– Мы не предатели, – вдруг произнесла Трухина.
По ее взгляду в никуда я понял, что она пребывала со мной в том же моменте прошлого.
– Мы не бросаем свой дом, а защищаем. А те ублюдки оставили нас беззащитными на произвол судьбы и чихать они хотели, как мы подохнем: от холода, голода или же вируса.
Это было правдой. Мы всегда защищали людей, как то воспитал в нас Исайя. Защищали всех, кто того просил. А потому обнаружив Желяву, мы вернулись в Клуж и забрали всех тех, кто там выжил. Сегодня их дети ходят по коридорам подземелья, и черт возьми они должны быть благодарны нам за каждый шаг, что делают в этих коридорах. Без нас их бы сегодня не существовало.
– Тогда мы тоже теряли людей, кто от болезней помер, кто хиляком был сам по себе. Работал естественный отбор. Также, как и сегодня.
Трухина говорила все тише, потому что произносить подобное было сложно. Мы не изверги, мы не хотим людских смертей, не для того мы их спасали. Но на базе скопилось слишком много «тяжелого» населения, которое тормозит нашу телегу и создает риски всем дружно опрокинуться в пропасть. С благородными намерениями спасти всех главное правило «не навреди». Осознавай количество ресурсов, мощи, которой обладаешь, но не переусердствуй, иначе загубишь всех. Иногда благие стремления разбиваются о суровость обстоятельств, от которых не уйти, они заставляют тебя приземлиться и принять решение. Нелегкое.
– Хочешь узнать, превратился ли ты в негодяя? Тогда ответь на вопрос: как ты спишь после того, как убил Исайю? – Трухина нагнулась над столом и шептала наш секрет.
Хороший вопрос. Именно, как ты спишь? Не «как ты себя чувствуешь» или «планируешь ли суицид»? А именно, как ты спишь? Потому что в ежедневной рутине твое истинное Я сидит смиренно глубоко внутри, не смеет высунуться и затмить твое сознание тяжелыми думами над нравственностью и тем, что правильно, а что нет – оно понимает, что ты занят важными делами для охраны своего тела, для построения своего мира. Оно терпеливо поджидает момента, когда ты опустишься на подушку и единственной твоей целью будет – избавиться от мыслей, чтобы поскорее заснуть. Вот тогда твое Я находит пустоты в думах и заполняет их вопросами, на которые ты отвечаешь душой: я не люблю этого человека, надо делать больше добра, я скучаю по маме…
Я ухмыльнулся.
Тесса всегда пользовалась этим временем пустот в голове и расспрашивала меня о самом сокровенном, а мое внутреннее Я и было радо поделиться, потому что не с кем было разделить боль.
– Я каждую ночь стою перед ним с пистолетом в руке, раздумывая над тем, стрелять или нет, – ответил я, глядя в пол.
– И? Стреляешь или нет?
Трухина знала ответ, потому что знала меня, как облупленного.
Я покачал головой.
– Видишь? Мы по-прежнему мы. Как и сорок лет назад. Мы беспокоимся не о себе, а о тех людях, что должны пережить нас. Если ради этого придется делать тяжелый выбор, принимать отвратительные решения, мы единственные, кто сможет это сделать. Какая разница, через что мы проходим, если это подарит нашим детям будущее?
Тут Трухина осеклась. Ведь ни у одного из нас нет детей. У Трухиной так и не завелись, она и не стремилась. А мой Марк погиб во время прорыва в шестьдесят третьем, сделав меня человеком, которому нечего терять. Проблема в том, что я боюсь быть этим человеком. Что если потеря единственного близкого мне человека сделал меня чёрствым к чувствам других людей? Как понять, что ты испытываешь боль на том же уровне, что и они? Что отчаяние рвет нас с одинаковой силой?
Но потом Трухина сказала:
– Видишь? У нас даже детей нет. У нас нет никого. А мы все равно печемся о судьбе этого гребанного человечества!
Я поразился ее острому уму, так метафорично подчеркнутому острыми срезами ее неменяющегося в длине каре, но сменившего цвет на глубокий серый.
Трухина протянула руку через стол. Наши старые, но цепкие ладони сжались с былой силой, как сорок лет назад.
– Только ты и я, Светка, – прошептал я, – только ты и я спасем остатки людей.
Трухина кивнула и грустно улыбнулась.
Мы – те из немногих, кто собственными глазами наблюдали мощь зараженных чудовищ, мы знаем, на что они способны. И мы ни за что не пустим человека на поверхность, чтобы быть растерзанным этими чудовищами.
Не в нашу вахту.
Мы разошлись по своим углам. Едва я зашел в свой кабинет и плюхнулся в привычное кресло во главе металлического стола, за которым собирались Падальщики еще месяц назад, я вдруг снова почувствовал пустоты в думах, которые тотчас же заполнились воспоминаниями под стать моей неуверенности.
Теперь уже по прошествии времени и произошедших событий, реальность воспринимается совершенно не так, как я ее представлял, размышляя о свержении Генерала. Ненавижу амбиции. Они ослепляют. Заставляют поверить, что сделав то и это, ты обязательно достигнешь желаемого. Но ты ни на йоту не задумываешься над тем, чего тебе это будет стоить. Ты даже не подозреваешь, что внутреннее Я взбунтуется избранным методам, посчитает их чересчур жестокими, а то и противоестественными, и вот ты уже стоишь обманутый самим собой и не понимаешь, как тебя сюда занесло и что делать дальше. И вроде бы все прозрачно и ясно: нас ждет смерть, если не бороться за свою жизнь всеми средствами, даже зверскими, если придётся. Но отголоски умирающей под гнетом апокалипсиса морали заставляют сомневаться и задают один и тот же вопрос: может, есть другой способ?
Я пытался найти самого себя в этих двусмысленных думах, пытался найти верный ответ, прибегая к опыту прошлых лет. В такие моменты неуверенности меня всегда уносило к Тесс.
– Почему ты так остервенело рвешь свой зад ради них? Ты рискуешь своей жизнью больше обычного!
Она стоит возле моего стола с решительным выражением лица, обещающим противостоять моим уговорам до обморока.
– Ответь на вопрос, и может, если я услышу понравившийся ответ, я отпущу тебя в миссию!
– Почему я спасаю людей? – переспрашивает она.
Я жду.
– Потому что вы так учили!
– Неправильный ответ!
– Так гласит Протокол! – пытается она еще раз.
– Неправильный ответ!
Она тяжело выдыхает, по ее бегающим глазам я понимаю, что она пытается разобраться в себе, отыскать причину своего врожденного чувства самопожертвования ради чужих людей. Наконец, она что-то нащупывает и крадучись шаг за шагом, как к зашуганному котенку, подбирает подходящие слова.
– Потому что это правильно, – почти шепчет она.
Я хмурюсь. Я допытываюсь. Хочу сломать ее.
– Это нелогично! Ты высоконатренированный солдат, твои навыки стоят годы тренировок и десятки лет опыта инструкторов! На тебе экипировка ценой в десятки лет трудов исследователей, компьютерщиков, баллистов! Ты молода и, возможно, обладаешь потенциалом зачать! Ты все то богатство, что у нас есть! И ты хочешь все это обменять на 80%-ный риск быть убитой там наверху! Так яснее выражаюсь?
Я даю понять, что ее двусложный ответ недостаточен.
Она смотрит в пол, хмурится, внутренне борется со всем тем, что я только что сказал, снова пытается подкрасться к запуганному мохнатому малышу. Она смотрит на меня мокрыми глазами, словно я безжалостный бог, который решает ее судьбу себе в угоду.
Тесса была особенной. Она всегда умела противостоять моей жестокости.
– Потому что все это неважно, – говорит она хриплым от слез слов.
Да, я нажал на больное.
– Экипировка, мои навыки, моя жизнь… Все это ничто. Главное – помочь тому, кто нуждается. Любым способом.
От воспоминаний у меня вдруг у самого увлажняются глаза. Ох, Тесса. Что значило твое «любым способом»? Где его грань? Смогла бы ты убить человека ради двух других?
Тогда из-за перебоев с электричеством в медблоке умирали пациенты, и Тесса бросила все возможные силы, чтобы спасти лежачих. Что она получила взамен? Трудяг? Солдат? Нет! Стариков и больных, которые так и продолжали лежать в койках, даже когда она спасла их от смерти. Ни один из них не принес пользы обществу! И что на это отвечала Тесс?
Это правильно.
Сострадание – это правильно. Сострадание – единственное, что доказывает в человеке высшую сущность. Что-то, что отличает нас от остальных обитателей этого мира. Сострадание к ближнему, к животному, даже к деревьям, как бы глупо это ни звучало. Но именно сострадание делает из человека достойного представителя нашего вида – того, кто всегда поможет, когда тебе нужно. Не отвернется, не откажет, а возьмет за руку и скажет: «Мы сделаем это вместе».
– У тебя ведь никого нет. Этот мир отобрал у тебя все: родителей, брата. Тебе некого спасать. Ты даже не знаешь, кто лежит там в медблоке! – я продолжал давить.
На что Тесс ответила:
– Но они знают, что я есть, и они ждут моей помощи.
Это был верный ответ, и я отпустил ее в миссию, из которой она не должна была вернуться. Неожиданно для себя я мучил Трухину по двенадцать раз на дню, чтобы узнать не появилось ли весточки от моих отрядов. Трухина психанула и приставила ко мне одного из своих близнецов-операторов, которые докладывали мне каждый час, что новостей нет. Те два дня длились вечно.
А потом Падальщики вернулись с добычей, которая спасла аккумуляторы на солнечных панелях, и Желява зажила с новыми силами. Тесса снова стояла передо мной, на этот раз она гордо вскинула подбородок, ее лицо выражало самоуверенность, а выгнутая грудь – отвагу, которой она преисполнилась на все последующие годы. Потому что она оказалась права.
Ее сострадание оказалось правильным.
Именно в тот день, я, думая, что потерял ее навсегда, не сдержал чувств и утащил ее за черту. После Лейлы я не хотел женщин. Тесса стала первой.
На моей узкой скрипучей койке, где не хватало места для двоих, Тесса лежала на мне, засыпая точно под моим подбородком, и выворачивала всю мою душу наизнанку так, что теперь была моя очередь лить слезы.
– Как ее звали?
– Лейла.
– Как она погибла?
И еще миллион вопросов, на которые я не мог не ответить, потому что мое внутреннее Я словно исторгало безостановочную назревшую рвоту боли и страданий, накопленных за столько лет, и ни одно из них не было вылечено.
Почему ты назвал его Марк?
Где он погиб?
Сколько тебе было, когда ты в первый раз убил зараженного?
Что ты почувствовал?
Где умерли твои родители?
Что такое – трубы Иерихона?
Как звали твою собаку?
Какие они на вкус – венские вафли?
С каждой встречей я открывал ей все больше секретов. А она продолжала питаться моими воспоминаниями, моей болью и засыпать у меня на груди с одной и той же фразой, звучащей мне в ухо в полусне:
– Спасибо, что спас нас…
А утром начинался новый день, она уходила бесшумно, и я просыпался в одиночестве один на один с прежней болью, которая теперь казалась легче, словно Тесса забирала ее часть.
Я видел в ней молодого себя: такого же кристального, наивного и окрыленного надеждами. Тесса неизбежно шла по моему пути, пока не нашла свой жестокий конец там в деревне.
А бог снова проверяет меня на прочность, снова и снова заставляет выбирать, кого спасать, а кого пускать в расход. И отвертеться от этого выбора не выйдет.
Вопрос лишь в том, какой выбор на этот раз верный?
Где теперь это правильное сострадание?
18 января 2072 года. 21:00
Томас
Я нашел Тесс в одной из лабораторий на втором этаже, в которой навсегда прописались наши компьютерщики – Арси и Йонас. Место своей отсидки они превратили в зловещее логово киборгов с голубыми мерцающими экранами и монотонно гудящими серверами. Я споткнулся об одну из сотен связок проводов, что были разбросаны на полу в таком количестве, будто из них хотели сплести ковер. Но мне кажется, что даже если бы я упал и разбил нос о пятачок бетонного пола, сверкающего посреди этих разноцветных жгутов, моя любимая сестренка не обратила бы на меня никакого внимания.
Тесса сидела в одиночестве за одним из ноутбуков, впившись пристальным взором в экран. Она не только не присоединилась к нам за ужином с недоваренным хрустящим рисом, но даже не переоделась после сегодняшней заварушки, и оттого стойкий аромат пота тут же спёр дыхание от нехватки кислорода. Но Тесс не была озабоченна ни голодом, который заставлял ее живот издавать протяжные вопли о помощи, ни своим внешним видом, ни уж тем более такой ерундой, как вонючее благоухание на десяток метров вокруг.
Тесс была одержима.
Она видела лишь одну цель перед собой и решительно пробиралась к ней, наплевав вообще на весь мир вокруг.
Моя сестра была безутешна в поисках спасения, и мне было стыдно оттого, что я не мог ей помочь.
Когда я подошел ближе, то понял, что она пересматривает записи с камер видеонаблюдения с сегодняшней охоты. Она перещелкивала десятки изображений, поступающих с наших винтовок, шлемов, Аякса, и ловко ориентировалась между ними, выстраивая многокомпонентный логичный и в то же время реальный кинофильм.
– Ты не пришла на ужин, – сказал я осторожно и подсел к Тесс, неотрывно следя за десятками видеорядов, пытаясь понять, что ищет сестра.
Тесс ожидаемо промолчала. Она продолжала остервенело насиловать мышку щелчками и вытаскивать из недр памяти кадры охоты. Сосредоточенное выражение лица сестры снова вгоняло меня в бездонную печаль, потому что где-то внутри я все равно осознавал, что наблюдаю за ее медленной смертью. Как бы я ни старался гнать прочь эту гнусную мысль, она лишь пряталась за каждодневной рутиной, но никогда не покидала меня.
Моя сестра умирает, а я ничем не могу ей помочь.
Стыд защемил сердце.
– Будет быстрее, если ты мне скажешь, что ты ищешь. Вдвоем справимся быстрее, – предложил я.
И почувствовал себя таким слабаком. Как человек, который не умеет делать прием Геймлиха26 и зовет на помощь того, кто может.
Тесса не ответила. Поэтому я просто смотрел на десятки изображений, поступающих со всех задействованных в миссии видеокамер.
– Вот оно!
Тесса остановила ход картинок, от которых у меня уже голова закружилась.
– Видишь их? – спросила она, ткнув пальцем на монитор.
Вена на ее лбу взбухла от усердий найти желаемое, а теперь, когда ее поиск наконец подошел к концу, к взбухшей на лбу вене добавился и легкий блеск пота на лице, и дергающийся в нервном тике глаз.
– Что это? – я подсел поближе, пытаясь разглядеть кадр.
– Это зараженные! Вот смотри!
Тесса быстро управлялась с программой, ведь, будучи командиром, часто просматривала видеоотчеты с проведенных миссий. Она выделила несколько видеорядов, записанных в основном со шлема Малика – он возглавлял один из отрядов, контролирующих приманки.
На видеозаписях царил настоящий сумбур: толпы зараженных сбегались к дереву, на котором висел порванный пакет с кровью, ярко-красная жидкость слизью стекала на искрящийся белый снег, резко контрастирующий своей белизной с лакомством хозяев земли нынешних дней. Поначалу я не понимал, за какими именно зараженными следила Тесса, но она продолжала водить пальцем прямо по монитору, перебегая с одного видеоряда на следующий, и на следующий, и на следующий, что позволяло увидеть героев ее тревожных опасений с разных ракурсов.
Это была группа из трех зараженных, бегущих посреди заснеженного леса чуть поодаль основной массы.
– Что в них особенного? – не понимал я.
Тогда Тесса запустила программу видеопросмотра на соседнем ноутбуке. Там всплыли видеоряды с нашей самой первой миссии по поимке Лилит в ИКЕА.
Теперь Тесса тыкала пальцами сразу в оба экрана.
– Теперь видишь? – возбужденно спросила она.
Я очень хотел помочь сестре. Очень. Но ее волнение, которое с неумолимым течением времени превращалось в лихорадочное, как у арестанта, ведомого на эшафот, все больше отдаляло всех нас от нее. Я уже едва мог понимать ее, чувствовать ее намерения или просто предсказать ее реакцию. Тесс становилась все более раздраженной и резкой, но я не собирался ее в этом винить. Никто бы не винил. А как бы вы вели себя, зная, что вам осталось жить всего пару недель, а времени на поиск спасения с каждой секундой все меньше?
– Неужели не видишь? – ее вопрос прозвучал больше как просьба, мол, согласись, что я не схожу с ума.
Она снова перемотала оба видеоряда назад, чтобы я наконец узрел истину сквозь ее призму.
– Это одни и те же зараженные! Те же самые! – Тесса буквально требовала поверить ей.
И я приложил все свои усилия, чтобы так и сделать.
С минуту я досконально изучал кадры видеозаписей, ощущая на себе выжидательный взгляд сестры. Честно сказать, зараженных друг от друга отличить сложно. Они все синюшные, худосочные, лысые, полуголые. Различить их можно по остаткам одежды. Но у этих троих ее было очень мало. Трусы на одном, порванные брюки на другом, изорванная сорочка на третьей. Большинство зараженных выглядят так же.
– Они и впрямь очень похожи, – наконец произнес я.
Тесса тяжело вздохнула.
– Я и не ждала, что ты поверишь. Это было бы слишком просто, – устало произнесла Тесс и тяжело опустилась на спинку компьютерного кресла.
Раздался скрип соединительных элементов, который так ярко подчеркнул изможденность моей сестренки, готовой признать свое поражение. Синяки под глазами, чересчур бледное покрытое испариной лицо, взъерошенные волосы, одышка – она выглядит, как уставший после вечеринок панк под кайфом.
– Тесс, что ты хочешь этим доказать? – спросил я украдкой.
Сестра глубоко вздохнула и закатила глаза, выражая свою изможденность поиском собственного спасения. И снова стыд заставил мое сердце упасть в бездну под ногами.
– Там в лесу, Томас, я почувствовала это, – Тесса говорила очень тихо, словно делилась тайной. – Может, это был тот таинственный аппарат в моем мозгу, который улавливает их сигналы друг другу. Но я почувствовала это затылком.
Я приблизился к сестре, чтобы услышать ее шепот.
– Что именно ты почувствовала?
– Что кто-то следит за нами.
Теперь вдруг мой затылок пробрала дрожь, как если бы позади меня стоял призрак. Я смотрел на видеозапись на паузе, где трое зараженных стояли на крыше ИКЕИ и смотрели нам вслед, когда мы спешно уезжали с добычей. Потом мой взор упал на видеозапись сегодняшней охоты, где снова трое зараженных стояли чуть поодаль от основной массы зараженных и… не двигались.
Мой рассудок отчаянно пытался выбраться из когнитивного диссонанса, образованного старыми аксиомами, которыми меня пичкали в детства на базе, и новыми открытиями, которые резко противоречили всему, чему меня учили.
–До ИКЕИ три часа пути. Как они нашли нас?
– Ты мне объясни, – ответила она.
– Никак. Потому что это невозможно. А значит это не они!
– Да ты проследи за их перемещением! – Тесса снова запустила видеоряд. – Неужели не видишь странностей?! Они не реагируют на приманку. Ни на одну из трех. Они просто бегают туда-сюда и наблюдают.
Наконец я понял, что искала Тесса, и теперь то, что я увидел через ее призму, вызвало и мою «усердную вену» на лбу, которая теперь тоже пульсировала в такт растущему беспокойству. Троица зараженных и впрямь все это время оставалась в стороне от творящегося беспредела вокруг приманок.
– Это поведение наверняка можно объяснить! – воскликнул я.
Потому что не желал верить, что каннибалы, которых мы все это время считали безумцами с пустым разумом, начинают этот самый разум усиленно наращивать. Чертов когнитивный диссонанс не выпускал мой мозг из цепких объятий.
– Можно – им не нужна кровь, они ищут нечто другое! – мы начинали кричать друг на друга.
Так страх подстегивал нас к истине, которую никто из нас двоих не хотел принимать, но уже давно подозревал о ее существовании.
Я уставился на сестру выжидательно-раздраженным взором, мол, ну давай убей меня еще одним шокирующим фактом!
– Это зараженные из группы Лилит. Изначально их было четверо. Мы забрали у них Лилит!
– Хочешь сказать, они прибыли за ней?
– Всерьез рассматриваю эту возможность!
– То есть у них любовь-морковь, что ли?
– Не разговаривай со мной, как с тупой!
– А какая еще у них причина следовать за ней сотни километров?
– Потому что она приведет их к нам, болван!
Наконец, до меня дошла тревога Тесс. Мы оба замолчали, мысленно ненавидя друг друга за то, что подтолкнули себя к жуткой правде. К опасной даже. К очень опасной правде.
– Если вирус объединил всех зараженных особей в единое информационное поле, в единый разум, – Тесса запнулась, видимо, сама на ходу догоняла свою мысль, – то этот разум знает, что мы здесь что-то нащупали.
– А это значит, что, если теория Кейна об их эволюции верна, то они захотят уничтожить нашу идею.
Мы вдруг одновременно тяжело вздохнули. Было приятно осознавать, что я вернулся на одну волну к своей сестре. Если бы это прекрасное событие не сопровождалось опасным откровением.
– Но как они выследили нас? Они не могут чуять ее запаха, она в герметичном боксе! – я начал надрывно шептать, словно зараженные в лесах вокруг слышали наш спор.
– Может, они слышат те самые импульсы – сигналы, что Кейн поймал на энцефалографе?
То есть Лилит в данном случае выступала в роли сигнального маяка.
– Но ведь Лилит не было сегодня в лесу! Она была заперта в боксе, как и всегда! Откуда они узнали, где нас найти в этих лесах?
Тесса горько усмехнулась.
– Этот долбанный аппарат в моем мозгу отвечает на импульсы Лилит рефлекторно. Я не могу его контролировать.
Я задержал дыхание.
– Что если я сама неосознанно посылаю им сигналы?
– Это невозможно! Ведь ты человек! Ты…
– Одна из вас?
Тесса снова усмехнулась.
– В моем теле сидит вражеский агент, который с каждым днем отвоевывает себе все больше территорий. Я изначально не была единоличным союзником. Я всегда была двойным шпионом. И в какой-то момент я стану вашим врагом. Ребята еще не до конца осознают опасность, что я представляю для всех вас. Но ты, как мой брат, должен первым пресечь любые попытки этого ублюдка встать во главе моего тела!
Я взглянул на сестру, не желая поверить в то, что мы вообще говорим о подобном.
– Тесс, еще не все потеряно!
Она ухмыльнулась.
– Томас, у меня осталось…
– Очень мало времени, да, я знаю!
Честно сказать, ее слова о том, что у нее мало времени, уже начинают надоедать. Больше всего меня бесил ее фатализм.
– Томас, ты даже не представляешь, что творится сейчас со мной. Я вижу жуткие кошмары, от которых спать не могу! У меня все тело ломит так, словно я каждый день кульбиты кручу от заката до рассвета. У меня жутко болит голова, меня постоянно тошнит, знобит. Я чую запах крови в пакетах у Кейна в морозильнике, хотя понимаю, что это невозможно. Мое усиленное восприятие такие глюки мне подкидывает, что я уже с трудом различаю, где реальность, а где воображение! В данный момент гребанный Робокоп сидит в том углу и крутит шарниры в своей ноге!
Я оглядел комнату в поисках Робокопа. Тесса не шутила. Она говорила на полном серьезе.
– Я не хочу, чтобы ты постоянно думала о том, что твои часы тикают! – продолжил я.
– Да как я могу об этом не думать?! Я не в порядке, Томас! Я больше не человек!
– А чем тебе поможет пессимизм?
– Не могу я иначе!
Ее голос дрогнул. А когда она открыла глаза, они раскраснелись от подступающих слез. И снова вид плачущей сестренки тронул до глубины сердца. Я хотел ее обнять. Но она отстранилась.
– Ты не понимаешь! К черту физическое недомогание. Я чувствую нечто хуже. Я ощущаю это. Прямо сейчас. Всегда. Эта тьма как будто позади меня, на пятки наступает, в затылок дышит. Я чувствую, как она подступает ко мне все ближе с каждым днем. И я не могу от нее скрыться!
Тесса смахнула слезы, злясь на то, что показала слабость.
– Это нечто чудовищное, Томас. Я не могу этого описать, не могу слов подобрать, чтобы объяснить, что я чувствую, когда оно подбирается ко мне. Тогда над Фабио я была на грани, почти потеряла себя, и теперь я знаю, как это происходит. Это ужасно, Томас! Я не хочу терять свое сознание. Я не хочу исчезать во тьме.
Слезы снова заполонили ее глаза. Я все же обнял ее, и теперь она сняла свой панцирь и обняла в ответ. Крепко-крепко. Будто не хотела терять также, как терять собственное Я. Она была права, никто из нас никогда не поймет то, что переживает Тесса. Мы понятия не имеем, каково это, когда человек теряет самого себя.
Я взял ее лицо в руки, как раньше это делал наш отец. Так сложилось, что мы – сироты – теперь сами должны играть все эти родственные роли для себя.
– Ты права, у нас мало времени, и этим временем ты должна распоряжаться мудро. Завтра мы отправимся на охоту. Но сегодня ты должна отдохнуть…
– Я не могу…
– Выслушай меня! Кейн с ребятами продолжают искать лазейки в вирусном коде. Мы – инженера – занимаемся новой модификацией винтовок. А ты, – с этими словами я ткнул ей в грудь жестко и непоколебимо, – ты должна думать о себе.
Она нахмурилась.
– Воспоминания – вот, что помогает людям вернуться из небытия. Воспоминания о детях помогли Лилит вынырнуть чуть больше из этой черной мглы. Что вспомнишь ты, Тесса? Свои сегодняшнее кроссы? Или что-то более весомое?
Я видел, что достучался до Тессы, потому что она нахмурилась и всерьез задумалась над моими словами.
– Ты должна вспомнить все хорошее, что произошло с тобой. Вспоминай родителей, наше детство, что-то, что очень важно для тебя. Что-то, что поможет тебе вернуться, когда настанет час.
Тесса задумчиво вздохнула.
– Я и вправду так мало помню…
– Потому что ты постоянно бежишь. Просто остановись. И вернись в прошлое, где ты была счастлива.
Тесса смотрела на меня, а слезы лились из ее глаз. Даже у профессиональных убийц, как она, есть хрупкая частица души, которая подтверждает ее человечность.
– Мы можем не успеть, Тесса, и тогда ты исчезнешь. Никто не знает, что там по другую сторону – в мире, где пребывают сознания зараженных людей. Но они где-то есть, а значит, там тоже есть правила и законы. У тебя там не останется ничего кроме собственного рассудка. Ни оружия, ни физического тела. И все, чем ты сможешь пользоваться, это твои воспоминания.
Сестренка продолжала плакать на моем плече, а я дивился тому, как ловко научился лгать. Потому что я не уверен в том, что у Тесс есть счастливые воспоминания. Вся наша жизнь на Желяве была кошмаром, в котором был лишь подземный мрак.
18 января 2072 года. 22:00
Тесса
Гостиничный комплекс в Бадгастайн имел все для круглогодичного отдыха и во времена до Вспышки был популярным и дорогим местом. Лыжные подъемники со снегоуборочной техникой и инвентарем напрокат, теннисные корты, открытые бассейны. В мирные времена тут можно было бы неплохо повеселиться. Во времена, когда человечество не борется за выживание каждую секунду.
Я понятия не имела, что здесь есть сауна, ребята запустили ее сегодня.
– Вот ваш комплект полотенец и ключ от шкафчика для одежды. За вещи оставленные без присмотра мы ответственности не несем, – сказал Ульрих нарочито деловитым голосом, приветствуя меня за стойкой администратора сауны. На его бейджике написано «Катрин».
Я смерила его непонимающим взглядом, но, кажется, Ульрих говорил на полном серьезе.
Я поняла, что их многолетнее маринование в этом месте без дела и без цели заставляло их организовывать ролевые игры для развлечения самих себя. Например, Куки часто мнила себя инструктором по йоге и загоняла ребят три раза в неделю отдаваться асанам и трансу в зале с матами и обручами в восточном крыле. Страсть Зелибобы с Перчинкой – устраивать терренкуры по горам вокруг гостиницы, они тут каждую тропку и пенек знают. Арси со Свеном часто мнили себя хозяевами виноградника и устраивали дегустации вин в погребах. В общем, ребята выживали, как могли. А вернее сказать убивали время, как могли.
Я почувствовала себя запертой в психушке, когда осознала, что мне придется иногда становиться частью нелепых ритуалов ребят. Но, как говорится, в чужой монастырь… Поэтому я вежливо приняла из рук Ульриха полотенца и ключ на резинке.
Странно было ощущать, что много лет назад в женской раздевалке с десятками шкафчиков, висящих ровными рядами на стенах, было не продохнуть от людей. Я даже нашла в одном из шкафов ободок с резинкой для волос, а возле автомата с феном лежал деревянный гребень. По цвету оставшихся на этих предметах волосах я представляла себе их хозяек. Вот это, скорее всего, была женщина около сорока, она уже начала седеть, а потому постригла волосы в каре. Странно, но я представляла ее женщиной творческой профессии: флорист или декоратор помещений. А вот это молодая девушка очень стройная и спортивная, на ее тонкой тугой резинке намотаны длинные волосы. Скорее всего, она вернулась с пробежки и решила искупаться в бассейне перед завтраком. Я словно заглядывала в прошлое благодаря таким находкам, всплывающим то тут, то там в этом одиноком отеле в горах.
Ребята предупредили меня, что за последние десять лет облазили каждый сантиметр в этом месте, и пасхалок27 уже не осталось. У ребят ко мне была лишь одна просьба: не трогать вещи, оставленные здесь постояльцами из прошлого. Например, в одном из номеров на четвертом этаже в шкафу висит свадебное платье – отглаженное и готовое к своему предназначению, которое сорок лет назад так и не свершилось. В другом номере на столе раскиданная партия в шахматы. Миша и Фабио заверили меня, что один из игроков прошлого мог выиграть партию в три хода. Никто из этих двоих так и не посмел тронуть фигуры, застывшие во времени, предпочитая сидеть за доской и воображать разные исходы игры. А в обособленном угловом номере на четвертом этаже жил самый настоящий киллер. В сейфе был найден Глок с глушителем на семнадцать патронов. Уж не знай, кого он тут искал, может, просто в отпуске был, но сам факт его присутствия здесь, пусть и сорок лет назад, был таким нелепым, ведь даже на краю гибели люди продолжали что-то делить. А потом пришла смертельная волна, которая смыла все эти амбиции и глупые стремления, и теперь мы ходим посреди призраков, не желая их отпускать, как напоминание об ошибках, уничтоживших человечество.
Я зашла внутрь сауны, и жар тут же дунул мне в лицо. А потом меня засосало.
Какое это блаженство! Я никогда не была в сауне. Только благодаря Хроникам знаю, что это такое. И это отпад! Я разлеглась на деревянной полке и закрыла глаза. Мозг вдруг тут же отключился, и я впервые за долгое время услышала пустоту в мыслях. Я смотрела на маленькие венички засушенных трав, которые Хайдрун собирает летом, и думала лишь о бескрайних альпийских зеленых лугах посреди гор. Опять же, я никогда не видела их вживую. Но я понимала, что в образе безмозглой зараженной буду очень скучать по всем этим атрибутам жизни.
Не знаю, сколько времени я провела внутри, я не стала трогать песочные часы на стене. Мне хотелось провалиться в вечность, где нет насущных проблем, а вирус не дышит мне в затылок. И только когда начала кружиться голова, я решила покинуть благостный рай, чья жара прогрела меня аж до костей.