Балканский «щит социализма». Оборонная политика Албании, Болгарии, Румынии и Югославии (середина 50-х гг. – 1980 г.)

В оценках советского военного потенциала и военно-стратегических установок в кругах НАТО в декабре 1967 г. выявились различия. Это нашло своё отражение в подходах США и их европейских союзников по Североатлантическому договору к стратегически важным для коалиционной оборонной политики проблемам. Первой из них являлась так называемая концепция «раннего предупреждения» (по принятой в НАТО терминологии «political warning», дословно – «политическое предупреждение»), суть которой заключалась в реализации политических решений, обеспечивавших военно-мобилизационные мероприятия на случай вооруженного конфликта. Американская версия этой концепции базировалась на утверждении о том, что в распоряжении европейских государств будет несколько недель на данные мероприятия, в отличие от точки зрения европейцев, опасавшихся внезапного нападения Варшавского пакта. Вторая проблема заключалась в определении самого факта развития конфликта и его эскалации. Американская позиция заключалась в том, чтобы не допустить провоцирования СССР и Варшавского блока на использование ядерного оружия, в то время как европейцы считали необходимым использовать все имеющиеся средства для отражения советской агрессии^[613]. Одновременно выяснилось, что «в целом европейцы считают советское нападение на Западную Европу маловероятным. В то же время, полагая, что взаимная угроза существует, они не готовы принять стратегию НАТО, которая предусматривает взятие больших рисков для европейцев, чем для США»^[614].

К концу 1967 г. на Юго-Западном направлении оборонной политики Варшавского пакта выявилось несколько важных факторов. Во-первых, усилилось присутствие ВМС двух противостоявших блоков в Средиземноморье. Во-вторых, произошло частичное сближение позиций Югославии и Варшавского пакта по отдельным вопросам обороны и региональной военной политики. В-третьих, усилилась самостоятельность Румынии в рамках ОВД, в связи с чем советское руководство начинало всё больше рассчитывать на Болгарию. В-четвертых, внутриполитические изменения в Греции дали основания для соседних с ней коммунистических государств оценивать установившийся военно-политический режим в Афинах с учётом вероятных угроз их обороне. Наконец, в-пятых, несмотря на происходившие изменения на Балканах, а также усиление военно-политической активности в Средиземноморье, формально сохранявшая своё членство в ОВД Албания продолжала избранный её руководством особый курс, частью которого были союзнические отношения с КНР.

§11. Определяя возможности: потенциал обороны и/или наступления

Развитие международной ситуации в конце 1967 – начале 1968 г. свидетельствовало об усилении противостояния между Западом и Востоком. Это влияло на эволюцию оборонных доктрин как двух противостоявших блоков, так и отдельных государств, входивших в них. Прежде всего, в центре внимания политических и военных кругов НАТО и ОВД оказалась проблема реагирования на возможные угрозы противоположной стороны. В январе 1968 г. министр обороны США Р. Макнамара направил президенту Л. Джонсону специальный меморандум, в котором рекомендовалось усилить конвенциональные силы НАТО, так как ядерные силы сдерживания потенциального советского нападения уже находились на высоком уровне. Поэтому в условиях конвенциональной (неядерной) войны предстояло обеспечить соответствующий уровень обычных вооруженных сил. Одновременно делался вывод о том, что «преимущественная военная цель Соединенных Штатов в НАТО – сделать так, чтобы агрессия любого вида была исключительно невыгодна для Варшавского пакта»^[615].

Таблица 13

Соотношение сил общего назначения НАТО И ОВД (начало 1968 г.)^{[616][617] [618]}

Оперативно-тактические направления вероятных военных действий и ТВД, а также распределение сил и средств двух военно-политических блоков на европейском пространстве в 1968 г. подчеркивали важность так называемого южного, т. е. балкано-средиземноморского сектора обороны НАТО и ОВД. Основные силы Варшавского пакта концентрировались на трёх направлениях. Первое из них было представлено военно-территориальным формированием – Северной группой войск со штаб-квартирой в польском городе Легница. Второе, условно выполнявшее роль центрально-европейского, было представлено Группой советских войск в Германии (ГСВГ). Наконец, третье – это Южная группа войск со штаб-квартирой в венгерском городе Тёкёл. Именно последняя группировка отвечала за балканский сектор обороны ОВД.

Североатлантический блок обладал более сложной территориальной военно-командной системой. Сформировавшаяся к этому времени структура зон ответственности в рамках НАТО в Европе обеспечивала управление военно-территориальными группировками членов альянса с учётом геостратегической детализации большинства европейских регионов, находившихся в зоне ответственности блока. Союзное командование в Европе (СКЕ или по латинским акронимам его английского названия – АСЕ) осуществляло управление всеми вооруженными силами НАТО в Европе, включая Турцию, а также военно-воздушную оборону Великобритании как отдельное направление его ответственности. Структура СКЕ включала соответственно командования Союзных сил в Северной, Центральной и Южной Европе. Первое из них (AFNORTH) располагалось в норвежском городе Колсаас, отвечало за оборону Норвегии, Дании, Балтийских регионов и контролировало не только сухопутные, но и военно-воздушные, а также военно-морские силы. Командование в Центральной Европе (AFCENT), которое переместилось в 1966 г. после выхода Франции из военной структуры НАТО из Фонтенбло в голландский город Брунссум, контролировало сухопутные силы, составлявшие на этом направлении 24 дивизии. В зону ответственности Союзного командования Южной Европы (AFSOUTH), располагавшегося в итальянском городе Неаполь, входили Греция, Италия, Турция, а также бассейн Средиземного моря и черноморские территориальные воды Турции. Именно это направление в Североатлантическом союзе включало в зону своей ответственности практически все Балканы^[619]. Южная Европа и её балканский участок, несмотря на кажущуюся второстепенность по сравнению с центральноевропейским и североевропейским ТВД, в действительности, имели не меньшее, а при определенных условиях – равное значение для обоих военно-политических блоков.

Таблица 14

Соотношение сил и вооружений в Европе (по оценкам Международного Института стратегических исследований в Лондоне по состоянию на 1968 г.) (без ВМС и стратегических вооружений)^[620]

Именно в этой связи оборонная политика государств, расположенных на полуострове, превращалась не только в проблему обеспечения их национального суверенитета, но и в политику безопасности двух блоков – НАТО и ОВД. Расходы на оборону коммунистических государств региона в 1967 и 1968 гг. составили соответственно для Албании 69 и 77 млн долларов США, Болгарии – 225 и 228, Румынии – 530 и 551, а Югославии 431 и 482 млн^[621].

Коммунистические страны Балканского полуострова не были равнозначными по своим оборонным возможностям в военно-техническом отношении и с точки зрения количественного состава вооруженных сил. Болгария и Румыния формулировали, при всей начинавшейся проявляться специфике румынской позиции, свою оборонную политику с учётом пребывания в блоке и характера взаимоотношений с его ведущей силой – СССР.

Этот фактор серьезно влиял на военно-техническую составляющую всей военной политики Софии и Бухареста. Зимой 1968 г. для представителей политических кругов Западного блока стала очевидна тактика румынского руководства. В этой связи, в частности, американские дипломаты, аккредитованные в румынской столице, отмечали: «Наблюдение за румынской внешней политикой даёт основания считать, что румыны продолжат следовать отчётливо проявившимся курсом, хотя они могут сделать некоторые уступки – больше формального, чем сущностного характера – Москве»^[622]. Одновременно становилось ясно, что поддержание Румынией отношений различной степени близости с КНР и Албанией использовалось румынским руководством для демонстрации своей самостоятельности в рамках Восточного блока и с целью противостоять давлению, оказываемому на Бухарест со стороны наиболее лояльных Москве сателлитов.

Сложнее была позиция Албании и Югославии. Несмотря на формальное членство первой из них в Варшавском блоке, важным условием оборонной политики двух стран было сочетание собственных боевых сил и средств сдерживания агрессора с политическими действиями на мировой арене с целью скорейшего привлечения мирового сообщества для участия в защите как существовавших в них режимов, так и территориальной целостности двух стран. Албания усилила союзнические отношения с КНР. Поддержка Варшавским пактом Тираны в случае гипотетической агрессии против неё могла, вероятно, быть оказана в нескольких случаях. Во-первых, при условии, если нападение было способно изменить соотношение сил в регионе в пользу НАТО. Во-вторых, в случае, если бы произошла маловероятная в тех условиях (вторая половина 60-х гг. XX в.), но допускавшаяся рядом зарубежных экспертов, интервенция со стороны

Югославии. Однако при реализации первого и второго вариантов событий многое зависело от позиции собственно албанского руководства, поведение которого при нападении на страну могло находиться под сильным влиянием идеи «опоры на собственные силы», т. е. фактически ведения партизанской войны. Параллельно с этим могло произойти обращение к международным организациям, в частности ООН, за помощью без участия какой-либо военно-политической коалиции или отдельного государства.

Действия И. Броз Тито в случае гипотетического нападения на Югославию зависели от того, кто мог выступить в роли агрессора. Прежние союзнические отношения в рамках Балканского пакта, членами которого являлись Греция и Турция, были прекращены ещё в конце 50-х гг. в связи с фактической ликвидацией этого блока. Определенные опасения в Белграде вызывала позиция Рима. Это было обусловлено латентно существовавшим конфликтом относительно ряда территорий, вошедших после Второй мировой войны в состав Югославии. Они рассматривались Италией как её исторические земли, с которых коммунистические власти СФРЮ фактически изгнали проживавших там итальянцев. Югославское руководство рассчитывало, помимо ведения долговременной партизанской войны, обратиться соответственно к НАТО или ОВД (в зависимости от того, кто напал на Югославию) с целью оказания помощи Белграду, а также использовать свой статус ведущего члена Движения неприсоединения на уровне ООН. Усилившиеся в Югославии середины 60-х гг. XX в. процессы укрепления республиканских руководств серьезно повлияли на оборонную политику страны. Зимой 1968 г. зарубежные аналитики приходили к выводу о том, что «в то время как тайная полиция (имелась в виду государственная безопасность – Ар. У.) в недалеком прошлом была ослаблена, а партийный аппарат начал терять своё влияние, армия, усилившаяся и обновленная, становится решающим фактором как во внутренней, так и внешней политике. Руководство армии, которое полностью отдаёт себе отчёт в этом, оказывает усиливающееся влияние на разработку политических решений»^[623]. Однако подобная тенденция внутриполитического развития страны проявлялась на фоне стремления партийно-государственного руководства союзных республик получить контроль над армией в рамках их административно-территориальных границ. Это вызывало недовольство военного истеблишмента, видевшего в подобном развитии событий угрозу единой системе обороны Югославии и превращения ЮНА в территориальные республиканские армии. В целях усиления контроля над армией и поднятия статуса партийных организаций СКЮ в войсках руководство Югославии ещё в конце 1967 г. приняло решение об активном участии армейских парторганизаций в общественной жизни страны^[624]. Одновременно в парламенте СФРЮ Комитетом национальной обороны 14 марта 1968 г. было инициировано обсуждение вопроса об учреждении контроля за деятельностью военной разведки со стороны Совета Народной Обороны (СНО) – военно-политического органа, который возглавлялся лично И. Броз Тито, состоявшего из представителей высшей партийной номенклатуры, государственного чиновничества и генералитета. Он являлся аналогом Совета Национальной безопасности США. Таким образом, предусматривался контроль не парламента, как это было сделано ранее с Управлением Государственной безопасности (УДБА), а специальной структуры, отвечавшей за координацию в области безопасности и обороны. Во время заседания часть выступавших, ссылаясь на установление парламентского контроля над органами безопасности СФРЮ, призывала не делать исключения и для военной разведки. На практике это фактически означало расширение полномочий представительной законодательной власти и ограничение исполнительной. Данный подход свидетельствовал о стремлении республиканских властей получить свою долю контроля над оборонной политикой, но не напрямую, а через представителей в федеральном парламенте. Однако эта точка зрения была отвергнута, и СНО стал главным контролером военной спецслужбы.

Важную роль в формировании структуры обороны стран Восточной Европы традиционно играли советские поставки военной техники и вооружений. В 1968 г. они составили, по оценкам американских специалистов, от 500 до 600 млн долларов (включая Югославию) из общей суммы в 700 млн долларов, а сам СССР занял второе место в торговле оружием после США, осуществивших поставки в 1968 г. в размере 1,4 млрд долларов^[625].

Оборонные возможности государств Балканского полуострова в 1968 г. свидетельствовали о том, что ни одно из них не было в состоянии вести масштабные долговременные наступательные действия, в связи с чем все они рассчитывали (прямо или косвенно заявляя об этом) на помощь союзников в случае военного конфликта. Помимо межблокового противоборства на Балканах между странами полуострова развивалось соперничество за военно-политическое лидерство в регионе, происходило переплетение исторически сложившихся взаимных претензий с политико-идеологическими установками существовавших общественно-политических режимов уже в реалиях середины 60-х гг. XX в.

В то же время выявились существенные различия в качестве военно-технической подготовленности национальных вооруженных сил и степени их интегрированности в существовавшие блоковые структуры. Как Греция и Турция, так Болгария и Румыния, являвшиеся членами противостоявших военно-политических блоков, могли соответственно рассчитывать на поддержку НАТО и ОВД в случае нападения противоположной стороны. Линия соприкосновения двух союзов между коммунистическими странами полуострова и государствами-членами НАТО – Грецией и Турцией – проходила по северной границе первой, северо-западной с выходом на бассейн Черного моря второй. Таким образом, из балканских членов НАТО именно этим двум государствам предстояло обеспечить первый эшелон обороны альянса в случае агрессии со стороны ОВД до подхода основных сил союза или выступить в роли плацдарма для Североатлантического пакта при наступлении на Юго-Западный фланг Варшавского пакта. Оценка ситуации, сложившейся в Греции после установления в ней 21 апреля 1967 г. военно-политического режима, делалась во внешнеполитических и разведывательных кругах на Западе в достаточно осторожной критичной форме. Это нашло своё выражение в констатации того, что «заговор серьезно осложнил взаимоотношения Греции с большинством её союзников по НАТО. Практически во всей западной прессе военный переворот был осужден… США приостановили поставки большинства военного оборудования по программе военной помощи с момента осуществления заговора»^[626]. Внутриполитическое развитие Греции и её позиции в НАТО находились в центре внимания Болгарии. По дипломатическим и разведывательным каналам София получала информацию по этим вопросам и делилась ею с Москвой. Особую важность как для Болгарии, так и для ОВД с точки зрения возможных конкретных военно-организационных мероприятий представляли оценки и выводы политического и военного руководства НАТО и конкретных государств-членов альянса относительно стратегических задач, оперативного планирования и сложившегося положения в геостратегических регионах. Средиземноморье, представлявшее часть Юго-Западного направления Варшавского блока и военно-политических устремлений СССР, имело высокую степень стратегической значимости для обоих. Именно поэтому в информации главы отдела болгарской политической разведки КДС генерала Д. Кьосева, начальнику II (контрразведка) Управления КДС обращалось внимание на то, что ещё в конце 1967 г. Военный комитет НАТО сделал вывод об изменении политического положения в районе Средиземноморья «в противоположном для западных стран направлении», т. е. об ухудшении ситуации для них. Одновременно отмечалось, что «другим фактором, который способствовал ухудшению западных позиций в Средиземноморье, является созданное в Греции после переворота в апреле 1967 г. политическое напряжение; спор между Грецией и Турцией по поводу Кипра и вывод английских войск с некоторых баз в этом районе». Для Софии было важным также и то, что военно-политический режим в Греции, несмотря на «прозападную ориентацию» и декларируемую верность НАТО, характеризовался в альянсе как «трудный союзник с политической точки зрения», а главы МИД Италии и ФРГ «выражали беспокойство в связи с положением Юго-Восточного крыла НАТО»^[627]. Наращивание советского военно-морского присутствия на этом направлении стало особенно заметно весной 1968 г. В марте 1968 г. в Средиземном море началась первая боевая служба дизельных подводных лодок 161-й бригады, поход которых, в составе 8 подлодок и одной подлодки 9-й эскадры^[628], продолжался до октября того же года. Задачами похода были обнаружение иностранных подводных лодок, разведка объектов военно-морских сил «вероятного противника», то есть США, изучение средиземноморского театра возможных военных действий и выявление слежения со стороны ВМФ государств-членов НАТО за советскими атомными подводными лодками^[629]. Находившийся в этом регионе американский VI флот рассматривался советской стороной, с одной стороны, как основная ударная сила, способная обеспечить геостратегические позиции США и Североатлантического альянса в целом, а с другой, как реальная угроза советским интересам на Ближнем Востоке и частично в черноморском бассейне^[630].

Однако именно на средиземноморско-черноморском «участке» НАТО существовали серьезные проблемы из-за конфликтных взаимоотношений Турции и альянса. Американские дипломаты из миссии США при НАТО, которые «с интересом следили за развитием планов сокращения американского присутствия в Турции», отмечали, что «если данные действия будут реализовываться как запланировано, то они ограничат идущий полным ходом процесс обращения турок к национализму, несовместимому с взаимными обязательствами в НАТО. Все мы наблюдаем нарастание нервозности турок, обусловленной их взаимоотношениями с НАТО… Сокращение американских сил в Турции в запланированном объеме, особенно если оно будет рассматриваться турками как изолированное американское действие, не предпринимавшееся более нигде, могло бы поощрить их на то, чтобы интерпретировать подобные шаги в том же смысле, как де Голль говорит о США, и даст [им] основания для подражания французам в занятии более независимой позиции по отношению к альянсу»^[631].

Внутриблоковые противоречия в ОВД и НАТО затрагивали прежде всего их балканских членов. Это создавало определенные условия для появления в руководствах обоих блоков опасений относительно эффективности обеспечения при необходимости первого эшелона обороны. В контексте развивавшегося в НАТО конфликта с Турцией усиливалась роль Греции. Она имела 11 пехотных дивизий, которые объединялись в 3 корпуса (при этом 4 дивизии находились в состоянии полной боевой готовности), одну бронетанковую дивизию, на вооружении которой находились средние танки М-47 и М-48 Patton, и одну бригаду спецназа. Общее число танков М-47 и М-48 составили 300 машин производства 1951-1953 гг., полученных от США и ФРГ по различным договорам^[632]. При этом 8 дивизий, дислоцированных на северной границе Греции, придавались командованию НАТО, в то время как дивизии, расквартированные на юге страны и на о. Крит, находились под национальным командованием, но также могли быть переданы при необходимости под командование альянса. Одновременно греческие вооруженные силы располагали двумя батальонами неуправляемых твердотопливных ракет класса «земля-земля» «Honest John»^[633], способных нести ядерные заряды на расстояние до 48 км^[634]. В состав сухопутных сил Турции входили 1 бронетанковая дивизия, оснащенная 1347 танками^[635]М-47 и М-48, 4 бронетанковые бригады с танками М-47, 2 мотострелковых полка, 12 пехотных и одна механизированная дивизия, 2 механизированные пехотные бригады и 2 парашютно-десантных батальона. При этом турецкие вооруженные силы обладали парком лёгких танков М-24, произведенных в конце Второй мировой войны, и самоходных артиллерийских установок класса истребителей танков, выпущенных в то же время. Фактически все подразделения сухопутных сил были приданы НАТО, за исключением отдельных частей^[636].

Противостоявшие на Юго-Западном ТВД Варшавского пакта Греции и Турции Болгария и Румыния имели определенные черты своеобразия в области имевшегося у них вооружения и организации национальных вооруженных сил также. В сухопутных силах Болгарии превалировали бронетанковые, а также моторизованные подразделения. НРБ обладала также развитой системой ПВО. В общей сложности болгарская армия имела в своем составе четыре танковые дивизии и восемь мотопехотных дивизий (в общей сложности на вооружении свыше 2 тыс. танков Т-54, Т-55 и модернизированных Т-34)^[637]. Эти силы предназначались для проведения масштабных сухопутных коалиционных операций в рамках ОВД с тем, чтобы противостоять противнику на «греческом» и «турецком» направлениях и развить контрнаступление. Подвижные зенитноракетные комплексы С-75 были призваны обеспечивать прикрытие как стратегически значимых объектов, так и сухопутных сил на участках возможного наступления. В свою очередь, в Румынии принятые в середине 60-х гг. XX в. изменения сроков службы в вооруженных силах (1 год в сухопутных войсках и 2 года в ВМФ) серьезно повлияли на их структуру, численность и оснащение. Сухопутные силы были сведены в 2 танковые дивизии, 7 моторизованных дивизий, имевших в общей сложности 1200 танков Т-34, Т-54 и Т-55 советского производства. Как и в Болгарии, на вооружении румынских ПВО были подвижные советские зенитно-ракетные комплексы С-75^[638].

Албания, находившаяся в конфронтационных отношениях с соседними Грецией и Югославией, обладала оборонным потенциалом, накопленным ещё в период тесных отношений с СССР, а также в последующие годы сотрудничества с КНР. Албанские сухопутные силы были малочисленны и насчитывали 30 тыс. человек, включали 1 танковую бригаду и 5 пехотных бригад. На их вооружении было около 100 танков Т-34 советского производства, а также ограниченное число подвижных зенитно-ракетных комплексов С-75, способных обеспечить защиту на высотах 25-27 км и хорошо зарекомендовавших себя как в СССР, так в Китае и Вьетнаме^[639].

Большими оборонными возможностями обладала соседняя коммунистическая Югославия, развитие вооруженных сил которой к середине 60-х гг. XX в. характеризовалось высокой степенью боевой подготовки и технической оснащенности. Использовавшееся ЮНА тяжелое вооружение, а также парк ВВС имели как западное, так и советское происхождение. Сухопутные войска Югославии, насчитывавшие около 180 тыс. человек, состояли из 3 бронетанковых дивизий, имевших на вооружении американские танки М-47 (их число составляло около 300 машин)^[640] и советские средние танки Т-54, Т-55; 10 пехотных дивизий с приданными им модернизированными танками Т-34; 27 самостоятельных бригад, включая одну воздушно-десантную и одну морских пехотинцев. На вооружении ЮНА также находились советский лёгкий плавающий танк ПТ-76, использовавшийся как разведывательный; американские колёсные бронетранспортёры М-3 периода Второй мировой войны и советские гусеничные БТР-50П на базе шасси лёгкого плавающего танка ПТ-76; американские гаубицы 105 мм М-101 (которые начали выпускаться в Югославии под названием М-56) и 155 мм^[641]. Особое внимание уделялось средствам ПВО, основная часть которых была представлена советскими подвижными зенитно-ракетными комплексами С-75, сведёнными в 60 батарей, и зенитными самоходными установками ЗСУ-57-2.

Сухопутные силы Балканских государств, являясь основным компонентом национальных вооруженных сил, тем не менее не снижали значимости других видов вооруженных сил. Так, в частности, особое значение придавалось как в самой Греции, так и в руководстве НАТО военно-воздушной составляющей греческого оборонного потенциала, включая зенитно-ракетные средства ПВО. Последние начали поступать на вооружение в Греции относительно недавно и в 1968 г. ими был оснащен лишь один батальон ракетно-зенитных комплексов диапазона средних высот (до 25 км) «Hawk», к которым добавился один батальон с противовоздушными ракетными установками «земля-воздух» Nike-Ajax и Nike-Hercules.

Ставка на усиление греческих ВВС нашла свою реализацию в оснащенности греческих вооруженных сил передовыми для своего времени самолётами и вертолетами. Греция имела 2 эскадрильи (каждая по 18 машин) всепогодных лёгких многоцелевых сверхзвуковых истребителей F-5A. Они разрабатывались в США специально для «Программы военной помощи иностранным государствам» в рамках НАТО и СЕНТО. Несколько из этих машин закупило для своих нужд с целью использования во Вьетнаме Министерство обороны США. Помимо этого, греческие ВВС имели в своём составе 2 эскадрильи истребителей-бомбардировщиков F-104G и четыре эскадрильи истребителей-бомбардировщиков F-84F, полученные греческой стороной от США одной из первых в НАТО. Военно-транспортные самолеты С-47 и C-119G, предназначенные для перевозки груза и десантирования, были призваны обеспечить взаимодействие греческих вооруженных сил с союзниками по НАТО. Семь тактических эскадрилий и одна эскадрилья транспортной авиации находились в составе VI союзного тактического флота, который отвечал за воздушное пространство Средиземного и Черного морей.

В свою очередь, военно-воздушные силы Турции были ориентированы на проведение не только оборонительных, но и наступательных действий в составе коалиционных сил НАТО и насчитывали около 500 машин различного типа. Основной упор в организации и оснащении военно-воздушных сил Турции был сделан на подразделения истребителей-бомбардировщиков: 2 эскадрильи F-104G, 4 эскадрильи F-5A и 10 эскадрилий F-100C. Самолеты-перехватчики были сведены в 1 эскадрилью F-5A и 6 эскадрилий F-86D/E/K. Действиям ВВС придавалось особое значение как турецким командованием, так и руководством НАТО. Это было обусловлено географическим расположением страны, имевшей выходы одновременно на Балканы, советское Закавказье, Переднюю Азию и Ближний Восток. Поэтому турецкие ВВС имели в своём распоряжении 3 эскадрильи разведывательных самолетов RF-84F и F-84Q^[642], оснащенных высокоточной аппаратурой для аэрофотосъёмки. Главными элементами разведснаряжения были: камера, способная делать трёхмерные изображения; компьютерная система контроля, объединявшая показатели данных объекта по яркости, скорости и высоте; самофокусирующаяся камера высокого разрешения и вертикального поиска объекта перископического вида на панели кабины пилота, а также специальное синхронизирующее устройство голосового сопровождения пилотом фиксируемого видеоряда. В соответствии с боевым расписанием каждая эскадрилья насчитывала не менее 20 машин. Военно-транспортная авиация состояла из четырех эскадрилий С-47, С-54 и С-130 и была способна обеспечить переброску личного состава, а также технику как собственно турецких ВС, так и союзников по НАТО. Прикрытие стратегически важных объектов средствами ПВО было обеспечено с помощью 6 батарей, сведённых в два батальона ЗРК Nike-Hercules^[643].

Коммунистические страны Балканского полуострова также придавали особое значение ВВС в структуре своих вооруженных сил в соответствии с определенными целями, которые они были призваны выполнять. Болгарские военно-воздушные силы комплектовались и оснащались с расчётом на то, чтобы перекрыть доступ к воздушному пространству страны и нанесению ударов по Юго-Западному флангу ОВД. В этой связи основными типами боевых самолётов, в количестве около 250 машин, были истребители и перехватчики МиГ-17, МиГ-19 и МиГ-21. Они были сведены в 6 эскадрилий перехватчиков (МиГ-17 и МиГ-21), 6 эскадрилий перехватчиков МиГ-19, 6 эскадрилий поддержки МиГ-17, 3 эскадрильи самолётов разведки МиГ-17. Помимо этого в составе болгарских ВВС было 20 транспортных самолётов Ил-12 и Ил-14. Вертолетный парк был представлен 40 машинами Ми-4^[644]. Военно-воздушные силы соседней Румынии, насчитывавшие 240 боевых самолетов, включали 18 эскадрилий МиГ-15, МиГ-17, МиГ-19 и МиГ-21^[645]. Помимо этого румынские ВВС обладали 10 средними транспортными самолётами Ил-12, Ил-14 и Ли-2, а также вертолетным парком из 10 Ми-4. Отличительной особенностью военно-воздушных сил Румынии являлось наличие в их распоряжении около 150 тренировочных самолётов Як-18 и Л-29^[646].

Югославские ВВС обладали значительными техническими средствами. Их оснащение включало боевые машины, закупленные по линии сотрудничества с США и, в меньшей степени, с СССР^[647]. Из 335 единиц боевой техники военно-воздушных сил ЮНА 50 боевых самолетов были новейшими многоцелевыми истребителями второго поколения МиГ-21 различной модификации с преимущественно ракетным оружием; 120 американских самолетов истребителей-перехватчиков F-86D, CF-86; 120 американских истребителей-бомбардировщиков. Одновременно югославские ВВС получили боевые машины местного производства – 15 самолётов-штурмовиков и разведчиков Soko J-21 Jastreb, к которым начинали добавляться Soko G-2 Galeb – штурмовики, предназначенные для борьбы с небольшими подразделениями противника и выполнявшие функции разведчика-по-исковика^[648]. В состав ВВС входили 30 разведывательных машин RT-33A и F-86E американского производства; 25 средних транспортных самолётов американского и советского производства С-47 и Ил-14. Аналогичным было сочетание машин в вертолетном парке ЮНА: 20 из них являлись произведёнными в Югославии по лицензии копиями американских Whirlwinds и 15 – советских Ми-4^[649].