Элла Алекс

– А где у вас тут ближайший пляж? Судя по карте, пляжи есть на севере и на юге от города, до каждого километра два-три?

– До пляжа всего двести метров, – снисходительно улыбнулась Клаудия. – Надо только выйти за крепостную стену, пройти метров пятьдесят до берега, и там будет пляж.

Клаудия скрылась в ванной, и вскоре оттуда донесся шум мощного водопада. Теперь, когда никто не отвлекал, я быстро разобрал рюкзак, разложил вещи по тем местам, где они не будут мешать ни мне, ни хозяйке, надел плавки под шорты, взял полотенце и бутылку воды. Через десять минут я уже спускался с набережной на песчаный пляжик рядом с портом. Здесь не было ставшего уже привычным в Греции душа на берегу – только пара кабинок для переодевания, едва ли пользовавшихся большим спросом, – и песок перед синей соленой водой, которая кому-то могла бы показаться не самой чистой, – ну как же, здесь ведь порт! Но пять десятков человек на песке дружно проголосовали за то, чтобы считать место вполне пригодным. «Купаться запрещено», – предупреждали красным таблички на пляже. Полуголые люди в воде, ясное дело, плевать на них хотели. Они весело плескались в спокойной синей бухте. Буквально в трехстах метрах у пирса ожидали отплытия два огромных парома, левее темнел на приколе военный сторожевой корабль.

На берегу чуть в стороне девушка лежа читает книгу. Стайка малолетних хулиганов носится взад-вперед у волейбольной площадки, не обращая внимания на редкие окрики отцов, которые лениво переговариваются и почесывают волосатые животы. Две матроны громко обсуждают что-то, стоя по пояс в воде, и оглашают пляж жизнерадостным хохотом. Даже чайки к ним не приближались.

Я погрузился по самый нос в соленую плотную воду, окруженный кораблями, пирсами, каменными набережными – всем тем, чего так не хватает в обычной жизни за Уралом. «Как же многого мне не хватает. Если начать перечислять – целый список получится! Что-то надо с этим делать. Как-то надо избавляться от всех этих нехваток». Но намеренно искать приключений, пожалуй, будет слишком.

Впервые за целую неделю я возвращался домой с запекшейся солью на теле. Ее зудящее покалывание как будто подначивало шевелиться пошустрее, и в то же время оправдывало медлительность движений. Соль как будто предупреждала: «Аккуратнее, если не хочешь получить по коже наждаком!».

Дома без особого удовольствия я смыл с себя соленые разводы, вытерся насухо, запустил компьютер, чтобы проверить, как дела на бирже. Надел самую немятую футболку, и когда снова выбрался на улицу, солнце уже давно исчезло за крышами старого города. Хотелось есть. Самое время попробовать что-то новое в греческих ресторанах. В меню ближайшего из них я наткнулся на аппетитную картинку, изображавшую рулетики, завернутые в виноградные листья. «Долмадес» – гласило меню. Помня, каким вкусным был обед в ресторане горной деревни, я приготовился к новому сочному вкусно-соленому празднику во рту. Но меня ждало разочарование. Маленькие, едва ли толще пальца рулетики оказались миниатюрной копией фаршированных перцев с мясом и рисом, но только без самого перца. Скудная еда казалась пресной. Из вежливости ее можно было бы назвать разве что «освежающей». Когда хозяин спросил мое мнение, я извернулся и похвалил их шефа, но не стряпню. Он остался доволен отзывом, я избежал прямой лжи. Больше меня здесь не будет, но к чему портить настроение незнакомым людям?

4. Клаудия.

Вышагивать по улицам вечернего города в день приезда не хотелось. Впереди целая неделя, и я еще успею поскучать в старых кварталах. Сегодня же предстояло сделать важный стратегический ход. Я зашел в маленький магазин, и спросил у продавца какого-нибудь местного приличного вина. На выбор оказалось лишь три бутылки, одну из которых тот протянул со словами: «Твоей девушке понравится». Уже стояла плотная южная ночь. Хмыкнув, я расплатился и отправился устанавливать дружеские отношения с хозяйкой дома.

Клаудия полулежала на диване с бутылкой пива в руке и смотрела телевизор. Он разговаривал с ней на немецком и показывал новости с бегущей строкой. Гостиную приглушенно освещал торшер.

– Привет, Клаудия! Разделите со мной эту бутылку, если не сильно заняты?

– Конечно, почему нет?

– Чудесно! Где тут можно добыть бокалы?

– Попробуйте посмотреть на кухне в шкафу.

Открыв одно за другим несколько отделений старого серванта, я нашел пару стеклянных бокалов с ножками разных цветов и штопор. Смахнул пыль с посуды, негромко вытащил пробку, и с открытой бутылкой в одной руке и небрежно скрещенными бокалами в другой вернулся в гостиную.

– Какую пилюлю выбираете, красную или синюю?

– Конечно красную, – белозубо улыбнулась Клаудия. Я в очередной раз позавидовал отсутствию досадного провала в истории европейской стоматологии и уселся рядом на угол дивана.

– Хотите что-нибудь съесть? – вежливо осведомилась хозяйка.

– Нет, спасибо. Я только что заходил в соседний ресторан в попытке узнать, что такое долмадес.

– Как все прошло?

– Не слишком познавательно. Я быстро все съел.

– Хаха. Значит все-таки голодный.

– Нет-нет, все в порядке. – Я разлил вино по бокалам, протянул ей тот, что с красной ножкой, и поднял свой: – Во-первых, хочу сказать спасибо за вашу вражду.

– Наверное, вы хотели сказать «гостеприимство».

– О. Мой чертов английский, конечно я имел в виду гостеприимство! – Слова «hostility» и «hospitality» так созвучны, что я их перепутал. – Мне надо больше практиковаться: целый год почти не с кем было поговорить по-английски.

– Ничего, хорошая шутка получилась! – рассмеялась Клаудия. – Вообще-то ваш английский вполне неплох.

– Спасибо, но можно я вам не поверю? – улыбнулся я.

– Уж точно лучше, чем у многих немцев и греков.

– Мне трудно о них судить.

– Так расскажите, Алексей, кто вы? Чем занимаетесь? – начала она вежливое знакомство.

Я коротко рассказал о работе и о городе, в котором год назад упал метеорит, о том как множество людей остались без стекол в окнах и как я рассказывал в об этом в новостях. Добавил, что неженат, чаще всего путешествую один, и рассказал, чем именно больше всего интересуюсь в поездках. Клаудия часто прерывала меня короткими вопросами, которые были всегда точны, емки, уместны, и выводили рассказ на новую тропинку, но в то же время не выплескивались из заданных мной берегов. Ни разу она не спросила о том, чего я не коснулся до сих пор в своих описаниях. Чувствовалось, что ей действительно интересно слушать, и слушать она умеет: делает это с живым участием, и в то же время с тактом; посматривает на собеседника, но не упирает глаза в глаза. При этом я готов был биться об заклад, что те вопросы, которые задавала эта женщина, действительно ее интересовали. Все остальное она просто оставляла в стороне. Изредка Клаудия поворачивала голову к телевизору и по нескольку секунд смотрела в экран.

– В Италии сильное землетрясение, – пояснила она, – Там разрушен целый город, говорят, что многие погибли. Ужасно, просто ужасно.

– Действительно. У вас есть там знакомые?

– Кажется нет, но моя дочь собирается жить в Милане.

– Землетрясение было где-то рядом?

– Нет, в центре сапога, к востоку от Рима.

– Ну, это довольно далеко, вашей дочери вряд ли будет угрожать что-то подобное.

– Да, но как подумаешь…

– Поэтому я стараюсь меньше думать о новостях, хоть и занимаюсь ими на радио. Чаще всего они говорят о том, что нас совсем не касается, но преподносят это так, будто каждый день в нашей жизни – новая трагедия, и не одна.

– Это точно. Неужели нельзя в новостях говорить о хороших вещах?

– Можно. Но разве их будут тогда слушать? Новости – это всегда что-то из ряда вон. Хорошо, если рекорд или научное открытие. Но чаще всего это кровь, грабеж и катастрофы.

– Так вы не любите свою работу?

– Не очень. Но, к сожалению, она интересна и держит в тонусе. И к счастью, – сделал я акцент, – это не единственная моя профессия. Так что есть на чем успокаивать нервы и перезаряжать батареи… А чем занимаетесь вы, Клаудия? Как я понимаю, сдавать свой дом в аренду – не единственная ваша работа?

– Вообще-то три дома: два соседних здания тоже мои. И кроме этого, я менеджер: сдаю в аренду чужие дома, виллы и апартаменты. Всего у меня в управлении двадцать восемь таких мест.

– Ничего себе!

– Как раз сейчас готовлюсь принять большую группу из Австралии – она приедет в начале сентября. Там будет двадцать четыре человека. И подготовить для них всю эту фигню … ну вы знаете: полотенца, простыни, мусорные пакеты, помыть полы… моя уборщица не успевает иногда даже мой дом подмести! Уфф, куча работы, – выдохнула Клаудия и отпила вина. Потом она отставила бокал, сославшись на проблемы с желудком:

– Давайте дальше я буду свое пиво, ладно?

– Как пожелаете.

Мелодично пикнул ее телефон, и хозяйка дома отвлеклась, чтобы лениво посмотреть пришедшее сообщение. Я продолжил болтать:

– Это же, наверное, интересно – видеть столько людей из стольких стран, все время узнавать от них что-то новое. Нет нужды постоянно общаться только со своим кругом знакомых…

– Ну, клиенты бывают разные. Приезжают и не самые приятные гости. Да вы знаете: попадаются какие-нибудь умники-засранцы, и все с ними идет со скрипом. Кроме того, в этом деле ведь не только общаешься с людьми. Много работы с самими домами. Иногда это просто изматывает. Надо готовить кучу рекламных материалов, выкладывать их в интернет, готовить проспекты… Но вы правы, со многими гостями интересно. Вот, кстати, один из постоянных клиентов только что прислал сообщение, хочет зайти сегодня. Он жил в соседнем доме пару недель назад, сейчас переехал в другой дом, но оставил тут кое-что из одежды, вот собирается забрать. Так он как раз – приятный парень, с ним интересно было общаться. Знаете, – картинно понизив голос, сказала Клаудия, как будто хотела поделиться сплетней – он жил тут неделю. И каждый вечер к нему приходила новая девушка. Каждый вечер новая, – нараспев повторила она и шутливо закатила глаза. Я покивал с нейтральной улыбкой.

– О, как я устала от работы. Наверное, тоже стоит отвлечься и провести хотя бы день на пляже, – просто лежать, загорать, плавать, болтать со знакомыми. Это было бы здорово. Надо будет выкроить для этого какую-нибудь субботу.

– Почему бы нет? У вас есть для этого все возможности.

– В смысле?

– До любого хорошего пляжа тут максимум двадцать минут.

– Но работы так много! Целый день проводишь в делах, из-за них никуда ехать неохота.

– Как человек, которому до ближайшего моря надо лететь три тысячи километров, я бы посадил вас за такие мысли в тюрьму.

– Что, звучит настолько странно?

– Знаете, когда я жил в Таиланде, по вечерам мы играли в шахматы с сыном хозяйки дома, у которой я снимал квартиру. Однажды я спросил его: «Слушай, я никогда не вижу тебя на пляже. Ты туда ходишь вообще?» – «Не особо. А зачем?», говорит. – «Как, неужели ты не любишь купаться в море?» – «Нет, мы тут не очень любим пляжи, что нам там делать?». – Мне хотелось запустить в него арбузной коркой. Я думал: «Ты живешь на одном из лучших курортов мира, люди из других стран мечтают попасть сюда и платят за это немаленькие деньги, – а ты, имея все это рядом с домом, не пользуешься своим счастьем?»

– Ну да, когда море рядом, оно становится как часть дома, предмет обстановки. А много ли внимания мы обращаем на стены, в которых живем годами?

– Иногда не лишне вспоминать об их ценности.

– Тогда за тех, кто иногда нам о ней напоминает! – подняла бутылку Клаудия и сделала большой глоток. – Хорошо, через пару дней я точно поеду на пляж и проведу там весь день. Договорюсь с друзьями, чтобы и они присоединились. В местечке Стегна хороший пляж, и там как раз живут мои знакомые, одна британская пара. Если хотите, можем поехать туда вместе, – я вас познакомлю. Заодно попрактикуетесь в английском с настоящими британцами. Как вам идея, Алекс?

– Это было бы здорово. Спасибо, Клаудия, с удовольствием составлю вам компанию.

– Тогда договорились. За отдых! – она удовлетворенно проглотила еще пива. Помолчав, Клаудия заговорила снова:

– Вообще-то я от всего этого устала. Я имею в виду, от Родоса, от Греции. – Этой блондинке в годах удавалось менять тему разговора совершенно непринужденно. – Хочу убраться отсюда подальше. Подумываю о Португалии. Вы бывали в Португалии?

– Да, был разок…

– Вам понравилось?

Я развернуто описал, что именно думаю про Португалию и Лиссабон в частности.

– Да? А мне понравилось, – тряхнула Клаудия головой. – Я была там дважды, но не в Лиссабоне. Может, вам просто не повезло с погодой, или вообще…

– А чем Греция не нравится?

– Ну, я живу здесь уже двадцать пять лет. Со стороны кажется, что все хорошо: море, солнце, все такое. Но это в глазах туристов. Здесь тяжело. Я имею в виду, психологически, иностранке, здесь, в старом городе. Плюс этот дурацкий кризис, который непонятно когда кончится. – Говоря это, Клаудия смотрела в потолок. Потом повернулась к моему углу: – Поймите правильно: здесь есть хорошие, замечательные люди, у меня есть друзья. Но самое грустное, что большинство греков именно здесь, в Олд-тауне, не хотят развиваться. – Клаудия отхлебнула из бутылки, и прибавила оборотов. Ее будто прорвало:

– Многие из тех, что живут здесь, плохо образованы, они неактивны, им достаточно того, что они унаследовали, – но посмотрите вокруг: ведь живут как в руинах! Те, кто поактивнее, еще молодыми выбираются отсюда, потому что здесь нет развития. Тут, в старом городе, просто нельзя ничего менять: можно только сувенирами торговать. А те, кто остается, ревнивы к чужим успехам, но сами как-то улучшать свое положение не готовы. Чувствовать ревность соседей неприятно, тем более иностранке.

– Так какой план? Продать свои дома и уехать?

– Я уже выставила их на продажу.

– А что думает Роксана? Ведь вашу дочь зовут Роксана?

– Да, как вы узнали?

– Это имя на половине картин в доме.

– Я сразу поняла, что вы умный, Алекс, – неожиданно произнесла Клаудия бронебойный комплимент, как будто гвоздь забила. Но ее улыбка сгладила тяжеловесное впечатление, и я решил проглотить эту лесть, или сарказм, или что бы там ни было. – Роксана не будет жить здесь, она переезжает в Милан. Мы говорили с ней об этом. Я спросила: «Я хочу продать дом, ты не против?» – «Против, против! У нас такой классный дом! Я хочу приезжать сюда летом, привозить друзей!» – «Да, но я хочу переехать. А хочешь ли ты вместо Милана или Рима когда-нибудь вернуться и постоянно жить здесь?» – «Нет», ответила Рокси. Вот и весь разговор, о чем еще говорить?

– Понятно. – Я добавил вина в свой бокал, вопросительно посмотрел на Клаудию, но она так же молча помотала головой и приподняла пивную бутылку, подтверждая свой выбор. Кажется, мы начинали ладить и даже понимать друг друга без слов. На телевизор хозяйка уже не отвлекалась.

Я собрался было продолжить копаться в ее мнениях о странах и европейском кризисе. Но тут вдруг раздался звук дверного звонка – мелодичный, наподобие церковного колокола, который извещает о начале мессы. Я сжал открывшийся было для следующей фразы рот, а Клаудия проворно обернулась в сторону двери и громко крикнула: «Входите, открыто!», и, полуобернувшись ко мне, быстро проговорила:

– Думаю, это Эли. Тот парень, о котором я говорила.

Ворота во дворе громыхнули, впуская нового гостя. По дорожке размеренно прошлепали пляжные тапочки, и через несколько секунд в проеме двери за москитной сеткой нарисовалась высокая фигура в коротких шортах и белой футболке. Фигура отодвинула москитную сетку рукой, и в дом, чуть пригнувшись на входе, вошел здоровенный загорелый парень с немного растрепанными темно-русыми волосами и легкой улыбкой на по-модному небритой правильной европейской физиономии – разве что с широковатым носом.

– Элиии! Привееет!

5. Эли и его рубашки.

Вошедший сделал несколько шагов от порога, слегка кивнул нам, оценивая обстановку. Мне было удобно на диване с бокалом в руке, и я вежливо улыбнулся. После секундного разглядывания Эли склонился к Клаудии, мягко возложил руки на ее плечи и поцеловал в подставленную щеку.

–Клаудия, бэлла, как дела? – загорелый атлет заполнил комнату разливистым, требующим всеобщего внимания баритоном. Пока длилось это представление, я прикидывал, сколько времени он проводит в спортзале. Вряд ли сейчас много, а раньше явно тренировался. Но несмотря на свои внушительные габариты, на охранника или обычного спортсмена Эли не был похож. Мешала легкая вальяжность движений, подходящая скорее завсегдатаю ночных клубов, и слишком естественная улыбка разбивателя сердец, – та, что соблазняет незаметно.

– Алекс, знакомьтесь! Это Эли, мой клиент и хороший друг. Он из Ливана, – соблюла формальности Клаудия. – Эли, это Алекс, Алексей. Он из России. Только сегодня приехал и поселился в комнате моей дочери Роксаны наверху.

Мы открыто глянули друг на друга, обменялись кивками. Я предложил гостю присоединиться и спросил, не желает ли он вина из моей бутылки. Парень отрицательно помахал руками и уверил, что у него все в порядке, а после обратился к Клаудии с весело гудящими вопросами: «Как твой день? Как бизнес? Что слышно от дочери?». У него был заметный ближневосточный акцент: подобно славянам, он не заглатывал гласные в себя и не гундосил как какой-нибудь натуральный кокни, произносил все звуки близко к зубам, так что слова были очень разборчивыми; английские «р» ливанец не огрублял, они звучали вполне по-британски, но «с» и «з» получались звонкими и самыми отчетливыми, даже нарочитыми звуками его речи. Я поудобнее устроился в своем углу и приготовился слушать треп двух старых знакомых.

Клаудия вкратце пересказала планы Роксаны переехать в Милан, и поинтересовалась, как дела у Эли. Его дела были, разумеется, в порядке. Даже очень хорошо. Он был доволен своим загаром, своим новым жильем и девушками в ночных клубах здесь на Родосе, о чем высказался подробнее всего. Это длилось минут десять. Потом спросил, как бы ему получить обратно свою одежду, оставленную перед переездом.

– Я сложила вещи в кухне рядом со стиральной машиной. Они ждут тебя, Эли-Пирелли.

Загорелый ливанец удалился в указанном направлении.

– Очень классный парень! Такой легкий и приятный в общении! – делилась со мной Клаудия, как будто в магазине расхваливала дорогую удобную пижаму. Я пижамы не ношу, но отметил убедительность ее рекомендаций. Парень вернулся со стопкой футболок, шорт и рубашек:

– Будет очень нагло, если я попрошусь их погладить тут? Где здесь утюг?

Клаудия тут же дала нужные инструкции, и после небольшого грохота из глубины кухни Эли притащил гладильную доску и хороший утюг. Доску он расставил рядом с диваном, где продолжала возлежать Клаудия, и принялся раскладывать свои вещи на соседнем столике поверх огромных стопок старых журналов.

– Как там в России, Алекс? – обратился ко мне ливанец, готовя гладильную доску.

– Довольно неплохо, но здесь мне нравится больше.

– Как поживает Путин? – хохотнул Эли.

– Наверняка гораздо лучше. А ты из Ливана, сказала Клаудия? Извини, ни одного ливанского лидера не знаю.

– Нэээ, о них и говорить незачем. Не люблю политиков. – Он проверил, нагрелся ли утюг. Я попробовал упростить болтовню:

– Ты давно на Родосе?

– Уже дней двадцать. Сейчас поживу еще пару дней, и собираюсь переехать на Миконос.

– Миконос?

– Да, другой греческий остров. Меня там ждут друзья.

– Так ты на отдыхе здесь? Ничего связанного с бизнесом?

– Почти ничего. Это мои каникулы: я преподаю в университете, ну и еще у меня маленькая доля в ресторане в Бейруте. Летом перерыв в учебе, так что обычно я провожу время в таких местах, как это. Правда, тут есть и деловой интерес: мы с друзьями хотим открыть на Родосе ресторан, и я ищу место, которое можно арендовать. Но в основном отдыхаю. Получаю удовольствие от жизни, – ритмично, будто рекламный слоган чуть ли не пропел Эли. – А ты? Один здесь? Ездишь сам по себе?

– Ага.

– Только что с самолета?

– Нет, я на острове уже неделю. Сначала жил в Фалираки, теперь вот перебрался сюда.

– А, Фалираки, – скептически покивал он и снял с доски первую поглаженную футболку. – Вообще-то в таких местах на отдыхе я иногда даже не глажу одежду. В таком климате все быстро разглаживается само. Но все равно лучше выглядеть хорошо. Особенно на это обращают внимание русские, да, Алекс? Тут встречаются такие классные русские девушки! И они всегда выглядят реааально классно, так следят за своим видом! Что тут скажешь? Браво… – продолжал балагурить мистер большой парень.

– Эли у нас специалист по девушкам, – правда, Эли? – посмеялась Клаудия. – Я рассказала Алексу, как ты водил гостей в мой дом целую неделю.

– А что? Я люблю хорошую компанию, мне нравится общаться с приятными людьми…

– … все время новыми, – ехидно вставила Клаудия.

– Ха! Я открытый и беззаботный человек! Разве кому-то от этого плохо?

Я отсалютовал ему бокалом и продолжил слушать его треп. Накачанный говорун время от времени позволял нам с Клаудией вставлять реплики, так что комната не превращалась совсем уж в театр одного актера. Он закончил наглаживать футболки и задумчиво развернул над доской следующий предмет одежды – рубашку с длинными рукавами. Повертел ее так и эдак, и проговорил:

– А вот что делать с этой штукой, я как-то не представляю. Клаудия, может тут есть какая-нибудь леди, которая возьмет недорого за то, чтобы погладить пару рубашек? Не знаю, как это правильно делается, боюсь испортить…

Пока Клаудия бормотала что-то насчет того, что не доверила бы свою одежду никому в Олд-тауне, я решил, что хватит позволять гостю занимать центр вселенной. Отставив бокал, я поднялся с дивана со словами:

– Дай-ка я тебе помогу. – Обогнул столик и забрал у него утюг. – Смотри, как это делается!

Смена мизансцены вызвала маленький веселый ажиотаж. Клаудия удивленно смотрела с дивана на происходящее. Эли, который оказался на целую голову выше меня и раза в полтора шире в плечах, пригнулся, недоуменно проверяя, не шутка ли это.

– Что? Я не понял, ты хочешь погладить мне рубашку?

– А ты против? Одна из моих работ требует носить хорошие костюмы, так что рубашки я давно умею гладить себе сам. Почему бы и нет?

– Это что, одна из ваших странных русских традиций – гладить другим рубашки? – недоверчиво усмехнулся Эли, но в его тоне мне почудилась и нотка нахальной покровительственности. Самолюбие потребовало дать ответ. Не знаю, что во мне взыграло, но я решил не мелочиться и перешибить шпильку хорошим артиллерийским залпом. С теплейшей улыбкой я выдал пролог:

– Не традиция, вовсе нет. Большинство русских посчитали бы это хулиганством. Но лет двадцать назад русские бандиты хорошо умели обращаться с утюгом. Правда, в другом смысле.

– В каком? – Клаудия не упускала ни одного слова.

Я коротко объяснил, драматичным тоном пересказав сцену из криминального сериала про девяностые. Одновременно я методично раскладывал на доске рукав белой летней рубашки из очень тонкого дорогого хлопка. Хозяйка и гость хихикнули с примесью замешательства. Вместе с веселым интересом в их глазах было заметно опасливое любопытство: не имела ли отношения пересказанная сцена к моей жизни? Главная роль полностью перешла ко мне, утюг и белая рубашка стали моим реквизитом. Удовлетворенно кивнув, я начал мастер-класс:

– Готов? Смотри и учись, мой друг! Итак, сначала всегда гладят… как это по-английски… рукава? Да, рукава. Начинают с манжет… Потом следи, чтобы не оставалось заломов на нижнем слое.

– Ага, – с интересом пробормотал Эли.

– Потом основную часть. Лучше гладить с изнанки, чтобы было меньше шансов оставить пятна, а то мало ли что…

– Дивно, – продолжал проглатывать урок владелец рубашки.

– В самом конце на краю доски гладишь плечи. И наконец, воротник – сначала с изнанки, потом сверху. Но эта рубашка тонкая, можно не проглаживать дважды… Вот и все. Усвоил?

– Круто! – воодушевленно воскликнул атлет. Клаудия с широкой белозубой улыбкой картинно поаплодировала мне со своего места. Ливанец встряхнул головой: – Как ты умудрился сделать все так быстро? Так вот за что они в прачечных берут деньги? Наверное, я должен заплатить тебе? – Эли со смехом достал из кармана маленькое портмоне и, выудив оттуда пятерку, помахал ей в воздухе.

– Хочешь, чтобы я погладил еще и твою наличку? Я слышал только, как деньги отмывают, но не отглаживают.

Это вызвало дружный хохот Эли и Клаудии, я от души смеялся вместе с ними. Мы смеялись так долго, что начало сводить щеки, с какой-то непривычной беззаботностью, которой я не испытывал уже давно. Черная кошка просунула морду в щель москитной сетки и во все глаза – не тревога ли? – наблюдал за комедией.

– На, теперь твоя очередь, – всучил я в руку Эли горячий утюг и, указав на вторую, черную рубашку, сделал пару шагов к своему бокалу.

– Так, сначала рукава, как учит маэстро Алекс. – Эли провел по черному рукаву утюгом.

– Нет-нет-нет, не так! Черт, ты прогладил стрелку! – Я снова отставил бокал и опять забрал утюг у спортсмена. Клаудия хохотала без остановки:

– Вы двое такие смешные! Классная парочка!

Мы с Эли переглянулись:

– Мы – парочка? Ты мог бы быть геем?

– А ты бы этого хотел? – мы начали откровенно придуриваться.

– Что-то не представляю.

– У меня есть друзья-геи, с ними всегда весело, но я – нет. Не в этой жизни, мой русский друг. – Эли хлопнул меня по плечу.

– Следи за руками!

Клаудия залилась еще пуще. Я снова показал, как правильно гладить рукава, не оставляя стрелок:

– Как будто ведешь машину, всегда прямо по дороге, на обочины не съезжать. Потом надо повернуть рукав вокруг оси и повторить движение.

– Слушайте, никогда бы не подумала, что получу столько удовольствия, если увижу, как в моем доме один мужчина будет гладить одежду другому. Особенно не ожидала от вас, Алекс.

– Ну, мы все полны сюрпризов.

– Ты художник утюга! Человек-утюг! – в деланном восхищении заявил Эли. По-английски это звучало как каламбур, калька с названия комиксов: Человек-утюг, Iron Man, Железный Человек. Это окончательно привело в восторг Клаудию:

– В моем доме Колосс Родосский и Железный Человек! Ааа-ха-ха-ха-ха!

Мы с Эли тоже расхохотались.

– Вы двое должны стать друзьями! – сквозь смех заявила Клаудия. Эли состроил гримасу итальянского гангстера:

– Я не против новых друзей, тем более таких мастеров утюга. Алекс, какие у тебя планы на завтра?

– Особо никаких. Туристический набор: поплавать в море, посмотреть старые камни, съесть что-нибудь приличное.

– Звучит очень интересно, – покивал Эли. Скрытая за его вежливостью ирония была очевиднее яичницы. Конечно, мы тут цивилизованные люди, знакомы меньше дня, и нормы приличия предписывают согласно кивать. Тем контрастнее прозвучало следующее предложение ливанца:

– Я собираюсь завтра на нудистский пляж. Если ты не занят, можем пойти вместе. Ты бывал на нудистских пляжах?

– Нет…

Предложение меня огорошило. Нудистский пляж был одним из последних мест, на которых я думал оказаться в сознательной жизни. Идея побыть голым вовсе не претит мне: с точки зрения природы человек – единственное создание, которое в ребяческом снобизме заигралось настолько, что вечно что-то напяливает, разукрашивает себя всеми способами, и при этом считает, будто не делать этого – несомненный признак как минимум дикости и непристойности, а то и – о ужас! – бунтарского радикализма. Какими бы ни были мои комплексы, они не запрещают заниматься сексом без одеяла или подставлять тело солнцу без остатка, – но когда это никого не шокирует. А вот намеренно раздеваться на людях никогда не входило в список моих желаний. Стриптиз и нудизм, как мне казалось, объединяются под знаменами провокации, интриги или эпатажа, – а лично мне для удовлетворения таких потребностей вполне хватает сцены.

– Это интересное место! Можно избавиться от белой полосы посреди тела. У меня там есть друзья, мы проведем хороший день на пляже. Если ты вдруг стесняешься, то вовсе не обязательно быть голым: можно оставаться в плавках, это нормально. – Эли так разводил руками, будто развеивал скептицизм аллергика насчет сомнительного блюда.

Я убедил его, что мое отношение к нудизму не имеет ничего общего со стеснением, и ничто не восстает во мне против идеи позагорать голым, но что большую роль играют сомнения: хочу ли я оказаться среди сисек и писек, а тем более посвящать этому целый день. То были колебания новичка. Точно такие же я испытывал в день моего первого вылета в кабине «Як-52», где вместо мягкого кресла под задом – парашют, а под ним – три тысячи метров пустоты; или в финале жутко алкогольной студенческой вечеринки в темном закутке наедине с горячо готовой ко всему новой знакомой. Вопрос всегда один и тот же: «А надо ли?» Ответ никогда не был одинаковым.

– Во сколько ты хочешь идти? – спросил я у Эли.

– А ты во сколько встаешь? В восемь? В десять? В двенадцать? – Надежда, что спортсмен зовет с собой только из вежливости или рассчитывает на отказ от слишком радикального предложения, таяла на глазах. – Я зайду, когда тебе удобно. У меня весь день свободен.

– Ну хорошо, – сдался я. – Часов в десять буду готов.

– Окей! Значит, я приду сюда часов в десять. Да, Алекс, ты в курсе про средиземноморское время?

– А что с ним?

– Оно, эээ, немного отличается от того, что показывают часы… Предупреждаю, чтоб ты не обижался, – без намека на сожаление пояснил ливанец.

– А, ты об этом, – усмехнулся я. – Да, я уже знаком с расписанием местных автобусов.

Эли ушел со стопкой свежевыглаженной одежды около полуночи. Он так и не прикоснулся к предложенному вину, продолжала отказываться от него и Клаудия. Бутылку ждала бесславная отставка в холодильник. Но пока она продолжала стойко торчать посреди журнального столика.

– Ну, Алекс, что ты думаешь о предложении Эли про пляж? – После веселья и смеха, последствия которого все еще чувствовались в моих легких и мышцах лица, я решил считать, что отныне Клаудия обращается ко мне на «ты». И мысленно стал обращаться к ней так же. Ведь в английском разницы не слышно.

– Эмм… предложение неожиданное. У меня действительно нет особых планов на завтра. Да и ты ведь слышала: я уже согласился…

– Ааа, похоже, у меня в доме человек слова! – вставила хозяйка. Я улыбнулся и закончил фразу:

– …но если честно, не знаю что сказать, и тем более чего ожидать.

– Именно поскольку нет особых планов, я и думаю, что тебе стоит согласиться. Эли славный парень, веселый компаньон, ничего плохого не случится, и я уверена, вы проведете отличный день на пляже. Даже на нудистском.

– Сам туда я вряд ли пошел бы. Но с такой компанией, да при такой внешней поддержке было бы ошибкой не пойти. – Я шутливо подмигнул Клаудии. Она отхлебнула пива и подтвердила: