Город и люди в нём

Не имея настроения заходить на кухню, кроме как за порцией, Ханг лишь раз заглянул в общий котёл, после того как выловил большой кусочек чего-то тонкого и твёрдого.

– Поверь мне, лучшее тебе не знать. –  покачал головой Першичь, но видя уверенный взгляд, сняв кепку, повернулся боком, демонстрируя рабочий стол.

Большие сверчки и трава, что казалась сорной, подгнившие овощи и высохшие фрукты, что валялись в дальнем углу хлева, несколько пустых, вздутых консервных банок, измельчённые в порошок кости мелких животных.

– Пожалуй, сегодня я сыт. – оставив эмалированную миску, не сумев сдержать поднявшихся бровей, Ханг вышел на свежий воздух.

В тот же вечер, Першичь и Стрелки из другой машины, ушли. С утра же, завтрак оказался из каши с добавлением крупных кусочков мяса, пока над убежищем разносился великолепный запах копчения.

– Это не то, о чём я думою… – Женя, не смело, глядя в весёлые глаза повара.

– Ха-ха. Это. Парни сходили к соседям, и выменяли у них соль на книги.

– Я не про соль. – взглотнув, придерживая рвотный рефлекс.

– Ха-ха-ха.

Остальные тоже ждали ответа, внимательно глядя в тарелки.

– Это, хитрый дипломатический приём, при котором можно поставить оппонента не только на извинения, но и на пару голов скота.

– Значит мы тут не одни. – Артур, не вполне уверенный, рад или насторожен.

– Места тут не людные. По большей части, земля скудна, и хороша лишь для выпаса. Большинство кочуют. До ближайших оседлых соседей, несколько часов пути.

– А сколько до города? Километров двадцать? И уже никого нет.

– А ты сам не чувствуешь?

Лишь двое из сидевших за общим столом замерев, прислушались к чувствам.

– Нечего. – Ханг, подняв вопросительный взгляд.

– Будто, что-то забыл сделать. Невесомое прикосновение к спине.

Удивлённо взглянув на него, не веря, Пятый хотел сострить, но не успел.

– А по какой дороге хотел бы пойти? – черпаком указав в сторону подлеска, пронизанного быстро исчезающими тропами.

– Та, левая.

Повар кивнул, сам взглянул туда-же и, выдохнув, скинул фартук, присаживаясь на поленницу.

– Там, город. Если идти напрямки. А то, что ты чувствуешь. Его Зов. Он хитрый. Никогда не говорит прямо. Шепчет, отводит взгляд, но всегда получает своё.

– И ты в это веришь? – Артур, не добро. – В магическую хеработу. В… в этот Зов? – взглянул на товарищей.

– Не верю. Знаю, что оно так. Не первый день о стены трусь. – спокойно, без надменности, не стремясь переубедить. – Многие уходили от города. Бежали от чего, или хотели близости к природе. Но большинство возвращается. Не сразу, по одному или группами, в те места, где появились, несмотря на опасность.

– Это называется, тоска по дому. – Готфрид, севший лишь несколько ложек.

– Как знаешь. Не нужно верить мне на слово. – доставая сигарету. – Время рассудит.

В дождь под навесом, перебирая и обмолачивая дикие травы. В зной за плугом. С рассветом черпая очередное ведро воды. При свете лампы обходя крохотный курятник, скрываясь от праздности и отдыха. Каждый день тянулся. Трудам, казалось, не будет конца. Останавливаясь только чтобы перевести дух. Но стоило обернуться, и казалось, что прибыли только вчера. И не верилось в то, что ко всему вокруг приложена собственная рука. Скошенные лужайки, укрощённый кустарник, белёные стены, свежевыструганные перила. К первому урожаю редиса, в коммуне всё внезапно оказалось доведено до ума и больше не требовало приложения усилий. Но руки не ведали покоя. Небольшая водонапорная башня с насосом, пруд в котором скапливалась вода, два слоя оград, вручную выложенные камнем тропинки и даже цветник.

Уже к девяти утра, покончив с последними делами, работники, не сговариваясь собрались под навесом, рассевшись куда придётся, а с ними двое Стрелков, стайка детей и не известно когда прибившийся сосед, оставшийся жить в коммуне. Лишь Евгений, последнее время водившийся со Стрелками больше, чем со своими, где-то пропал. Слов не было, да и говорить было не о чем. Медленно, против воли, ум приходил в движение и не находя целей вне, обращался внутрь. Только утерев слёзы, Ханг заметил, что они проступили и у остальных. Усмехнувшись, Катя закрыла рукой левый глаз, а затем, повернув ладонью наружу, спрятала улыбку. Улыбнулся и Артур.

Работников не видели весь оставшийся день, а когда нашли внутри большого амбара, все, включая детей, были пьяны в драбадан. Синяки и ссадины, разбитая мебель, сокрушённые бутылки, опорожнённый бочонок с самодельным вином.

– Мы поминали. – не поднимая головы из грязи, пробормотал Готфрид.

– Провожали их, в своих воспоминаниях! – Артур, снова вырвавшись из верёвок и забравшись на стропила. – Всех, кого с нами нет. И тех, кто есть, вить и их однажды не станет. – громко и торжественно, без задней мысли расхаживая на высоте нескольких метров. – Радовались и грустили, смеялись и плакали. Мы одни и нам наплевать на всех, пока мы вместе. И ты там был. – указав на Евгения, пришедшего вместе со наёмниками. – В наших словах. И вот тут. – схватив себя за грудь. – Наш дорогой друг. – и шагнув ему на встречу, сверзился вниз.

Удар грудью обземь был таков, что лопнули рёбра, и надорвались внутренности. Когда к нему подскочили, изо рта выступила кровь, а помутившийся взгляд, замер на одной точке. Упавший коленями в грязь, Женя схватил товарища так крепко, что пальцы порвали порядком истрепавшуюся одежду. Его самого, за горло будто держался силач, не позволявший выдавить и звука, в то время как сердце пронзила ледяная игла. Лишь когда бойцы нащупали пульс и погрузив на носили, поспешили отнести в дом, ему удалось выдохнуть единственно.

– Идиот. – обхватив себя руками.

– А мы тебя ждали. – Катя, подав большую кружку. – Вот, припасли. Правда пару раз отпили, но всё равно. – не успевшая понять, что произошло. – Ну ты деловая колбаса. – толкнув его с усмешкой. – А мы тут. – указав наверх.

Туда, где в мангале плясали языки костра, дым от которого поднимался к щелям в потолке. Где собранный из досок и ящиков, стояло подобие стола. Где в старой соломе спали слабые к алкоголю товарищи. Где смеялись и плакали, вместе переживая последние эмоции. Туда, где его не было.

Они отправились проверять поля, когда их нагнала Катя.

– Какое всё яркое. – обводя взглядом простор цветущего многобрачия лугов. – Скажи Ханги. – с лёгкой и счастливой улыбкой, хлопнув его по груди тыльной частью ладони. – Даже наша машина не может сделать такие цвета. Блестящий жёлтый, глубокий фиолетовый, мягкий белый. – нежно касаясь бутонов, и сорвав несколько, подняла на ладони, чтобы, обернувшись, сдуть их в лицо идущего следом Евгения.

Сощурившись от разлетающихся лепестков, он натянуто улыбнулся. Всё это время шедший позади, и лишь изредка вставлял слова. С того дня паденья, его не покидало ощущение то, что он лишь плохой актёр, занявший чужое место.

– Я решила. Больше не вернусь в ту комнату. – не громко, став серьёзной. – Боюсь, если сделаю это ещё раз, всё снова поблёкнет. Станет таким же серым как дни в городе.

– Разве они были такими уж серыми? – Ханг. – Что мы делаем тут, чего не было там?

– Не знаю. – слегка раздражённо, перепрыгнув через овражек, и обернулась с улыбкой. – По сути, всё тоже. Наверное, поменялось моё отношение?

– Тяжёлая работа на людей с оружием. Разве не этим пугают тех, кто задолжал Чёрным Нимбам?

– Ага. – усмехнувшись, но через несколько шагов, замедлилась. – Я всё равно считаю, что на том свете мне было лучше. Но, и здесь кое-что есть. – искоса взглянув на него.

– Вроде, так говорят перед исчезновеньем. – Ханг, поняв бровь в насмешке, но затем вдруг испугавшись, посерьёзнел.

– Тогда, закрой глаза.

– Нет. – напугано.

– Закрой и проверим. И ты Женя. Я не могу вам приказать, могу лишь попросить. Как близких. Попросить поверить в то, что после… Каждый сможет найти что-то хорошее. Здесь, или на другой стороне.

Скривившись, водя из стороны в сторону опущенным взглядом, в последний раз взглянув на девушку, Женя зажмурился. Ханг молчал, не двигаясь, моргая глазами по очереди. Тогда, она резко замахнулась, желая напугать, но в место удара, легко прикоснулась к его щеке. Грубая от работы, тёплая, щекочущие недельную щетину, она медленно поднялись вверх и мягко закрыли веки. Секунда, и насмешливо выдохнув, Катя приблизилась, прикоснувшись лбом к тыльной части ладони.

Не желавший отпускать, Женя украдкой смотрел, и еле сдерживаясь, пытался подавить чувства. Десятки угроз, обманы и подлоги, давались куда легче, будто были лишь частью игры и не приводили к смертям, в то время как эта, казалась бы мелочь, разрывала сердце на части. И тогда он закрыл глаза. Закрыл, желая прекратить боль. Уверяя себя, что сумеет найти другой путь. Мгновенье во тьме, и ужас, страшнее смерти объял его, и вызвав физическую боль, толкнул вперёд.

– Я здесь. – улыбчивым шёпотом, опустив руку, встретившись взглядом, и отступив, подмигнула Жене. – А этот весь побледнел. Ха. Дураки. – и раскинув руки, рухнула на небольшую кучу недавно скошенной травы.

За следующие две недели, каждый из работников завяз в скуке. По одиночек или группами, люди выпутывались из неё как могли. Одни занялись отловом и изучением насекомых, другие городили заводи на ручье, мечтая о разведении рыбы, кто-то отправлялся в походы, исследуя окрестности, двое детей переехали к соседям, заявив. – Мы достаточно взрослые, чтобы выбирать. – После того как наладилось с едой, Стрелки плотно занялись своей физической формой, но достигнув результата, тоже начали скучать и вскоре разбились на два лагеря. Одна группа, решила рыть тоннель, скрывая его предназначение, другие, бродили по округе, с целью найти нанимателей на свои услуги.

Хуже все было Артуру. К обеду коммуна пустела, и он оставался один, в сытости и тепле, с видом на двор, дорогу и краешек леса. Магнитом для местных мурлык, заключённый в тюрьме спящей боли, для вызова которой было достаточно малейшего движения. На выздоровление потребовалось восемьдесят пять дней. По крайней мере, столько зарубок он оставил на стене, прежде чем сумел поднялся на ноги.

Медленно и плавно перенося вес с одной ноги на другую, Артур прошёл к двери, и отперев засов, на который его запирали от бродячих собак, толкнул преграду. Стояло раннее утро. Солнце едва занялось. На улице было зябко и влажно. Пропитавшаяся потом рубашка, холодила кожу, боль давила на грудь, будто на ней лежал раскалённый камень, но он всё равно был счастлив.

– Долго ты меня ждал. О дивный мир. Наконец я готов. Ну, может почти. – не сумев сдержаться от того, чтобы облечь чувства в слава.

Всем было видно, что кости срослись неправильно, но что с этим делать, никто не знал. День ото дня, давление раскалённого камня слабело, но к тому моменту как он смог бегать и прыгать, полностью не исчезло. Но это было не худшим. Больше его беспокоило, то, что о неё думают, увидев шрамы. Не те, что остаются при падении с мотоцикла, но многочисленные жировые растяжки, не исчезнувшие в след за потерянным весом. Быстро влившись в последние этапы сбора урожая, он с восторгом наблюдал заполнение и переполнение складов. Земля дарила на удивленье обильно, что с труда десяти, можно было прокормить все сорок.

– Продадим, и сможем позволить себе и одежду, и бензиновый инструмент, и специи, о которых говорила тётушка. Да хоть даже магнитофон! – Женя, обращаясь к детям. – И краски. – обернувшись к Кате.

Несмотря на то, что до конца уборки оставалось ещё четверть поля, закатили пир. На нём были и люди из соседних общин и скотоводы-кочевники и пара бродяг с дороги. К застолью вернулись все те, кто блуждали и те, кто решили жить отдельно. Зачатый не многим позднее полудня, пир длился до самого рассвета. До того зарекавшийся не пить, позабыв все само наложенные заветы, Артур надрался до такой степени, что не мог прямо сидеть. После третей, не донесённой до рта и пролитой за зря, его отсадили под дерево, привязав, окромя одной свободной руки для облегченья. Женя, как с ним не раз бывало, рассказывал о неразделённой любви и своей природной робости, ничуть не мешавшей ему ходить в бордель за сорок километров. Катя, смеялась над всем подряд, и плакала, когда её пытались облагоразумить. Блондин, мелодично распивал песни, слова которых обычно не знал. Ханг, чесал опухшую от щелбанов голову. Проигрывавший в сухую, он всякий раз был уверен, что чёрная полоса не может длиться вечно и карта должна пойти, и будто на зло, даже если ему удавалось быть на коне всю партию, под конец, удача отворачивались, приводя к всё тому же финалу.

– Ну. По-моему это проклятье. Не меньше. И пусть выпадут зубы у того злодея кто с тобой так обошёлся. – Лайла из Стрелков, щедя, лишь ткнув его в лоб после очередного кона.

– Всё. – Готфрид. – С тобой не играем. – еле связно, и размашисто наклонившись, взявшись за ножки стула, отвернул проигравшего в сторону. – Никакой интриги. – распрямляясь, и не удержав равновесия, упал на Лайлу.

– Поди прочь. – стряхивая его на пол и со второй попытки поймав стоявшую на столе деревянную кружку, констатировала. – Пьянь.

– Интересно, как там парни? Смотрят ли на звёздное небо как мы?

– Им остались все наши запасы. А у нас в подвале еды на несколько месяцев.

– Да и огород у них был. – припомнил Артур.

– На том огороде, они грибы да коноплю растили.

– Пробовал я их самосад. – Першичь. – Фигня полная. Только рубахи штопать.

– Я тут, пока лежал, кое-что думал. Почему мы продолжаем занимается той же фигнёй? Работать, воевать и прочее…

Поднялся возмущённый гвалт резко захотевших высказаться на пьяную голову.

– Потому что с неба больше не падают котлеты и булки. Чтобы жить, нужно есть. Чтобы есть, нужно трудиться. Не хочешь трудиться. Отбери у другого. – Зиндан.

– Неужели, нет другого пути? Мы, чёрт подери на том свете! А здесь, всё тоже самое. – разочарованно.

Разразился обычный спор о том, где они находятся. Похищенье из другого измеренья, провал в замкнутую вселенную, подключение к суперкомпьютеру… Но многие, молча задумались, будто ища выход.

С рассветом, надев куртку из грубой кожи, с перекинутой через плечо сумкой, вооружённый ветхим, однозарядным револьвером, для отпугивания зверей, Ханг покинул селение. Ощипанными пастбищами, словно по зелёному ковру, до холмов, где ещё можно было найти немного снега и снова равниной. Через несколько километров, там куда не доходило их маленькое стадо, трава поднялась сначала до пояса, а затем и до плеч. Поворачивая туда, где проще пройти, где не хлюпает под ногами и не летит мошкара, вскоре, он вывалился на незнакомую тропинку. Оба её направлений не вели назад к дому, и свернув к солнцу, путник направился к подлеску на горизонте. Там, в тени тополей и ив, доживала свой век, чуть ли не первобытная мельница. Два больших камня, один в форме колеса, другой с проторённой круговой колеёй. Торчащие из земли гнилушки, очерчивали стены. На дне колодца темнело зеркало воды, с упавшей букашкой. Дальше, до перекрёстка с указателем, на котором затёрлись все записи, более хоженой тропой, вниз, под еле заметный уклон. Передохнув в сени одинокого дуба, где спугнул кабанов, мимо болотца, полностью затянутого ряской, сделав крюк вокруг холма, на звук текущей воды. Это был мелкий ручей, прячущийся среди невысоких и пышногривых зарослей. Несмотря на полную флягу, Ханг захотел выпить именно этой воды, но заметив, что весь берег вытоптан зверьём, побрезговал, направившись искать исток. Толчками поднимающаяся из земли, холодная и чистая, он оказалась необычайно вкусна.

– Привет. – сзади.

– Привет. – не уверенно, обернувшись и никого не увидев.

– Я тебя знаю? – голос был женским, уверенным и спокойным.

– Может быть. Я знаком почти со всеми в округе.

– Не со мной. – и вывалившись из кроны, приземлилась в нескольких метрах.

Хоть её одежда была соткана из кусочков зелёной, бурой и бежевой ткани разных оттенков, она была хорошо приталена и ладно скроена. Длинные волосы перетянуты лентой, лицо ни то испачкано, не то закамуфлировано грязью, взгляд изучающий и чуть насмешливый.

– Я просто иду. Мне не нужны проблемы.

– Но ты их создал. Спугнул кроликов и дивную лису, что ждала их в засаде. Оставил меня без добычи.

Медленно сдвинув сумку на живот, он одной рукой открыл клапан, демонстрируя содержимое, другой, достал большой сэндвич и опасливо глядя из-под бровей, протянул её.

– Хм. – чуть отвернувшись, но с подачки глаз не сводя. – Разломи и откуси по средине.

Ханг так и сделал, протянув надкушенный кусок. На её лице возникло возмущенье. Он же, проголодавшись в дороге, ещё раз откусил от своей половины. Приняв подарок, девушка чуть отступила, а затем, стремительно выхватив из-за пояса стебелёк, хлестнула им по другой руке дарителя. Жгучая боль вынудила разжать пальцы, из которых тут же исчезла и вторая половина сэндвича. Миг, и она исчезла, скрывшись в листве.

Выйдя из рощи, оказалось, что исток ручья не в ней, а дальше. Снова в путь, по пологим склонам, из которых торчали небольшие камни, обходя непролазные заросли колючих кустов, к скату особенно большого холма, у основания которого, под массивным камнем блестел родник. Добив голод небольшим кусочком вяленного мяса, разморённый дневной жарой, Ханг укрылся в редкой тени, легко задремав. Тихое журчанье, редкие голоса птиц, запахи цветов, приятная боль в натруженных мышцах. Проснулся он от возмущённых стонов, перемежающихся плевками.

– Ну и дрянь ты ешь! – и выбросив вяленное мясо, прежде встреченная незнакомка, отставив сумку села рядом.

Теперь, уходя на прогулку, он всякий раз отправлялся к ручью, но доходил к истоку ли однажды. Она находила и ловила его ещё на подходе, несмотря на все его ухищренья. Одинокая, с исчезновения последнего из тех, с кем скиталась, живущая щедрыми дарами лугов и подлесков, отмечавшая шрамами на ушах за тех зайцев и кроликов, что ловила ради забавы. Ханг почти нечего не знал о природе. Редкие термины о горах и рыбалке, что иногда всплывали в памяти, меркли перед тем, что знала она. Верно было и обратное. Видевшая город лишь издали, девушка слушала о нём с любопытством, но в тоже время и отрешённой насмешкой. Ночи под звёздами, но ни шагу за поле, по ту сторону которого стояла их коммуна. Как компромисс, руины с каменными кругами, бетонный створ давно смытой плотины или несколько остовов на вершине ветреного холма.

В последний раз, дойдя до истоков ручья, обрадованный тем, как умело скрывался и путал следы, он предвкушал торжество первой победы и радость встречи. У родника, выделяясь среди зелёного мха и серых скал, пестрело прижатое камнем перо, разукрашенное пыльцой цветов. Тут же, на память пришли её слова о перелётных птицах, о уже трижды меченных кроликах, о новых местах и людях. О кочующих кошках, что после весны уходят на север. Ханг знал куда смотреть и обернувшись, увидел маленькую точку, отчётливо видимую на далёком склоне. Она ждала, и это было самое трудное. Для них обоих. Ждать, не в силах обмолвиться хоть одним словом. Проститься чем-то большим, чем тепло в собственной груди. Фантазия рисовала дивные новые земли, приключения, новые знакомства и открытия. В противовес, позади, дружеские рукопожатья, безбедная жизнь, и сильный магнит дома, в котором появился.

“Я медленно хожу, не плохо лазаю, не смогу её защитить.”

На миг, тёплое дуновенье приласкало кожу, напомнив о проведённых в месте часах. В щебете птиц послышался её смех. В запахе цветов, её запах. От невозможности прикоснуться, пальцы съёжились, вцепившись в одежду. Ноги напряглись, готовясь сделать решительный шаг. Бросив вещи, не оставив весточки, бежать с глупой улыбкой, забыв город, как если бы тот, был лишь вторым сном. Вспышка, и страх сковал, не позволив двинуться.

Даже очень постаравшись, ему было не вспомнить на сколько сдвинулось солнце, или как долго журчал ручей, как много птиц пролетело на головой. В какой-то момент, точка поста исчезла, и сколько бы не вытирал слёз, её было не разглядеть. Только тогда, отвернувшись, закрыв глаза, он заплакал. Коротко и почти без слёзно. Второй порыв остановился только по средине ручья. По щиколотку в воде, отчаянно ища заветный силуэт. Вернувшись, страх осадил его и во второй раз. Усадив на землю, заставив выждать, не отпуская до тех пор, пока не заледенели ступни. Только поднявшись на противоположный склон, и отыскав уходящие прочь следы, страх отступил, оставив после себя глубокий отпечаток апатии.

“Радуйся. Она не исчезла. А значит, у тебя ещё будет шанс её встретить. Не равный нолю. Самое главное, не равный нолю.”

После всхода озимых, заточки инструмента, и подновленья жилищ, скучно стало по-настоящему. Радость грядущего урожая продержалась ровно неделю. Настольные игры, гитара, конструирование, книги и даже музыка, с каждым днём приносили всё меньше эмоций, пока небыли заброшены вовсе. Но жители коммуны продолжали делать вид, что всё хорошо. Если бы они собрались обсудить свои странные и противоречивые чувства, то сошлись бы на слове – Истома.

Следя за собой, а позже и за другими, Готфрид подмечал, как взгляд, всё чаще задерживается на левой тропе. На пути от бани к общему дому, его будто магнитом притягивало к краю участка. Пару раз он даже останавливался у изгороди и, поглаживая окорённое дерево, заставал себя за тем, как обдумывает маршрут. Только четверо не подавали никаких признаков. Тётушка, её питомица Зоя, самый неприметный из Стрелков, что вёл машину с детьми, и прибившийся бродяга, сычующий в амбаре за садом. Остальные, и даже дети, медленно смещались в сторону левой тропы. Они перебирались в дома поближе, а внутри домов, старались расположить свою кровать у ближайшей стены. Собирались не в просторной летней кухне, а теснились на веранде большого дома. Краем, стал побег троих подростков, оставивших записку.

– Мы отправляемся на разведку, в пригород…

Стрелки нагнали их ночью, но вернулись лишь на следующие сутки, после долгого спора о том, стоит ли вообще это делать. Решать было нечего. Начались сборы. Благоволя дороге, до того шедшие изо дня в день, дожди сменились пасмурной, но тёплой погодой.

– Всё отлажено, смазано и подготовлено. Даже работая в пол силы, вы сможете прокормить себя. – наказывал повар, демонстрируя, где что лежит. – Ружьё будет разряжено и переломлено. Патрон примотан к стволу. – в две секунды снарядив его, он нацелился и изобразив отдачу, вернул всё в исходное состояние. – Если что…

– К соседям. Знаю я. Не дура. – тётушка, отмахиваясь. – Старая, но не дура.

Ещё раз поклонившись, повар вышел на двор, и переглянувшись с товарищами, двинулся за остальными, ушедшими по заветной тропе.

– Никто так и не пришёл. – Лайла, искоса глядя на Готфрида. – Похоже, они и не собирались.

Блондин лишь взглянул на ней. Без особой заинтересованности, позволяя высказаться.

– Помнишь того парня на носилках? Он рвался в самую гущу. На такого нельзя положиться. Его сказали забрать. А я, усыпила, чтобы не дёргался. Думала, сбросим вас, получим приказ, и станем козырной картой… Они нас обманули. Дважды. Спасли наши жизни, а сами…

– Я видел много вашего брата. Стрелков и отвергнутых кандидатов. Ты, и остальные из группы, где-то посередине. – глядя перед собой, чувствуя, как к нему обернулись, но не реагируя.

– И чем мы хуже? – не разжимая зубы, еле шевеля губами.

– Я не сказал хуже. – и заглянув её в глаза. – Я сказал, посередине. Ты всё поняла.

– Нет. – будто выплюнув. – Объясни.

– Один раз, я видел, как они работают. Один раз, присутствовал в самой гуще. И теперь я спрошу. Среди соседей нашего летнего лагеря, хоть кто-то погиб? Может быть, пара из вас ходила резать глотки? Скольких вы запытали до смерти? – и не дожидаясь ответа. – До того дня, ты бывала на заданиях? Что видела в глазах товарищей? Может решительность или мужество? – а затем приблизившись, негромко произнёс. – Ты видела пустоту.

Их взгляды встретились. Его, уверенный и немного печальный. Её, с морщинками в уголках глаз, и немым отчаяньем в глубине.

Едва ли дважды хоженая за последние месяцы, дорога порядком заросла, и сузилась почти до тропы. Многие скотоводы увели свои стада подальше от пригорода, из которого на них совершались набеги, и пошедшие ввысь травы, поднялись до плеч. Возле дома тёмная и плодородная, здесь, земле постепенно пожелтела глинами, луга поредели, появились следы людей. А впереди, показался заветный лес.

Они не видели города, только кусты и деревья, но каждый чувствовал его приближенье. Будто грозовую тучу после долгой засухи. Искрящуюся молниями, бурную и опасную, но необходимую.

Пригород остался тем же. Чуть более заросший, почти безлюдный, неприветливый и тихий. Большой ангар, где базировалась местная группировка, пустовал. Исчезли часовые у школы и круглого дома. Ни дыма, ни света, ни запахов. А над всем, вечные гиганты. Тёмные, от пропитавшего их дыма, многочисленные, и безжизненные.

***

На шаг выйдя из группы, Готфрид, в место приветствия, протянул стеклянную банку с зерном. Неоднозначно проурчав, мужчина в хламиде подался вперёд и оперевшись на железную клюку, взглянул на ней сначала с одного, затем с другого бока, и только убедившись, протянул руку. Стояло пальцам обхватить горлышко, как его поймали за запястье.

– Чего? – недовольно, будто у него отбирали его собственное.

– Обмен.

– На что? – подозрительно, теперь, чуть наклонившись, заглядывая в лицо переговорщика.

– На слова. На верный путь через реку. – и чуть повернув голову, указал на город.

Уцелевшую часть моста, перегораживала груда рваной жести, заточенных труб, клочьев колючей и обычной проволоки. Переходить по нему, когда в любом из сотен окон мог сидеть снайпер, было отчаянным шагом. Трижды отчаянным, разбирать завалы. Рядом, из порядком обмелевшей реки, выступали части автобуса, какие-то блоки и бог весть что ещё.

– Вниз по течение, совсем близанько переправа. Укромная, и надёжная.

– Как она выглядит?

– О. Выглядит как неприметный трос, закопанный в грязь. Потяни, и достанешь.

– Проводи. – отпустив банку.

– У слов одна цена. – обняв банку. – У помощи другая. – покачиваясь и ёрзая от удовольствия.

Его укромное место находилось на излучине, под старой ЛЭП. По эту сторону, домов не было вовсе, с другой, из трёх, лишь у одного окна были обращены к переправе, да и те закопчены пожаром. Вращая ворот барабана, натянули тросы. Через систему карабинов и блоков, из ила поднялись два синтетических каната. Тонкий сверху, чтобы держатся, толстый снизу, чтобы идти. Вставив клюку в паз, проводник зафиксировал барабан, и усевшись с верху, принялся за копчёную колбасу.

– Ставлю свою жопу. Он выдернет её в самый не подходящий момент. – повар.

– Прицела у меня нет, но я и по мушке засажу ему между глаз. – Лайла, так, чтобы сидящий услышал.

– И оповестишь всю округу. – Артур, хмуро глядя на чёрные окна.

– И берегитесь Шкуродёров. – бросил проводник, когда по эту сторону осталось лишь трое. – Теперь эта зараза и в нашем районе.

Каждый шаг по берегу, отмечался тихим хрустом крошащихся угольков деревянного настила набережной. Там и тут, темнели скелеты столов и стульев, оставшихся от большого ресторана. Обрывки полога на протянутых руках складывающихся тентов, изорванные осколками мусорные баки, кем-то вытащенная наружу, громада посудомоечной машины. По ту сторону первой линии домов, всё оказалось не так плохо. Разрушения носили лишь точечный характер. Встречались целые стёкла, не выломанные двери, и расчищенные пятаки перед подъездами. Первая перпендикулярная улица, через сотню метров, оканчивалась тупиком, образованным повалившимся небоскрёбом. Следующий перекрёсток выводил на проспект. Просторный, будто нарочно расчищенный, слишком открытый чтобы быть безопасным. Дальше вдоль реки шли малознакомые кварталы, и решено было идти переулками.

Медленно, часто останавливаясь чтобы прислушаться, двигаясь группами по три, за два часа прошли лишь два километра. Ожидаемых засад всё не было. Вообще не единой души. В баррикадах пробиты бреши, заборы повалены, метки банд затёрты временем. Закат приближался. Тени сгущались. Мрак в заваленных мусором коридорах, завывания ветра, безлюдие, пугающее больше, чем вооружённые бандиты.

– Может здесь мор? – Женя, опасливо глядя на дохлую крысу возле норы.

Ему не ответили. Но каждый, невольно поёжился, по-своему представив собственную судьбу, если его предположение окажутся верными. В то же время, он сам, поначалу улыбнувшись при виде того, как подействовали его слова, затем быстро изменился в лице. Внезапное откровенье близкой смерти, подтолкнуло к до того, казавшемуся немыслимым. Что-то массивное, заросшее и незыблемое, шелохнулось, готовясь, прийти в движение. – Я должен сделать это! При всех, не скрываясь. – И тут же, страх отступил, ослабнув, позволив разогнуть спину. И в очистившимся зрении, всё вокруг предстало лишь декорацией, длинным подиумом, ведущем к световому пятно…

– Где все останки? Может, заглянем в какое здание, и проверим? – повар, обеспокоенно пытаясь принюхиваясь.

– Валяй. Я тут подожду. – Зиндан, уже не в первый раз, взглядом проверяя затвор, а пальцем поглаживая снятый предохранитель.

Выйдя на небольшую улицу, двинулись быстрее. Маленькие воронки от мин, не убранные кучи обломков, расколотая бита в канаве. Вдруг, протянув руку, Готфрид мягко поймал Артура, притянул к себе и крепко обнял, а отстранившись, улыбнулся сквозь слёзы.

– Это тот самый момент, когда я ухожу.

– Что? – Женя, не веря.

– Нет. Куда? – Катя, улыбаясь, не понимая шутки.

– Искать свою женщину. – спокойно и ровно, вопреки эмоциям на лице и в душе. – У нас с ней был уговор на такой случай. План.

– И куда ты пойдёшь? – Касси, что раньше носила жилет.

– Квартал Серых колпаков.

– Там выжженная пустошь. Поверь мне. – Касси. – Они были целью сразу трёх больших группировок.

Он улыбнулся, добродушно, словно отец рассказу ребёнка и кивнув, продолжил прощаться с близкими. Рукопожатье, для Стрелков, кивок для отстранённо стоящих подростков, и объятья для каждого из семьи.

– Я иду один. – пресекая предложение помощи. – Только я. – и в его глазах, каждый видел решимость отстаивать свой выбор, даже если при этом придётся принести в жертву их отношенья.

– Но почему именно сейчас? – Катя, взяв его за руку.

Тяжёлая, и обмякшая, она едва подрагивала.

– Я не могу ждать. – в короткой фразе заключив силу, что вырывала часть от целого.

– Ты вернёшь?

– Постараюсь.

Его не уговаривали, не желали хорошей дороги, не справлялись о припасах и оружии. В строгих чертах лица, обычно дипломатично любезных и сдержанных, сейчас читалась решимость пробиваться несмотря ни на что, распалённая самыми тёплыми из чувств. Но кроме того, в глазах бледнели льдинки страха, способные остановить сердце. Никто из четверых не оборачивался, боясь сорваться и последовать за близким человеком, разорвав ту связь, что ещё осталась.