До сих пор остается загадкой, читают ли Грядущее служители Света по душам или видят дороги Бога напрямую. Так или иначе, мой Путь обещал быть тернистым и полным страданий. Так нам гость и сообщил с порога, едва оказавшись со мной лицом к лицу. Речь его была длинной, как это у них принято, витиеватой и насыщенной метафорами, но всё сводилось к простому выбору – или церковь, или ужасный конец. Я попросил время на размышления. Услышав мой ответ, матушка вздрогнула, а отец отвернулся и покачал головой в недоверии. Богослов лишь кивнул и исчез.

Но он не был последним, о нет. Следом пришло еще трое. Каждое воскресенье мы выстраивались в ряд, слушали обещания и угрозы, которые становились всё страшнее, и прощались. Я был непреклонен. И чем упорнее я отказывался пойти по стопам отца, тем больше он от меня отдалялся. Матушка же и вовсе перестала меня замечать.

Доводилось ли тебе, друг мой, задумываться о жизненных перипетиях призраков? Что они делают, когда никто не замечает их и не говорит с ними? Каково им приходится? Я, кажется, знаю ответ.

***

Прошли месяцы, пока я смирился наконец с новым статусом в семье. Было страшно и тяжело осознавать, что родители, потерявшие одного сына, так легко отказались от второго. Нет, меня не изгоняли из дома и не морили голодом, для меня по-прежнему готовили еду и даже стирали вещи, если я вовремя клал их в ящик. Но они меня не видели. Совсем. Со мной не разговаривали и не ловили меня взглядом. Нужно ли говорить, насколько потерянным может чувствовать себя юноша в нежном возрасте четырнадцати лет, когда приравневается собственной матерью к тому же торшеру, стоящему за креслом в гостиной?

Решение, принятое мной в то время, было настолько же безумным, насколько логичным. Однажды почти на восходе второй луны я собрал небольшую сумку с самыми необходимыми вещами и провизией на несколько дней, открыл ставни и по веревке спустился на улицу. Света первого ночного светила едва хватало, чтобы различать дорогу. Окна соседних домов, разумеется, уже были наглухо закрыты и из них не пробивалось ни лучика света. Страх охватил меня. Некоторое время я не мог сделать ни шагу, с замиранием сердца вглядываясь в плотные сумерки, окутавшие город. Откуда-то с запада наползала мертвенно-зеленая дымка, похожая на туман. Она стелилась по мостовой, отвоевывая улицу за улицей со скоростью бегущей бешеной собаки. И зрелище это было до того пугающим, что вывело меня из оцепенения и заставило тут же пожалеть о своем опрометчивом шаге. Я побежал на восток, надеясь найти укрытие, в котором щупальца зловещего тумана не смогут меня достать. Но как бы быстро я не переставлял ноги, скорость моя была недостаточной и в очередной раз обернувшись, я был поглощен зеленым свечением и потерял сознание.

Пробуждение не принесло ни облегчения, ни радости. Туман рассеялся, но на небе уже красовалась вторая луна, зеленая. И в свете ее весь город казался чужим, необитаемым и проклятым. Ночь – время Дьявола, и нет человеку в ней места.

Я оглядел незнакомую площадь и почувствовал новый укол страха. Ни камни мостовой, ни дома, ее окружавшие, не принадлежали Нью Хармони. Не было ни ставен, без которых не обойдется ни одно человеческое жилье, ни лунного камня, окаймлявшего двери для защиты от темных сил. Стекла в окнах местами разбиты, местами и вовсе отсутствуют, и нет никого за ними, только смутные тени иногда мелькают в проемах разбитых дверей. Отчаянно хотелось верить, что занесло меня далеко на окраину города, где когда-то кипела жизнь, но люди покинули эти места. Но гулко стучавшее сердце неумолимо напоминало, что в бытность свою мальчишкой я избродил и исползал каждую подворотню и никогда прежде не встречал ни заброшенных домов, ни заросшего фонтана в форме ворона.

Я встал на ноги и принялся выискивать хоть что-то знакомое в этом странном месте, в крышах, видневшихся на горизонте, но тщетно. И только смутная надежда мелькнула у меня при виде шпиля с крестом на расстоянии примерно четырех кварталов. Где бы я ни был, если есть Храм, должны быть и Церковники, которые помогут найти путь домой. И я медленно пошел в сторону величественного здания, постоянно оглядываясь на фонтан. Он не давал мне покоя, словно ворон, сидевший на постаменте, пристально глядит мне в след. Ощущение это свербело между моих лопаток и тревожило чуть ли не больше, чем противоестественно зеленое свечение второй луны.

***

Мой дорогой друг, прошу тебя, не ищи выхода из нашей скорбной обители. То, что найдешь ты вне ее стен, безусловно сломает тебя, ибо из ночи нет выхода. Пусть кажется, что стоит только подождать и забрезжит рассвет, – не беги. Нам не вернуться в солнечный мир, не увидеть родных, не продолжить свой путь. Нет у нас больше путей, наши пути отныне принадлежат Богу и его служителям. О, я представляю, с каким недоверием и возмущением ты принял это известие. Быть может, ты отбросил мои записи и окончательно вынес решение относительно степени моего безумия. Но если ты и сейчас читаешь их, то не спеши судить слишком строго. Я лишь хочу предупредить тебя своей историей и уберечь, если позволишь, те жалкие крохи рассудка, что еще остались в твоей голове. Не тешь себя напрасными надеждами, мой невольный товарищ. То, что я видел в Храме в эту бесконечно долгую ночь, не оставляет места для надежды.

Вопреки опасениям, путешествие мое оказалось недолгим и непримечательным. По-прежнему окружали меня лишь заброшенные дома, полные тишины и смутных теней, но не более. Страх постепенно становился привычным и не тревожил мое сердце так болезненно, как в первые минуты. Казалось, я смирился с тревогой и ужасом, и принял их как часть себя. К тому времени, как я вышел к высокому зданию с готическими сводами, мысли мои прояснились ровно настолько, что позволили строить предположения относительно происходящего. Вариантов по моему разумению было только два: какой-то неведомой силой меня занесло либо в совершенно другой город, либо даже мир. В первом случае надлежало как можно скорее разобраться в своем местоположении и придумать способ возвращения домой. А во втором… на этот счет идей у меня не было. Я глубоко вдохнул сырой ночной воздух, пахнущий болотом и тленом, и волевым усилием выбросил из головы все догадки, обратив свой взор на Храм.

Здесь окна были целы. Все до одного. Мало того, несмотря на ночной час в них горел живой свет, теплый, трепещущий, словно от сотен и сотен свечей. Массивные двери были распахнуты настежь, но за ними виднелись только ровные ряды уходящих вдаль колонн. Где-то из глубины здания в ночную тишину выползали странные шорохи. Я как завороженный взошел на крыльцо и замер в нерешительности.

Как бы ты поступил на моем месте, дорогой друг? Или, быть может, ты тоже там побывал?

Во мне боролись суеверный почти животный ужас и слабенький огонек надежды. Я был еще так юн и наивен! Мысль о том, что мне может представиться шанс на возвращение, на встречу с близкими, так захватила меня, что вытеснила постепенно панические мысли. Мне казалось, что вера в лучшее куда более достойна молодого человека, чем нелепый страх перед неизвестностью.

И я медленно вошел внутрь.

***

В Храме было настолько холодно, что ноги мои почти сразу онемели. Казалось, ни солнце, ни свечи не способны согреть это странное место. Колонны уходили вверх и я поднял глаза, чтобы проследить, как высоко находятся арочные своды. Черный мрамор тут и там был оплетен как паутиной тонкими золотыми линиями. Они пульсировали, путались, сплетались, опоясывая одну колонну и переходя к другой. Словно бережная ткачиха развесила нити, заготовленные для будущего полотна. И я последовал взглядом за этими линиями, сам того не замечая, продвигаясь всё дальше и дальше вглубь зала.

У самой дальней стены, где принято стоять алтарю, золотые нити спускались с крайних колонн по обе стороны от центра и вели к ладоням сидящего на коленях человека. Руки его были раскинуты в стороны, подбородок задран вверх, рот распахнут в беззвучном крике, а слепые бельма глаз уставились в потолок. Зрелище это так поразило и испугало меня, что я заорал от страха, даже не вспомнив об осторожности. Звук отразился от стен и, заполнив собой помещение, вырвался на пустые улицы. Пустые ли…

Когда силы мои иссякли и тишина вновь поглотила этот призрачный город, я с замиранием сердца услышал за своей спиной осторожные шаги. Новая волна крика уже поднималась в моей груди, когда Церковник подошел совсем близко и встал прямо передо мной. В одной руке он держал за цепочки связку несомненно знакомых тебе крестов, другая сжимала ритуальный кинжал с узким лезвием, по которому шла тонкая вязь на неизвестном мне языке.

Вид служитель Света имел удивленный, но скорее довольный. Как у каннибала, на праздничный ужин которого пожаловал нежданный, но крайне аппетитный гость. В глазах его отражались отблески свечей, расставленных по всему залу прямо на полу, но было в них что-то еще. Что-то властное и жесткое, что удерживало мой взгляд и подавляло волю. Я понял, что не смогу закричать. Ноги мои налились свинцовой тяжестью и подогнулись, уронив меня на колени. Я по-прежнему смотрел в лицо незнакомца со всевозрастающим ужасом и отчаянием, казалось, полностью поглотившими меня. Внезапно ко мне пришло понимание происходящего.

О, мой друг, лучше бы мне никогда этого не узнать. И если бы не те опасности, которые могут подстерегать тебя в случае неосторожного побега, я никогда не стал бы подвергать такому испытанию твой рассудок.

Божьи Пути прокладывает отнюдь не Всевышний. Тропы, способные увести Церковника в любую точку мира и за его пределами, ткутся под покровом зеленой луны из особой, очень ценной материи. Готов ли ты узнать, что происходит с теми, кто забредет в Храм ночью? Уверен ли ты в том, что выдержишь это испытание? Хочешь ли ты узнать правду о себе и своем нынешнем существовании?

Мы с тобой оба больше не люди, дорогой мой друг, ибо не может быть людей без будущего, прошлого и настоящего. У нас отняли надежду на возвращение в Нью Хармони. Нет места в человеческом мире для тех, чьи нити судьбы, даровавшие жизнь, вытянули из тела черной магией.

Сколько нас здесь, мой невольный товарищ? Помнишь ли ты то, что с тобой случилось? Брел ли ты не разбирая пути, слабый и опустошенный в поисках приюта? Как скоро ты попал сюда?

Я потерял сознание еще в Храме и не знаю дороги в нашу скорбную обитель, а пришел в себя лежащим на подъездной дорожке к Сумасшедшему дому. На встречу мне уже шли два Церковника, при виде которых я, стыдно признаться, сжался в комок и жалобно завыл. Тогда они протянули мне синий стеклянный флакончик с горькой маслянистой жидкостью, которую я с готовностью выпил, надеясь на то, что это яд.

Не знаю, сколько прошло с тех пор дней или лет, меня никто не навещает, даже «врачей» я ни разу не видел. Еда, как ты наверное уже понял, нам без надобности, а из развлечений разве что чтение и письмо. Окна уютно закрыты ставнями, не знаю, зачем. В мире зеленой луны они больше нигде не встречаются, только у нашего здания. Наверное, чтобы было привычнее и спокойнее. Странная это забота, лучше бы