Исповедь нелегала

– Соберитесь, будьте мужчинами. Нам надо выжить, а если они хотят, чтобы мы работали, мы будем работать. Со временем мы придумаем, как отсюда сбежать, но сейчас надо показать, что мы все поняли, и не будем сопротивляться. Вы меня слышите?

Хуже всех, вероятно, было пухленькому Турату, его лицо, раскрасневшееся от слез, отекло, а глаза нервно бегали из угла в угол. Алмаз же, услышав слова Айбека, будто пришел в себя и механически стал кивать в ответ.

– Надо показать им, что мы успокоились и не боимся, – сказал Айбек, подошел к дверям и несколько раз пнул по воротам.

Послышался хруст гравия и ворота отворились, ослепив на секунду всех троих молодцев. Перед ними стоял Богдан, из его рта торчала зубочистка и он, усмехаясь, глядел на ребят.

– Ну что? Смирились со своей дерьмовой судьбой? Готовы принять все, как неизбежность, и начать пахать? Или так и будем убегать и дохнуть? Мне не очень хочется, если честно, потом возиться с вашими трупами, – говорил он, глядя, как ребята по одному выходят на улицу.

– Готовы, – ответил Айбек и добавил, – куда нам идти и что делать?

– Идем за мной, шеф приказал, чтобы это сделали именно вы, – сказал он и повел ребят за собой в одно из многочисленных строений по краю поля.

– Вот ваша работа, – указал Богдан на труп Кубана. Они стояли посреди огромной комнаты, расположенной в одном из сараев, полностью отделанной белым кафелем. Посреди стоял гигантских размеров металлический стол, а по бокам две большие грязные ванны. Тело Кубана лежало посреди стола, а вокруг на полу валялись тряпочные мешки с мотком веревки.

– Вы должны его разделать, – будничным тоном сказал Богдан. – Кости и голову сложите в мешки, остальное порубить на мелкие кусочки и кинуть в ванну. Понятно?..

Как в этот момент Айбеку хотелось к маме, упасть к ее коленям, прижаться к ней и сидеть так всю оставшуюся жизнь. Он боролся с ужасом, охватившим все его естество, и отвращением ко всему, что его окружало. Но в то же время здравый разум подсказывал, что выхода нет, а инстинкт самосохранения вопил: «Покажи свою готовность и сделай все, как надо, на кону стоит твоя жизнь!» Невозможно было не прислушаться к этому воплю, также, как и невозможно было представить себе весь процесс того действа, которое от них требовали. Собрав все свои силы и стараясь отключить эмоции, Айбек дрожащими руками закатал рукава, показывая свою готовность приступить к делу.

– Вот и хорошо, – улыбнулся Богдан, – кишки и внутренности можно выбросить, все сложите в мешки, потом закопаете, – он посмотрел на них и, ухмыляясь, добавил, – ну, идите работать, время – деньги, если не хотите такой же судьбы. Вперед! С этими словами он вышел из сарая, оставив молодых людей с ошеломленными лицами. Айбек краем сознания ужаснулся, глядя на Богдана, не представляя, что может сделать человека таким жестоким и циничным. Вероятно, только люди с совершенно неуравновешенной психикой могут говорить о подобных вещах с таким спокойствием. Айбек ненавидел этого мужчину, он даже представил его тело вместо тела Кубана на этом столе, но от этой мысли стало только хуже.

Когда Айбек объяснил Алмазу, чего от них хотят, тот чуть было не упал в обморок. Он смотрел на него, не моргая, и только издавал хриплые звуки. Про третьего и говорить было нечего. Турат просто оцепенел, он стоял неподвижно, не отводя глаз от трупа. Неимоверно трудно было справиться с дрожью в руках и ногах, но, подгоняемый страхом за свою жизнь, Айбек все же сделал несколько шагов по направлению к телу. В эту минуту он был повержен, он понимал, что не сможет сделать то, что было совершенно необходимо сделать. Только подойдя настолько близко, что можно было рассмотреть лицо и кровь, разлитую по всему столу, он дал волю слабости, его ноги подкосились, и он упал на пол, закрывая руками лицо.

«Я не могу это сделать, – думал он, – это просто невозможно!.. Но ты должен, иначе тебя ждет та же участь! – кричало подсознание, и страх пробежал по коже, оставляя мурашки. – Что лучше, умереть из соображений солидарности и страха, или жить с маленькой надеждой, что когда-нибудь все разрешится?» – спрашивал он сам себя.

– Мы должны это сделать! – громко сказал он, поднимая глаза на друзей. – Ему уже все равно, а нам надо выжить и постараться сбежать отсюда! – Айбек указал рукой на лежащего в крови Кубана, – представьте, что это баран, по сути, это одно и то же.

Ребята ошарашенно на него посмотрели, но слабость не дала им высказать все, что они в этот момент о нем думали. Они были ближе с погибшим парнем, пока торчали в Бишкеке, ожидая самолета, успели стать друзьями, и теперь было нетрудно понять их чувства. Почувствовав, что именно ребята хотят высказать ему, Айбек поднял руку и сказал:

– Что вы предлагаете? Умереть, как он? Чтобы нас также кто-то разделал и выбросил в мешках! Как хотите, я не собираюсь здесь умирать! С этими словами он подошел к столу и взял огромный нож. На несколько секунд его снова охватил ужас, и страшная тошнота подкатила к горлу. Но он справился. Сделал глубокий вдох и, схватив Кубана за волосы, отрезал голову, найдя как раз нужное место в позвоночнике. Кровь, как из брандспойта, брызнула на его одежду и лицо, издавая свистящий звук. Трясущимися руками он засунул голову в мешок, крепко его завязал и отнес в дальний угол комнаты. Затем сел на корточки и тихо прочитал поминальный Коран. Как это делают на любых похоронах в мусульманском мире. Он просил для Кубана мира на небесах и прощения для себя за то, что он сделает с его телом. Айбек хотел верить, что его простят, что не по своей воле он будет делать то, что должен, и что высшие силы примут в свои объятия душу несчастного Кубана. Проделывая все это, не мешал слезам литься из глаз, они капали на его окровавленную рубашку и постепенно намочили почти всю грудь. Пролив весь запас своих слез, Айбек обещал себе больше никогда не плакать, он не хотел страдать так, как страдал в эту минуту. Он закрыл все щели к своему сердцу и выбросил ключи, мысленно отрезая все доброе и хорошее, что в нем было. В этот миг он стал взрослым бесчувственным мужчиной.

Все. С этого момента все последующие его действия не сопровождались приступами страха и отчаяния, он выполнял работу методично и тщательно. Аккуратно отделял мясо от костей, начав с конечностей, в принципе это занятие и впрямь чем-то походило на разделывание туши барана или лошади, которых так часто режут кыргызы на свои торжества. Ему еще с детства довелось принимать участие в жертвоприношении, он видел, как режут баранов и лошадей, для мальчишки тогда это казалось увлекательным и захватывающим.

Двое остальных тоже присоединились к Айбеку. Глядя, как он спокойно разделывает еще недавно такого живого и смелого Кубана, они пришли в ужас, но страх за свои жизни пересилил, и они взялись ему помогать. Помощник из Турата вышел совсем бесполезный, после каждого надреза его рвало в ванну. Поэтому двум остальным пришлось делать всю самую грязную работу. Совершенно невыносимым было вынимать внутренности, на это у них ушло очень много времени, так как их самих то и дело выворачивало наизнанку от запаха и вида человеческих кишок. Как бы то ни было, друзья справились с работой, и очищенные кости и голова лежали в мешках, а все остальное заняло собой четверть ванны. Потные, заляпанные кровью и продуктами жизнедеятельности, они теперь отмывали руки под шлангом, стараясь хоть чуть-чуть избавиться от этого страшного запаха, въевшегося в кожу, который, казалось, будет их преследовать всю жизнь.

За ними пришел Богдан, как только они закончили умываться. Улыбаясь и одобрительно кивая головой, он похлопал Айбека по плечу.

– А ты молодец! Видите, нет ничего страшного, очередная туша. Теперь мы знаем, кто из вас, чем будет заниматься, – он повернул голову в угол комнаты и, указав на небольшой круглый предмет высоко в углу, похожий на камеру наблюдения, добавил, – хозяин видел, как ты ловко расправился с телом, теперь ты будешь на разделке. А эти двое, – он кивнул на Турата и Алмаза… – им тоже есть работа. Пошли за мной.

Он повел их к столу, на котором уже стояло блюдо с таким же варевом, что им давали вчера, хлеб и вода. Когда Турат увидел еду, его вновь стошнило, и он весь зеленый сел на траву не в состоянии пошевелиться.

– Эй, – крикнул Богдан, – вы должны это сожрать, иначе хозяин разозлится. У нас есть правило. Все мы едим все, что нам дают, до последней крошки. Хозяин не любит, если еда остается. Со временем вы привыкнете. Тем более, что для работы нужна сила, а откуда вы ее будете брать, если ничего не есть? Так что соберись, боров, и уплетай за обе пухлые щеки, – он пнул Турата под зад и, рассмеявшись от его вскрика и боли, которую он причинил, ушел довольный.

Ребята взяли под руки совсем расклеившегося Турата, подвели к столу и усадили, налив кружку воды.

– Ты не ешь, – шепнул ему на ухо Алмаз, – мы тебя прикроем.

Они сели по обе стороны от друга и принялись за еду, это было похоже на тушенку, только не из мяса, а из ненужных отбросов от целой туши и внутренностей.

– К этому запаху, наверное, можно привыкнуть, – сказал Айбек, макая хлеб в соус и рассматривая мякиш.

Алмаз только кивал головой, продолжая впихивать в себя еду, краем глаза поглядывая на больного Турата. Доедали молча, стараясь не думать о том, что только недавно делали, тревога за будущее и мысли об их злосчастной судьбе помогали в этом, и им удалось в относительном спокойствии съесть все, что им подали.

Пришел Богдан и разделил их по обязанностям. Турата отправили в поле, где он должен был собирать кукурузу, косить сено и какие-то еще злаки. Алмаза посадили в ангар с курами, где он должен был отрывать им головы и потрошить тушки.

Айбека же отвели в самую большую постройку на территории, с потолка которой свисали огромные крюки, и всюду болтались туши свиней. Пройдя в глубь, Айбек увидел гигантские деревянные тумбы, на которых лежало множество топоров и ножей.

– Я буду убивать и разделывать свиней? – спросил Айбек у рядом идущего Богдана.

– Угу, – радостно сказал он, – здорово, правда? Тебе понравится. Это очень увлекательная работа, ко всему прочему здесь еще есть шанс вырасти, как я, стать надсмотрщиком. А это почти хозяйская обязанность. Меня босс берет с собой в город иногда, так что, думаю, тебе повезло.

Айбек так и не понял, шутит ли Богдан или на самом деле говорит то, что думает. Если он не шутил, то ситуация еще хуже, чем он думал, этот человек стал рабом не только физически, но рабом моральным, почти сторожевым псом для своего хозяина.

– Но я не умею разделывать свиней, – сказал Айбек, глядя на висящие повсюду туши.

– Это не трудней, чем разделать человека, – он подмигнул парню и стал объяснять, что именно ему придется делать.

– Потом подвязываешь тушу к крюку и начинаешь отделять по частям, схема частей висит на стене, – рассказывал мужчина. – Главное, ровно разделать самые дорогие куски, если испортишь хоть один, хозяин тебя накажет.

– Как накажет?

– Обычно, это порка плетью или палкой. Но, бывает, к нему приезжают друзья, так вот они любят поразвлечься с тем, кто часто ошибается. Поэтому не рекомендую тебе ошибаться, если не хочешь стать здешним петушком.

– Петушком? – в недоумении спросил растерянный парень.

– Ну, петушком, проститутом, надувной куклой для извращенных игр.

– Я не понимаю, – откровенно сказал Айбек.

– Ты тупой? – с удивлением спросил Богдан. – Насиловать тебя будут, понял?

Кулаки Айбека непроизвольно сжались, и он глубоко вздохнул.

– Понял, – сказал он коротко.

– Вот и отлично, – продолжал надсмотрщик. – Давай я покажу тебе, как отделить самые ценные куски.

Через полчаса Айбек, стоя с ножом в руках и каплями крови на лице, откидывал филе на большую телегу, которую каждый час забирали какие-то мужчины, увозя в большой дом. Остаток дня он провел, не выходя из здания, до самой темноты продолжал разделывать, срезать и отделять свинину. В сарай иногда заходили мужчины, иногда женщины, что удивило его, потому что он не думал, что здесь могут быть еще и женщины. Как заметил Айбек, здесь никто ни с кем не разговаривал, не смотрел друг на друга. Все молча делали свою работу и старались держаться от людей подальше.

За ним пришли и отвели к шлангу с водой, дали старые вещи и кусок мыла.

– Мойся, потом можешь идти ужинать и спать, завтра подъем в пять утра. Мы идем на бойню, – сказал Богдан и оставил его.

Айбек мылся и был благодарен богу за воду, никогда еще в своей жизни он не ценил воду, как сейчас. Весь в крови и потрохах, источая страшную вонь, он с головой поливал себя со шланга, даже не замечая, что вода была ледяной. Помывшись и почувствовав себя человеком, а не животным, он смог глубоко вздохнуть и хоть немного расслабиться. Парень натянул все, что принес Богдан, и осмотрел себя: футболка была поношенной, но чистой, штаны свободными и мягкими. «В них, должно быть, удобно работать», – подумал он и отправился к уже знакомому столу, за которым сидели Алмаз и Турат. Последний выглядел ужасно, он, слегка подбоченившись, полулежал на скамейке и, подойдя, Айбек понял почему. Все его лицо было в синяках и кровоподтеках, рубашка изодрана, а на спине виднелись полосы от плети. Пытаясь проглотить комок в горле, он все же сел, не подавая виду. Алмаз сидел, молча уставившись в свою тарелку, и не поднимал опущенных глаз. Видимо, ему тоже досталось. Кроме них за столом сидело еще несколько парней, но никто и бровью не повел при его появлении. Все были погружены в свои тарелки и быстро уплетали то же самое варево, что и днем. Ужин не был долгим, поели и за ними пришел Богдан, который отправил их в тот же сарай, где они спали предыдущей ночью.

– Теперь это ваша конура, спать будете здесь, туалет через одно здание, запирать я вас не буду, но учтите, территория просматривается, и за всеми вами наблюдают, при попытке к бегству вас тут же пристрелят и глазом не моргнут. Кроме того, на поле есть места, где проходит ток, так что сбежать через поле тоже не удастся, вам надо смириться с вашей долей и работать, – он посмотрел на Турата, который лежал на стоге сена, всхлипывая и стеная. – Что касается этого жирдяя, то объясните ему, если он не будет работать, а станет отлынивать, его убьют, и вас заставят разделывать его жирное тело, – с этими словами он вышел из сарая, прикрывая двери, но, не запирая их на засов.

Оставшись наедине, парни громко вздохнули и подошли к плачущему Турату.

– Его били палкой и плетью, я видел, – поежившись, сказал Алмаз. – Потом, когда он упал, стали бить ногами по лицу. – Айбек сел возле Турата и осторожно отодвинул разорванную рубаху, из глубоких порезов сочилась кровь.

– Раны надо обработать, нужен спирт, – сказал он Алмазу, который с жалостью смотрел на парня.

– Мы скинулись и купили виски в аэропорту, хотели отпраздновать и узнать, какой он на вкус, – вспомнил Алмаз. – Подойдет?

– Тащи сюда, попробуем смазать раны им, там же должен быть спирт.

Алмаз порылся в своей холщевой сумке и достал полулитровую бутылку Jameson. В его сумке еще была чистая футболка, которую они порвали, сделав что-то похожее на бинты. Смочив тряпку в виски, ребята аккуратно прикоснулись к ране, но мальчишка так взвыл, что пришлось отыскать небольшой брусок деревяшки и засунуть ему в рот.

– Если ты будешь орать, они заберут у нас виски, и ты умрешь от заражения, ты помнишь, он говорил про болезни, наверное, это и имел в виду. Лежи смирно, потерпи, ты меня понял? – спросил его Айбек, низко наклонившись к уху парня. Турат слабо кивнул и зажмурился, закусывая брусок.

Обрабатывая рану за раной, друзья каждый раз делали передышку, так как раненый был на грани обморока. Закончив со спиной, они налили в пластиковый стакан добрую порцию напитка и влили ее в рот Турату.

– Теперь ты сможешь поспать. Завтра надо встать раньше и обработать раны еще раз, чтобы он смог надеть футболку и пойти работать, – сказал Айбек.

От этих слов Турат зашевелился и отчаянно замахал головой.

– Тебе придется работать, иначе они тебя убьют. Ты должен быть мужественным. – успокаивающим голосом сказал Алмаз.

– Пусть убьют, – тихо ответил Турат, и из его глаз полились слезы.

Ребята не стали мешать ему плакать, и оставили друга лежать на животе.

– Предлагаю выпить понемногу и ложиться спать, – предложил Айбек. Он сделал глоток прямо из бутылки и ощутил жар, разливающийся по всему телу. На вкус напиток ему не понравился, он был горьким, и хотелось запить его чем-нибудь сладким, правда, как успокоительное, виски сработал «на ура». Тело мгновенно расслабилось и стало клонить в сон. – Тебе не надо обрабатывать раны? – спросил он, передавая бутылку в руки Алмазу.

– Нет, они меня только два раза ударили за то, что я уронил тушку в грязь, и то не плетью, а палкой, так что я нормально, – ответил тот, морщась и протирая горлышко бутылки.

– Виски надо убрать подальше, – сказал Айбек, посмотрев на бутылку, и стал искать место, куда можно было бы спрятать их сокровище. – Он нам может еще понадобиться, вдруг кого-то из нас изобьют, у нас должен быть спирт.

Алмаз только устало кивнул в знак согласия и молча наблюдал за другом. Наконец Айбеку удалось обнаружить нечто вроде ниши, заваленной сеном и дровами, он протиснул туда бутылку, натаскал больше сена и облегченно вздохнул.

– Смерть от заражения нам не грозит. Давай спать.

Лежа на спине, Айбек через несколько минут услышал храп соотечественников и попытался отогнать напрашивающиеся воспоминания о прошедшем дне. Один день, всего один маленький день показался ему целой жизнью. События утра казались ему далеким прошлым, и его молодой разум был готов сразу же их забыть. Он хотел не видеть перед глазами этой картины с падающим замертво Кубаном, его окровавленным телом и человеческими внутренностями.

Мысленно Айбек вернулся к самому началу, он вспомнил свой побег из дома и работу на базаре, все трудности, с которыми он сталкивался, и мечты, которые освещали ему путь. Сегодня он стал взрослым в одночасье, вынырнув из детства и юношеских грез, его будто облили ледяной водой, после чего он стал смотреть на мир по-другому. В этот момент его вера пошатнулась. Привыкший молиться и выросший в религиозной семье, он ни на секунду не сомневался в существовании высшего творца. Но после сегодняшних событий он задался вопросом: «За что?»

– Я никого не грабил, не убивал, помогал маме и делал добрые дела. Почему именно я сейчас лежу, окруженный свиньями и злобными людьми, давно разочаровавшимися в жизни? Разве я заслужил это? Почему мои молитвы и просьбы ты игнорируешь? За что мне, и так настрадавшемуся в жизни, выросшему без отца и поддержки, такие страшные испытания? Говорят, ты посылаешь ровно столько, сколько человек может выдержать. Но я не могу это выдержать! У меня нет сил и нет желания проходить через все это горе!

Страшная ненависть закипала в нем, он готов был проклясть и бога, и всех его адептов за то, что они учат быть честными. Он спрашивал у Всевышнего о причине его жестокости, но не слышал ответа.

– Неужели я этого заслуживаю? Или тебя вовсе нет, раз ты так спокойно смотришь на этот беспредел. Почему люди, которые мечтают о хорошем, и с готовностью выполняют все твои заповеди, вынуждены страдать и проходить через эти ужасные испытания? Если бы ты был, и был такой, как о тебе говорят, то ты бы не позволил хорошим людям проходить через этот ад. Значит, тебя нет. Значит, нас обманывают, принуждают жить по чужим правилам и бояться наказания после смерти. Напрасны все мои молитвы и вся любовь, которую я тебе дарил, каждый день прославляя твое имя.

Айбек хотел навсегда отречься от Бога и отказаться от религии, но вспомнил маму, вспомнил сестренок и смерть своих бабушки и дедушки. По странному стечению обстоятельств бабушка скончалась в день рождения деда, а тот в день рождения бабушки, ровно через год. Он вспомнил слова деда, который всегда говорил, что рано или поздно человеку воздается за его труды и добрые поступки. Дед безоговорочно верил в силу Всевышнего и даже, несмотря на обманы и хитрости, продолжал верить в людей и их порядочность.

Борьба добра со злом в этот момент бушевала в душе у Айбека. Горький опыт кричал: «Отрекись!» Душа призывала: «Терпи и верь!» Только любовь к своей семье не позволила темноте одолеть его душу. Он глубоко вздохнул и мысленно обратился к Богу с такими словами:

– Я знаю, что ты меня видишь и слышишь, я знаю, что тебе не все равно. Я понимаю, что еще многого не знаю и должен пройти свой собственный путь. Я прошу только об одном, не позволь мне сгинуть здесь среди этой грязи и мрака. Я хочу хотя бы еще раз увидеть маму. Если ты меня слышишь, то дай знак. И словно в ответ на его просьбу, раненый Турат громко всхрапнул. Не зная, расценивать ли это как знак или просто счесть за совпадение, но Айбек решил для себя, что не позволит страху овладеть его сердцем. Он сохранил в себе веру и решил больше никогда не позволять себе в ней усомниться.

Мечтая о сне, он проворочался еще час, но так и не сумев уснуть, отправился в туалет. Его путь лежал через здание и, проходя мимо, он услышал голоса. Подойдя поближе и заглянув в щель, сквозь которую пробивался тусклый свет, он увидел, как двое мужчин, говоривших на непонятном ему языке, вытаскивали из ванны, которую он узнал, куски мяса, бросая их в огромную мясорубку. Провернутое мясо падало в грязный чан, в котором уже были какие-то ошметки кровавого цвета, и мужчины палкой перемешивали получившееся месиво.

Забыв о туалете, Айбек вернулся назад и снова улегся на свой стог, ему стало еще хуже, о сне теперь можно было забыть однозначно.

«Значит, они для чего-то используют человечину? Это была не просто пытка, они ее перекручивают и что-то из нее делают, может быть, и нас кормят», – с ужасом подумал он. От догадки к горлу подкатила тошнота. Он хотел забыться и уснуть, хотел не думать обо всех этих ужасах. Но куда ему было справиться со всеми яркими картинами того кошмара, который он сегодня пережил.

– Прости меня, Кубан, – шепотом сказал Айбек, он надеялся, парень понимает, что у него не было другого выхода.

Мысли его менялись со скоростью света, то и дело возвращая к разделке тела парня. Он вспоминал родное село, маму и мысленно просил прощения у нее за то, что оставил одну, сокрушался о своей глупости и самонадеянности. Не мог он не думать о Каныкей, правда, сейчас его мысли о ней имели совсем другой оттенок, теперь он не восхищался ею, как еще совсем недавно. Он теперь думал о ней, как об избалованной пигалице, бесчувственной и думающей только о себе. Вспоминал он и о Нишан-байке, ему не хотелось верить, что старик обманул его намеренно, скорее всего, это результат злополучной случайности, в которой нет виноватых. Но, как бы он не уговаривал себя, он не мог заглушить сильное чувство собственной вины. Айбек прекрасно понимал, что во всем его кошмаре виноват он сам, и выбираться из всего этого дерьма должен тоже сам.

Так и провалявшись без сна почти до рассвета, он поднялся и достал спрятанную бутылку, по пути будя сонного Алмаза. Подойдя к Турату, который крепко спал, ребята разбудили стонущего раненого парня и снова обработали ему раны, которые за ночь стали глубже и покраснели. Несчастный толстячок снова кричал от боли, закусывая губу и хватаясь за руку Алмаза. Опасаясь, как бы ни вошел надсмотрщик, ребята быстро надели футболку на искаженного от боли друга и снова спрятали бутыль.

– Ты должен стараться! Пожалуйста! – просил Айбек, – иначе они тебя убьют! Я обещаю, что придумаю, как нам отсюда сбежать, нам нужно только время, чтобы осмотреться и понять, как здесь все устроено. Ты веришь мне? – с надеждой в голосе спросил он у Турата.

– Да, – ответил тот, пытаясь улыбнуться, но ему это не удалось, так как лицо его было похоже на синий бесформенный кусок мяса.

– Вот и хорошо! Будь сильным, делай все, как они говорят.

В эту минуту в сарай вошел Богдан, с подозрением разглядывая друзей, которые при его появлении резко замолчали.

– Пошли работать, – грубо сказал он и вышел.

Завтрак был точно такой же, как и вчера, но в этот раз друзья ели активнее, помня, что работать им придется много. Потом каждый ушел заниматься своими делами, Айбека повели в свинарник и вместе с двумя мужиками они резали свиней до самого обеда. Эта работа не показалась ему страшной или трудной. После пережитого им накануне, он уже ничего не боялся, и смело колол и резал огромных животных ножами и длинными штырями. Потом его опять отправили на рабочее место и, как вчера, он до ночи разделывал туши.

Исключением сегодняшнего дня стал короткий разговор с одним из мужчин, с которыми они резали свиней. Визг и хрюканье животных позволили им поговорить безнаказанно.

– Ты откуда? – спросил он у Айбека.

– Кыргызстан, – коротко ответил он.

– Таких здесь еще не было, – улыбнулся напарник своей беззубой улыбкой.

– А вы откуда?

– Молдова, оттуда же откуда и наш «замечательный» надсмотрщик.

– Богдан тоже из Молдовы?

– Да, только не вздумай ему рассказать, что мы с тобой пообщались. Здесь это не положено.

Айбек кивнул и огляделся.

– А разве отсюда совсем невозможно сбежать? – почти не раскрывая рта, спросил он.

– Возможно, только смысл? Паспорта все равно у них. Был один, кому это удалось, но местная полиция схватила его по наводке и теперь он сидит в тюрьме. Разницы нет никакой, – пожав плечами, сказал мужчина.

– Лучше тюрьма, – тихо сказал Айбек.

– Ошибаешься, у них все куплено, в тюрьме тебе устроят адскую жизнь, – усмехнувшись, сказал беззубый. – Здесь хоть надежда есть.

– А как он сбежал?

– Не знаю, давай работать, – грубо оборвал его тот, и они принялись за новую свинью.

Этот разговор дал пищу для размышлений, которые Айбек отложил на потом, когда сможет спокойно, в одиночестве обо всем подумать.

После ужина, того же самого, как и всегда, они отправились к себе в сарай и снова принялись успокаивать раненого Турата.

– Ты молодец, ты выдержал, работал без наказаний. Ни один из нас не выдержал бы такого! – сказал Айбек, многозначительно глянув на Алмаза, который в свою очередь закивал, соглашаясь с его словами.

– Ты, правда, молодец, – подтвердил Алмаз.

– Мы еще обработаем раны, и завтра станет намного лучше. Ложись.

Они осторожно принялись за работу, не забыв обработать и царапинки на лице. Покончив со всеми процедурами и спрятав бутылку, они улеглись спать. Но у Айбека снова сна не было ни в одном глазу. Он мысленно представлял, как они сбегают отсюда, и полиция за ними не поспевает. Он размышлял над словами беззубого, и в его душе зародилась реальная надежда, которую он холил и лелеял, сдабривая радужными мечтами освобождения из плена. Он теперь точно знал, что кто-то уже сбегал из этого проклятого места. Просто необходимо все тщательно спланировать, подготовиться. Без информации и знаний далеко не убежишь, поэтому самое главное, не торопиться и выждать время. «Теперь я буду слушать и запоминать, учиться ждать и, когда появится хоть маленькая возможность, непременно ею воспользуюсь», – говорил он себе.

Проведя в мечтах и размышлениях пару-тройку часов, Айбек незаметно для себя самого уснул, а проснулся от громкого голоса, раздавшегося прямо над его ухом. Над ним стоял Богдан и громко будил его, одновременно пиная спящего Алмаза.

– Вы думаете, что отдыхать сюда приехали? На солнышке погреться? Подъем!

С неохотой, еще не проснувшись, ребята соскочили, протирая глаза. Сонные и недовольные резким пробуждением, они молча шли за своим надсмотрщиком, ели и пили, но окончательно проснуться удалось только после ледяной воды, которой трудяги умылись после завтрака.

Готовые к очередному дню тяжелой работы Айбек и Алмаз обреченно отправились по своим рабочим местам, но Турат, чьи раны болели еще сильнее, с трудом передвигал ногами. Корчась от боли, со слезами на глазах он медленно поплелся к полю, подгоняемый Богданом, который шипя и угрожая, следовал за ним.

Очередной день тяжелой грязной работы протекал, как обычно, пока все в округе не услышали душераздирающие крики боли, смешанные со звуками рассекающего воздух хлыста. Крики перекрыли даже свиной визг и шум пилы, режущей толстые кости животных. Все обернулись и вдалеке разглядели лежащего на земле парня, а также нависшего над ним Богдана с плетью в руке. Его рука в очередной раз замахнулась, но спешащий на выручку Айбек успел заслонить собой толстячка, приняв на себя удар.

– Отойди! – заорал Богдан с красным от злости и потным лицом, – или сам получишь вместо него.

Айбек не пошевелился и продолжал лежать на Турате, крепко зажав кулаки и стиснув зубы.

К надзирателю спокойным шагом подошел хозяин и шепотом что-то сказал, указывая на мальчишек. Богдан кивнул и, гадко улыбнувшись, опустил руку с хлыстом.

– Ну, хорошо, если ты такой добренький и готов взять на себя его удары, то и работу можешь его выполнять, – сказал он, скалясь. – Будешь работать и за него, и за себя, а толстяк, – он пнул носком ботинка стонущего Турата, – будет валяться без работы и лечиться. Согласен? – злорадствовал он.

Айбек зажмурился, стараясь не выдать своей ненависти к этим нелюдям, преодолевая страстное желание накинуться на надсмотрщика и стереть с его лица довольную ухмылку, но парень только кивнул и спокойно поднялся на ноги.

– Хорошо, – только и ответил Айбек.

– Вот и отлично, как закончишь со своей возней, пойдешь на поле. Хотя нет, я передумал, вначале сделаешь его работу, а потом примешься за свою, у тебя вся ночь впереди, – надзиратель, откровенно веселясь, продолжил, – спать тебе не придется никогда. Но если ты только не справишься или затянешь с отгрузкой, то тебя ждет участь похуже, чем у этого жирдяя.

Ничего не говоря и даже не посмотрев на своего мучителя, парень отправился на поле, не замечая саднящую боль от удара хлыста.

Работа на поле показалась Айбеку не тяжелей его собственной, к тому же работать было приятней, все же это был свежий воздух и хоть какое-то разнообразие. Над головой пролетали птицы, и мелкая мошкара то и дело налипала на мокрый от пота лоб. Отрываясь на секунду от работы, он с завистью смотрел на летящих пернатых, завидуя их свободе. С каждым взмахом серпа он мысленно уносился прочь от этой тюрьмы, и дух его рвался на любимый холм, с которого был виден весь родной поселок. Он представил лица сестренок и мамы, отчего по венам разлилось тепло. Ради них он должен держаться, должен выжить и сбежать. Но он также не мог не вступиться за раненого соотечественника, по его мнению, это было недопустимо для настоящего мужчины. Так его воспитали и этому учили все книги, которые он читал, и это, по его мнению, было правильным. Нельзя бросать друзей в беде и нельзя думать только о себе. Он верил, что любой из них сделал бы то же самое и для него.