– Хотя мне в декабре стукнет тридцать семь лет, я никогда прежде подобного не испытывал, – признался он, и она, вспомнив недавно сказанные им слова, рассмеялась грудным смехом.
– Значит, не только я с тобой, но и ты со мной открыл для себя что-то новое?
Джеффри улыбнулся, обнял Эллен и пригнул ее голову к своему плечу.
– Я открыл с тобой целый мир, Нелли!
По наступившему следом молчанию Эллен решила, что Джеффри уснул. Чтобы убедиться в этом, она приподняла голову и заглянула ему в лицо. Оказалось, что он вовсе не спит: глаза у него были открыты, он смотрел в потолок, и губы подрагивали в улыбке.
– О чем ты сейчас думаешь? – спросила Эллен. – У тебя глаза так и искрятся хитростью, словно ты затеваешь какую-то каверзу.
– Так и есть, – шепнул Джеффри. – Придумываю повод для новой ссоры с тобой.
– Зачем?! – удивилась она.
– Чтобы потом помириться, – рассмеявшись, ответил Джеффри и, крепко обняв Эллен, потерся щекой о ее висок. – Мириться с тобой – одно удовольствие.
Глава четвертая
После этой ссоры у них больше не случилось ни одной размолвки. Эллен охотно рассказывала о жизни вольного Шервуда, не думая о том, что Джеффри служил Гаю Гисборну, а Джеффри слушал с огромным вниманием. Его интересовало все, что касалось как Робина, так и Марианны, относились ли рассказы Эллен к периоду Локсли, Шервуда или Веардруна. Если разговор заходил о нем, он отвечал кратко и нехотя, но не потому, что скрывал что-то от Эллен, а просто не хотел, чтобы она отвлекалась, возвращая ее к прежней теме. Но одну историю он все-таки ей рассказал, когда она вспомнила о Кристиане, чье имя Джеффри упоминал в бреду, а бывшие ратники Гисборна – прощаясь с ней.
– Кристиана? – переспросил Джеффри. – Так звали мою жену. Почему ты спросила о ней и как узнала ее имя?
– Я не знала имени твоей жены, – ответила Эллен. – Этим именем ты однажды назвал меня, пока был в горячке, а твои товарищи привели случай с ней как пример твоей справедливости.
Джеффри мгновенно посуровел.
– И что же они поведали тебе?
По его тону Эллен поняла: Джеффри крайне неприятно узнать, что бывшие соратники откровенничали о нем. Она поспешила его успокоить:
– Они говорили, что ты был с ними справедливым во всем, вплоть до мелочей, и вспомнили о Кристиане. Сказали, что ты мог бы им приказать и никто бы тебя не ослушался, но не стал этого делать. Когда я спросила, о чем идет речь, они отказались отвечать и предложили спросить у тебя. О каком приказе они говорили?
– Жениться на ней, – помедлив, ответил Джеффри.
– А почему кто-то из них сделал бы это только по приказу?
Лицо Джеффри утратило суровость, стало печальным. Он тихо вздохнул.
– Она была служанкой в замке сэра Гая. Ей тогда едва минуло четырнадцать лет. Довольно миловидная, ладная девушка. Никаких глупостей за ней не водилось, и вдруг выясняется, что она ждет ребенка. Ну, всякое бывает: не она первая, не она последняя. Узнав, что Кристиана в тягости, сэр Гай приказал, чтобы тот, от кого она понесла, покрыл грех, женился на ней – и дело с концом. И вот тут начались сложности. Все слуги и ратники как один отказались, сославшись на то, что никто из них с ней ни разу не спал. Узнав об этом, сэр Гай расспросил ее более строго, и она созналась, что носит дитя сэра Рейнолда. Сэр Гай удивился, но больше прыткости шерифа, чем остальному, и сказал Кристиане, что если она за три дня не найдет себе мужа, он прогонит ее из замка, чтобы она не подавала дурного примера прочим служанкам.
– И согласных жениться на ней не нашлось?
Джеффри пожал плечами:
– Сама рассуди: приданого у нее не было, сэр Гай за ней давать ничего не собирался, а тут еще и чужой ребенок. Нет, Нелли, желающих не нашлось.
– И тогда ты решил сам жениться на ней, – догадалась Эллен. – Почему?
Джеффри сощурил глаза, устремившись взглядом в прошлое.
– В том, что сэр Гай поступит с ней так, как пригрозил, не было никаких сомнений. Когда третий день был на исходе, я спросил ее, как обстоит дело с замужеством. Она посмотрела на меня таким затравленным и отчаянным взглядом, что я понял: девочка никого не нашла, да, наверное, и не искала, а завтра вполне может наложить на себя руки, когда ее выгонят. Я пошел к сэру Гаю и сказал, что сам женюсь на ней. Он пытался меня отговорить, но я стоял на своем, и утром нас обвенчали.
– А что с нею сталось? – осторожно спросила Эллен. – Почему она умерла?
Джеффри бросил на нее хмурый взгляд и хмыкнул:
– Почему умирают женщины в тягости? В родах, конечно. Ребенок родился мертвый, задушенный пуповиной, а Кристиана вся порвалась, истекла кровью и через день сама умерла.
Замолчав, Джеффри принялся ворошить сухой веткой угли в очаге. Поглядывая на него из-под ресниц, Эллен вспомнила, как он в бреду разговаривал с женой, обещая, что она обязательно выздоровеет. Его голос был мягким, ласковым, и, хотя Джеффри сказал, что не любил жену, Эллен подумала, что Кристиана все-таки не была совершенно ему безразлична.
– Ты с ней не жил как муж с женой?
Джеффри повернул голову к Эллен, внимательно посмотрел на нее и улыбнулся:
– Жил. Я ей сразу, еще до венчания, сказал, что наш брак будет настоящим, а не для виду. Она похлопала в ответ ресницами и смогла лишь кивнуть.
– А почему ты не стал ждать, пока она разрешится от бремени?
Джеффри хмыкнул и задумался.
– Чтобы не дать себе обратной дороги, – признался он. – Я не особенно брезглив, но сэра Рейнолда никогда не любил. Мало того, что я женился на девушке, которой он попользовался, так и своим первенцем пришлось бы назвать его ребенка. Если бы я потом обратился к сэру Гаю, сказал, что не дотрагивался до Кристианы и передумал считать ее женой, полагаю, он не отказал бы мне в помощи аннулировать брак.
– Кристиана была тебе так неприятна? – с сочувствием спросила Эллен.
Джеффри усмехнулся и отрицательно покачал головой:
– Только пока я не лег в постель, где обнаружил испуганную девушку, совершенно невинную душой. Выпытал у нее, как все получилось с сэром Рейнолдом, и понял, что она осталась бы и телом невинной, если бы он ее не принудил в приступе разыгравшейся похоти. Затащил в комнату, запер дверь, только что нож к горлу не приставил, ночь промучил и к утру отпустил. Брезгливость смыло с меня, как водой, она сменилась чувством вопиющей несправедливости. Трудолюбивая, опрятная, соблюдавшая себя в строгости набожная девушка – за что ее постигла подобная участь? Даже ее имя на латыни означает «христианка». Захотелось убедить бедняжку в том, что насилие – не единственное, что случается между мужчиной и женщиной.
Узнав Джеффри, Эллен не сомневалась: ему удалось сделать то, что он замыслил. Он не был чересчур искушенным или прихотливым любовником, но в мужской силе, нежности и щедрости на ласку отказать ему было нельзя.
– Она немного оттаяла, – продолжал Джеффри, – но через месяц я сам стал воздерживаться от близости с ней, боялся навредить Кристиане в ее положении.
– И ты совсем ничего к ней не испытывал? – не поверила Эллен.
Джеффри подложил в угли сухой валежник и, глядя, как разгорается огонь, негромко сказал:
– Любить не любил, просто жалел. Понимаешь, она сама была как ребенок. Радовалась любому пустяку. Когда до родов оставалась пара месяцев, я, пользуясь тем, что день выдался теплый и солнечный, а у меня было в запасе несколько свободных часов, повел ее погулять. Взял корзину с едой, нашел красивую лужайку в лесу, там и устроились. Как сейчас ее вижу! Поет, смеется, собирает цветы. Сплела два венка, один надела себе на голову. Другой, верно, предназначался мне, да она не решилась надеть его на меня.
– Почему? – чуть слышно спросила Эллен, не сводя с Джеффри взгляда.
Пока он рассказывал о прогулке с женой, его лицо преобразилось, стало ласковым и грустным, и сам Джеффри показался Эллен таким же молодым, каким был в тот далекий день.
– Робела меня. Все-таки я занимал в замке сэра Гая высокое положение – молочный брат, командир дружины. Она никак не могла взять в толк, почему я женился на ней, если простые слуги и ратники отказались. Очень старалась угодить мне, все время то шила что-то для меня, то вышивала. Руки у нее были золотые. Я говорил ей, чтобы она начинала шить для ребенка, а она в ответ вскидывала испуганные глазищи и спрашивала: «Тебе не понравилась новая рубашка?» Ну что ты с ней будешь делать! А потом наступил ее срок – и Кристианы не стало.
Его голос сделался совсем тихим. Джеффри улыбнулся и быстро провел ладонью по заблестевшим глазам.
– Когда ее исповедовали и причастили, она позвала меня и попросила взять ее на руки. Я так и сделал. Она прижалась ко мне и сказала, что очень жалеет о том, что ребенок не от меня. Она не знала, что он родился мертвым. Я ответил, что она поправится и нарожает мне уйму детишек. Еще ей что-то шептал, сам не помню, что именно. Она слушала, гладила меня по руке, а потом вдруг призналась, что вначале роптала на несчастье, которое ей принес сэр Рейнолд, но после поняла, что оно случилось к ее же благу. Ведь иначе я никогда не взял бы ее в жены, даже не посмотрел бы в ее сторону. Договорила, неслышно вздохнула и опала в моих руках, как сорванная травинка. Вот, собственно, и все.
Эллен встала возле него на колени и, взяв Джеффри за руки, посмотрела ему в глаза. Они были влажными и чистыми, как небо после дождя.
– Она любила тебя. Пусть ее жизнь была недолгой, а брак с тобой коротким, но если она и видела счастье, то лишь с тобой. Даже в свой последний час она все равно была счастлива: ведь ты держал ее на руках и говорил слова утешения. Твои соратники сказали, что ты пользовался у них огромным уважением, а я восхищаюсь и горжусь тобой.
Услышав ее последние слова, Джеффри заломил бровь и, ласково усмехнувшись, дотронулся губами до губ Эллен.
– Ох, как же вас, женщин, легко растрогать! – сказал он и, гибко потянувшись, вскочил на ноги, подошел к столу и плеснул в кружку вина. Сделав глоток, он обернулся и бросил на Эллен острый взгляд: – Гордишься мной, зная, кто я?
– Горжусь, потому что узнала, какой ты, – ответила она и, подойдя ближе, обвила руками стан Джеффри и потерлась лбом о его спину. – Не сомневаюсь, ты горевал, потеряв Кристиану, хоть и женился на ней из жалости, а не по любви.
– Было дело, – согласился он с легкой усмешкой, словно стеснялся как непозволительной слабости слез, блестевших в его глазах, когда он рассказывал о жене. – Сэр Гай даже решил сам заняться сватовством, предложил мне в жены другую девушку и пообещал дать за ней хорошее приданое. Но я ответил ему, что повременю с новой женитьбой, а потом и вовсе раздумал жениться. Об этом я тебе уже говорил.
Гай Гисборн пытался отговорить Джеффри от брака с Кристианой, беременной чужим ребенком. Джеффри был уверен, что Гисборн помог бы аннулировать брак, если бы он попросил об этом. И Гисборн искал способ утешить Джеффри после смерти Кристианы. Эллен задумалась. В ее голове не могли уложиться Гай Гисборн, каким она его помнила, и то, как он относился к Джеффри. Подобная забота превосходила обычную заботу лорда о слуге, пусть даже о командире своей дружины.
– Сэр Гай питал к тебе более сильную приязнь, чем к кому-либо, верно? – спросила она. – Если ты и находил в ком-то участие в твоей судьбе, то оно шло от него.
Она почувствовала, как мускулы Джеффри напряглись. Он повернул голову и через плечо пристально посмотрел на Эллен:
– Сама догадалась? Или мои бывшие соратники и об этом пооткровенничали с тобой?
– Сейчас осенило, – спокойно ответила Эллен. – Так я права или ошиблась?
Джеффри допил вино, поставил кружку на стол и бесстрастным тоном сказал:
– Нет, не ошиблась. Он действительно выделял меня и относился ко мне довольно тепло. Когда в столкновении с вольными стрелками я имел честь получить рану от меча его светлости графа Роберта, сэр Гай собрал к моей постели лекарей со всей округи и навещал меня по нескольку раз в день, пока не убедился, что я пошел на поправку.
Повернувшись к Эллен, Джеффри приоткрыл ворот рубашки и ткнул пальцем в грудь. Этот косой шрам Эллен заметила еще в первый день, перевязывая Джеффри, но не обратила на него внимания. Судя по всему, рана не была тяжелой, другие отметины на теле Джеффри свидетельствовали о куда более опасных ранениях.
– Да, ничего особенного, – подтвердил он, вновь безошибочно угадав ее мысли. – Этим ударом граф Роберт лишь вывел меня из боя, а добивать не стал. Но сэр Гай был сильно обеспокоен, сильнее, чем оно того стоило. Что тебе еще поведали обо мне те три молодца, не уличенные прежде в разговорчивости?
Вопрос был задан ровным, даже слегка беззаботным тоном, но Эллен не обманули ни тон Джеффри, ни его улыбка. Присущее ему обаяние могло ввести в заблуждение о его истинном нраве, создать о нем впечатление как о легком и беззаботном человеке, но он таковым не был. И сейчас губы Джеффри улыбались, а в глазах не было и тени улыбки. Заметив в них блеск стали, Эллен поверила в то, что он и вправду держал всех ратников Гисборна в ежовых рукавицах.
– Они были не очень разговорчивы, – заметила Эллен, отчасти желая отвести от товарищей Джеффри грозу, отдаленные раскаты которой она угадывала в его голосе.
Но Джеффри было сложно обмануть. Усмехнувшись, он начал перечислять:
– Они сказали тебе, что я пользовался их уважением, обмолвились о Кристиане. Из этого я делаю вывод, что разговор шел обо мне. Да, прошло чуть больше месяца, как я сложил с себя командование ратниками сэра Гая, – и как же они успели распуститься! Что еще они тебе рассказали? – он бросил на Эллен взгляд и сам ответил: – О том, что произошло во Фледстане, верно?
– Да, – не стала отпираться Эллен, – но только тогда, когда я дала им понять, что и так знаю, что случилось с леди Марианной.
– О том, что ты о чем-то была осведомлена, я уже догадался, – кивнул Джеффри. Обведя глазами дом, словно только что зашел в него, а прежде никогда не бывал, он тихо спросил: – Она здесь приходила в себя?
Эллен молча кивнула.
– Долго?
– До начала мая.
– Ей было очень плохо? Впрочем, я задал ненужный вопрос, можешь не отвечать.
Но Эллен ответила:
– Да, Джеффри, ей было очень плохо. Она даже пыталась наложить на себя руки, и Робин едва не утонул вместе с ней, спасая ее из омута, что неподалеку отсюда.
Джеффри потемнел, скрипнул зубами и ничего не сказал. Эллен с горечью перебирала в уме: Марианна, Кэтрин, девушка в Шервуде из лагеря Вилла Статли, имя которой забылось… А сколько было других, о ком она не знает? Кто сосчитал?
– Скажи, почему в жизни так много насилия? – спросила она.
– Мужчин над женщинами? – понял Джеффри и пожал плечами. – Похоть сродни голоду, она точно так же требует насыщения.
– Почему так, а не иначе?
Джеффри покосился на Эллен, по его губам пробежала мрачная усмешка:
– Ты когда-нибудь видела, как ведут себя охотничьи псы, если оставить им загнанную лань, а не отогнать от нее?
Эллен покачала головой.
– Не доводилось? Они рвут ее и впадают в азарт от запаха крови и неспособности жертвы отбиться. Звереют на глазах. Так и мужчины: в каждом дремлет дикий зверь, который пробуждается, учуяв добычу. Кто-то укрощает в себе этого звери и запирает накрепко, кто-то держит на привязи, но иной раз спускает с поводка. А большинство вообще о нем не хлопочет, позволяя ему гулять на свободе.
Подумав над его словами, Эллен решительно возразила:
– Нет, Джеффри! Я была знакома с теми, в ком и в помине не было не то что подобного зверя, но даже его следов. – Помедлив, она добавила: – И в тебе его тоже нет.
– Благодарю за столь лестный отзыв! – улыбнулся Джеффри. – Что привело тебя к такому выводу?
– Твое стремление защищать тех, кто слабее тебя, защищать в том числе и от зверя, о котором ты говорил, – убежденно ответила Эллен и, помолчав, призналась: – Одного я не понимаю: как ты объяснил сэру Гаю, почему без его воли – а на самом деле вопреки ей – отдал приказ не подпускать к Марианне ратников Лончема?
Джеффри глубоко вздохнул и невесело рассмеялся.
– Чрезмерным усердием. Он ведь передал мне слова Лончема, что и ратники сэра Гая могут поступить с леди Марианной, как его собственные, после чего наказал не дотрагиваться до нее. Этот приказ был излишним, но именно он и стал моим оправданием. Я сказал, что неверно понял слова сэра Гая, посчитав, что его воля распространяется не только на его собственную дружину, но и на всех ратников: сэра Гая ли, Роджера Лончема – без разницы.
– И сэр Гай поверил тебе? – усомнилась Эллен.
– Я постарался быть убедительным, понимая, что моя жизнь зависит от того, поверит мне сэр Гай или нет. Он поверил, и я отделался тем, что он обозвал меня тупицей и сверхусердным болваном.
– И все?!
Джеффри усмехнулся и провел ладонью по лицу.
– Ну еще парой довольно сильных пощечин. Я же сказал, что старался быть убедительным. Да и как иначе, когда кожей чувствуешь, что твоя жизнь повисла на волоске? Сэр Гай поверил мне, Нелли. Когда мы были в Лондоне, он узнал, как граф Роберт уничтожил гарнизон, оставленный Лончемом во Фледстане, и припомнил мне тот день. Пригрозил, что если граф Роберт истребит и всех ратников сэра Гая, заподозрив в насилии над леди Марианной, то он собственной рукой убьет меня.
– Что же ты ему ответил? – замирающим голосом спросила Эллен.
Джеффри пожал плечами:
– Что ему не придется утруждаться. Я такой же ратник сэра Гая, как и мои товарищи, я был вместе с ними в караульной, потому и меня не минует смерть от руки графа Роберта.
Глядя на хмурое лицо Джеффри, Эллен вспомнила, как тяжело его бывшим соратникам дался рассказ о засаде у собора Святого Георгия. Они и говорили-то через силу, а их лица были мрачнее грозового неба. Тогда они сказали, что, не получи Гай Гисборн тяжелую рану от стрелы Вилла Статли, не окажись он при смерти, Джеффри покинул бы Гисборна, а с ним – и вся дружина. Но почему-то он продолжил служить сэру Гаю после страшных событий во Фледстане. Неужели не знал, кто был истинным виновником насилия, учиненного над Марианной? Она должна была добиться от него всей правды, потому задала вопрос в лоб:
– Когда ты узнал, что именно сэр Гай стоял за всем, что произошло во Фледстане?
Джеффри не удивился вопросу. По его губам пробежала печальная улыбка, и серые глаза подернулись такой же печалью.
– В ночь накануне битвы у Трента. – Поймав недоверчивый взгляд Эллен, он понимающе кивнул: – Да, ты вправе удивляться и не верить мне, Нелли, но так оно и есть. Конечно, я и прежде подозревал сэра Гая, но был не в силах поверить. Я присутствовал при его разговоре с Хьюбертом, помню, как менялось его лицо по мере того, как Хьюберт выкладывал ему в подробностях, что он подслушал и подглядел. Мне нелегко объяснить тебе, Нелли, но в те минуты я всей душой сочувствовал сэру Гаю. Я знал, с какой силой он любил леди Марианну, как страстно и отчаянно добивался ее согласия выйти за него замуж, словно видел в ней свое единственное спасение.
– Спасение от чего? – усмехнулась Эллен.
– От себя самого, – вздохнул Джеффри, не приняв ни ее усмешки, ни иронии. – И вдруг оказалось, что она предпочла другого. Если бы просто другого! То, что ее избранником стал именно граф Роберт, прямо-таки подкосило сэра Гая. Граф Роберт – и леди Марианна! Я мог представить, какая буря творилась в его душе. Когда Хьюберт смолк, в лице сэра Гая не осталось ни кровинки. И вдруг он расхохотался! Я даже испугался: не сошел ли он с ума? А он хохотал и сквозь смех вспоминал, как Роджер Лончем от силы пару часов назад похвалялся, что наконец добился от принца Джона повеления Гилберту Невиллу отдать дочь ему в жены. Я подал сэру Гаю кубок с водой, чем неожиданно привел его в себя. Оттолкнув кубок, он приказал Хьюберту возвращаться в Шервуд, а сам отправился к Лончему, и тот через час покинул Ноттингем. Это было утром, а ночью из Ноттингема уехал и Гилберт Невилл, чтобы встретить свою погибель, а следом за ним и мы, сопровождая сэра Гая, двинулись по дороге, что вела во Фледстан… Нет, Нелли, я долгие годы считал, что Роджер Лончем – единственный виновник расправы над леди Марианной, а сэр Гай повинен лишь в том, что в ответ на похвальбу Лончема швырнул ему в лицо: «Нечем хвалиться! Та, которую ты хотел в жены, давно делит ложе с другим». Такой порыв, продиктованный яростью, крушением всех надежд, я мог и понять, и оправдать. А вот то, что именно сэр Гай надоумил Лончема, как обойтись с леди Марианной, я узнал только в ночь перед сражением королевских ратников с вольными стрелками, и поведал мне об этом сам сэр Гай.
– Не лучше ли ему было найти священника, раз уж он решил покаяться в грехах? – глухо осведомилась Эллен.
– Я сказал то же самое, слово в слово, – с глубокой грустью откликнулся Джеффри, – а он ответил, что епископ Гесберт давно отпустил ему это прегрешение, да и не счел его поступок таковым. Тогда я спросил, зачем он мне об этом рассказывает. Он ответил, что отпущение, данное епископом, не облегчило его душу. Только одно могло бы избавить его от гнета вины – прощение самой леди Марианны, но она вряд ли простит. А еще, сказал сэр Гай, я хочу, чтобы ты знал, как сильно я виноват перед ней, и, узнав, исполнил мою волю.
– В чем же заключалась его воля?
– Сэр Гай не верил в победу королевского войска, но предпочел учесть и иной исход сражения. Он был уверен, что леди Марианна будет где-то неподалеку от поля боя. Если бы королевские ратники победили и леди Марианна вдруг попала бы к ним в руки… Сэр Гай приказал сделать все для ее спасения. Все, вплоть до того что убить ее, если иного выхода не найдется.
– Неужели ты убил бы ее? – не в силах поверить прямым и жестоким словам Джеффри, спросила Эллен.
– Не знаю! – выдохнул он, задумался, погрузившись в себя, и после долгого – очень долгого – молчания, покачав головой, повторил: – Не знаю. Я умер бы за нее сотню раз, но даже представить себе не могу, что у меня поднялась бы рука вонзить нож в ее сердце. К счастью, Господь в своей бесконечной милости избавил меня от необходимости проверять, на что я был бы способен, случись то, чего больше всего опасался сэр Гай.
Он снова впал в глухое молчание, вернувшись то ли в недавнее прошлое, то ли в события, после которых прошли годы и годы. Глядя на Джеффри, Эллен невольно пожалела, что так сильно растревожила его душу своими вопросами. Чтобы заставить его хоть немного отвлечься от мрачных раздумий, она спросила:
– На что ты надеялся, приказав охранять Марианну от ратников Лончема?
– На кого, – поправил ее Джеффри и глубоко вздохнул. – На графа Роберта, разумеется. Кроме, как на него, надеяться было не на кого. Ведь сэр Гай отказал ей в помощи, не смог побороть брезгливость. Граф Роберт любил леди Марианну иначе, много сильнее. Я знал: он обязательно придет за ней, и удивлялся только тому, что его нет во Фледстане так долго. Это потом мне стало известно, что он был в отъезде, а в тот день я в душе взывал к нему, считая не часы, а минуты. Когда вечером сэр Гай приказал мне доставить леди Марианну из караульной в комнату, где был сам, я понял, что он не один, а с графом Робертом.
– А ты к тому времени хорошо знал лорда Робина? – незначащим голосом осведомилась Эллен.
Джеффри посмотрел на нее и подавил снисходительную, но не обидную усмешку. Он прекрасно понял, что на самом деле вопрос был задан в волнении, пусть и тщательно скрываемом.
– Скажем так, я достаточно много узнал о нем, чтобы иметь более или менее верное представление о графе Роберте. Наши редкие встречи почти всегда сопровождались звоном оружия, а не обменом любезностями. Как, впрочем, и первое знакомство.
Опасаясь, что голос дрогнет и выдаст ее с головой, Эллен вопросительно посмотрела на Джеффри. Он не стал мучить ее и дразнить молчанием.
– Мы столкнулись один на один – не в Шервуде, но в безлюдном месте. Я был в ратном облачении с гербом сэра Гая, он – в зеленой куртке со знаком вольного Шервуда на рукаве, и потому нас не надо было представлять друг другу.
– Зеленые куртки носили все, не только лорд Робин, – заметила Эллен.
– Верно, – согласился Джеффри. – Но я столько раз слышал самое подробное описание графа Роберта, что, едва лишь увидев, сразу понял, с кем меня свела судьба, словно знал его много лет. Он тоже знал, кто я, но откуда – могу лишь догадываться. Возможно, он видел меня возле сэра Гая, но так, что никто из нас не заметил его. Говоря вкратце, мы одновременно выхватили мечи из ножен.
– И ты остался жив после такой встречи с ним? – недоверчиво спросила Эллен.
Джеффри понял намек и расхохотался:
– Не боишься обидеть меня, Нелли?
– А ты обиделся?
– Нет, – отсмеявшись, честно ответил Джеффри. – На самом деле ты задала резонный вопрос, хотя и – прости меня – глупый. Если ты сейчас со мной разговариваешь, значит, я остался жив. Другое дело почему. Я был уверен в своем умении владеть мечом, но с первых мгновений понял, что уступаю ему. Он был искуснее и быстрее меня, мог покончить со мной в считаные секунды, но не стал этого делать. Сражался так, словно хотел посмотреть, что же я из себя представляю в бою. После очередной атаки он сказал, что не видит нужды в моей смерти. Он ведь воздерживался проливать кровь просто так, верно?
– Да, он говорил, что применение силы должно быть разумным, обоснованным и необходимым, – подтвердила Эллен.
Джеффри склонил голову в знак уважения.
– Принцип, достойный истинного правителя, если бы только наш мир был более совершенным! Так вот, поскольку я не рвался доказать, что жажду погибнуть именно от его руки, постольку я поблагодарил его за великодушие, отдал мечом салют, и мы разошлись в разные стороны. Разумеется, сэру Гаю я не стал докладывать об этой встрече, но сам запомнил и ее, и графа Роберта, проникшись к нему уважением. Восхищение пришло позже, когда вражда между ним и сэром Гаем обострилась до предела.
Обдумав то, что он рассказал, Эллен сказала недоверчивым тоном:
– Что-то не так, Джеффри! Послушать тебя, так вы несколько раз скрестили мечи, перекинулись парой вежливых фраз, на чем и расстались. Прямо-таки красочная миниатюра из книги о пользе добродетели!
Джеффри снова рассмеялся, обнял Эллен и несколько раз поцеловал ее в мягкие, пахнущие травами волосы.
– Наверное, я неважный рассказчик. Конечно, все было не так церемонно и безобидно. Все-таки мы сражались, а не застольную беседу вели.
На самом деле все было совершенно иначе. Они выхватили не только мечи, но и ножи и сшиблись в яростной схватке. Он быстро понял, что повстречал воина, превосходящего его, но не отступил ни на шаг, решив: будь что будет. Джеффри, как будто это было сейчас, встретил беспощадный взгляд лорда Шервуда, устремленный на него через перекрестье клинков. Граф Хантингтон мало того что обезоружил его, но и заставил отступить, прижаться спиной к дереву. Джеффри замер, почувствовав острие ножа, нацеленного под ребра, и холод меча, приставленного к горлу. Пусть он был защищен кольчугой, но знал, что противнику хватит силы пробить ее ножом, поразив прямо в печень. Скользящий удар по шее показался ему более предпочтительным: для него все закончится быстро и без мучений. Но выбор удара был не за ним, а унижаться до просьбы он не хотел и молча ждал, читая про себя молитву. Но лорд Шервуда не торопился. Внимательно глядя на Джеффри, он с усмешкой спросил:
– Ощутимая будет для Гая потеря, если я сейчас убью командира его дружины?
Джеффри нашел в себе мужество не отвести взгляда от глаз, в которых видел собственную смерть, и ответил такой же усмешкой:
– Весьма ощутимая, ваша светлость!
Краткое промедление – и стальное лезвие меча перестало холодить ему кожу, не нанеся ни единой царапины. Исчезла и тяжесть ножа, вмявшего в бок кольчугу. Лорд Шервуда отступил на несколько шагов и коротко свистнул. К нему подбежал конь, и граф Хантингтон вскочил в седло. Не сделав попытки подобрать с земли оружие, Джеффри спросил:
– В чем причина подобного милосердия, граф Роберт?
Граф Хантингтон бросил на него короткий, но запоминающий взгляд, и, прежде чем дать шпоры коню, ответил с резким смешком:
– Твое бесстрашие и твоя честность. Поделись этими качествами со своим господином.
Он действительно отсалютовал лорду Шервуда, только тот этого уже не видел: когда Джеффри взял меч, грозный лорд Шервуда почти скрылся за поворотом дороги.
Очнувшись от воспоминаний, Джеффри опустил глаза на Эллен и сильнее сдавил ее плечи, прижимая к себе. Милая, нежная женщина! Она и так видела много крови. К чему обременять ее ненужными подробностями, в которых ничего нет, кроме звона стали, искаженных от ярости лиц и беспощадного блеска глаз? Главное она узнала, и этого с нее довольно. Тот, кого она безответно любила с такой беспримерной преданностью и таким постоянством, ушел навсегда. Сейчас она с другим, знает, что между тем, кого больше нет, и тем, кто рядом с ней, не было ни ненависти, ни непримиримой вражды, и потому в ее сердце не должен возникнуть разлад. Джеффри хотел, чтобы с ним Эллен забыла о тоске и душевной боли.
Недавно открывшаяся рана уже не кровоточила, но все равно мешала ему подхватить Эллен на руки. Поэтому он опустился на пол, застеленный шкурами, и потянул ее за собой. Как всегда, она была покорной в его объятиях, отзывчивой на каждое его движение, и он чувствовал невероятное и незнакомое прежде умиротворение рядом с ней.
– Джеффри, мы должны перебраться на кровать! – прошептала Эллен, когда они так и остались лежать на полу среди разбросанной в беспорядке одежды.
– Это обязательно? – сонно пробормотал он.
Тяжкое повествование о прошлом утратило яркость для них обоих. Вновь было то, что есть сейчас – не годы назад, не вчера, не завтра. Отдых и покой… Перебирая пряди длинных волос Эллен, положившей голову ему на грудь, Джеффри сквозь ресницы смотрел на огоньки, пляшущие среди алых углей в очаге, и ему хотелось пролежать так всю ночь. Но Эллен решительно приподнялась, высвободившись из его рук, и строго посмотрела на Джеффри:
– Да, обязательно. Открывшаяся рана еще не полностью затянулась. По полу гуляет сквозняк, а ночи уже не летние!
Джеффри рассмеялся, потянулся, заломив руки за голову, и бросил на нее насмешливый и ласковый взгляд:
– Нелли, если следующие слова будут о простуде, лучше молчи!
– А то что? – строптиво сверкнула глазами Эллен.
– А то я сдержу угрозу и защиплю тебя, – невозмутимо ответил Джеффри, но в глубине его глаз запрыгали веселые искорки.
Эллен, не выдержав, расхохоталась, и он вместе с ней. Они долго смеялись, попутно обмениваясь поцелуями, пока она чуть ли не пинками заставила его подняться и лечь на кровать, где и сама пристроилась рядом.
Джеффри выспросил у Эллен подробности ее разговора с бывшими ратниками Гая Гисборна. Услышав, что они выразили намерение приглядывать за домом, пока не убедятся, что их командир оправился от ран, Джеффри неопределенно хмыкнул. Но Эллен заметила довольное выражение, появившееся у него на лице.