Туркестан в имперской политике России: Монография в документах

2.2. Суды

Как показано выше (в разделе 1.2), договора с завоеванными городами и областями (в виде «Адресов» или «Петиций») обязательно включали в себя пункт о предоставлении местному населению права «судиться собственным судом». Со временем судебные инстанции местных жителей были искусственно разделены на «казийские» («шариатские», «народные») и суды биев. И те и другие находились под контролем властей, по крайней мере в смысле утверждения выдвинутых казиев (кадиев), а с введением выборности – избранных кандидатов. Кажется, первый опыт такого способа регуляции «местного суда» был введен генералом Романовским во время его кратковременного правления в качестве военного губернатора (1867). В инициированных им мехкеме (судебная инстанция для туземцев) впервые было предложено разделение имперского суда (с правом рассмотрения тяжких уголовных и антигосударственных преступлений) и т.н. «шариатского суда». Позже к этому добавилась другая судебная инстанция – «по адату» (обычаю), названная позже степным судом, или судом биев. Она окончательно была закреплена «Временным положением об управлении Туркестанским краем» 1867 года (более подробно см. в публикуемых ниже исторических справках о народном суде Туркестана).

Как видно из публикуемых здесь документов, число кадиев и биев в областях, уездах и городах регулировалось колониальными властями, которые, по сути, взяли на себя функции ханских служб. Некоторые чиновники считали, что число кадиев или биев не соразмерно числу жителей. Однако вопрос об их увеличении всегда вызывал споры и даже опасения. Кроме того, нововведением русских властей стала традиция «Съездов казие в», которые совместно решали самые сложные дела, либо проводили внутренние совещания, обращались с коллективными просьбами к властям и т.п.

Разделение законодательных норм в тех или иных судебных разбирательствах для практики постмонгольской Средней Азии не было новостью^[242]. До российского вторжения в эту систему серьезных границ между «адатным» и «шариатским» судами не было. И те и другие могли пользоваться нормами как обычного права, так и нормами и инструментами мусульманского правоведения (фикх). С вхождением Средней Азии в состав Российской империи обе традиции были разделены как самостоятельные и включены в сложную систему имперского суда, придавая ей еще больший правовой плюрализм.

Однако плюрализм порождал проблемы, особенно когда обе системы (местная и имперская) соприкасались в решении дел по жалобам местного населения, касающихся имущественных споров, разделов наследства, водопользования и т.п. Еще более заметны были расхождения с момента принятия дел по апелляции и начала формальных процедур, вроде приведения к присяге, свидетельства, юридической оценки предоставляемых в качестве доказательств документов (типа «васика» / وثيقة ) и т.п.

Инстанциям имперского суда пришлось столкнуться с этими вопросами уже при первом туркестанском генерал-губернаторе фон Кауфмане. Приведенные здесь несколько документов показывают, что функционирование разных судебных систем порождало проблемы. Во-первых, волостные (областные) и уездные власти игнорировали решения казийских судов, поскольку такие вопросы законодательно не были урегулированы. Во-вторых, возникали проблемы с переводами документов, а также с самими переводчиками, часто пользующимися своим положением для толкования дел в пользу одной из сторон с целью получения нелегального вознаграждения. В-третьих, возникали сложности с приведением в соответствие местных норм с общеимперскими положениями и статьями законодательства.

Службы генерал-губернатора и лично он сам оказывались в двойственном положении. С одной стороны, судя по их ремаркам, они не хотели «крутой ломки народных обычаев», с другой – не могли санкционировать прямое нарушение имперских законов, особенно в юридической оценке представляемых народными судами документов^[243] и решений. Такого рода прецеденты «неудобного соприкосновения» возникали в моменты, когда местные жители, разуверившись в собственном суде и надеясь на справедливое решение своих дел, обращались к русскому суду, который, естественно, руководствовался правилами, установленными имперскими законами. Именно тут возникали названные проблемы, особенно с признанием правомочности предоставляемых документов, отсутствием письменной фиксации свидетельских показаний в местных судах, формами дознания, приведением к присяге (особенно кадиев)^[244] и пр. Фон Кауфман всякий раз лично, «в виде временной меры» просил признавать «перед русским судом» юридическую силу документов, составленных в казийских службах. Такие решения, конечно, были политическими, которые фон Кауфман обосновывал тем, что совершенно отрицать акты местной юридической традиции будет «равносильно отказу туземцам в покровительстве русского суда и закона». Одновременно генерал-губернатор колебался, соглашаясь с некоторыми отступлениями. Однако предлагал ограничить пределы взаимной адаптации «в пользу русских законов», поскольку любое послабление в этих вопросах, как он полагал, «явилось бы послаблением, ничем не вызываемым, уступкой, которую они же [то есть «туземцы»] объяснят нашей слабостью».

Таким образом, поиск компромиссов смешивался с заданными штампами в идеологии колонизации, предписывающей не совершать никаких действий, которые могли быть расценены «туземцами» как слабость.

По крайней мере более или менее компромиссные положения, закрепляющие наличие трех форм суда в Туркестане (в том числе у казахов и киргизов), обрели вид закона в 1886 году, как приложение к общему документу «Положение об управлении Туркестанским краем» («Положение о народном суде»). Судя по опубликованным здесь документам, в «Положение» неоднократно предлагалось внести поправки, поскольку в большинстве случаев, когда приходилось приводить в соответствие разные формы судебных решений, и особенно в соответствие с административными решениями, возникала долгая переписка, которая не всегда находила решения. Поэтому вопрос о «законодательной унификации» всегда оставался актуальным.

Серьезные поправки в него предложено было внести в 1898 году под влиянием Андижанского восстания, которое обострило все имеющиеся проблемы взаимной адаптации. Как видно из публикуемых документов, почти все колониальные чиновники пришли к выводу, что «компетенция народного суда в Туркестанском крае достигает очень больших размеров» и что «широкая юрисдикция, предоставленная этому суду, вредна не только для русских интересов в крае, но и для самого туземного населения». Такого рода аргументов, призванных обосновать актуальность реформации и даже упразднения народных судов, в публикуемых документах можно найти с избытком. Однако большинство чиновников (особенно юристов) приходили к выводу, что, во-первых, следует упразднить положение о выборности народных судей, передав право их назначения местной администрации (либо ввести в их состав русских чиновников с правом решающего голоса) и параллельно ограничить юрисдикцию местных судов бытовыми делами. Во-вторых, предлагалось изъять из юрисдикции народных судов ряд дел, которые в имперских законах квалифицировались как уголовные (в том числе дела по сексуальному насилию, по фактам детской и подростковой содомии). В-третьих, предлагалось приступить «к постепенному упразднению народных судов» как «вредных государственному делу и закону». Из этого видно, что большинство чиновников признавали правовой плюрализм вредным для имперской власти, а в отдельных документах рассматривали его как одну из причин Андижанского восстания^[245].

Однако мнения чиновников по поводу этих форм судов и пределов их юрисдикции были неоднообразными. Это отразилось на составе документов, к которым в большинстве случаев прилагались справки членов специальных комиссий, названные по принятому обычаю «Особыми мнениями» (юристов, военных губернаторов). Их авторы полагали, что нет нужды специальной поправкой вносить право начальников разных уровней требовать документы, содержащие характеристики избираемых кандидатов в кадим., поскольку они такие права имеют согласно другим общеимперским административным предписаниям. Также предлагается усилить «нравственный ценз» на кандидатов и действующих кадиев, дабы предупредить коррупцию, улучшить выборы, ввести более эффективное рассмотрение дел по ростовщичеству как способу кабалы и недовольства населения, поставить систему выборов под контроль властей на местах и т.п.

Между прочим, даже у такого знатока особенностей местных условий и традиций, как Н. Остроумов, заметен искаженный код восприятия мусульманской правовой культуры. Судя по его ремаркам в многочисленных публикациях, ислам и его юридические институты он воспринимал как препятствие «благоустройству», то есть спокойствию и стабильности^[246]. Реальных причин нестабильности при таком запрограммированном отношении, похоже, почти никто не искал.

Как интересные образцы доминирующих в чиновничьей среде мнений мы публикуем ряд документов, в том числе историко-аналитическую справку «О народном суде в Туркестанском крае». Автор (его имени установить не удалось) достаточно осведомлен^[247] в проблемах народного суда, поэтому его сведения могут стать хорошим источником для реконструкции особенностей местных судов. Он также указывает на слабые стороны выносимых на обсуждение предложений, в частности невозможность администратору самолично судить о происходящем в суде без знания как традиции фикха, так и языка. Примерно такие же трудности вызовет, как он полагает, преобразование народных судов в мировые по тем же причинам. В конечном счете автор записки выражает солидарность с теми, кто выступает за постепенное упразднение народных судов Туркестана, хотя предупреждает, что такое действие будет встречать отчаянное сопротивление, поскольку суд в глазах «туземцев» связан с конфессиональными предписаниями.

Между тем знаменитая Сенаторская комиссия/ревизия графа К. К. Палена (1861-1923), работавшая в Туркестане в 1908 г., предложила похожую альтернативу для местных судов, то есть в перспективе заменить их мировыми судьями. Это предложение было встречено с одобрениями в ряде «Записок» чиновников Туркестана, которые публикуются ниже («Записка Военного Губернатора Ферганской области по вопросу о народном суде». 17 Июня 1908 г.; «Записка Прокурора Ташкентской Судебной палаты Туркестанскому Генерал-Губернатору. 23 Марта 1912 г.; «Памятная записка Канцелярии Туркестанского Генерал-Губернатора», 1912 г.). В них мы также видим обширные экскурсы в историю местного суда со ссылками на литературу и Отчеты того времени, обширную критику системы современных им кадиев, их подходов и т.п. Авторы записок пытаются доказать вредность местного суда, его неэффективность как для государства, так и для самих «туземцев», которые будто бы сами недовольны шариатом, своими кадиями, принципами их выборов и т.д.

В записках также заметно крайне ограниченное понимание авторами шариата, его источников, восприятие их как исключительно ретроспективных норм, без учета методологии и инструментов, порождающих рациональные подходы ко множеству прецедентов (особенно новых и незнакомых) в жизни общины. Почти все авторы представленных ниже документов уверены, что шариат «не допускает действия рядом с ним обычного права»^[248]. Ожидаемый вывод таких подходов формулируется почти одинаковыми фразами, вроде: «Проникнутый религиозной нетерпимостью, застывший на толкованиях Корана древними учеными мусульманства, шариат, применяемый как обычай к оседлому населению, совершенно не отвечает современным требованиям жизни и правовым порядкам и служит лишь отличным проводником в население начал воинствующего ислама».

Однако в потоке похожих подходов и мнений встречались и более взвешенные и профессиональные оценки. Как пример мы публикуем документ с длинным названием: «Особое мнение Советника Самаркандского Областного Правления Вяткина к заключению Самаркандского Военного Губернатора по докладу Прокурора Ташкентской Судебной Палаты о необходимости замены народного суда русским». Составитель записки В. Л. Вяткин – известный востоковед и археолог – не без оснований заявляет, что знает «в достаточной степени туземное население и суд по шариату» и потому берет на себя смелость «сказать в пользу последнего несколько слов».

В. Л. Вяткин писал, что только полное незнание «туземного населения» может заставить «поверить в легенду недовольства им судом по шариату». Автор ясно показал суть мусульманского права не только как законодательных, но и как религиозно-нравственных (у автора – «вероучительных») норм. В этом контексте он также констатирует неразделенный характер общественного и личного в предписаниях вероучения. Вяткин добавляет, что «за неимением статистических данных» выносить вердикты о том, что суд казиев «несправедливый», совершенно неуместно. Он делится своим опытом и наблюдениями и пишет, что в казииских судах «огромное большинство процессов разрешается так, что обе стороны уходят удовлетворенными и умиротворенными». Число недовольных он определяет примерно в 10%. Автор записки также отстаивает самих кадиев, уверяя, что в подавляющем большинстве это вполне подготовленные люди (некоторых он знал лично) и что население «настолько культурно, что может критически отнестись к действиям своего судьи». Одновременно автор говорит о вполне удовлетворительном состоянии выборов, подбора кандидатов, большинство которых обладают «достаточным [общественным] цензом». Другое преимущество казийского (народного) суда, который подчеркивает В. Л. Вяткин, состоит в быстром и дешевом решении им вопросов.

Автор делает заключение, что «с точки зрения самого населения, суд по шариату удобен и желателен»; не стоит утешаться иллюзиями о том, что его упразднение приведет к улучшению «русского дела» в Туркестане, напротив, вполне может породить негативное отношение к властям.

Мнение В. Л. Вяткина, кажется, осталось «гласом вопиющего в пустыне». Слишком высокопоставленные чиновники ему противостояли. В результате был подготовлен «Проект об упразднении народных судов в Туркестанском крае». В нем повторена вся аргументация комиссии графа К. К. Палена и большинства названных документов с радикальной критикой обеих форм народных судов (казпйско-го и агатного). Здесь мы видим те же аргументы о «неподвижности шариата», о том, что, соединяя в себе религиозное и гражданское, он «проникнут религиозной нетерпимостью», не будет способствовать «сближению мусульман с христианским миром» и т.п. Примерно такие же ремарки излагаются об адатном суде у киргизов и туркменов. Хотя каких-либо доказательств «вредности» или неэффективности этих форм судов не приведено. Во всяком случае, проект не дошел до «Высочайшего утверждения», видимо, в связи с опасениями возникновения недовольства среди местного населения.

Таким образом, правовой плюрализм, который был присущ неоднообразной законодательной и судебной системам Российской империи, часто подвергался атакам, особенно со стороны колониальных чиновников. Последние по инерции оценивали местные правовые институты с имперских и отчасти собственных конфессиональных воззрений. Обычная настороженность по отношению к исламу и мусульманам автоматически переносилась и на характеристики их традиционных правовых институтов, которые рассматривались вредными как для государства, так и для самих «туземцев». Такая позиция едва ли могла действительно содействовать «сближению», которое часто декларировалось в значительном корпусе официальных документов, подобно тем, которые публикуются в этом разделе.

Б. М. Бабаджанов

Документы

Доклад об организации и числе судов и съездов казиев в Ферганской области. (?) Сентября 1877 г., г. Маргелан

Его Превосходительству Господину Военному Губернатору

Ферганской области.

Озабочиваясь организациею надлежащим образом народного суда у туземцев, Ваше Превосходительство 21 Апреля сего года за № 2015 предложили циркулярно Уездным Начальникам области определить число казиев соразмерно величине населения, но не превышая, однако, того числа, какое было при Ханском Правительстве, и именной список всем казням представить на утверждение, а также доставить соображение, где именно, в какое время и сколько съездов казиев Уездные Начальники полагали бы определить во вмененных им уездах, для решения дел исковых на сумму свыше 100 руб. и дел уголовных, не подлежащих русскому суду.

На это предписание Уездные Начальники донесли о числе необходимых для вверенных им уездов казиев, представили списки лиц, занимающих эти должности и объяснили, в какие сроки и в каких местах следовало бы, по их мнению, установить периодические съезды казиев а именно:

По Ошскому уезду 5 казиев. Съезды в Оше чрез каждые 4 недели, в базарные дни – Субботу и Воскресенье.

По Наманганскому уезду 7 казиев, как было при Ханском Правительстве, но ввиду многочисленности населения уезда, простирающегося до 100 т. душ, составляющих до 25 т. домов, Майор Аверьянов считает это число казиев не соразмерным величине населения и полагает необходимым определить по одному казию на каждую тысячу домов.

Съезды казиев по делам оседлых жителей – в г. Наманган, 15-го числа каждого месяца, а съезды биев по делам между киргизами в те же сроки – в Яны-Кургане.

По Чустскому уезду 8 казиев, по числу волостей, меньше одним, чем было при Ханском Правительстве. Съездов в течение года два, и оба в январе ввиду того, что в это время народ наиболее свободен. По мнению капитана Дейбнера, съезды должны собираться в таких местностях, от жителей которых поступит большинство жалоб на решения казиев, о чем он испрашивает разрешения, входить к Вашему Превосходительству с представлением в декабре каждого года. На рапорт по этому предмету Ваше Превосходительство изволили заметить, что двух съездов в течение года и притом в одном и том же месяце – недостаточно. Кроме того, в рапорте от 4 июня за № 1579 по одному частному случаю Чустский уездный Начальник высказал, что желательно было бы еженедельно, один раз, собирать при Уездном Управлении трех казиев для разбора дел на сумму свыше 100, но не более 300 руб.

По Маргеланскому уезду 21 казий, съезды в Маргелане – 15 января, 15 мая и 15 сентября и в Ассаке – 15 марта, 15 июля и 15 ноября.

По Коканскому уезду 24 казия, по одному на каждую волость, кроме Маргеланской, Исфаринской и Киргиз-Кипчакской волостей, в которые назначено по два казия. Общее число казиев в уезде меньше, чем было при ханах. Майор Батырев по местным условиям находит полезным разделить уезд на семь судебных районов, из трех волостей каждый, с назначением в каждом районе съездов казиев трех волостей ежемесячно в первых числах и, кроме того, признает необходимым, предоставить ему созывать для разбора дел, выходящих из ряда обыкновенных, съезды экстренные (чрезвычайные) из казиев разных судебных районов.

По этому донесению Коканского уездного Начальника Ваше Превосходительство изволили высказать: 1-е) что большое число судебных районов с незначительным числом на съездах казиев признаете совершенно неудобным ввиду того, что съезды казиев решают дела как гражданские, так и уголовные окончательно, следовательно, чем больше будет участвовать в каждом съезде казиев, тем более гарантий в отношении правильного решения дел; 2-е) что съезды из 3 казиев уже тем неудобны, что если один из казиев заболеет или почему-либо на съезде быть не может, то и съезд окажется несостоявшимся; 3-е) что Ваше Превосходительство полагаете необходимым, чтобы в каждом съезде было не менее 5 казиев, а где можно, то и больше; 4-е) что дни для съездов должны быть назначены определенные, во-1-х, для того чтобы и сами казии вели свои дела так, чтобы быть свободными в означенные дни в своих участках, а во-2-х, для того чтобы и народ знал точно эти дни и напрасно не ходил бы с своими делами в места съездов и не проживал бы там без надобности в ожидании съездов, причем дни для съездов должны быть во всех судебных районах разные, так, например: если в одном районе день съезда назначен 1-го числа каждого месяца, то в другом должен быть 4-го, в третьем – 7-го или 8-го и т.д., с тем что каждый съезд может продолжаться несколько дней, но не более пяти, что не обходимо как для надзора за съездами, так и для удобства народа; 5-е, что экстренные съезды казиев могут быть назначаемы по делам экстренным самими уездными Начальниками, с тем что они сами назначают и состав, и место таких съездов, донося только каждый раз Губернатору с объяснением дела, по которому съезд назначен. К таким съездам Ваше Превосходительство нашли нужным рекомендовать прибегать только в самых крайних случаях, потому что, если часто будут назначаться экстренные съезды, то этим умалится значение съездов постоянных, для чего следует стараться, чтобы по возможности и большинство экстренных дел разбиралось в постоянных съездах.

По Андижанскому уезду 17 казиев и 48 биев.

Подполковник Смирнов в деле устройства народного суда у туземцев вверенного ему уезда заявил себя непоследовательным, так, например: рапортом от 13 мая за № 1239 он донес, что полагал бы в каждой волости иметь по одному казию и трех казиев собственно для Андижана, т.е. всего 21 казия, причем объяснил, что в настоящее время существует в уезде столько же казиев и независимо у кочевников 61 биев, оставление последних на дальнейшее время он признает бесполезным, так как опыт показал, что кочевники о разборе своих дел всегда обращались к казням, тем более что и при Ханском Правительстве биев не существовало, а были в уезде только казии в числе 14, которые решали дела как оседлого, так и кочевого населения по шариату. При рапорте же от 16 июня за № 2049 г. Смирнов представил два списка: 20 казиев, причем для Андижана назначено не три казия, как сказано было в рапорте за № 1239, а 4, и биев в числе 59 человек. На первом из этих списков Ваше Превосходительство изволили заметить, что надо назначить казиев не в кишлаках, как означено в списке, а по волостям и что из списка не видно, каким районом каждый из казиев заведует, а по второму – приказали затребовать от Подполковника Смирнова объяснить, почему так много он назначил биев и сколько в каждой волости считается юрт. Списки эти для исполнения по заметкам возвращены были г. Смирнову, и он при рапорте от 15 Августа за № 2541 представил новые списки – 17 казиев (в том числе 4 – для Андижана) и 48 биев, объяснив при этом, что, показывая по предмету представленного списка 59 биев он придерживался того числа биев, какое было, при Ханском Правительстве. Таким образом, оказывается, что у Подполковника Смирнова не установилось твердо определенного взгляда на настоящий предмет и каждое из его донесений по организации народного суда представляет что-нибудь новое: в первом рапорте он находит необходимым для уезда 21 казия, в том числе три для города и признает биев лишними, тем более что их не было и при ханах; при втором рапорте представляет списки 20 казиев, в том числе для города не три, как предполагал прежде, а четыре и 59 биев, которых раньше находил ненужными; при третьем же рапорте представил списки уже только 17 казиев, в том числе четыре для города, и 48 биев и в этом последнем рапорте объяснил, что и при ханах было у кочевого населения 59 биев.

Съезды казиев Подполковник Смирнов, полагает установить по одному разу в месяц в пяти пунктах уезда – в центральных кишлаках смежных волостей, и, кроме того, особый съезд для города Андижана.

По Чимионскому уезду 4 казия для двух волостей с оседлым населением и 6 биев, по три в каждую из двух волостей с кочевниками.

Съезды казиев назначены во всех волостях по два раза в месяц в ближайшие базарные дни, к 1 и 15 числу каждого месяца, так что почти одновременно будут съезды во всех волостях и съезды казиев будут состоять из двух, а съезды биев из трех лиц. В виде оснований, высказанных Вашим Превосходительством по поводу проектированных Майором Батыревым съездов по Коканскому уезду, предположенный штабс-капитаном Ляшевским порядок съездов казиев и биев по Чимионскому уезду, нельзя допустить к осуществлению, точно так же и по тем же основаниям признается неудобным допустить назначение 6 съездов ежемесячно в 6 разных пунктах Андижанского уезда, так как в таком случае при существовании в уездах всего 17 казиев (в том числе четырех в городе) на некоторых съездах участвовало бы только по два казия.

Представляя вышеизложенное на усмотрение Вашего Превосходительства, Областное Правление имеет честь испрашивать общих по настоящему вопросу указаний для однообразной по возможности организации народного суда во всех уездах области.

И. д. Председателя Майор (не подписано)

Начальник отделения (подпись)

ЦГА РУз. Ф. И-19. Оп. 1. Д. 29654. Л. 54-59. Подлиник. Рукопись.

Циркуляр Туркестанского Генерал-Губернатора

(?) Февраля 1878 г. № 1178

Гг. Военным Губернаторам и Начальникам Округа и Отдела Частое поступление ко мне жалоб туземцев на своих местных властей и преимущественно на злоупотребления волостных управителей и неисполнение ими решений народных судов, а также поступление повторяющихся жалоб по одному и тому же делу обратило на себя мое особенное внимание и указало на некоторые весьма существенные недостатки по управлению туземцами.

Подаваемые ко мне жалобы обыкновенно препровождаются мною на заключение гг. Военных Губернаторов и лиц, пользующихся одинаковою с ними властью. Военные Губернаторы, в свою очередь, препровождают жалобы туземцев уездным Начальникам на разъяснение и, основываясь на объяснениях и мнениях, ими докладываемых, представляют мне свое заключение.

По объяснениям и мнениям уездных Начальников, жалобы туземцев большею частью оказывались неосновательными, несправедливыми и даже кляузными. Но когда подобные жалобы разъяснялись чрез особо командированных мною чиновников, то они всегда более или менее оправдывались и подтверждались или имели основание.

Объяснить это можно только неблагонадежностью переводчиков при уездных Начальниках. Заинтересованные в хороших отношениях с местными туземными властями и состоятельными туземцами, переводчики злоупотребляют доверием к ним уездных Начальников и, служа посредниками между Начальником и жалующимися туземцами, имеют полную возможность при разъяснении жалобы влиять на то или другое решение или направление ее и часто приносят интересы правосудия и справедливости в жертву личным своим выгодам. Они позволяют себе не допускать просителей до Начальника, истолковывать туземцам приказание или распоряжение его в превратном смысле или научать туземцев подавать просьбы в известном, выгодном для них, направлении или даже брать взятки с просителей и обделывать их дела, поддерживая богатых против угнетаемых ими бедных людей.

Лучшим, конечно, средством против этого зла было бы знание уездными Начальниками языка туземцев, что, к сожалению, большая редкость. При незнании же языка только самое строгое отношение к делу уездного Начальника и самый строгий надзор его за переводчиком могут до некоторой степени гарантировать правильное и справедливое его заключение по разбираемым и разъясняемым им делам. Чтобы не быть в руках у своего переводчика, уездный Начальник должен держать его так, чтобы всякий чувствовал, что влияние переводчика парализовано вниманием к делу и справедливости его самого. Не отрицаю, что есть честные и хорошие переводчики, но такими они могут держаться только при строго-внимательном к делам уездном Начальнике: ибо у них весьма много шансов к пристрастному и выгодному для них направлению спорных дел и, по мере приобретения переводчиком доверия Начальника, шансы эти увеличиваются и соблазн для них усиливается.

Нередко случающееся настойчивое повторение одних и тех же жалоб должно бы указать местной русской власти на неправильные доклады по этим делам волостных управителей и переводчиков и заставить их с особенным вниманием и строже отнестись к делу, тем более что жалующиеся прямо указывают на притеснения и злоупотребления переводчиков. Уездному Начальнику прежде всего следовало бы объяснить и втолковать туземцу, при неосновательности жалобы, неправоту его претензии по существу и относящиеся к делу законы, послужившие основанием к решению его претензии; а между тем, из представленных мне объяснений уездных Начальников я вижу, что они, ссылаясь только на прежние решения дела, но не разобрав по этому жалобы, признают ее не основательною и даже кляузной и подвергают жалующегося взысканию.

Указав на такие недостатки по управлению туземцами, имею честь просить Ваше Превосходительство рекомендовать гг. уездным Начальникам осторожность и строгий надзор в отношении к своим переводчикам и насколько возможно внимательно и строго относиться к жалобам на туземных властей и на решение дела в народных судах, и при этом считаю нужным повторить мое решительное требование, чтобы за подачу мне жалоб, хотя бы и неправильных и страстных, никогда и ни в каком случае не было взыскиваемо ни под какими благовидными предлогами. Подавший мне жалобу должен быть неприкосновенным лицом до тех пор, пока не последует мое окончательное по делу решение.

Подписал: Генерал-Адъютант Фон Кауфман 1-й.

Скрепил: Правитель Канцелярии, Камергер П. Каблуков.

С подлинном верно: Делопроизводитель Южаков.

ЦГА РУз. Ф. И-1. Оп. 5. Д. 2. Л. 16-16об. Копия. Типографский экземпляр.

Циркуляр Туркестанского Генерал-Губернатора 8 Мая 1878 г. № 3640

Гг. Военным Губернаторам и Начальникам Округа и отдела Один из Военных Губернаторов обратился ко мне с ходатайством о разъяснении вопроса: имеют ли право суды биев налагать на киргиз, обвиняемых в убийстве киргиз же, штрафы в пользу казны или общества в тех случаях, когда у убитых не оказывается родственников, имеющих право потребовать с виновных уплаты куна, или когда киргизы обвиняются в таких преступлениях, от которых, собственно, никто не пострадал.

Замена куна штрафом в пользу казны и общества, а равно и положение такого штрафа за уголовные преступлена киргиз не оправдывается никакими соображениями. Кун есть прямое последствие родового права и полное выражение родовой солидарности. Киргизских родов как политических и общественных единиц в настоящее время не существует, и потому родовые права и обязанности официально не признаются, и если практикуется еще в народном суде кун, то как временная и необходимая уступка Государственного начала обычному праву киргиз, дабы избежать не столько полезной, сколько вредной крутой ломки народных обычаев и установившегося порядка общественной и частной жизни и взаимных отношений у туземцев и исподволь вводить гражданственность и общие законы. Следовательно, там, где отжившие и только терпимые требования адата туземцев сами собой теряют свою силу и становятся недействительными, нет никакого основания русской власти, проводящей гражданственность и Государственное начало в народную жизнь туземцев, восстановлять и поддерживать несогласные с ними порядки и требования обычного права, а тем более, так сказать, впутывать в такие дела казну – не возможно.