Мария Кучерова
Цианид
Парфюмерия современной суеты – трупный яд,
Сигареты, дороги и скорбь.
Сгущённое молоко по небу в бегах —
Сжирают его птицы и дождь.
Бульвар потерянных душ – место жить,
Здесь время так скоротечно.
Время – уродство, красота и корысть,
Мы утопаем в его зыбкой вечности.
Засыпан стол кассетами и бумагами,
А коридор, по которому мы идём, – бел.
Когда нам говорили, что это «долго» – лгали ли?
И почему клён всё-таки пожелтел?
Не время петь, не время творить,
Не время писать стихи.
Потери. Ненастья. Стихии. Корысть.
Боги нашего мира – не я и не ты.
Жизнь – страх, а страх – это время,
А время – снег на отёкших витринах.
Каждая крупица нас – сомнения,
Вшитые тревожностью в картину.
На выставке «Жизнь» наши тела,
Сердца, что не бьются давно.
В павильоне «Время» – питомцы, друзья,
Молодость. Немое кино,
Что кричит своей безысходности силой,
А актёры уже потускнели.
В нём дипломы, цветы на бесконечной могиле,
Амбиции, любовь и цели.
Бумага подписана – расторгнут союз
Людей и целой вселенной.
Секунды – они не за нас, а мазут
В новую жизнь испачкал двери.
Облака растворились, а птицы лежат
Полуживые на мокром асфальте.
Время – оно и не друг, и не враг,
Лишь напоминанье о скорой утрате.
Ставни закрыты, цветы в мусорном баке,
Чай разлит, а огонь потух.
Дождь в прах уничтожил поля свежих маков,
Раздался последнейший стук.
Умида Аллабердиева
Поймавшему торнадо – суперприз!
Я обычно сплю на вулкане. Здесь тепло и даже уютно, а вместо будильника – прекрасное бодрое утреннее извержение. Я, можно сказать, люблю свой вулкан. Когда обзаведусь спутницей жизни, приведу ее жить на обжитое место – пусть тоже теплу радуется.
Хотя жизнь на вулкане имеет недостатки. Например, вчера на соседнем вулкане одного неудачника покалечило – не успел увернуться от извержения, дурачок! Но это мелочи жизни. Хочешь жить на вулкане – будь готов к извержению.
А сегодня утро какое-то странное, вулкан не извергается, а вяло цедит серую лаву. Все вокруг сонные. Бродят туда-сюда, бессмысленно жужжат какие-то слова – смотреть на них противно. Иногда я думаю, что они вовсе даже не живые, а так – просто декорация моей жизни. Вот, скажем, этот вчерашний неудачник – полрожи у него разворочено взрывом, и хотя он еще на что-то надеется, всем очевидно, что он так и просидит весь остаток своей жизни у разбитого вулкана. А вон, подальше, какая-то деваха – вчера она чуть не поймала торнадо, одежду всю испортила, а теперь гордо ходит в лохмотьях – разве такие недотепы имеют право на суперприз? Очевидно, что все они только персонажи в игре моей жизни, иначе и быть не может!
Хотя сегодня и у меня упадок сил. Наверное, магнитная буря. Или может, Wi-Fi отключился за ночь, вот все и приуныли. Обычно по утрам, при работающем Wi-Fi, с небес уже ворохом сыпятся ценные указания – куда бежать, что делать и какой прогноз торнадо – а сегодня что-то тихо.
Бубнеж неудачников усиливается: кто-то уже сомневается, что с небес еще что-то будет – среди нас постоянно ходят слухи о том, что небеса вот-вот отвернутся от нас и всему настанет конец.
Я стараюсь держаться – я же верующий, черт меня возьми, я должен ждать знака свыше! Рядом один за другим взрываются утренние вулканы, но торнадо нет, и сомнения оседают в душе кучкой пепла. Может быть, нет у нас никакой великой цели, и все это – обман?!
Может, Тот, кто в небе, забыл о нас или занят более важным делом? Или у него тоже нет вай-фая?
Хочется подумать об этом на досуге, и я почти присел на свой вулкан поразмышлять, как вдруг – вспышка в небе. Ага, значит Он все еще там!
За ней вторая вспышка, яркая, как звезда – и вот уже все лица осветились восторгом, ожили, воздух задрожал от криков. Парень с изломанной рожей подпрыгивает и старается орать правой, нетронутой частью лица. Деваха аккуратно собирает свои рассыпающиеся лохмотья, и готовится к старту. Я тоже оглядел себя – нет, у меня все еще в порядке, я красавчик!
Вспышки следуют одна за другой, и мы несемся, обгоняя друг друга, и высматривая Цель, и свое торнадо – день пролетает быстро и бесполезно. Сегодня никто не взял Цель, и я утешаю себя тем, что суперприз не достался никому, а значит, для меня все еще впереди. Бог бережет меня для лучшего завтра!
Ночь стелет свое темное покрывало, и я послушно в него ныряю. Ночь – это тоже хорошо! Не зря Тот, кто наверху, ее придумал – дает нам, глупым, отдохнуть от собственной беготни. Наверно, Он иногда и сам спит по ночам, потому что именно ночами мне снится странное, то, что никак не может быть послано Им, Небесным. Мне снится, что нет никаких вулканов и торнадо. А я просто сижу тихо на табуреточке, в маленькой кухоньке, и в нос заползает приятная дымка кофе, и сразу все вокруг кажется таким правильным и надежным, а за окном тихая ночь, снежинки беззвучной стеной отгораживают меня от спящего города. Ах, эти снежинки! Я смотрю на них из окна, и мне уже даже не хочется кофе – хочу быть снежинкой, реять в темноте и невесомости под красноватым снежным небом, у меня нет мыслей, тянущих меня к земле, я так свободен и легок. Во сне нет времени, никто меня не торопит, все время мира – мое, оно растягивается и сжимается, как я захочу.
Эти сны так реальны, что их недоступный покой заставляет меня всхлипывать во сне. Я просыпаюсь от того, что мой вулкан пропитался слезами – их недостаточно, чтобы потушить его огонь, но достаточно, чтобы образовать жалкую кучку пепла – вот и все, что остается мне от ночного выдуманного счастья.
Там, во сне, у меня сколько угодно времени, чтобы тянуть одну чашку кофе за другой, сидеть неподвижно и ни о чем не думать. Но вот проснулся – и нет никаких чашек, и вместо покойной ночи светлый день беспощадно обливает все искусственным светом, а Он, высокий и небесный, снова приказывает бежать, искать, хватать. И я сразу понимаю, что глупость эти сны – я не знаю, что такое чашка, и никогда не пил кофе, откуда в моих мыслях эта ночь и кухня?! Я даже снега никогда не видел, а возомнил себя снежинкой, вот приснится же такое!
Но день и вай-фай ставят все на место – к черту глупые сны, время не ждет, теперь я знаю, что должен поймать свое торнадо и добыть свой суперприз!
Очередная вспышка разливается в небе розовым светом – и моя душа наполняется запахом сахарной ваты, я ее никогда не ел, но чувствую, что она именно так пахнет. Ноги сами несут меня вперед, я так переполнен сахарной ватой восторга, что даже не могу кричать.
Наконец-то, в небе загорелась наша Цель! Осталось оседлать торнадо и добраться до нее раньше всех – все просто, не правда ли? Торнадо вонзился одним концом в землю и гибко извивается прямо передо мной, как манящая красивая змея, а я бегу к нему изо всех сил. Кто-то утверждает, что ловить торнадо опасно, но я уверен, что это происки неудачников, я-то ведь никогда не погибну, я себя знаю!
Поймавшему торнадо достанется суперприз высоко в небе – и в мыслях я уже вижу, как вознесусь над всеми, и всех этих неудачников просто перекосит от зависти и злости!
Торнадо подхватывает меня, и неудержимо тащит вверх – я невероятно напряжен и сосредоточен, сейчас я получу то, что давно заслужил. Там, наверху, я узнаю и увижу что-то очень важное, еще не знаю, что именно, но уверен, что это очень важно! Цель приближается, торнадо подо мной завывает, я почти увидел свое предназначение и….
***
На маленькой кухоньке перед мерцающим монитором сидел человек. Подле него в чашке остыл забытый кофе, с ложки, оставленной на столе, жидкость стекла прямо на скатерть, и пятно от пролитого даже коснулось края пепельницы, полной окурков. В воздухе пахло бессонной ночью и одиночеством, но человек этого не чувствовал, он недовольно смотрел на экран – игра закончилась, персонаж потерял жизнь, включилась заставка с бегающими по вулканам и торнадо человечками. Давно надо было лечь спать, завтра идти на работу, столько всего надо сделать – а он сидит здесь и тратит время на глупую, никому не нужную игру.
Человек со вздохом отвернулся от компьютера к окну и зябко поежился – там, снаружи, безмятежно шел снег, ветер играл снежинками, заставляя их танцевать в воздухе, под темным, холодным небом.
Страшно однажды услышать: «На выход!»
Страшно разбить в бесконечность окно.
Время кислотное нас разъедает.
Бах Ахмедов
«Обернулось тем, чем обернулось…»
Обернулось тем, чем обернулось.
И судьба калачиком свернулась.
Пусть поспит ещё хотя бы малость…
У неё врожденная усталость.
У тебя врожденная надежда.
Значит, всё решится мирно между
вами и небесной высшей силой.
Засыпай спокойно, друг мой милый…
Время – это просто сновидение.
В тишину свободное падение.
«Ветрено и как-то непонятно…»
Ветрено и как-то непонятно…
Призрачно, и все-таки – «прости».
Как бы я хотел к тебе обратно
по дороге нежности прийти!
Может, время – это просто птица,
чей полет невидим в облаках.
Дай последний шанс тебе присниться
перед тем, как кончится строка.
Вечерний джаз
Время безусловно знает все наши лица.
И одно из них, как правило, птица.
Не ищите логических связей.
Не ищите многообразий.
Потому что в каждом зеркале
прячется разбитое зеркало.
И в каждом человеке – осколки человека.
Хоть сто раз опускайте веко —
все равно не уйти от века.
И рубежи безжалостны.
И границы мертвы.
И не стоит писать: «Прости, пожалуйста…»
на пепле сгоревшей листвы.
Потому что все давно уже пройдено.
Найдено, описано, выпито, снято.
И только язык остается родиной…
Язык, на молчании нашем распятый.
«Как правило, время бесшумно уходит…»
Как правило, время бесшумно уходит
И дверь за собой забывает закрыть.
А мы все решаем вопрос о свободе
свою несвободу однажды забыть.
А время уходит все дальше и дальше,
устав от словесной пустой шелухи.
Уходит от нашей улыбчивой фальши,
от вечных попыток укрыться в стихи.
Уходит устало по старой дороге,
и в сумерках тает его силуэт.
А мы все подводим друг другу итоги
и пишем про время, которого нет.
«Нет ничего иллюзорней предметного мира…»
Нет ничего иллюзорней предметного мира.
И ничего обнаженней усталого быта.
Старая, с трещинкой, чашка, застывшая сиро,
с той пустотой, что сильнее любого магнита.
Пыльный будильник, где время затихло когда-то.
Фото надежды, забытое в томике Лорки.
И календарь, что хранит полустертые даты,
словно спасительный сон, где точны оговорки.
Нет ничего сиротливей вещей, убегающих сути.
И застывающих снова в прощальной печали.
В мире отчаянных смыслов, в прозрачной минуте,
в той красоте, что постичь мы сумеем едва ли…
«Я мог бы всю жизнь провести у коленей твоих непослушных…»
Я мог бы всю жизнь провести у коленей твоих непослушных,
Забыв навсегда о своих простодушных желаньях.
Но в мире так трудно дышать, и безумие душит.
И речи, как камни, готовы сорваться
в молчанье.
Да, мог бы всю жизнь провести, но не хватит на это свободы.
И ядом, и потом ее пропитались страницы,
Где строчки прозрачны, как неба предвечные своды,
Как все твои годы, что легче упавшей ресницы.
А слово по-прежнему зыбко, как тени наитий.
И Лета все так же влечёт неземною прохладой.
Не хватит свободы, и спутаны тонкие нити,
И время блестит на зелёных зрачках винограда.
Лето
Оно еще задержится
на несколько дней.
Будет собирать вещи,
воспоминания,
мягкий свет августа.
Оно еще будет подбирать ключ
к новому замку
на двери пространства,
зная, что нет смысла.
Что нет его
по обе стороны границы.
Да и границы тоже нет.
Есть только долгий взгляд
в другое небо,
хромающее на обе стрелки время
и холодные пальцы
рассвета
на горячем плече твоего сна.
Подражание Лорке
Когда я уйду, занавесьте часы —
Им больше не нужно стараться.
И капельки света, как капли росы,
На строчках моих заискрятся.
А все остальное останется там,
Где время меня сочиняло.
И я на прощанье приникну к словам
С улыбкой усталой.
«…А у кого-то душа-нержавейка…»
…А у кого-то душа-нержавейка,
память послушная, легкие сны.
В эту эпоху всемирного фейка
все мы на фронте незримой войны.
Каждый, в своем лабиринте потерян,
словно привык в тупике доживать.
Время прощанья и время безверья,
время осколки свои собирать.
Правда любая становится мифом.
Смешано всё, смещено и смешно.
Страшно однажды услышать: «На выход!»
Страшно разбить в бесконечность окно.
Время кислотное нас разъедает.
Ты еще здесь, нержавейка-душа?
А у кого-то надежда простая
спит, как младенец, чуть слышно дыша.