– Что, Нелли, наскучалась в глухом и безлюдном лесу? – пророкотал Джон.
Поставив Эллен на ноги, он расцеловал ее в обе щеки, а она восторженно смотрела на него, прижимая руки к груди. Немного придя в себя, Эллен увидела позади Джона трех лошадей: оседланного жеребца, чье мощное сложение и высокий рост были под стать хозяину, коренастого гнедого мерина, навьюченного так, что из-за поклажи были видны только голова и ноги от колен до копыт, и верхового коня, который выглядел неухоженным, словно его забыли чистить и расчесывать гриву и хвост.
– Джон, для чего ты привел с собой целый табун?! – удивилась Эллен.
Джон принялся разбирать поводья и привязывать лошадей.
– Моего Асгара ты знаешь. Гнедого я одолжил у доброго человека, а этого бурого жеребца нашел по дороге к тебе. Он сам выбежал навстречу и охотно дался в руки. Должно быть, замаялся плутать в лесу и спасаться от волков, а хозяина где-то потерял. Отчего же было не взять его? Добрый конь, видать, немалых денег стоит, и амуниция на нем дорогая. Глядишь, хозяин отыщется, а если нет – нам самим пригодится.
Приговаривая, Джон искоса посмотрел на Эллен.
– Как думаешь, Нелли, найдется его хозяин? – спросил он с усмешкой.
Эллен уже догадалась, кому принадлежит бурый конь и почему он несколько дней провел в лесу один, без всадника. Судя по усмешке Джона, тот тоже все знал, вот только откуда? Джон не стал томить Эллен загадками и объяснил:
– Дэнис был в Рэтфорде у Джека, отца Мэта, оставил там для меня весточку, а еще попросил Джека прикупить для тебя еды, чтобы и ты с голоду не умерла, и нечаянного гостя не уморила. – Джон кивнул на поклажу гнедого мерина: – Вот, принимай в свои сундуки. Сейчас я его разгружу, а потом поздороваюсь с твоим гостем. Уж больно охота взглянуть на него: давно не виделись!
– Так Дэнис в своей весточке упомянул, кто мой гость? – спросила Эллен, помогая Джону разгружать мерина.
– Как и о том, почему он у тебя оказался. Правда, юный Скарлет не вдавался в подробности: пошел красноречием в отца. Надеюсь, ты сама мне расскажешь. Я ведь любопытен!
Когда с гнедого сняли все мешки и два небольших бочонка, конь шумно вздохнул. Джон потрепал его по гриве и рассмеялся:
– Будет жаловаться! Всю дорогу вздыхал, словно тебе впервой. – Обернувшись к Эллен, он сказал: – Давай, веди в дом, Нелли. Мы и так заставили твоего гостя ждать. Небось умирает от любопытства, пытаясь угадать, кто там к тебе наведался. Сейчас удивится!
– Он и вправду умирал, Джон, только не от любопытства, – ответила Эллен, взяв Джона под руку. – И удивляться тоже не станет. Он еще не пришел в себя.
– Ну-ну, – неопределенно проворчал Джон.
Они зашли в дом, и Джон подошел к кровати. Склонившись над Джеффри, он долго его рассматривал и тихо фыркнул:
– Эк ты его запеленала! Будто тряпичную куклу. Действительно, не открывает глаза. Как он?
– Немного получше, – шепотом ответила Эллен. – Два дня назад боялась, до утра не дотянет: так горел и дышал еле-еле. А сейчас ничего, теперь, думаю, выкарабкается.
Выслушав ее ответ, Джон хмыкнул и, отведя взгляд от Джеффри, предложил:
– Я сперва занесу в дом то, что привез тебе, а после поговорим. Посидим на солнышке, чтобы не тревожить его. Не то очнется, увидит меня, испугается, и все твое лечение пойдет даром.
– Сдается мне, он не из пугливых, – ответила Эллен.
– Это я так сказал. Разумеется, он не трус, иначе не прослужил бы так долго сэру Гаю, да и Робин не предложил бы ему остаться с нами, если б считал малодушным.
Брови Эллен взлетели от изумления:
– Робин и вправду ему предлагал такое? Дэнис об этом обмолвился, но, признаюсь честно, я не поверила.
– И напрасно, Нелли. Так оно и было в день перед битвой у Трента, когда этот парень прибыл к нам с посланием от Брайана де Бэллона. Ох, как ему хотелось принять приглашение Робина! Но нет, собрал волю в кулак и ответил, что служит сэру Гаю.
– Надо же! – прошептала Эллен, бросив на Джеффри удивленный и недоверчивый взгляд.
Она захотела расспросить Джона подробнее, но тот принялся выталкивать ее за порог.
– Иди, Нелли! Наберись терпения, все расскажу, о чем ни спросишь, только дай разобраться с поклажей. Да прихвати пару кружек – выпьем эля. У меня в горле пересохло, пока я добирался до тебя.
Занеся в дом последний мешок, Джон вернулся с кувшином, в который нацедил эля из привезенного им же бочонка. Примостившись возле стены на траве, он разлил эль по кружкам и подал Эллен узкий сверток пергамента.
– Прочитай, что написал Дэнис, и расскажи остальное.
Развернув пергамент, Эллен пробежала глазами по строчкам.
Джон, у Эллен мало припасов, а я ей привез гостя. Джек обещал купить все, что нужно в расчете на два месяца, чтобы они вдвоем продержались до начала зимы. Когда привезешь Эллен припасы, обойдись с ее гостем со всей возможной благосклонностью. Прошу об этом потому, что гость Эллен – Джеффри, тот, что командовал ратниками Гая Гисборна, но я обязан ему жизнью, которая, смею надеяться, для тебя что-нибудь значит. Помнится, ты беспокоился, что кладбище осталось без присмотра и могилы могут разорить. Не тревожься: я заключил рощу в магический круг. Силу этого заклятия тебе объясняли отец и крестный.
Дэнис Рочестер
Заметив, что Эллен дочитала письмо, Джон фыркнул:
– Насмешник! Весь в отца. Его жизнь для меня что-нибудь значит! Рассказывай, Нелли. Сама видишь, Дэн был не слишком-то многословен.
– Да уж! – рассмеялась Эллен, сворачивая письмо. – Немногословен – не то слово. Рассказ выйдет долгим, Джон, поскольку Дэнис вообще не удосужился снизойти до подробностей.
– А я не тороплюсь, – ответил Джон, попивая эль, – потому уж будь так добра, дополни письмо Дэниса, не упустив ни одной мелочи.
Эллен рассказала, как Дэнис привез залитого кровью Джеффри, который буквально выдернул его из-под медведя и сам вступил в схватку со зверем. Джон тихо присвистнул.
– Так это, выходит, тот самый медведь, на чью тушу я наткнулся? Здоровый был зверюга, огромный! Я из-за него едва лошадей не растерял, тех, что вел в поводу. Асгар подо мной рванулся так, что я чудом усидел в седле. Даром что мертвый – все равно испугались кони. Птицам работы с его тушей на добрый месяц, и то вряд ли управятся. Да, наш мальчик и впрямь обязан жизнью твоему гостю. А я думал, что он приукрасил его заслуги. Дэниса этот медведь растерзал бы в два счета. Сам-то Джеффри сильно пострадал от медвежьих лап?
– Сильно. Я ведь уже говорила, что он едва не умер два дня назад.
Джон ободряюще похлопал Эллен по руке:
– Но не умер же! Такая целительница, как ты, кого угодно на ноги поставит.
Эллен не была так уверена в своих способностях, вспоминая о ночных видениях. После недолгих колебаний она рассказала Джону, что Джеффри привиделась Марианна, а потом ее призывала сама Эллен, и каждый раз ему становилось лучше. Особенно когда ее мольба к Марианне показалась ей услышанной и Джеффри не умер, хотя по всем признакам должен был умереть. Эллен в душе побаивалась, что Джон сочтет ее сумасшедшей, но он слушал с самым серьезным и вдумчивым видом, после чего пожал плечами и произнес с откровенным непониманием:
– А Марианне что за дело, останется он жив или умрет?
– Я спросила ее о том же, – призналась Эллен, решив быть искренней до конца и ничего не утаивать, – только она не ответила. А почему Робин предложил ему остаться в Шервуде?
Джон снова пожал плечами:
– Кто знает? Что-то разглядел в нем, раз сделал такое предложение. А тот аж дышать перестал, весь загорелся, глаза засияли. А потом угас, окаменел лицом, поблагодарил Робина за честь, о которой он, дескать, не смел и мечтать, и отказался.
Заметив, что кружки опустели, Джон вновь наполнил их элем. Подумав, Эллен решила рассказать ему, что услышала от Джеффри, пока тот бредил в горячке. Не обо всем, конечно, а только о том, что он отправил мальчишку гонцом в Локсли. Джон хмыкнул и задумчиво потер подбородок.
– Надо же! А мы-то гадали, кто нас предупредил! В жизни бы на него не подумал! И как в его голове преданность сэру Гаю укладывалась с подобным поступком?
– Не знаю, – вздохнула Эллен, – он ведь бредил. Ему привиделся тот парнишка, и он наставлял его, словно вернулся в прошлое.
– Странный он человек! – протянул Джон. – И о Дэнисе прислал весть в Веардрун, когда Алан уже отчаялся отыскать его в Скарборо. Не того ли самого мальчишку, что приезжал в Локсли, он и в Веардрун отправил?
– Гонец, который сказал, что Дэниса держат в темнице Ноттингемского замка, был взрослым мужчиной, – возразила Эллен.
– Так ведь и лет со дня гибели Локсли прошло немало, парнишка успел вырасти, – усмехнулся Джон. – Не думаю, что у твоего гостя был избыток людей, которым он мог довериться, рискуя собственной головой, узнай обо всем сэр Гай.
– Почему ты думаешь, что в Веардрун прислал гонца именно он?
– Слышал собственными ушами, как Вилл спрашивал его об этом при Робине. Он с ними очень по-разному держался! С Робином – с глубокой почтительностью, с Виллом – с иронией, без особой учтивости. А поговорить тебе с твоим гостем удалось или ты слышала только то, что он сказал в бреду?
– Отчего же, удалось. Пока жар не усилился, он был в ясном сознании, но не очень долго, – вздохнула Эллен. – Спросила, что привело его в Шервуд.
– И как он тебе ответил? – живо поинтересовался Джон.
– Отговорился! – усмехнулась Эллен. – Сказал: прихоть, причуда.
– Прихоть? – повторил Джон и, скривив губы, покачал головой: – Ты права, отговорился. Пес потерял старого хозяина, нового не нашел, вот и не знал, куда себя деть! Наверное, когда сэр Гай погиб, он решил, что свободен от долга перед ним и со спокойной душой сможет принять предложение Робина. Прошло от силы полмесяца, и Робин тоже погиб. Вот тогда он и потерял себя. Тоска пригнала его в Шервуд, Нелли, тоска, а не прихоть.
– Такой ратник, как он, мог пойти на службу к любому лорду. Его бы охотно приняли и в королевское войско, – возразила Эллен.
– А может быть, он сам не захотел, – ответил Джон.
Они надолго замолчали, пока Эллен, перебирая в уме все, что узнала о Джеффри, не сказала с досадой:
– Вроде бы человек он не злой. Во всяком случае сэр Гай явно проигрывает в сравнении с ним. Робина он уважал и восхищался им, а предложение Робина отклонил. Не понимаю!
– Чего ты не понимаешь? – смешком откликнулся Джон.
– Почему он верой и правдой служил столько лет такому господину, как Гисборн? Почему не принял предложение Робина, а предпочел остаться с сэром Гаем? – в сердцах воскликнула Эллен.
– Брат, – коротко бросил Джон.
– Кто брат и чей? – не поняла Эллен.
Джон повернул голову, внимательно посмотрел на нее и пояснил:
– Джеффри – брат сэра Гая. В этом и кроется ответ на твои вопросы.
– Да знаю я, что они молочные братья, – сердито отозвалась Эллен. – Но впервые слышу, чтобы грудное молоко связывало так же крепко, как общая кровь!
– А при чем тут молоко? – усмехнулся Джон. – Дело именно в крови. И он, и сэр Гай – сыновья одного отца: Лайонела Гисборна. Только Джеффри знает об этом, а сэр Гай не подозревал, что рядом с ним был не просто слуга и командир его ратников, а единокровный брат. Вот и вся загадка преданности Джеффри сэру Гаю.
Эллен потрясла головой, не в силах опомниться от ошеломления, в которое ее повергли слова Джона.
– Подожди, подожди! Сэр Гай, значит, не знал, а ты откуда-то знаешь? Джон, ты уверен в том, что сказал?
– Совершенно уверен, поскольку собственными ушами слышал, как Робин говорил об этом с Джеффри. Тот сильно удивился, спросил, как Робин узнал, а Робин рассмеялся и ответил, что стоит внимательнее приглядеться к Джеффри, чтобы догадаться о его родстве с сэром Гаем.
– Вот оно что! – медленно проговорила Эллен. – То-то мне показалось, что в его лице есть едва уловимое сходство с Гисборном! Но я подумала: воображение разыгралось от игры света и тени, решила, что попала под власть наваждения. А он, оказывается, и впрямь похож на сэра Гая, раз доводится ему братом!
– Похож, только свойства у них разные при общей крови. У Джеффри оказалось больше добрых качеств, а у сэра Гая – дурных. Так Робин тогда сказал. Тебе, говорит, досталась цельная и твердая натура в отличие от сэра Гая, вот только к счастью ли для тебя самого?
Вздохнув, Джон тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и сжал руку Эллен:
– Нелли, давай я заберу тебя в Веардрун, пока ты здесь не сошла с ума от наваждений.
– А как же он? – спросила Эллен, кивнув в сторону дома.
– И его возьмем. Не бросать же одного, чтобы Дэнис и впрямь не подумал, будто его жизнь для меня мало стоит! – хмыкнул Джон.
Подумав, Эллен решительно покачала головой:
– Нельзя его трогать! В дороге от тряски раны опять воспалятся, и тогда он точно не выживет. Сил у него почти не осталось.
– Ну тебе виднее, – ответил Джон и, погладив ластившегося к нему Артоса, поднялся на ноги. – Я хочу съездить на кладбище. Поедешь со мной?
Эллен очень хотелось поехать вместе с Джоном, но она заставила себя смириться с тем, что и сегодня ей не удастся навестить Робина.
– Нет, Джон. Мне надо быть здесь неотлучно и приглядывать за Джеффри, пока он не пришел в себя.
– Как скажешь, – вздохнул Джон. – Не обессудь, оттуда я отправлюсь сразу в Веардрун, не возвращаясь сюда.
Эллен тоже поднялась с травы. Джон обнял ее, и Эллен крепко прижалась к его могучей груди. Услышав, как она всхлипнула, Джон молча погладил ее по голове. Проглотив непрошеные слезы, Эллен спросила:
– Как там сейчас, в Веардруне? Дэнис сказал, что тихо, как в склепе.
– Так и есть, – ответил Джон и гулко вздохнул. – Мы в нем словно взаперти. Кажется, езди куда угодно, только Стэйндроп объезжай стороной. Лишь туда нельзя, и только поэтому мы все себя чувствуем как в заточении. Одна радость: Вильямина да малыш Корвин. Девочка очень похожа на Гвен, и глаза точь-в-точь, как у нее, как у Робина. Не знал бы, что Мартина родила ее от Вилла, никто бы не разуверил меня, что ее отец – Робин. Только она не такая шумная и веселая, как Гвендолен. Чаще сидит за книгами или шитьем. И Корвин вот. Нашлепаешь его за шалости – ни за что не заплачет. Лишь глазами сверкнет так, что невольно обомлеешь. Будто Вилл тебя обжег взглядом, как бывало, когда что-то не по нем.
– А о Гвендолен и малышке Луизе никаких вестей?
– Нет и, как пообещал граф Линкольн, не будет. Леди Маред пыталась доказать, что воля ее внука нам не указ, но в последнее время примолкла. Занимается с Вильяминой, с ней одной и разговаривает, а так сидит молча у окна и прядет свою пряжу.
Сев на коня, Джон, прежде чем окончательно распрощаться с Эллен, сказал:
– Нелли, запомни: ты здесь только до зимы. В первый день декабря я приеду забрать тебя в Веардрун, хочешь ты того или нет. Может быть, и раньше наведаюсь, может нет, но к зиме собирайся домой. Джеффри выздоровеет и отправится своей дорогой, а ты одна зимой в лесу сгинешь.
Эллен согласно кивнула, и Джон, склонившись в седле, поцеловал ее. Пришпорив коня, он помчался прочь, и, как несколько дней назад, провожая Дэниса, Эллен долго махала ему вслед. Когда стих стук копыт Асгара, Эллен вернулась в дом. Убедившись, что Джеффри спит глубоким спокойным сном, она, чтобы занять себя, решила обиходить найденного Джоном бурого жеребца.
Выйдя из дома, Эллен отвязала коня, завела в постройку, служившую амбаром, конюшней и сеновалом, и поставила рядом со своей рыжей кобылкой. Почуяв соседку через деревянную перегородку, жеребец гортанно заржал. Кобыла откликнулась негромким приветливым ржанием.
– Тихо! – прикрикнула Эллен. – Успеете познакомиться.
Расседлав жеребца, она долго чистила его жесткой щеткой, потом расчесывала гриву и хвост. Жеребец стоял смирно и шумно вздыхал от удовольствия, которое доставляла ему забота Эллен. А у нее щемило сердце. Она так и видела, как Джон добрался до березовой рощи, как, оставив коня, идет вдоль могил и подходит к камню с именами Робина и Марианны. Зря она отказалась! Все равно Джеффри спит, и ничего бы с ним не случилось, съезди она с Джоном на кладбище. Окончательно расстроившись, Эллен закончила с чисткой бурого жеребца и, выпустив лошадей пастись на поляну к ручью, вернулась домой.
На пороге она встретилась глазами с Джеффри.
– Очнулся? С днем рождения! – поприветствовала его Эллен.
– Он в декабре, – ответил Джеффри слабым, но ясным голосом.
– Первый был в декабре в замке Лайонела Гисборна, второй в октябре в Шервуде, – усмехнулась Эллен, подходя к нему. – Как ты себя чувствуешь?
– Слабость, – ответил Джеффри. – Не могу рукой пошевелить. Действительно как младенец!
Эллен дотронулась до его лба и с удовлетворением отметила, что жар окончательно спал. Лоб был прохладный и влажный от испарины.
– Сними ты с меня эту груду плащей, – попросил Джеффри. – Я под ней весь взмок. И, если можно, повязку с головы: лицо чешется.
– Щетина выросла, вот и чешется, – сказала Эллен. – Говоришь, слабость? А сколько сразу всего потребовал, едва очнулся!
– Я просил, а не требовал, – поправил Джеффри.
Эллен сняла повязку с его головы, осмотрела подживающие раны на лице и усмехнулась:
– Придется тебе отпустить бороду. Даже когда лицо полностью заживет, останутся шрамы, которые сильно осложнят тебе бритье.
– Ничего, как-нибудь приспособлюсь, – улыбнулся Джеффри. – Не люблю ни бороды, ни усов.
Эллен ничего не ответила, вглядываясь в его лицо. Зная теперь, что он доводится братом Гаю Гисборну, она явственно видела сходство, пусть не слишком заметное. Робин и Вилл были куда больше похожи друг на друга. Но в случае с Джеффри чем меньше сходства, тем лучше, иначе она не смогла бы заставить себя прикоснуться к нему, находя в его лице черты Гисборна.
Джеффри насторожили молчание Эллен и долгий внимательный взгляд.
– Почему ты так странно смотришь на меня?
– А почему бы мне не посмотреть на тебя? – прохладно спросила Эллен. – Прежде то кровь заливала тебе лицо, то повязка закрывала. Могу же я наконец разглядеть тебя?
– Разглядывай, если хочешь! – ответил Джеффри, сбитый с толку ее тоном.
Эллен сняла с него плащи, оставив поверх покрывала только один, подбитый мехом, а остальные вынесла из дома и развесила, чтобы проветрить, прежде чем сложить в сундук. Вернувшись, она заметила, что Джеффри с нескрываемым интересом рассматривает убранство дома. Увидев мешки и кувшины, которыми был заставлен не только стол, но и длинная скамья вдоль стены, Джеффри спросил:
– Что это?
– Еда, – ответила Эллен, – сыр, сухари, мука, мясо, даже яблоки. В кувшинах вино, в бочонках, что стоят под столом, эль и сидр. Не успела убрать в сундуки и буфет.
– Откуда взялось такое богатство?
– Джон привез. Он был здесь недавно, когда ты спал.
Джеффри оживился и попытался приподняться, но Эллен, сурово поджав губы, нажала ладонью на его плечо и заставила лечь.
– Маленький Джон? Он видел меня? – спросил Джеффри и, когда Эллен молча кивнула, уточнил: – И узнал?
– Разумеется, – тем же прохладным тоном ответила Эллен. – Глаза у него острые, а память цепкая.
Недолго подумав, Джеффри усмехнулся и задумчиво сказал, глядя в потолок:
– Значит, узнал. И не вышвырнул из дома?
– Джон не жестокий, у него нет привычки вышвыривать тех, кто ранен, и обрекать на верную гибель. Не меряй всех своей меркой! – резко отозвалась Эллен.
– А у меня, значит, в обычае жестоко обходиться с ранеными, – понимающе хмыкнул Джеффри, посмотрев на Эллен внимательнее. – Позволь узнать, что привело тебя к подобному суждению обо мне?
– То, что у тебя руки по локоть в крови, которую ты проливал не задумываясь по приказу своего господина, – не оборачиваясь сказала она.
Джеффри долго смотрел ей в спину, напряженную и очень прямую, потом спокойно спросил:
– Нелли, за что ты на меня разозлилась? В чем причина?
– Во-первых, не смей называть меня Нелли, – потребовала Эллен, – так меня зовут только друзья.
– К коим я, несомненно, не отношусь, – тем же спокойным тоном сказал Джеффри. – А во-вторых?
Эллен глубоко вздохнула и, не оборачиваясь к нему, оперлась руками о стол и задумалась. Во-вторых, из-за него она не смогла пойти вместе с Джоном на кладбище вольного Шервуда, а ей очень хотелось навестить друзей, повидать если не самого Робина, то хотя бы камень с его именем. В том и крылась истинная причина ее раздражения. Приводя Джеффри в пример Робина, она среди его достоинств назвала справедливость, но сама сейчас не была справедливой к Джеффри. Он-то в чем виноват? Это было ее решение – не оставлять его одного. Еще раз вздохнув, Эллен оглянулась с грустной улыбкой:
– Ты прав, извини. Во-вторых, просто усталость выплеснулась в злые слова. Единственное, чем ты мог меня разозлить, – вопросом о Джоне. Но я за него на тебя не сержусь.
– Конечно! – подхватил Джеффри. – Какой смысл сердиться на того, у кого с рук так и капает кровь!
По его тону Эллен поняла, что глубоко задела Джеффри. Ей стало стыдно, но она не пожелала сдаваться. Вспомнив благоговение, озарившее его лицо, когда ему пригрезилась Марианна, она даже зашипела от злости:
– А это не так? Когда сэр Гай захватил в плен леди Марианну, как ты объяснишь свое участие в этом? Письмо ее брата привез Хьюберт, и получил он это письмо, несомненно, от тебя. Я правильно угадала?
– Правильно, – подтвердил Джеффри, пристально глядя на Эллен.
– Значит, ты все понимал. Не мог не понимать, что она обязательно захочет расспросить якобы гонца ее брата. Знал, чем все обернется, – утвердительным тоном сказала Эллен и посмотрела ему прямо в глаза: – Каково это, Джеффри: наблюдать, как истязают беременную женщину?
По лицу Джеффри прошла судорога, но он мгновенно овладел собой и, не отводя взгляда, ответил очень ровным голосом:
– Неимоверно тяжело, Эллен. Ждал, что сердце вот-вот разорвется.
Эллен откликнулась дробным злым смешком.
– О какие слова, достойные менестреля! Почему же ты не выхватил меч, не сразил палача, чтобы прекратить пытки?
– У шерифа был не один палач. Вместо убитого позвали бы другого. Для леди Марианны ничего бы не изменилось. Я бы не смог с ней выйти даже из того подземелья, где ее допрашивали и пытали, не то что из замка шерифа и тем более из города.
– Освободил бы Вилла! – упорствовала Эллен.
Джеффри криво усмехнулся:
– Да, на пару со Скарлетом мы продержались бы дольше. Возможно, добрались бы до коридора, ведущего из подземелья наверх, но не дальше, Эллен.
– Ты обмолвился, что презирал сводного брата. Почему же попустительствовал ему в предательстве? Если ты и вправду питал уважение к лорду Робину, что тебе мешало известить его, что Хьюберт – предатель?
– Я приносил клятву верности сэру Гаю, – жестко ответил Джеффри. – Мое отношение к графу Роберту не имело к этой клятве никакого касательства. Замечу, что и в окружении сэра Гая то и дело появлялись лазутчики графа Роберта. Война есть война, женщина.
– Лазутчики, но не предатели.
– А где проходит грань между лазутчиком и предателем? Юный Гарри стал служить графу Роберту через несколько лет после того, как попал в замок сэра Гая сначала пажом, а после оруженосцем. Чем, по-твоему, он отличался от Хьюберта? Тем, что служил графу Роберту, а Хьюберт – сэру Гаю?
– Мне противно слушать твои рассудочные доводы! – крикнула Эллен. – Почему ты вообще исполнил тот подлый приказ, если потом у тебя рвалось сердце?
– Понадеялся, – очень тихо сказал Джеффри. – Не ожидал, что моим надеждам было не суждено оправдаться.
– На что ты понадеялся? На милосердие сэра Гая? – не унималась Эллен.
– На то, что граф Роберт запретил леди Марианне покидать монастырь, который служил вам домом. На то, что всем стрелкам, находившимся в дозорах, он приказал возвращать ее домой, если она осмелится нарушить запрет. Я был слишком уверен, что предпринято все возможное и невозможное ради ее безопасности. Я и сейчас остаюсь уверенным в этом, помня графа Роберта. Потому я и счел допустимым отдать Хьюберту письмо брата леди Марианны и даже пересказать приказ сэра Гая, не усмотрев в том опасности для нее. Письмо обрадовало бы леди Марианну, а вот в соборе Святого Георгия, где ее ждала западня, она никоим образом не должна была появиться. Но мог ли я предположить, что ее туда привезет даже не Хьюберт, а сам Вилл Скарлет – брат графа Роберта?
Эллен почувствовала себя так, словно ее окатили ледяной водой. Таким же ледяным был и взгляд темно-серых глаз Джеффри, неотступно сверливший ее безмолвным вопросом: что ты на это скажешь? Эллен задохнулась от гнева. Вот, значит, на чем основывалось разное отношение Джеффри к Робину и к Виллу: оказывается, он возлагал на Вилла ответственность за то, что Марианна угодила в руки Гисборна!
– Да как ты смеешь судить Вилла, не зная, почему он это сделал?!
– Знаю, и как бы он ни пытался потом спасти ее от пыток, это не оправдывает его ни в коей мере. Он нарушил все приказы графа Роберта, вместо того чтобы следить за неукоснительным исполнением этих приказов. Одного этого достаточно, Эллен. А он ведь пошел еще дальше – посмел питать нежные чувства к супруге своего сюзерена и брата. Именно эти чувства и подвигли его уступить просьбам леди Марианны. Ее можно понять, его – нет. У графа Роберта было очень великодушное сердце, если он смог простить брату и преступную любовь к леди Марианне, и беду, которую эта любовь навлекла на нее, и гибель первенца, особенно если учесть, что у графа Роберта и леди Марианны после не было сыновей.
Эллен поняла, что она больше не в силах слушать этот голос, безжалостно чеканивший каждое слово.
– Если ты скажешь еще хоть что-то против Вилла, я воткну нож тебе в грудь, – предупредила она, испепеляя Джеффри яростным взглядом.
– Я в чем-то погрешил против истины? – с усмешкой осведомился Джеффри. – Или тебе не нравится, что у каждой монеты есть две стороны, а ты привыкла видеть только одну?
Эллен вдруг осознала всю бесполезность их спора. Никто из них не убедит другого в своей правоте и не согласится с чужими доводами. Как-то враз обессилев, она опустилась на краешек скамьи, свободный от мешков, уронила руки на колени и тихо сказала:
– Главное в монете – не две стороны, а металл, из которого ее отлили. Да, лорд Робин был великодушен и ни разу не попрекнул брата. В том не было нужды: Вилл сам себе не простил ничего из того, в чем ты его сейчас обвинил. А еще, знаешь ли, Вилла больше нет. Он погиб в той войне, которую твой господин с присущей ему низостью развязал против лорда Робина. И теперь, когда нет ни Вилла, ни Робина, ни Марианны, так легко возлагать вину на погибших, а себя обелять! Возомнил себя проповедником? Вспомни сперва, кто из вас был в той засаде, а кто угодил в нее.
Слушая, что она говорила, Джеффри одновременно думал о том, что в отличие от него брат графа Роберта мог хотя бы не сдерживать чувств и, повысив голос до крика, требовать от сэра Гая, чтобы тот остановил палача. Сам Джеффри должен был смотреть на леди Марианну молча. Стиснуть зубы и сжать за спиной кулаки – единственное, что ему оставалось, хотя он видел то же самое, что Вилл Скарлет. Тем страшным вечером он с равной силой ненавидел себя и Скарлета, пусть тот был таким же пленником сэра Гая, как и леди Марианна. Если бы он мог только заподозрить, что Вилл Скарлет, преданный графу Роберту до последней капли крови, вдруг привезет супругу брата к собору Святого Георгия, то никогда бы не отдал Хьюберту письмо Реджинальда Невилла! Если бы он мог поднять руку на сэра Гая и убить его! Если бы та ночь не закончилась стрелой, вонзившейся в шею сэра Гая! Если бы сэр Гай не упал на его глазах с коня, захлебываясь собственной кровью! Если бы… Эта женщина находит оправдание Скарлету, отказывая в снисхождении ему, Джеффри. Нет смысла что-то доказывать ей и объяснять, каким адом обернулся для него тот злополучный день: она все равно не услышит. Да и к чему выворачивать перед ней наизнанку душу, показывать, сколько там ран и ожогов? Для Эллен все просто: служил графу Роберту – оправдан, сэру Гаю – заклеймен. Что изменят слова? Воскресят тех, кто погиб? Помирят оставшихся в живых?
– Молчишь? – устало усмехнулась Эллен. – Где же твое красноречие? Иссякло?
Джеффри ответил ей таким же усталым взглядом, и она увидела в его глазах целую бездну душевной боли.
– Что ты знаешь обо мне? – спросил он. – Откуда тебе известно, в чем я себя укоряю и в чем виню?
Джеффри отвернулся к стене, и до самой ночи они больше не сказали друг другу ни слова.