Клуб алкогольных напитков

Глава 25

Вы знали, что название профессии «гейша» состоит из двух иероглифов: «искусство» и «человек», таким образом означая «человек искусства». Этому учатся ни один год. Саке понадобилось всего шесть в роли майко⁴⁴. И едва она перешагнула этот путь (то бишь сменила алый воротник на белый, поменяла прическу, да и начала по-другому краситься – помадой не только нижнюю губу, но и верхнюю), как решила, что с нее хватит. Все что можно было взять из этой профессии, девушка непременно взяла, и поэтому гордо подняв голову ушла из окия⁴⁵.

Но в памяти на всю жизнь вклинились уроки, что давала госпожа Осузу из квартала Шинбаши. Насколько она была прекрасной внешне, настолько же и мудра внутри. И более всего Саке была ей благодарна за ее терпение. По природе взрывной характер тяжело давался под корректировку, но девушка не сдавалась, ведь ее вела сильная и строгая рука ее госпожи.

Каждое утро Саке читала новости в газетах, пыталась запомнить спортивные колонки с неизвестными словечками и тяжелую политику, училась играть на сямисэне, танцевать, красиво изящно ходить в окобо⁴⁶, подавать чай и кротко улыбаться, при этом правильно отводя взгляд. Это все звучит банально и глупо, но самом деле весьма заковыристый труд. Ведь надо было все делать одновременно и не допускать ошибок.

Именно там Саке научилась сдерживать своих демонов, молчать и делать вид, что «все прекрасно». Как и сейчас, стоя на тропе войны, ей надо было стать спокойной и даже внешне покорной.

Расправив свое уже изрядно грязное кимоно, расчесав заледенелыми пальцами длинные пожирневшие волосы и постаравшись уложить их в прическу, девушка пыталась привести себя в порядок. Конечно, это было сложно сделать, так как под рукой не было ни зеркала, ни элементарной расчески, красивых шпилек и прочих женских атрибутов, не говоря уже о том, что руки ее все еще были связаны. В помещении было полутемно, что в какой-то мере было ей на руку, ведь так Кумыс не заметит того, что вместо помады сейчас у нее на губах кровь, а грязные руки со сломанными ногтями не поддались чистке в остатках воды, что он принес.

К тому времени, как он появился, прошло без малого сутки. Девушка сидела, сложив под себя колени и тупо смотрела в пол перебирая в голове реплики, чтоб вести легкий диалог.

На рассвете дверь скрипнула. На этот раз Кумыс решил сразу подать голос:

– Саке, только не кидайся, – и усмехнулся своим же словам, – ты же знаешь, что я прихожу к тебе с миром.

Девушка молчала. Ей недозволенно кричать, а тихого голоса он скорее всего бы не услышал.

Когда мужчина, приподняв руки (будто сдается) заглянул в контейнер, то слегка удивился. В пыльном спертом воздухе (не потерявшем все запахи былого рыбного промысла), где лишь через щели пробивался свет, в углу, изящно разложив ткани кимоно и опустив голову, сидела Саке. И было что-то волнительно прекрасное в этом всем виде, атмосфере. Она как жемчужина в болоте: блестела и переливалась.

– Саке? – как-то вопросительно обратился к ней Кумыс.

– Здравствуй, – подняла она глаза.

– Что все это значит?

Девушка мило улыбнулась и указала рукой на место рядом. Лишь в этот момент мужчина заметил, что она разложила сухофрукты по ржавым склянкам. Для всего мира эта картина выглядела бы абсурдно-убогой, но почему-то Кумыс был лишь заинтригован. Он никогда не видел гейш при работе, и эта вся церемония окрашивалась нотками любопытства.

– Я подумала, что ты скорее всего устал бороться со мной и решила выслушать твою историю.

Кумыс усмехнулся, мотнув головой и все же присел, но не в позе сэйдза⁴⁷, как Саке, а на восточно-арабский манер – подобрав под себя ноги в позе лотоса. Он ни на секунду не отводил взгляд от Саке: во-первых, с практичной точки зрения он понимал, что она в любой момент может броситься к двери и вновь попробовать сбежать, а во-вторых, что-то было неуловимое в ее жестах, глазах и речи, что притягивало.

– Что печалит тебя, Кумыс? Груз чьего бремени ты все это время несешь на своих широких плечах? – полушепотом спросила она.

Мужчина не знал, откровенничать ли ему с ней или просто промолчать. Второе даже было бы куда правильнее, ведь в какой-то мере она его «жертва», а не наоборот.

– Это долгая история, Саке, – хотел он отмахнуться.

– Так давай не будем торопиться. Ведь я никуда не бегу, – последняя фраза рассмешила его.

– Да, и на том спасибо.

– Ты изменился, – для кого-то это фраза показалась бы провокационной или как минимум неприятной в данной ситуации (в особенности для Кумыса, что слышал это выражение не единожды от Текилы в последнее время), но голос девушки скорее говорил «все в порядке, это нормально».

– Все мы меняемся, Саке.

– Ni tsu no hanabira

da ke ga ochi mashi ta—so shite do no you ni botan

no kata ga kawari mashi ta!⁴⁸ – грустным голосом процитировала она строки из хокку Масаока Сики⁴⁹ , прежде чем продолжить. – Мне кажется, что ты взял на себя обязанность, которая тебе претит. От этого ты грустен и постоянно напряжен.

Кумыс слышал, что гейши хорошие психологи, а теперь в этом убедился.

– Ты права в какой-то мере, – кивнул он ей.

– Так расскажи мне, излей свою душу, позволь помочь тебе, – нежно обратилась она к нему чутка наклонившись.

– Я не могу, Саке, – грустно покачал мужчина голову.

– Все в порядке, Кумыс. Можешь не рассказывать, если не лежит душа, – мило улыбнулась девушка, предлагая ему орешки, – я могла бы для тебя сыграть, но здесь нет сямисэна, но могу станцевать. Хотя предположу, что ты решишь, что я попытаюсь сбежать.

– Да, лучше не стоит, – голос Кумыса вновь приобрел легкость.

– Ты был когда-нибудь в Японии? – вдруг спросила Саке.

– Представляешь, нет, – помотал мужчина головой.

– Хочешь, я тебе расскажу? – с таким живой мелодичностью предложила девушка, от чего Кумыс с радостью согласился. Да боже мой, он сейчас согласился бы послушать и про Монголию, которую знал вдоль и поперек, лишь бы это говорила она.

Так незаметно прошло добрых полтора часа, когда разговор из Японии перетек в погоду, а ветер перенес их в звездные ночи, где они разглядывали уже Кассиопею и искали пояс Ориона, когда зазвонил телефон Кумыса. Увидев имя звонящего, он слегка нахмурился, сбросил вызов и обратился к Саке.

– Спасибо, Саке, за это прекрасное утро, – искренне поблагодарил он.

– Хочешь, мы можем повторить этот ритуал и завтра? – предложила гейша, от чего Кумыс улыбнулся и закивал как мальчишка, которого впервые пригласила на танец девушка. – Я буду ждать, – нежно попрощалась она, от чего сердце мужчины наполнилось лепестками сакуры на весеннем закате.

Закрывая за собой дверь и при этом не забыв оставить провизию, Кумыс посмотрел на телефон. Конечно же, звонила Текила.

Мужчина убрал телефон и потер лицо – один из его жестов, выражающих его замешательство и потерянность. Что он испытывал к Текиле в этот момент было действительно неоднозначным. С одной стороны, он был счастлив, что у него есть девушка, которую он давно добивался, но с другой, ему казалось, что ее было слишком много. Она сразу влилась всецело в их отношения, отдавая всю себя без остатка. Кумыс осознавал, что не произойди этой истории с Саке, он куда более ценил бы то, что имеет сейчас. И даже тот факт, что Текила отнимала все его время несло бы в себе лишь положительные эмоции: ведь это просто значило бы, что он нужен ей (а это, заметьте, весьма базовая потребность).

А Саке? Что это было сейчас? Сеанс с гейшей? Свидание в тюрьме? Стокгольмский синдром?

Телефон снова зазвонил.

– Да, дорогая, – будто переводя дыхание ответил мужчина.

– Ты где? – тревожно отозвались с того конца «провода».

– Все в порядке. Бегаю в парке.

– Ты ушел два часа назад, – сомнительно комментировала Текила.

– Да? Я и не заметил, – соврал Кумыс. – Скоро буду, жди, – и сбросил, пока не последовало ненужных вопросов.

Всю дорогу домой он ехал, переключаясь от одной мысли к другой, а точнее от одной женщины к другой. «Определись уже!» – кричал его мозг (как, впрочем, думаю, и вы, мои читатели). Но Кумыс заблудился в двух соснах. И такое происходило впервые в его жизни. Как-то до этого у него не было проблем с женщинами. Все проходило довольно-таки гладко. Слабый пол не вился вокруг его персоны особо никогда, но добиваться он его умел и любил. В связи с чем он включил сейчас холодный рассудок (можно сказать, взвесил все «за» и «против») и начал перечислять достоинства каждой из женщин. Текила, естественно, выигрывала эту глупую гонку, ибо она была куда надежнее, их отношения – это его упорная и осознанная мечта, и она, подумавши пришла к этому мнению тоже. То есть их связь была взаимной и верной. А что с Саке? Он абсолютно не знал, что она испытывает к нему. По идее она должна его ненавидеть и призирать за то, как он с ней обошелся. И эти странные чувства (что б их!): ему нравилось, когда японка пыталась убежать, да и подобные сегодняшнему посиделки ему грели душу. Кумыс не мог отрицать того факта, что его пленительно тянуло к его «жертве», но все это было подобно поговорке «угнаться за двумя зайцами», был риск не поймать ни одного.

Хорошо, если с этим всем было хоть как-то теперь понятно (хотя вообще ничего не понятно на самом деле), главное теперь – найти выход из сложившейся ситуации. Кумыс понял, что едва эта история с похищением потеряет смысл, они все разойдутся как в море корабли, и он перестанет думать о Саке. Его уверенность была сомнительной даже для него самого, но другого пути он пока не видел. Гнаться за Саке – было бы глупее глупого.

– Ну наконец-то! – выпалила Текила, едва он открыл дверь.

– Прости, что задержался, – Кумыс хотел поцеловать ее, надеясь вновь страстью перебить ее тревожность и сомнения. Но девушка его оттолкнула.

– Что происходит? – наехала она. – Мы должны были вместе сегодня бегать!

– Давай завтра, хорошо, – улыбнулся как ни в чем не бывало Кумыс. – Да-да, я помню, что мы планировали это сделать сегодня с утра вместе, – поднял он обе руки наверх в знак смирения и извинения. – Прости меня. Просто я плохо спал, а утром, едва встало солнце, не выдержал и побежал. И вообще я думал, что ты спишь.

– Да, я спала, – повысила тон девушка, – проснулась от захлопнувшейся двери за тобой, – а потом взорвалась. – Да что с тобой все же происходит, diablo⁵⁰? То ты вьешься вокруг меня при каждой встрече, то игноришь!

– Все не так, Текила, – попытался все же Кумыс ее успокоить. Господи, а ведь буквально несколько дней назад он считал сколько раз за вечер она разрешила ему дотронуться до себя. Все так быстро меняется!

– Ты исчезаешь, вечно в каких-то облаках, на звонки отвечаешь через раз, а потом ведешь себя как страстный любовник, – перечисляла она, беспрестанно двигаясь, – я могу понять, что ты занят делами. Возможно, перебои с поставками там, не знаю! Так расскажи мне! Не делай вид, что меня нет или меня это не волнует!

– Эй, – он обнял ее, схватив на лету, – успокойся! – и мыслями улетел в тот момент, когда так же сжимал в своих объятьях Саке. Что б эти неконтролируемые мысли!

– Я почему-то была уверена, что у нас будет все спокойно и гармонично. Ты же обещал мне это в первую нашу ночь. Так почему я все время страдаю, едва мы начали наш путь? – тихо завыла она.

– Прости меня, дорогая, – прошептал он вновь, и начал целовать в оголенное плечо, от чего естественно перешел к ласкам рук и тела.

Текилу надо было привести в чувства, и она не была исключением из тех женщин, кого можно было успокоить страстью. Слабый пол как дети, считал он: «плачут по одному – так предложи другое, и малыш замолчит». И узрев натуру креолки, Кумыс без зазрения совести утихомиривал ее пылкий характер столь же пылким сексом. Она была как мустанг в постели: необузданная, сильная, немного дикая. Ему приходилось быть изворотливым и креативным, искать все пути довести ее до оргазма раз за разом (хотя нет-нет, он все же ловил себя на мысли, что ему это сделать тяжелее – видимо всему виной ее мысли). И все же в целом, их телесные увлечения были взаимно гармоничными. И несомненно приносили свои плоды: Текила успокаивалась, ну или как минимум становилась адекватной и готовой к здоровым выяснениям отношений. Так, лежа сейчас с постели, она шепотом спросила:

– Ты меня любишь?

Вопрос казался бы простым, а ответ на него должен был быть коротким, но Кумыс и впрямь не знал: сказать правду/ промолчать/ соврать? Что он на самом деле чувствовал к ней? Скорее всего это была пришедшая с годами привязанность. Текила – была как звезда с неба, к которой он тянулся и вот достиг. В ней было много чего, что он ценил в женщинах. Глупо было это не сказать ей. Ведь искренность убивает сомнения.

– Безусловно, – прошептал он, хотя как автор могу сказать, что весьма рано было бы говорить о таком понятии, как любовь. Греки в свое время разделили ее на четыре разновидности, не говоря уже об их подвидах. Так они выделили: агапе – любовь возвышенная, чистая и бескорыстная; эрос – страстная, чувственная любовь; филия – дружеская симпатия с принятием; сторге – родственная любовь. Туда же можно добавить еще четыре слова, таких как: мания – любовь, переходящая в одержимость; людус – легкое влечение чаще всего в игровой форме; прагма – тип любви, где партнер ищет себе пару исходя из продуманных требований к нему. Таким образом, можно говорить о семи «любви»… А какие именно коснулись Кумыса, мы уже можем додумать сами.

– А почему мне все время кажется, будто что-то не так?

– Доверься мне. Не сгущай краски. Нам просто нужно время попривыкнуть друг другу, – и Кумыс по-отечески поцеловал ее в макушку.

Текила лишь кивнула в ответ. А потом, посмотрев в глаза, сказала:

– Если ты меня обманешь, ты меня не вернешь.

Мужчина знал это, и от этого ему легче не стало. Надо что-то делать с Саке.

Итак, в первую очередь надо избавиться от чувства вины. В конце концов надо перевести девушку в наиболее хорошие условия. Судя по последнему их визиту, Саке готова идти на компромиссы. А потом едва уже Самогон разгонит тучи и дело примет другой оборот.

Так, периодически между дел, Кумыс искал непримечательные мотели за чертой города. Там, где есть отопление, но при этом ненавязчивый персонал. К концу вечера выбор был сделан. Он выбрал доставку некоторых необходимых товаров на eBay⁵¹: сменное белье (что было весьма неловко делать), одежду, книги для досуга и, конечно же, сямисэн – дешевый, но при этом в целом звучный инструмент, по его мнению, в данной ситуации. Все должны были доставить утром в номер. Дело осталось за малым. Скоро все разрешится, станет на свои места и Кумыс обретет покой.

Глава 26

Сидр въехал в свое родовое поместье. Это был добротный каменистый дом в два этажа, который за годы плохого ухода зарос плющом. Время было ранее утро и с первыми лучами солнца мужчина с пышными усами вместо того, чтобы увидеть разрушающийся дом, лицезрел воспоминаниями. Вот он мальчиком бежал по яблоневым садам, где вовсю трудились люди, собирая спелый сочный урожай. Вот он вдыхает аромат дубовых бочек, что так старательно смазывали воском и убирали в самые дальние темные углы подземных хранилищ. Вот он встречает гостей при параде, а дом его горит сотнями свечей. Дамы из высшего общества, хоть и привыкли к более тяжелым напиткам, сейчас хмелеют от Сидра. Шуршат юбки, играет живая музыка, приятно пахнет яблоками и горячей выпечкой, в частности шарлоткой⁵². Все так уютно и любо сердцу, что даже не хочется возвращаться в реальность.

Сейчас здесь можно сказать никто не живет, лишь слуги иногда приходят сделать уборку и не более. Яблони за эти годы претерпели множество болезней и из-за отсутствия должного ухода уже не плодоносили, что еще хуже, стояли поникшими и черными без листвы. Однако этим запахом будто пропиталась сама земля: ничем не передаваемым ароматом свежего урожая и свежестью как после дождя.

– Дом милый дом, – произнес сам себе Сидр со скрипом отворяя дверь. – Надо бы вас смазать, – и осмотревшись, добавил, – да и в целом ремонт не повредил бы тебе.

Было все же прохладно, поэтому Сидр потратил довольно-таки приличное время на то, чтобы развести огонь в камине. И вскоре и чай был готов. Так, устроившись на разваливающимся кресле пред камином, мужчина слегка расслабился.

Его угнетало одиночество, что было неизбежно. Он так давно жил с Чачей, что максимально привык к ней. И сейчас отчасти чувствовал себя голым без нее. А желудок заскучал по ее стряпне. Это сподвигло Сидра откопать в закромах дальних комнат ружье. Оно заржавело со временем, в связи с чем его пришлось некоторое время смазывать и приводить в норму, но оно того стоило, ведь к вечеру мужчина все же притащил домой перепелку – неплохое завершение дня, учитывая, что он долгими годами не брал в руки оружия.

За вечер Сидр приготовил себе мясной ужин на костре, что совсем не утолило его гурманский аппетит, но при этом заткнуло крики внутренних органов. Когда он зашел домой и зажег свечу, которую заранее приготовил еще при свете дня вместе с хмельным напитком трехлетней выдержки, когда обнаружил на столе свежую записку. Удивлению его не было конца: кто и когда успел здесь побывать и оставить сей пергамент. Да-да, вы не ослышались, именно на писчем материале из телячьей кожи, что употребляли до изобретения бумаги, были записи на итальянском языке (видимо, адресант хотел воспользоваться древнеримскими письменами, но не знающи, решил пойти более легким путем и выбрал современный итальянский). На всякий случай, Сидр осмотрелся по сторонам: но никаких живых существ рядом не увидел, а прислушавшись – не услышал. Казалось, только приведение можно оставить здесь столь «ценный артефакт».

В силу своего интереса, не забыв выпить стопку-другую для храбрости, он открыл завернутую «записку» и начал читать. И случилось то, что действительно можно отнести к паранормальному. Его начало трясти и ноги свело судорогой, от чего он упал на колени. Периферийным зрением он увидел какую-то тень в проеме двери или ему это привиделось, так как от пронзительной боли разрывалась голова. Сидр еще постоял на коленях некоторое время, пытаясь понять реальность, но организм сдал, и через минуту он повалился на пол будто мертвый.

Так, что же подкосило его так, спросите вы? Слова из письма? Магия?

Скажем так, мои уважаемые читатели, написанное на пергаменте и впрямь несло объяснение столь необычному поведению Сидра, в связи с чем, думаю, стоит упомянуть, что именно было там изложено, но, естественно, в переводе, ибо нет смысла писать здесь на итальянском.

«Сидр, друг, мы с тобой давно знакомы и вели неплохой бизнес. Мне жаль, что ты всеми способами пытаешься выйти из игры. Но к моему счастью, у меня неплохие связи во всем мире. И как видишь, я нашел тебя и в этом захолустье. Могу сказать одно: если и выходить из бизнеса, то только, когда мне это будет угодно. И вот я даю тебе «добро». Ты не ослышался, я отпускаю тебя, Сидр. Не стоит благодарностей.

Твой С.

P.S. Но я навсегда останусь в твоем напитке»

Что ж, теперь мы знаем, что именно подкосило нашего дорогого яблочного друга с пышными усами – его самое лучшее пойло из дубовых бочек, что так берегла его семья.

Так неужели он умер? Спешу вас наперед осчастливить, что нет, ведь через каких-то несколько минут, через ту самую скрипучую дверь, чьи ржавые петли так и не удосужился промаслить хозяин, вбежала Чача.

Увидев мужчину на полу с закрытыми глазами и мертвенно-бледным лицом, она закричала. Но выросшая среди смелых и бравых грузин, что не оставляют времени на страх, женщина взяла себя в руки и осмотрела своего возлюбленного.

– Сидр! Сидр, – трясла она его.

И все как во сне, все так, как предсказывала Шампанское. Поздние сумерки, старый дом, разожженный камин и ее мужчина мертвенно-бледный на полу. Лишь голоса Суррогата она не слышит, но что мешает думать нам, что он не звучит сейчас в голове у Сидра.

Глаза его были закрыты. Нащупав пульс и слабое дыхание, она выдохнула и поспешила вынести его на улицу, ближе к дороге и стоящей неподалеку машине.

Путь был близким для здорового человека: пройти через широкий двор до калитки, а дальше поодаль была гравийная дорога. Однако для хрупкой, худой девушки тащить крупного мужчину, к тому без сознания, было неимоверно тяжелым трудом. Спотыкаясь об камни, падая, с лицом грязным от слез и пыли, превозмогая боль от усталых мышц, Чача продолжала нести свой крест, она верила, что лишь она в силах помочь ему.

Можно было бы позвонить в скорую, но они находились далеко от города и ее далеко нескорый приезд мог стоить возлюбленному жизни. Да что уж говорить, здесь и телефон-то не ловил, лишь исключительно на пригорках! Искать кого-то она не стала тоже, потому что даже и не знала куда поддаться. До деревни тоже был неблизкий путь. В этих думах девушка тащила Сидра, то обнимая, то броня, непосредственно проверяя каждый раз его сердцебиение. Сейчас было не важно было на обиды и все то, что было. Главное – спасти! И вот еще пара метров и машина (как хорошо, что она решила приехать именно на ней, будто чувствую неизбежную ее помочь)! Открыв дверь и выдохнув, Чача заталкивала туда мужчину, все время разговаривая сама с собой:

– Ты сможешь, Чача! Давай же! Ну! Еще чуть-чуть! – и через несколько минут, она смогла захлопнуть дверь и сесть за руль. Выпив воды, что была в бардачке, девушка взглянула в зеркало заднего вида. Сидр выглядел как труп: рот приоткрыт, весь в дорожной пыли и грязи. Резко нажав по газам, Чача вырулила на шоссе.

Так что же привело ее в эту глухомань? Что заставило ее передумать? Предчувствие плюс голос разума, господа, что кричали, что что-то должно произойти. Не стоит принижать ум Чачи. Она была рассудительной и поддающейся самоанализу. Так, провалявшись в постели до глубокого вечера, она сложила два плюс два и поняла, что предвидение Шампанского имеет место быть: Сидр где-то один; судя по фото, это должно было быть старое поместье, да к тому же Суррогат, который через своего подельника нашептывал угрозы через телефон. И не мешкая далее, оставив все свою злость и обиду позади, Чача ломанулась вслед за любимым, телефон которого, естественно, был в не зоне доступа.

Сейчас, благодаря ее рвению, молитвам и огню любви, все время поездки до больницы Чача упорно пыталась удержать Сидра на этом свете:

– Даже не смей, чертов сукин сын, умирать! Слышишь, не смей!

Обгоняя всех, кто ставал у нее на пути, порой сильно рискуя, она неслась на всех порах с одной целью: спасти. Страх подталкивал ее к опрометчивым ошибкам, хотя одновременно он же придавал ей сил.

Как хотела она повернуть время вспять и не отпустить его в тот раз из дома. Ведь, чтобы не провернул Суррогат, она могла бы тогда надеяться, что быстрее окажет ему помочь. А здесь? В богом забытой дыре во Франции! Превышая все допустимые скоростные ограничения, она пыталась найти больницу одной рукой на телефоне, частью сознания, окунаясь в мир искусственного интеллекта, при этом периодически цепляя машины на своем пути. Страховка потом все это покроет, потом она извинится, все это потом. Сейчас – только Сидр!

И вот он – блаженный госпиталь! Едва открыв дверь, она начала орать, что есть мочи, чтоб ему помогли. Одна из медсестер с регистратуры бросилась успокаивать Чачу, в то время как два медбрата побежали с каталками к ее машине. Так Сидра подсоединили к каким-то аппаратурам, с ресепшена вызывали врача. А вот она дверь, за которой девушка в последний раз увидела своего возлюбленного. А дальше лишь отчаяние и долгое ожидание неизбежного. Все то что происходило за ней было подобно «коту Шрёдингера»⁵³, где не ясно жив он или нет, как говорится 50 на 50.

Это именно то время, когда каждый не находит себе места и ходит из угла в угол, как неприкаянный. Молится всем, кого вспомнит. И даже частенько винит себя: кто-то за свои последние слова относительно того, кто за этой чертовой дверью, кто-то за медлительность, а есть те, кто вспоминает все действа по поводу и без, все свои грехи, и по этой причине съедают себя изнутри. Они не понимают одного: каждый имеет право на ошибку, никто от них не застрахован, даже сам бог.

Так и Чача, заламывая себе руки, вспоминала все ссоры, все свои редкие крики и обиды и плакала, не в силах сдержать эмоций. Они как горячий вулкан извергались из нее, искажая лицо, смешиваясь с дорожной грязью, но при этом не принося должного покоя.

Так шли минуты, они же превратились в часы. Девушка уже потеряла счет времени, свернувшись калачиком на одном из больничных неудобных кресел. За это время, у нее внутри разверзлась пустота. Она мысленно похоронила своего любимого, сотни раз попрощалась, миллионы раз извинилась.

Однако то ли звезды сошлись на небе, а то и Норны изменили нити судеб, но на следующий день Сидр пришел в себя.

Чачу разбудил врач, порадовав ее прекрасной новостью. Но она не знала, как реагировать. Конечно, это было радостью, но после того, как душа ее была столь радикально изнасилована, слова доктора принесли ей лишь утешение, что все закончилось. Коробка с котом была вскрыта, и оказалось, что четвероногий Шрёдингера жив.

Казалось бы, на этом стоит закрыть главу их истории, однако воздействие яда не прошло мимо.

– Мне очень жаль, но ваш супруг ослеп, – медленно и сочувственно произнес врач.

– Простите, что? – остановилась Чача, едва сделала пару шагов в сторону палаты.

– Яд, что он принял успел его ослепить. Мы не смогли ничего с этим сделать.

Чача стояла раскрыв рот и не могла ничего произнести. За мгновение, она вспомнила его очаровательные медового цвета глаза, обрамлённые светлыми густыми ресницами, взгляд, которым он рассматривал внимательно ее, прежде чем сказать что-то глубокое и даже свет, что отражался в них при рассвете, когда они нежились в постели. И тут же представила, как будет он слепым. Идти, спотыкаясь с тростью, а может быть с собакой-поводырём. Как будет он страдать в кромешной темноте. И даже то, как напрягая слух придется слушать весь мир вокруг и строить свои, лишь ему ведомый, черно-белый мир внутри головы.

– Это навсегда? – шепотом спросила Чача доктора.

– Я не имею права у вас отнимать веру, но на сколько показывает практика, то да.

Девушка кивнула, и прошла через дверь в новый для них обоих мир. Каким бы он не был, она пойдет с ним до конца. Их любовь выдержит любые испытания. В конце концов она станет его глазами и подарит все лучшее, что сможет, лишь бы Сидр ни в чем не нуждался. Им будет сложно, это бесспорно, однако им под силу всё! Их чувства выдержат любой расклад. И, конечно, он постарается ее оттолкнуть, будет делать все, чтобы она ушла и жила своей счастливой жизнью. Но как она может? И что за жизнь возможна без него? Ведь дороги на родину уже давным-давно забыты, и что ей делать там, где ее уже не ждут. Если и есть жизнь без Сидра, то она бессмысленная, в поисках забвения. Порою, лучше страдать вместе и быть на одной волне, чем все попытки безнадежно стать счастливой одной. Чача через это уже ни единожды проходила. А в итоге лишь Сидр смог ее спасти и поселить гармонию в ее душе. Так и она подарит ему покой и радость всего мира. Они справятся. Все будет хорошо.