Кровь

Место, в котором остановился состав, представляло собой окраину промзоны. Бетонный забор, заросшие кустарником бытовки, покосившиеся сараи из необрезной досок, полуразобранные металлоконструкции с трубопроводами и огрызками проводов. Позади поезда начинался быстро густеющий, смешанный лес. Впереди, было несколько развилок, часть из которых вела к работающим цехам, часть, уходила к мосту через небольшую речушку. А сбоку, раскинувшийся среди холмов, серел малоэтажный город, по внешнем признакам возведённый в прошлом столетии.

Вниз по ржавой лестнице, на песчаную тропинку, до бетонных плит, со следами сошедшего асфальта, через распахнутые ворота, к городу. Цеха по правую руку, перемежались пустым пространством промышленных зон и заброшенными гаражами. По левую, вверх по склону поднимались заросшие, по больше части заброшенные дачные участки, над которыми возвышался ретранслятор сотовой связи. Вскоре, бетон нырнул под асфальт, по сторонам появились пешеходные дорожки и полосы насаждений, а цеха сменились малоэтажными, многоквартирными зданиями. Облепленные наростами балконов, лоджий и сараев, дома хоть и не выглядели ветхими, но представляли из себя ещё то убожество. Среди них, часто встречались небольшие бревенчатые избы и совсем разваливающиеся бараки времён царя гороха. Витрины магазинов, коих можно было пересчитать по пальцам одной руки, неизменно были забраны толстыми решётками, если вообще их имели. Трое из четырёх, торговал через небольшое окно с переворачивающимся или выдвижным лотком. Не было ни единого кафе, парикмахерской, или здания банальной почты. Только жилой массив с редкими техническими сооружениями, навроде подстанций, водоколонок или зарешёченных газовых труб.

– В какую дыру он нас затащил. – начав внимательнее приглядываться к редким бродягам, мало походящим на обычных горожан.

Подобные личности, одетые в обноски позапрошлого поколения, часто встречались лишь в заброшенных районных, центрах эмиграции и резервациях. Связываться с ними не стоило не при каких обстоятельствах. Похищение, это одно, но нож в бок, ради надетых на тебя ботинок, совсем другое. На секунду обрадовавшись, что не имеет даже ботинок, а затем, поймав на себе очередной заинтересованный взгляд, кролик ускорил шаг, насколько позволяло его состояние.

Через полторы сотни метров, двигаясь вслед за рельефом, пересечённая узкоколейкой, дорога под острым углом поворачивала в сторону, а ещё через три десятка, асфальт окрасился в коричнево бурый. Застарелая кровь большим, неровным пятном, отмечало место чей-то смерти. Объёмом не меньше нескольких литров, со следами ног и борьбы, пятно говорило о многом и не обещало нечего хорошего. Рядом, на склоне придорожной канавы, темнела окровавленная хламида. Сама канава, и всё вокруг устилали бутылки из-под крепкого алкоголя, доски и битый кирпич, шприцы, сотни окурков и куски пластика… Тоже было и во дворах. Угрожающе пискнув, дорогу перебежала тощая крыса. Где-то неподалёку раздался собачий лай, а с пром-зоны донёсся грохот выгружаемого щебня.

Обернувшись, Ван без труда разглядел состав, но сил идти дальше не осталось. Пульсирующий жар, слабость, от которой подкашивались ноги, боль в почках и печени. Обессиленный, беглец проковылял к единственной оставшейся лавочке. Рухнув на грязные доски, подпёр руками кружащуюся голову, он изо всех сил попытался удержаться в сознании. Не высокое солнце грело спину и шею, но вместо материнской любви, в нём была отцовская суровость. Стрекотали кузнечики, жужжали мухи, звенела мошкара. Озлобленно отмахнувшись от нацеливающегося кровопийцы, кролик поднял голову, опасливо огляделся и наконец, выровняв дыхание, задумался о том, куда идти.

Место, в котором он очутился, было ему прекрасно знакомо. Не нужно было посещать трудовые лагеря, чтобы знать об их существовании. Отчем провёл в одном из подобных три года, прежде чем матери, удалось скопить достаточно денег для выкупа. Поначалу, отчем молчал о том, что пережил, но спустя время, когда жизнь пошла на лад, а пасынку потребовался опыт старших, всё же заговорил. Чужой опыт нахождения не на самом глубоком, но всё же дне, привёл в чувство, вырвал из плохой компании, вернул обратно за парту, но не уберёг от попадания в тот же омут, пусть и отличным от отца путём.

Обращаться за помощью к местным не стоило. Не было её и у администрации, подчиняющейся владельцем сего бизнеса, целью которого было лишь выжимание максимальной прибыли до того, как место изживёт все резервы. Единственны, кто мог помочь, был он сам. Единственной котируемой валютой, была сила. Способная принимать разные обличья, чаще всего она выступала в роли физической крепости, оружия или связей. Не имея ничего из выше перечисленного, перспективы даже на грядущую ночь, вырисовывались максимально безрадостные.

Всего через пару кварталов, из ещё крепких, дома превратились в откровенно разваливающиеся или вовсе лежащие в кромешных руинах. Сельский клуб, от которого остался только несущий фасад, хибары с провалившимися внутрь крышами, остатки стен и опор на месте цехов, пустующие административные здания, с черными от копоти глазами окон. Затем снова небольшие кирпичные домики не то дач, не то бывших загородных домов, перекат через овраг, пустой короб разграбленной подстанции, проржавевшая водонапорная башня, нависающая над наполовину осыпавшимся, на половине жилым бараком, пустые гаражи технического парка. Раздваиваясь словно змеиный язык, дорога расходилась в разные стороны. Левая, перескочив через плохо вкопанные трубы, скрывалась за высокими кустами. Правая, чуть изогнувшись, ныряла вниз с холма, на вершине которого и остановился гость некогда рабочего посёлка.

Раскинувшийся на несколько километров в глубину и почти десяток вширь, вдоль пологой балки с бегущим внизу ручьём, селение доживало последнее десятилетие. Гигантские цеха в одной части, серая плешь горной выработки в другой. Небольшой пяточёк переносных, высокотехнологичных домиков за высоким забором, в которых скрываются ценные кадры руководящего состава. Колонны грузовой техники, вывозящей лес по единственной большой дороге, ведущей к железнодорожному узлу.

Вдруг, ревя прямотоком, оставляя чадный след, на подъём вырулила легковая машина. Каково было удивление Вана, распознавшего в ней полицейскую экипаж. Старую, времён до капиталистического пришествия, она неслась вверх, молча блестя сине-красной люстрой. Робкая надежда, дала пламя решимости. Замахав руками, беглец выскочил на дорогу.

Вылетев вверх по склону, а затем с грохотом лежащего в салоне хлама, приземлившись на мостовую, автомобиль с небольшим юзом остановился подле просящего о помощи. В словах и вопросах не оказалось нужды. Надежда умерла мгновенно.

Одетый в спортивный костюм, видавший виды и битый жизнью, человек за рулём безудержно трясся по тяжёлый рок, по всей видимости, играющий в его голове на полную громкость. Сведя губы в лодочку, от чего стали видны его грязное, на удивление ровные зубы, маргинал достал старый как мир пистолет и, размахивая им в такт музыке, направил ствол на незнакомца. Несколько секунд, за которые сердце Вана успело зайтись в паническом ритме, а затем почти замереть, закончились, вместе с вниманием “Полицейского”. Испугано взглянув куда-то на задние сидения, а затем заозиравшись, он вдавил педаль газа и, сорвавшись с места, понёсся дальше по улице.

– Только бы это падла не заглохла. Только бы не заглохла. – взмолился кролик, наблюдая за машиной, после короткого рывка, начавшей трястись в такт с водителем.

Всё же переварив то, что впрыскивалось в цилиндры вместо нормального топлива, колымага продолжила путь по ухабистым улицам.

Серые, рыжие, чёрные и белые облака дыма и испарений, из множества заводских труб. Мёртвый лес до самого горизонта там, куда по розе ветров уносились ядовитые облака. Шелест рано завядшей листвы. Пара отдалённых выстрелов.

Пошатнувшись, он сделал несколько шагов назад и, запнувшись о бордюр, рухнул в придорожную траву. Невысокая, ровно, словно газонокосилкой, обеденная козами из ближайшего подворья, она болезненно впилась в онемевшую кожу. Голубой простор над головой потускнел. Звуки трудовой зоны отдалились, затерявшись в басистом гуле и тонком писке. Остался лишь ритмичный стук бьющегося в отчаянье сердца, тщетно пытающегося разогнать кислород по голодающим органам и конечностям. Руки и ноги налилось тёмным багрянцем, в то время как лицо словно присыпали пудрой. Дыхание потеряло ритм. Тело сковали конвульсии и спазмы. В отчаянно попытке, организм боролся за жизнь.

Так, прошло больше часа. Вынырнув из тьмы забвения, Ван не увидел ни ряби, ни серости. Только безмерная жажда напоминала о слабости тела. Вдруг, его внимание привлёк шелест травы подле самого уха. Медленно, боясь спровоцировать неведомую угрозу, он повернул голову. Всего в нескольких сантиметрах от лица, бороздя мокрым, чёрным носом короткую траву, молодая дворняга искала еду. Мелкая, с серыми боками и чёрным брюхом, заметив взгляд до того бездвижного тела, она всполошилась. Резкий отскок назад, короткий лай, и замерев, псина вгляделась в лицо незнакомца.

Ван не двигался, но не оттого, что боялся быть укушенным, а тем более облаянным. В его жизни случались, куда худшие вещи. Буднично брошенное откровение, – Нет никакого лагеря для спасённых. – Радостные лица детей, обнявших его, когда после нескольких недель голода, впереди показался пункту сбора, на котором им обещали выдать сладкую морковь. Пёстрая доска почёта, с фотографиями лучших работников, и десятками золотых звёзд, выдаваемых за каждую сотню приведённых. Кусок грязной ткани, намотанный на гусеницу экскаватора, зарывающего траншеи братских могил…

Зажмурившись, чтобы отогнать возникшие воспоминания. Задыхаясь от сладкого запаха консервированной еды лагерной столовой, окна которой выходили на непрерывно работающую топку, для утилизации личных вещей. В относительной тишине, после дней непрерывного перестука колёс, слыша голоса плачущих от радости, строящих планы на будущее, благодарных, людей.

– Я вырвался. Сбежал. Свободен. – силой перенаправляя ход мыслей в другое русло.

Снова синее небо над головой, опасные люди вокруг, близкий лес за спиной. – Снова путь туда, откуда ушёл. – Озаглавив проблему. Всё что он знал о северных землях, было кратко подписано (Лес). Бескрайний, разнообразный, дикий лес. – Река. – Тут же зародилась идея. – Вдоль рек живут люди. С людьми можно договориться. Но куда текут эти реки? – Собака ушла, перестав загораживать обзор, открыв сидящего в паре метрах Валлона.

Безмятежный, опершись на отведённые за спину руки, он наблюдал за собакой, снова шарящей носом в короткой траве. Почувствовав взгляд, похититель обернулся. Секунда, и на его обычно грубом и безжалостном лице, появилась тонкая, добродушная улыбка, которой родители могут одарить детей, в приступе гордости или умиления своему творению.

Отвернувшись, Ван закрыл глаза. Затем с силой зажмурился и резко открыл. Небо осталось на прежнем месте. Лишь пара облаков изменила форму и немного сместилась. Отняв от травы руки, он приложил их к лицу, пытаясь сдержать сдавленный смех, с трудом вырывающийся из пересохшего горла. Руки пахли землёй и чем-то горьким. Скрючиваясь, шершавые пальцы оскребли веки и покрытые щетиной бакенбарды, а затем, сжавшись в кулаки, замерили на груди.

– Что тебе от меня надо? – дрожащим, вырывающимся толчками голосом.

– Неверно. Не мне от тебя, а тебе от меня. – короткая пауза. – Ты знаешь, где твои друзья?

– Сбежали наверное. – неопределённо поводя рукой, а затем снова уронив её на грудь.

– Сбежали. Да. Но не далеко. – буднично, а затем чуть грубее. – И, ненадолго. – затем, после короткой паузы. – Как ты думаешь, почему я не запер дверь?

– Чтобы я мог размять ноги. – еле слышно, на выдохе. – Бежать некуда.

– Верно. – также не громко. – Верно, чёрт подери. – без единой нотки гнева или раздражения. – А знаешь ли ты, где находишься?

– Трудовой лагерь первого типа. В процессе отжатия.

– Ооо? Не знал. Думал, это просто резервация.

– Четвёртый тип, пункты сбора. Всех расстреляли. Третий тип, лагеря временного размещения. Всех расстреляли. Второй тип, добыча сырья. Средний срок жизни, три месяца. Первый тип, обогащение и первичная переработка. Средний срок жизни, два года. Нулевой. Оккупированные города, транспортные узлы и обслуга миротворческих сил. Средний срок жизни, одно поколение.

Серьёзно взглянув на говорившего, Валлон нахмурился.

– Стандартная классификация, о которой стоит помнить, расставляя жизненные приоритеты.

– Как видишь, у меня другой путь. – громила.

– Не многим это дано. Выйти за рамки. Но, что-то я не вижу счастья в твоих глазах. Похоже, доживание вне общества, оказалось не самой лучшей затеей.

– Я сам её выбрал, хотя и не знал этого. Не желал этого.

– А выбрал бы снова, представься шанс?

Опустив взгляд, Валлон не спешил отвечать, взвешивая одному ему ведомые, за и против.

– Если да… – всем сердцем желая взмолится об освобождении, хотя бы намекнуть на торг, Ван всё же в последний момент свернул в сторону. – …то в следующий раз поступить иначе, чтобы не жалеть об упущенной возможности. – что-то внутри болезненно сжалось, наказывая, но другое, выше и светлее, легко распушившись, коротко и ярко вспыхнуло.

На сразу поняв, так как ожидал услышать другое, но всё же сообразив, похититель сначала оскалился, но затем, вдруг усмехнувшись, отвернулся.

– Твои слова не… Но… – смотря куда-то в сторону, вцепившись в собственную руку. – Всегда есть но. Черта, через которую нужно переступить. У меня не хватает на это сил. Возможно, будь здесь моя жена… Она была очень сильной. В одиночку путешествовала по тундре, поднималась на горы, сплавлялась по рекам. А я… Всего лишь слабовольный тюфяк. – зажмурившись, он покачал головой, и глубоко вздохнув, оперевшись о колени, поднялся.

Короткий ритуал отряхивания чистой задницы, и медленно подойдя, Валлон протянул руку. После нескольких попыток подняться без помощи, сжав зубы, в последний раз взглянув на небо, Ван всё же принял помощь.

Глава 3 Сопротивление

Пройдя пол квартала, беглец замедлил шаг и, закрыв лицо рукой, натянуто ухмыльнулся. Секунда и улыбка перешла в вырывающийся толчками смех. Несколько секунд, и всё прошло. Печаль, апатия, горечь, грусть и что-то ещё. Большое и тёмное, лежащее на самом дней и придающее окрас остальным эмоциям.

– Не стоит держать в себе. – посоветовал Валлон. – Кричи. На меня, на город, на весь мир. Выпусти то, что тянет к земле.

Резкий взгляд в ответ.

– К земле меня тянет гравитация, и охриненно сильная слабость. – твёрдые, злые слова. – Оставь свои советы при себе. Я подыхаю. Из-за тебя подыхаю.

Дойдя до перекрёстка, громила свернул в сторону, под острым углом к склону холми. Не на секунду не сомневаясь, что в итоге они придут к поезду, кролик всё же задумался о причинах такого поступка, а также, одними глазами оглядывая окрестности, помыслил о побеге. В обитой жестью комнате, его ждала лишь смерть. Не сегодня и не завтра, но раньше, чем хотелось.

Через три заброшенных участка, с заросшими бурьяном избами, начался относительно целый район.

– Здесь есть дети? – обратив внимание на несколько маленьких велосипедов, приставленных к дереву, с ветвей которого свисал обрывок пожарного рукава.

– Есть люди, будут и дети.

– А у тебя, есть? – слегка повернув голову, он встретился со взглядом конвоира.

Ожесточённый, но в тоже время немного грустный, взгляд говорил о много, но громче всего, советовал не развивать тему. Еле заметно улыбнувшись, Ван отвернулся.

– Дети. – повторил, проверяя этим ли словом задел за живое. – Хм. Если бы он у тебя были, ты бы рассказал им, чем промышляешь? Это не просто похищение, ради выкупа или ещё чего. Неет. Это что-то другое. Очень грязное и…

Выбежав из-за угла дома, двое ребятишек спрятались за остовом прицепа. Вскоре появился третий, такой же грязный оборванец, как и два первых, заглядывающий за каждый куст в поисках товарищей. Заметив идущую по улице пару, он замер, и медленно попятившись, упёрся плечом в кусок изгороди, после чего развернувшись, бросился бежать, неуклюже переставляя рахитичными ножками. Увидев его реакцию, пара за в укрытии обернулась, и тут же, не сговариваясь, нырнула под прицеп, выглядывая между рессор и колёс.

– Мой родной отец, верил в карму. – Ван. – Жертвовал деньги и выходил на общественные работы. Считал, что каждому воздастся, стоит только подождать. Верил, что оккупантов сожгут в последней войне.

Валлон молчал, ожидая продолжения, или обдумывая слова.

– Он умер два года назад, а оккупанты ещё здесь. Я, не верю в возмездие божественной силой. Я считаю, что его нужно ковать самому. Мстить виновным, не давать совершать зло, противостоять, пусть даже придётся сжечь родной дом.

– Громкие слова. Но, судят по делам. Возможно, я чего-то не знаю, и ты состоишь в каком-нибудь революционном кружке, или совершаешь диверсии? – отвечая взглядом судьи, видящем подсудимого насквозь. – Если так, то я очень рад. Ты будешь первым человеком из сопротивления, которого я встретил за последние… Дай подумать… Четыре, нет пять лет. В таком случае, можешь не раскрывать своих тайн. Храни их достойно. – насмешливый взгляд. – Или, ты один из тех, кто громко осуждает, а затем идёт и делает ту работу, за которую ему платят? – голос стал твёрже, и бесчувственней, как во время игры. – Тогда заткнись и топай. Ты ровно в том месте, где окажутся все, нам подобные.

Серая земля, пыльные деревья вдоль дорог, тусклые плоды на низких ветвях. Спрятав светило своим ватным телом, облако отбросило густую тень. Сразу стало как-то зябко. Лай собак, грохот загружаемого в вагоны концентрата, короткий гудки сирены. Сразу за перекрёстком, начинался пологий подъём, в конце которого виднелись стены, окружавшие погрузочную площадь, на которой и остановился состав.

Немного не доходя до середины подъёма, по правую руку, из-за ветвей массивного дерева, показался каменный дом. Некогда белые, оштукатуренные стены, хоть и осыпались, но ещё сохраняли остатки прежнего величия. Рядом, меж зарослей, терялась стена меньшего здания. Его обращённый к дороге бок, была выстлан лакированными плитками, складывающимися в схематичного вида карту. Старая, оставшаяся с тех времён, когда в этот город ещё стремились на заработки, с узорами на пустых участках. Выбившись из сил, Ван облокотился на собранный из труб заборчик, исподлобья изучая рисунки мёртвых людей.

– Мы там, где красная точка. – дополнительно пояснил Валлон. – Поезд движется автоматически. Из одного конца ветки, в другой. Обычно, это занимает двенадцать дней. Один цикл. Иногда ветку меняют, и цикл приходится приспосабливаться. Если хочешь его пережить… – заглянув Вану в глаза. – …тебе, тоже придётся приспособиться.

– К сожалению, я не могу приказать телу, производить больше крови.

– Тогда придётся меньше давать. Уже есть пример подобного изменения.

– Зачем тебе третий? Двое, неплохо справляются.

– Я начал к ним привыкать. – отведя взгляд, притворившись, будто разглядывает карту. – Это может плохо для меня закончится. И, как видишь, они облажались. Крупно. Весь цикл стоит под вопросом.

– Я должен знать, к чему буду причастен. – серьёзно и вдумчиво. – Зачем всё это?

Нахмурившись, похититель долго думал, но, так и не дав ответа, медленно пошёл дальше. Перешагнув через тень забора погрузочной площади, Валлон произнёс в пустоту.

– Значит, придётся ждать следующего. – и кивнув в сторону платформы, присел на край бетонного кольца, ожидая чего-то.

Последние пятьдесят метров до платформы, дались тяжелее всего. Мягкие, не привыкшие к ходьбе босяком, ступни горели при каждом шаге. Лёгкие, будто забитый пылью фильтр, сколько в них не проталкивай, не принимали воздух. Чужая рука под рёбрами, скручивала кишки. Но хуже всего, были роящиеся в голове мысли. – Почему он скрывает свои цели? Я умру. Из двенадцати дней, прошло лишь пять. – Забрасывая чем попадётся, жгучую, ужасающую мысль. – Я умру. Если тем двоим, за столько времени, не удалось, то какие шансы у нас? Я умру. Как он узнал о сообщении? Не в тот же день, не на следующий, а после того, как я о нём рассказал? Я умру! И что бля делать дальше?!

От пронзающей боли по острому бетону или накатившей слабости, начали подкашиваться ноги. Чёрный зев тамбура был всё ближе. Сердце снова забилось в бешеном ритме, в глазах начало темнеть, на спине и лбу выступил холодный пот. Наступив на нагретую солнцем, откидную панель, Ван замер, не в силах сделать следующий шаг. Шаг в темноту.

– Не стой там. – от куда-то сбоку. – Мешаешь.

До того слышамый лишь пару раз, голос надзирательницы звучал резко и взволнованно.

– Свали, кому говорю.

– Я не могу войти. – с трудом ворочая языком, пытаясь удержать накатившую дрожь.

– Тогда выйти.

Второй раз повторять не потребовалось. Отступив, он развернулся, но наткнувшись взглядом на продолжающего сидеть у ворот похитителя, снова замер. Короткая заминка, и опустившись на бетон, облокотившись о грязно зелёный борт вагона, кролик облегчённо выдохнул. Так, прошло больше четверти часа. Одна, наблюдала, другой, наслаждался своим пребыванием в чистилище.

– Твой напарник, сказал, что вы нам не друзья. – переведя прищуренный взгляд в сторону голоса.

Она не ответила.

– И не враги. А если я скажу, что Он, предложил мне вашу работу? – чуть выждав. – Молчишь? Думаешь, у тебя есть на это время? Молчи. Жди. Скоро всё вернётся на круги. Поезд поедет, потечёт кровь, а вы, останетесь лежать возле дороги. Как он там говорил. Земля, болото, иногда снег. Куда он вас выбросит? – его сердце снова начали биться чаще, почувствовав травинку в руке. – Твой напарник рассказал кое-что и про тебя. – ещё одна театральная пауза. – Сегодня, у тебя был шанс выйти из клетки. Ты осмотрела поезд, заглянула в другие вагоны? Все они грузовые, с открытым верхом. Ни одного ясельного. – он слышал, или ему казалось что он слышит скрежет сживаемых в злобе зубов. – Он мог высадить его. Отдать в приют или просто оставить на вокзале. Но, ты знаешь его лучше, чем я. Как бы он поступил? Стал бы делать это? Или… – пауза, в которую ему казалось, он слышит, женский плачь. – Не пойму, почему вы не убьёте его. Заточенной ложкой или резинкой от трусов… Почему не нападёте в спину… – слова стали злее и резче.

– Потому, что мы знаем его. Знаем лучше, чем ты. – совершенно спокойным, сосредоточенным голосом. – Что ты сделал, для того, чтобы занять наше место? – театральная пауза. – А знаешь, что сделали мы, чтобы его получить? – пауза. – Тебе повезло. Тебя спасла твоя слабость. Если бы ты сбежал вместе с ними. Впрочем, сам увидишь. Но, помни. Они тебя бросили. Оставили подыхать в паутине. Ты был обузой. Как думаешь, что-то изменилось? Ты чувствуешь, как умираешь? Как все твои органы заходятся в безумном кранче, пытаясь…

Озлоблено скалясь, он рванулся во тьму, на голос. Желая заткнуть его… Она стояла посреди прохода, тёмным силуэтом. Перехватив выброшенную вперёд руку, девушка отвела её в сторону и, схватив нападающего за ворот, направила головой в стену. Короткая борьба окончилась полным обезоруживанием нападавшего.

– Его здесь нет. Моего ребёнка нет на этом поезде, и на этом свете. – грубый, злой, но в тоже время выверенный голос, громко шептал над самым ухом. – Земля, болото, может и снег ему стал могилой. И тебе станет, если не сумеешь занять наше место. – затем, совсем тихо. – А сумеешь? – и вытолкнув наружу, отступила в тень.

Тяжело дыша, Ван замер, глядя на тёмный силуэт. Поражаясь лёгкости сказанного, силе в скромном теле, хладнокровию о котором он успел позабыть… Старое место в чистилищ, под занавешенным изнутри окном, больше не казалось столь прекрасным. Невольно, взгляд зацепился за предмет наблюдения. Не заметив короткой стычки, Валлон находился на прежнем месте.

Редко покрякивая, над лесом пролетел битый утиный клин. В путанных ветвях яблонь, некогда украшавших аллею, истерично чирикали мелкие птахи. Двигаясь кривыми петлями, одинокий слепень, совершил пару попыток посадки на неприкрытую голень, но получив удар, скрылся из вида.

– Прости. – через пару секунд, чуть громче. – Прости. Я не должна была так говорить.

Удивлённый, нахмурившись, он чуть повернул голову. Хотелось что-то ответить. Но слова не шли. Минута, другая и момент был упущен. А секундой после…

– И ты, меня. – закрыв глаза, чувствуя как расслабляются мышцы, переступив через себя, чтобы попытаться войти в контакт. – Между нашей и вашей группой была ещё одна. Там кто-нибудь… – в последний момент, испугавшись услышать ответ.

– Лучше тебе об этом не думать. Сосредоточься на том, чтобы продержаться как можно дольше.

– Сколько? Двенадцать дней? Это нереально. Ещё один, может дав раза…

– Организм человека способен на многое. Конечно, не каждого. Но шанс есть. И не маленький.

– Одежду выбрасывают только тогда, когда точно знают, что она не пригодится.

– Он не садист. Не станет убивать ради развлечения или… Если продержатся до конца цикла… До новых… – так и не подобрав подходящего слова, она вдруг заёрзала.

Переведя взгляд к воротам, Ван чуть прищурился. Догнав микроавтобусы, облако пыли прокатилось по дороге. Разноцветные детали кузова, облезшие обрывки логотипов, множество вмятин и царапин выдавали в них рабочих лошадок. Из первой вышел невысокий мужчина и, перебросившись парой слов, махнул тем, кто остался внутри. Откатив в сторону боковые двери, на дорогу вышли ещё по два человека от каждой машины и, развернувшись начали что-то вытаскивать. Несколько секунд, и на свет появилось три тела. Кряхтя и цепляясь за стену, кролик поднялся на ноги, пытаясь разглядеть лица.

– Они вернулись. – донеслось из вагона.

Двоих несли на плече, третий, опираясь на сопровождающего, шёл сам. Левая рука каждого из троих, была перемотана бинтами. Левая рука каждого, была на одну кисть короче правой.

– Он отхуярил им кусок руки! – ошарашено.

– Не он. Они. Это плата за услугу. Одна, за поимку. Вторая, за содержание. Третья, за доставку. Их выставят на торги среди рабочих и приживят тому, кто больше заплатит.

– Кого, руку?! Херня! Это наказание за побег.

– И это тоже. Но будь возможно обойтись меньшим, он бы обошёлся.

– Он ещё и спаситель! – в крайней степени возмущения, обернувшись к дверному проёму. – После всего что… – снова глядя на приближающуюся процессию.

– Благодари своих, за предательство. Благодари его, что пошёл за тобой лично, не оставив это на местных. Благодари жадность исполнителей, продавших тебя, место того чтобы убить на месте. – и скрипнув дверью тамбура, скрылась в глубине вагона.

***

Остановившись в дверях комнаты, Ван не смог сделать последний шаг, переступить порог, вернутся назад. Четыре в родном доме и четыре дня в поезде, нужно было мерить совершенно разными мерами. Ни единого луча дневного света не проникала сквозь двойную обшивку. Только тусклый светильник, тяжёлый запах смазки и страха. Гулкий перестук колёс, и шелест закрываемого засова. В ожидании следующей игры. В ожидании смерти.

Беглецы лежали там, где их бросили. Скорчившиеся в муках, с искажёнными страданием лицами, обессиленные на столько, что уже не могли кричать от боли. Ненужно было спрашивать, чтобы понять. – Если наркоз был, то самый паршивый. – Прижимая перемотанные культи к телу, роняя слёзы горя, полностью осознавая невосполнимость утраты, все они думали об одном, но каждый по своему. Миллер, винил местных садистов, вместо обещанной помощи, сотворивших зверство. Дина, винила себя, за слабость тела, требующего тёплой одежды и духа, ищущего поддержки в других. Саид, возлагал вину на сотоварищей, не послушавших его предложение, отказавшихся сжечь вагон, вместе с его обитателем.

Прикоснувшись к спине претендента на должность, надзирательница подтолкнула его вперёд, помогая сделать последний шаг. Обернувшись через плечо, заглянув в её тёмные глаза, Ван еле слышно спросил.

– Как я тебя зовут? – первое, что пришло в голову, оттягивая момент, когда снова услышит щелчок закрывающегося замка.

– Орта. – в прежней безразличности, проступили тёплые оттенки зелёного и голубого.

– Имя оккупантов. – без осуждения, с лёгким оттенком вопроса.

– Возможно. – без особых эмоций. – Мне не у кого было спросить о его происхождении. – и передав бутылки с соком, медленно закрыла дверь.

С минуту, кролик стаял на том же месте, не отводя взгляда от металлической преграды, остановившейся в нескольких сантиметрах от лица. Медленно, его глаза закрылись, пытаясь не выпустить слёзы. Оперевшись плечом о притолоку, он сполз по стен, обхватив колни, прижав бутылку к груди. Быстро остывая без солнца, кожа покрылась мурашками, запах близкого леса быстро растворялся в тяжёлом металлическом духе, послышался отдалённый лязг механизмов. Сдавленный стон раненного, словно последний гвоздь в крышку гроба. Пальцы сжались в кулак, а открывшиеся глаза, увидели незавидную реальность.

Несмотря на то, что больше половины картины ещё было скрыто за пеленой недомолвок, общий смысл похитителей, вырисовывался вполне чётко. Теперь, предстояло обдумать каждую чёрточку, каждый штрих, дорисовать столько, сколько возможно. А после, сделать выводы.

Часы до ужина, для одних, были длиннее некоторых дней, для другого, пролетели почти не заметно. В этот раз, на подносах еды было больше обычного, а таблеток и вовсе целая горсть. Просидев половину отведённого времени перед четырьмя нетронутыми подносами, Ван тихо хмыкнул и, отрезав кусок мяса, поднёс его ко рту Саиду. Не подняв взгляда, тот с мягкой силой отвёл от себя руку, и медленно опустив голову на пол, замер. Остальные не отказались. Медленно, ложка за ложкой, они сели большую часть.

Всё время, до самого отбоя, кролик продолжал думать, выдвигать доводы, а затем разбивать их на части, отсеивая самые бредовые. Чем яснее виделась общая картина, тем темнее становились мысли. Через несколько часов, Саида начало трясти. С трудом дыша, он сжимался в комок, а затем распрямляясь, выгибался дугой, упирался затылком об пол. Мучения продолжались на протяжении большей части ночи, и закончились незадолго до подъёма. Остальным было не многим лучше. Приступы, вспышки боли, рвота, и снова забытьё, в зыбких снах.

Долгий завтрак, по завершению которого явился Валлон. Каждый искалеченный получил по два укола. Один в районе культи, и по половин в двух местах плеча. Боль отступила, и все трое, забылись безмятежным сном. Часы сменяли друг друга, он на игру их так и не повели. Наступил обед, а за ним ужин. Даже не глядя на подносы, Саид лежал возле стены, медленно царапая её ногтём большого пальцы. Штрих за штрихом, выводя своё имя, рядом с полу стёршимся именем другого обитателя этой комнаты.