Ну что, все готовы?

Студенты положительно кивнули и вполголоса произнесли: «Да».

– Я за пациентом.

Через несколько минут в кабинет вернулся Альберт Юрьевич, за ним появился немного остерегающийся Михаил, которого врач сразу посадил на стул перед собравшейся небольшой аудиторией. Его лицо действительно было нездоровым. Настолько нездоровым, что принять его слова за правду было невозможно. Казалось, даже у человека, ни разу в жизни не видевшего душевно больного, лицо Михаила вызвало бы подозрение. У него постоянно бегали глаза по сторонам, будто он пытался высмотреть какие-то детали, при этом сильно стесняясь окружающих. Руки были сцеплены на коленях, тело откинуто на спинку стула.

– Михаил, расслабься, – Альберт Юрьевич не впервые работал с пациентом и давно называл его на «ты». – Это мои коллеги, будущие врачи. Я хочу, чтобы ты снова рассказал свою историю и поотвечал немножко на вопросы, если у моих коллег таковые будут возникать. Хорошо?

Михаил не прекращал переводить глаза из стороны в сторону, затем он быстро осмотрел студентов, постоянно устремляя взгляд то на них, то на пол, и скромно ответил:

– Да.

– Расскажи, когда тебя впервые похитили инопланетяне и как часто это происходило потом?

Михаил снова чуть-чуть помедлил и начал рассказ:

– Первый раз в десять лет. Я спал, потом проснулся, пошёл попить на кухню. Увидел, что на балконе, на кухне на балконе кто-то стоит. Я испугался, вернулся в кровать. А потом подумал: зачем я лёг? Надо же разбудить маму. Встал и увидел, что в окне очень светло… и меня вдруг начало притягивать. Я закричал, но мои родители не проснулись. И в итоге меня как будто засосало в их корабль… Вот, так было в первый раз.

Все студенты слушали с интересом его рассказ. Одно дело – читать в учебнике про то, что есть такие люди. Другое дело – видеть воочию и слышать. До этого им приходилось видеть, так сказать, слегка «тронутых» людей, а Михаил был, что называется, «тронутым» не слегка, а «на всю голову».

– Хорошо. А дальше как это происходило? Ты же говорил, тебя похищали более семи раз.

– Да, одиннадцать. Я недавно стал записывать в тетрадь, чтобы меня потом не обманули.

– Не обманули? В смысле? – спросил Альберт Юрьевич. Эту информацию он слышал впервые или, что маловероятно, забыл её.

– Ну да. Они, конечно, не обманут, но я так боюсь их, что на всякий случай записываю. Они вообще добрые, всегда вежливые, больно мне не делали. Потом они прилетали ещё раз, через год после первого раза, потом ещё и ещё. Я где-то с пятого раза уже не сопротивлялся, сам к ним заходил, всё равно заберут, но всё время боялся… да, я боялся. И сейчас тоже боюсь…

Альберт Юрьевич убедился, что Михаил закончил и спросил:

– Михаил, расскажи подробнее, как ты к ним сам заходил, кто они были, что ты о них узнал. И зачем ты записывал, сколько раз тебя похищали, ты так и не ответил.

Михаил к этому моменту разговора уже перестал смотреть по сторонам и уставился в пол, немного согнувшись, продолжая рассказывать:

– А-а, я в прошлый раз опять испугался и убежал, когда там, в космическом корабле находился. Они вышли из помещения, а я убежал. Меня долго не могли найти, у них там много помещений, а когда нашли, сказали, что всего пятнадцать раз меня забирать будут. Тот был уже одиннадцатый. Я стал записывать. Чтобы потом показать… ну, чтобы ошибки не случилось. Вот…

Михаил задумался, и Альберт Юрьевич воспользовался паузой, так как нужно было направить рассказ Михаила в хронологический порядок. Стало ясно, что без собственного участия цельной картины не получится.

– Стоп, давай так. По порядку. Я буду тебе вопросы задавать, а ты отвечай, хорошо?

– Да, – послушно ответил Михаил.

– Во-первых, почему ты их так боишься, если они, с твоих слов, не причиняли тебе вреда и всегда были миролюбивы?

– Потому что это же космический корабль. И они все такие разные, не как люди. Их там вообще много, а самых главных не видно. Они как бы… как воздух. Вдруг они передумают и сделают мне больно. Хотя я не верю в это, я знаю, что не сделают, но… это всё равно страшно, – Михаил по-прежнему не отрывал голову от пола, будто стеснялся всех вокруг.

– Хорошо. А как ты к ним потом сам приходил?

– Ну, они прилетали или около окна висели, я подходил к окну. Или в лесу садились, я видел свет и к ним сам шёл. В следующий раз они тоже в лес прилетят.

– Это они тебе сказали? – спросил Альберт Юрьевич. – Или ты это откуда-то знаешь?

– Они сказали, – ответил Михаил.

Один из студентов, наверное, захотел произвести впечатление на своего преподавателя, а может быть, и в самом деле ему было интересно, и он попросил разрешения задать свой вопрос.

– Скажите, пожалуйста, они Вам эту информацию как сказали – голосом или путём телепатии?

– Голосом, – сразу ответил Михаил. – Они и так, и так говорят, чтобы я не пугался, чаще голосом.

– Михаил, а что они там с тобой делают постоянно? – снова взял разговор под контроль Альберт Юрьевич.

– Всё время сажают меня в комнату, и я там просто сижу. Когда я был маленький, там игрушки разные были, которых у меня не было дома… чтобы мне скучно не было. Потом еду всякую туда ставят, которую я люблю. Комната такая большая-большая, везде свет яркий, но он не слепит, а просто светло как будто сильно. И ничего не делают больше. Изучают меня как-то, но меня не трогают. Периодически заходят ко мне, что-то делают… не со мной, а просто что-то своё…