Война и революция: социальные процессы и катастрофы: Материалы Всероссийской научной конференции 19–20 мая 2016 г.

Политический протест как инструмент нейтрализации власти на примере цветной революции в Киеве (2013 г.)

Машталер M.A.^[53]

Аннотация: Настоящая статья посвящена исследованию политического протеста как инструмента нейтрализации власти на примере массовых акций в Киеве (2013 г.). Технологии демонтажа политических режимов в рамках цветной революции чрезвычайно актуальны для изучения и регулярно подвергаются теоретическому анализу, как в России, так и за её пределами. В статье используется несколько авторских концепций дестабилизации действующих субъектов власти для исследования сценария Евромайдана. Одной из основных задач, помимо теоретического анализа, является разработка методики противодействия цветным революциям в России посредством исследовательского метода – серии экспертных интервью.

Ключевые слова: нейтрализация власти; политический протест; цветная революция.

Mashtaler M.A. Political protest as a tool for neutralization of authorities on the example of color revolution in Kiev (2013)

Abstract: This article is devoted to the study of political protest as a tool to neutralize the power of the example of mass actions in Kiev (2013). Technology dismantling of the political regimes in the framework of a color revolution is extremely relevant for the study and regularly subjected to theoretical analysis, both in Russia and abroad. The paper uses several concepts copyright destabilization actors authorities for investigation euromaidan script. One of the main tasks, in addition to theoretical analysis, is the development of techniques to counter color revolutions in Russia through the research method – a series of expert interviews.

Keywords: neutralization of power; political protest; color revolution

Сегодня актуальность проблемы роста протестного влияния в политической жизни общества подвергается теоретическому осмыслению, усиливается внимание к возможностям цветной революции внутри государства, этот процесс необходимо изучать и систематизировать.

Цель нашего исследования: выявление специфики нейтрализации действующих субъектов власти на примере массовых акций протеста в Киеве (2013 г.). Мы убеждены, что сейчас уже невозможно давать оценку многочисленными частным явлениям, таким как, к примеру, цветная революция на Украине, в отрыве от их проекции на глобальные процессы, в центре которых – безопасность России.

Наиболее распространенной теоретической моделью, объясняющей причины протестного поведения, является концепция депривации. Т.Р. Гарра [1, с. 15]. Его определение термину «депривация»:

«Воспринимаемое индивидом расхождение меду ценностными экспектациями и ценностными возможностями». Факторы депривации могут быть любые. В Киеве, например, таким фактором послужил отказ о вхождение страны в Евросоюз.

Исходя из недавнего опыта массовых демонстраций на Евромайдане, можно заключить, что протестная активность имеет определенный инструментарий для нейтрализации действующей власти в рамках цветной революции.

Нейтрализация власти идет по всем трем пространствам: физическому, когнитивному и информационному, так утверждает украинский автор Г. Почепцов, [4, с. 123]. На примере Украины в физическом пространстве наблюдаются массовые митинги, нарушающие привычную в обществе практику работы с публичным пространством. В информационном пространстве происходит активное освещение

протестного мнения. В когнитивном пространстве формируются определенные дестабилизирующие власть нарративы, благодаря которым протестная модель становиться реальностью – отстранение «преступного режима», основой которого является уголовная олигархия.

По мнению Э. Люттвака, [2, с. 201] у политики есть своя специфическая инфраструктура – СМИ, и общая нейтрализация политических сил будет осуществляться с помощью влияния на эту инфраструктуру. Оппозиционные СМИ активно формируют протестную повестку в информационном пространстве. Рупором украинской оппозиции были: ТВ «Пятый канал», «Радио – next».

Для анализа технологий нейтрализации власти мы так же изучили модель цветной революции известного российского политолога А. Манойло [3, с. 4]. Он выделяет основные пять фаз цветной революции.

Первая фаза – формирование в стране организованного протестного движения, которое станет основной движущей силой будущей цветной революции. В основном из молодежной среды. Затем следует фаза мобилизации, для которой необходим так называемый «Инцидент». Таким инцидентом может стать любое событие, шокирующее общество. Как правило, его инициируют специально. В Киеве это был насильственный разгон студенческой демонстрации. Далее организованные группы активистов становятся катализатором стихийных массовых процессов, и вовлекают в этот процесс все большие слои населения. Следующая фаза – формирование политической толпы. Для этого выбирается достаточно большая площадь (майдан), где весь народ может комфортно разместиться.

Заключительная фаза: от имени толпы к власти выдвигаются ультимативные требования, под угрозой массовых беспорядков. Если власть не выдерживает давления, ее сметают. Если власть сопротивляется, политический протест толпы становится основным инструментом авторов цветной революции. В дальнейшем такая революция неизбежно перерастает в мятеж, а в некоторых случаях – в гражданскую войну.

Российский специалист в сфере политической психологии В. Титов [5, с. 3] предположил, что существует три основных механизма нейтрализации власти:

1. Переформатирование паттернов массового сознания. Показателен пример Украины, когда социальная установка «сравнительного благополучия» («живем лучше, чем при «оранжевых») была сначала заменена на «сравнительное неблагополучие» («живем хуже, чем в Европе»), а впоследствии – и на «абсолютное неблагополучие» («живем хуже некуда»).

2. Механизм «символической жертвы» (вначале первой протестной волны – «Беркут избил студентов», а впоследствии в общественном сознании укоренился трагический образ «Небесной сотни»).

3. Кризис национально-государственной идентичности.

Отсутствие внятной «политики идентичности» на государственном уровне дополняется отсутствием у населения позитивного «образа будущего», неспособностью власти предложить такой образ. Пример этому – «метания» В.Ф. Януковича между европейской и евразийской «интеграциями».

Данные авторские концепции демонстрируют разные подходы к одному и тому же явлению, но подтверждают мысль, что политический протест имеет определенный инструментарий, направленный на дестабилизацию власти и дальнейшее развитие сценария цветной революции.

Для разработки методики противодействия неконвенциональным политическим протеста нами использовался качественный исследовательский метод – экспертное интервью.

Основная часть экспертов сошлась во мнении, что, в первую очередь, необходимо принять меры по выявлению и прекращению финансовой и информационной поддержки оппозиционных сил, приверженных революции. Ряд экспертов настаивал на новом концептуальном пути развития России, предполагающем реальное возрождение национальной культуры, науки и промышленности, обеспечение достойной жизни основной массе граждан, в идеологических основах которого дискредитируется либерально-западнические ценности.

Неоднократно обсуждались эффективные меры информационной борьбы с распространением идеологии экстремизма и революции с помощью СМИ и сети «Интернет», в частности было предложено активизировать работу по ликвидации материалов экстремистского содержания.

Сотрудник Российского институт стратегических исследований И.М. Друзь, исходя из опыта Евромайдана, на котором представлен был весь цвет религиозных сект, как западных, так и украинских, предложил усилить контроль за деятельностью религиозных общин на территории страны.

Все без исключения эксперты говорили о тотальной патриотической работе с молодежью, было высказано мнение о создании единого органа управления молодежными организациями в России.

Необходима консолидация всех существующих политических и религиозных сил, государственных и негосударственных организаций, учреждений культуры, а так же увеличение числа общественных структур, задействованных в целях противодействия проявлениям экстремизма и распространения идеи «цветной революции».

По мнению И.И. Стрелкова, народ совсем не участвует во власти, социальные лифты не работают, «государство не обеспокоенно восстановлением социальной мобильности граждан». Он всерьез предрекает России революцию, но пока этого не произошло необходимо принять предупреждающие меры.

Исходя из данных нашего исследования, мы пришли к выводу, что существует определенный инструментарий организации политического протеста, с помощью которого вводятся в массовое сознание сомнения в адекватности и законности субъектов власти, дезориентируются силовые структуры. Так же нами были выявлены основные технологии нейтрализации власти в рамках физического, когнитивного и информационного пространства.

Результаты теоретического анализа могут быть использованы в качестве аналитической основы для исследования разных форм протестной активности индивидов и социальных групп. Разработанная нами методология профилактики деструктивных протестных настроений может использоваться в качестве превентивных мер по предотвращению цветной революции в России.

Источники и литература

1. Гарр Т.Р. Почему люди бунтуют. СПб.: Питер, 2005. 462 с.

2. Люттвак Э.Н. Государственный переворот: Практическое пособие. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2012. 326 с.

3. Манойло А. В. Цветные революции и технологии демонтажа политических режимов // Международные отношения. 2015. № 1. С. 1–19.

4. Почепцов Г.Г. Основы протестной инженерии: революция. сош. М.: Европа, 2005. 532 с.

5. Титов В.В. «Цветные революции» в современном мире: «Классика жанра» и новые технологические решения. Киев, 2014. 80 с.

Геополитическая конкуренция в XXI веке: к осмыслению новых трендов

Ляховенко О.И.^[54]

Аннотация. В статье анализируются основные тенденции, определяющие новую геополитическую реальность в XXI в. и влияющие на характер войны и в целом – политических конфликтов в новом тысячелетии. В качестве базовой методологии исследования автор использует критическую теорию геополитики, информационно-сетевой подход, возможности структурно-акторного анализа. Делаются вывод о том, что традиционная геополитическая цель – расширяющийся экспансионизм политических акторов – в полной мере сохраняет свое значение в XXI в., однако формы и инструменты его реализации расширяются от военного-силовой и экономической плоскости к информационной, культурносимволической и смысловой борьбе.

Ключевые слова: геополитика, война, новые акторы, политический субъект

Lyakhovenko O.I. Geopolitical competition in in XXI century: towards new trends’ understanding

Abstract. In this article, tendencies of XXI century geopolitical realty are observed. Author’s methodological approach includes the critical theory of geopolitics, network-based analysis and actors-and-structure analysis. Author concludes that traditional geopolitics based on growing political and economic expansionism still matters in XXI century but forms and instruments of geopolitical competition expand from only military and economic competition to informational, cultural and symbolical struggle.

Key words: geopolitics, war, new actors, political actors

В 1998 г. вышла статья известного американского геополитика ирландского происхождения Дж. О’Тоала «Postmodern geopolitics?» [1]. В ней были описаны некоторые особенности геополитической реальности конца XX и начала XXI вв.

Следует помнить, что в конце 1990-х гг. в социальных науках правили бал идеологи и апологеты «конца истории», утверждающие, что историческое развитие как процесс сменяющихся форм, принципов и институтов завершился, и ему на смену пришла «финальная стадия» – поглощение разнообразных форм политической, экономической, социальной и культурной организации различных обществ и цивилизаций единым стандартом либеральной рыночной демократии западного образца.

В противовес этому, О’Тоал писал, что принципиально в геополитической реальности не меняется ничего. Экспансионистские геополитические практики, свойственные эпохе классического реализма, Вестфальской системы, эпохе колониального господства и борьбы метрополий, остаются экспансионистскими геополитическими практиками. Оправдывающий эти практики дискурс остается апологетическим дискурсом. Меняется лишь риторика – после краха биполярной системы и распада социалистического лагеря во главу угла встают «экспансия демократии» и «расширение капиталистических рынков».

В то же время, по-настоящему новый геополитический тренд конца XX и начала XXI вв. – это полноценное становление информационной сферы, основанное на современных достижениях научно-технического прогресса и развития средств коммуникации и связи. Эта система, изначально призванная, возможно, более успешно и эффективно отражать политическую реальность и протекающие в ней процессы, в действительности «достраивает» уже существующие пространственно-географические измерения. С позиции середины 2010-х гг. этот тезис кажется самоочевидным – но тем примечательнее, что о роли сети «Интернет», кибернетических угроз государственного суверенитету, значении телеметрии как инструмента политической визуализации и эфира CNN как «разворачивающегося в прямом эфире политического спектакля»^[55]О’Тоал писал почти 20 лет назад.

Какой же видится геополитическая реальность XXI в. с позиции сегодняшнего дня? Мир становится все более взаимозависимым. Экономические и культурные контакты, а прежде всего – информационное и технологическое взаимодействие плотной сетью опутывает самые разные государства, организации, просто людей, участвующих в сетевой коммуникации. В этих условиях вероятность реального и прямого силового противостояния между странами в духе больших танковых и морских сражений Второй мировой войны снижается – по крайней мере, между ключевыми геополитическими игроками. В конце концов, не теряет своей роли фактор обладания ядерным оружием. Однако это не исключает предельно жестких традиционно-силовых конфликтов на периферии мировой политической системы и выяснения отношений между лидерами политической сцены «малыми силами на территории третьих стран»^[56]. Число таких конфликтов, по всей видимости, будет только возрастать.

По мере того, как вероятность прямого вооруженного столкновения сверхдержав уменьшается, фронт геополитической конкуренции смещается в смежные невоенные области – прежде всего, экономического противостояние. Если для вооруженных конфликтов XVII–XX вв. ключевым фактором победы было формирование широких военных коалиций, то в XXI в. упор будет делаться на экономические союзы. Примечательны запущенные США проекты Транс-Тихоокеанского и Трансатлантического торгового и инвестиционного партнерств (ТТП и ТАТП), в основе которых лежит формирование институционально однородной экономической среды в интересах транснационального бизнеса. Именно институциональная однородность (или неоднородность) будет становиться определяющим критерием для начертания карт реальных геополитических интересов и зон влияния. В свою очередь, институциональные различия в организации экономических процессов будут формировать границы новых геополитических блоков. И здесь возникают большие вопросы, будут ли эти границы жесткими и непроницаемыми, не уступая в этом отношении пресловутому «железному занавесу», или же они будут принципиально анизотропными по своему характеру. То есть будут ли они, не препятствуя «диффузии инноваций», распространяемых ядром мировой политической системы во главе с США на еще не подконтрольные территории, крайне жестко отсекать любые встречные импульсы, направленные от периферии к ядру системы. В настоящее время есть целый ряд предпосылок к развитию именно этого, второго сценария, причем в самых разных отраслях – от выхода «внешних» компаний на европейские и американские рынки до движения информационных векторов^[57].

Еще более примечательно, что транснациональный бизнес, будучи изначально и в значительной степени бизнесом западным – то есть европейским и американским, – все больше теряет конкретную страновую привязку. «Государства» становятся для него не более чем «территориями» и «рынками», ключевая разница между которыми состоит лишь в том, интегрированы они уже в удобную для освоения единую институциональную среду или еще нет. Вероятно, конечным результатом (по крайней мере, по задумке демиургов этого процесса) должно стать растворение государственных границ, институциональная унификация и смещение геополитического и геоэкономического противостояния в плоскость корпоративной конкуренции. Не исключено, что с негативными последствиями этого процесса столкнутся не только страны и регионы, традиционно относимые к периферии мировой политической системы, но и страны ядра, по мере все большего размывания государственного суверенитета и институциональных деформаций, искажающих саму природу государственности.

Другой тенденцией геополитической конкуренции XXI в. уже в настоящее время становится смещение политического противостояния субъектов в информационную, культурную и кибернетическую сферу. Еще классики французского постструктурализма в 1970-1990-е гг. (до наступления компьютерной эры) писали о том, что развитые общества Запада порождают новую онтологию: в ней не реальность порождает новость, а новость порождает реальность. Информация изменяет реальность в соответствии с присущим ей кодом (а не свойствами реальности), а того, что не отражено на страницах и экранах ведущих СМИ и что не представлено в доминирующем дискурсе, «не существует». Процессы глобализации и развитие информационных технологий распространили эту тенденцию на весь земной шар. В этих условиях важнейшим геополитическим игроком становятся «мастера дискурса», использующие площадки масс-медиа для конструирования смыслов в интересах конкретных геополитических акторов. В качестве гипотезы можно предположить наличие тесной связи между мастерами дискурса в СМИ и ведущими транснациональными финансовыми и корпоративными структурами, а также политическими элитами стран и международных организаций, играющих за установление нового миропорядка.

Отдельного внимания заслуживает феномен «цветных революций». Очевидно, что он включает в себя целый ряд самых разных процессов, в том числе тех, между которыми сложно ставить знаки равенства^[58]. Между тем, во всех «цветных революциях» начала XXI в. можно увидеть общие черты. Обычно таким фактором исследователи называют высокую роль социальных сетей как инструмента организации и наличие внешнеполитической поддержки протестующих. Это так, но не менее важным фактором следует назвать и длительный период «латентной инкубации» будущего протестного начала, который лежит не в плоскости политики или экономики, а в плоскости смыслов. Через глобальную культуру и транслируемые ведущими мировыми СМИ образы «красивой и успешной жизни» в сознание молодежи и социально активных групп граждан вводятся образы «желаемого будущего» – такого, однако, для достижения которого у данной страны нет ресурсов и объективных возможностей (т. н. «нереального будущего»^[59]). В условиях слабости элиты, ее неспособности быть гибким и эффективным политическим субъектом, дельта между «завышенными ожиданиями» и «объективной реальностью» оказывается катализатором социального и политического напряжения, как правило, фатального для политических режимов. Нельзя утверждать, что именно «цветные революции» будут наиболее распространенным формами геополитического противостояния в XXI в., но можно ожидать, что «борьба за умы и сердца» будет гораздо более распространенной формой геополитической борьбы, нежели прямое военно-силовое противостояние сверхдержав. Ключевую же роль в этом противостоянии будут играть центры, способные транслировать и трактовать смыслы в интересах одних геополитических игроков и в ущерб другим.

При этом открытым остается вопрос, кто является конечным бенефициаром этих процессов – конкретные политические структуры, корпорации или же сложные «гибридные» образования, включающие разные политико-экономические и информационно-коммуникационные группы внутри глобального истэблишмента. По ряду признаков, внутри лагеря «проводников» новой эпохи, при всем совпадении долгосрочных целей, существуют очень серьезные разночтения и противоречия по поводу тактики и краткосрочных целей. Кроме того, не следует сбрасывать со счетов «акторную конкуренцию» между различными субъектами внутри ядра бенефициаров новой эпохи. Если для политических субъектов за пределами ядра ключевой вопрос состоит в том, как обеспечить свой суверенитет (самыми различными средствами) либо как на наиболее выгодных условиях войти в новую систему, то для игроков «внутри» будет характерна максимально жесткая конкуренция по поводу того, кто именно будет осуществлять технический менеджмент по продвижению нового мирового порядка и переформатированию политического, экономического, информационного и культурно-смыслового пространства в планетарном масштабе^[60].

Запущенные процессы нивелирования государственного начала и размывания государственного суверенитета в интересах новых политических акторов, безусловно, порождают встречное сопротивление. Неслучаен энтузиазм членов БРИКС по поводу самой возможности формирования клуба стран – сильных региональных лидеров, альтернативного по отношению к евроатлантическому ядру глобализации, а также любых других проектов «альтернативной интеграции». При этом, как было уже отмечено выше, у традиционных акторов и геополитических субъектов есть, по большому счету, две основные стратегии реагирования – жесткое оппонирование текущему вектору на построение «нового мира» либо встраивание в предлагаемую систему ради получения тех эксклюзивных бонусов и привилегий, которые дает членство в «глобальном клубе». Обе эти стратегии имеют собственные минусы и риски. В первом случае страны будут сталкиваться с внешней изоляцией, включая принудительное отлучение от перспективных технологий и дефицитных ресурсов, источником которых во многом остается ядро мировой политической системы (с чем ярко столкнулась Россия после кризиса на Украине). Во втором случае, даже вхождение в элитный клуб будет означать очевидное неравноправие по отношению к «старшим партнерам» и подчиненное положение «новых членов» (подходящие примеры можно наблюдать в Латинской Америке, Восточной Европе, Юго-Восточной Азии).

Если же говорить о стратегиях успеха в новой геополитической (и онтологической) реальности, то на первый план будет все больше выходить политическая субъектность. Именно способность политической элиты быть гибким, адаптивным, про-активным лидером, транслятором и проводником смыслов, эффективным исполнителем социального и информационного айкидо будет единственным фактором, обеспечивающим конкурентное преимущество, развитие, а зачастую и просто выживание корпораций, государств и любых других игроков на геополитической арене. Важным компонентном будет открытость и обновляемость элиты – не как самоцель, но как механизм повышения качества и эффективности тех систем, управление которыми осуществляет элита. Наличие традиционных ресурсов, включая экономический и военно-силовой, разумеется, не будет терять значения, однако для успеха в геополитическом противостоянии будут необходимы очень высокие стандарты качества управляющей надстройки, способной эффективно распорядиться этими ресурсами. Совершенно очевидно, что эти вызовы потребуют совершенно иных подходов к подготовке элиты, и в целом – к качеству образования и обучения социальных групп, пополняющих управленческий слой.

Источники и литература

1. Tuathail G.Ó Postmodern Geopolitics? The Modern Geopolitical

Imagination and Beyond I I Rethinking Geopolitics. Routledge, 1998. P. 16–38.