«Снежное тихое утро…»
Снежное тихое утро.
Кофе с лимоном. Зима.
Время уснуло как будто,
или читает роман.
Вместе с тобою по строкам
взглядом спокойным скользит.
Нежно, светло, одиноко
музыка слова звучит.
Хочется в ней раствориться
Словно кристаллик любви.
В небе застывшая птица…
Вирус надежды в крови.
«Апрель неприкаянный, ранний…»
Апрель неприкаянный, ранний,
Не знает, куда ему деться.
Как будто дождями он ранен
В своё одинокое сердце.
Ему бы согреться немного…
Но спят обитатели клеток.
Радетели смысла и долга,
Родители лайкнутых деток.
Он бродит по спящим квартирам,
Он слышит биение боли.
Ведь в каждом осколки от мира,
И прошлого минное поле.
Апрель опускается в кресло
И смотрит в грядущую темень.
А где-то сидит неизвестность
И целится в точное время.
«У ноября усталое лицо…»
У ноября усталое лицо.
Глаза его холодные прикрыты.
И небо наливается свинцом,
как оболочка дней – извечным бытом.
А впрочем, в мире смертен даже быт.
И это утешением нам служит.
Ноябрь понимает все, молчит
и медленно свои обходит лужи.
А кто-то слепо шпарит напрямик —
подумаешь, насквозь промокли ноги!..
Ноябрь – это осени старик,
уставший подводить ее итоги…
Как человек, не знающий зачем
ему нести своей надежды бремя,
он выберет одну из тысяч тем.
И этой темой снова будет время.
Наталья Бондаренко
Время любить и убивать
Он проснулся мгновенно от чувства сильной тревоги. Сработал древний инстинкт самосохранения. Что-то случилось, но что? В комнате всё та же густая тьма из-за штор из тонкого чёрного брезента, ни шороха, ни звука. На подушке, почти касаясь лица, мирно посапывает кот. На будильнике 6 часов утра и 1 минута.
Вадим подумал о любимой жене, Марии, похожей на немецкие статуэтки XVII века – полупрозрачный фарфор тонких пальчиков, нежное лицо, обрамленное рыжими кудрями, изящные ножки с узкими туфельками. Он познакомился с ней в Америке, случайно попав на конкурс Красоты. Мария стала Мисс Вселенной не только благодаря своей неподражаемой внешности – без увеличенных ботоксом губ, нарисованных огромных глаз и подтянутой с разными ухищрениями груди. Победу принесла широта её интересов, нежный голос и зажигательный фокстрот в её исполнении. А серьезное увлечение кулинарией послужило бы достаточно веской причиной жениться на ней, но она ещё и знала несколько языков.
Любому математику понятно, что знания и умения – не ум. Жена не могла осмыслить и глубже познать окружающий мир: политика – чужда, живопись – лишь деталь интерьера, люди – статисты на сцене. Зато 12-тилетняя дочь Зорина в папу: вдумчивая, вечно ищущая истину и презирающая рутину. Ума и интуиции Вадима хватало на двоих. Зато любовью и нежностью она зажигала факел его мысли, окутывала фонтанирующей женской энергией, без которой не жизнь, а существование. Маша и Нобелевская премия – вот его путеводные звёзды. Доказанная им теорема в области математической физики биологических объектов – слава и богатство!
Он встал и открыл окно – ему не хватало воздуха, несмотря на глубокое дыхание.
– У меня идеальная жена. Взаимная любовь в наше время – раритет, – с нежностью он представлял себе её образ. – Сколько корыстных жен, обманом завладев имуществом мужа, выкидывают его на улицу бомжевать. Мария – сама чистота и благородство. Жаль, что она слишком часто и надолго выпадает из моей жизни…
Легче не стало. Он осторожно лёг в постель, стараясь не потревожить кота, и сосредоточенно начал исследовать разные аспекты окружения – что же не так? И вдруг осознал, что ритм сердца медленно затихает. Он прислушался к дыханию кота: оно становилось реже и реже. Казалось, что прошло уже полчаса, но минутная стрелка передвинулась всего на одну минуту.
Позвонить Марии в Нью-Йорк, где она снималась для глянцевого журнала «Marie Claire»? Наверное, она уже спит и всё равно ничем не поможет. Он вызвал Скорую помощь, открыл входную дверь и снова лёг.
Мария не спала. Гийо́м, американец французского происхождения, с которым она два года назад познакомилась на богемной вечеринке, возился со своим изобретением для остановки времени в любой точке Земли. Одновременно он иногда обнимал и нежно чмокал её в щечку. Она любовалась им, откинувшись на спинку офисного кресла. Молодой, худощавый, с копной черных кудрей, с горящими от возбуждения чёрными глазами, импульсивный, энергичный и по-мужски притягательный.
– Как я счастлива! – блаженствуя, думала Мария. – Меня любят выдающиеся мужчины, носят меня на руках, щедры, предусмотрительны, терпимы ко всем моим капризам… Благодарю тебя, Господи, что я появилась на свет такой умницей и красавицей!
Почему-то она вспомнила мужа. Красив как Аполлон, но с более тонким и гибким торсом, соломенными волосами и длинной чёлкой, зачёсанной наверх. Очарование, не подобающее мужчине. Но он силен и самоотвержен до глупости, добр и предсказуем со своей однотонной любовью и неизменной заботой. А так иногда не хватает яростных ссор, когда пробуждаются звериные инстинкты и всплески взаимных энергий зажигают костер внеземной страсти, после которых любовь возрождается обновлённой, с чувством неистового восторга от возвращения почти утерянного счастья!
Этому научил её Гийо́м. Да, он весел и остроумен, иногда вспыльчив, груб и ядовит, но это поток чистой энергии. Он не скован условностями цивилизации, которая нивелирует всех с помощью моды и законов, диктуя рабские правила поведения, и именно свободный дух – основа его гениальности. Не уставая, Гийо́м снова и снова предлагал ей выйти за него замуж. Мария придумывала отговорки: мол, муж её убьет, что не отдаст дочку при разводе, что она не хочет лишать дочь отца, а маму – любимого зятя. Но Гийо́м был настойчив, и это ей льстило.
– Мари́, – пылко требовал он. – Мне больно, что наши встречи так коротки и редки. Стань моей женой. Я покажу тебе самые экзотические места на Земле. Мне осточертели небоскрёбы! Я окружу вас с Зориной любовью и роскошью. Я получу Нобелевскую премию и сделаю тебя звездой Голливуда. Мой прибор уничтожит врага без единого выстрела, многомиллионного вооружения, без малейшего ущерба для природы и инфраструктуры городов, исторических памятников и музеев. Точечно можно убить любого диктатора, террориста, преступника, всего лишь зная, где они находятся. Жизнь человечества изменится в корне. Мой прибор приобретут все страны мира по любой цене. Я стану вторым Крёзом… Но я создал ещё более ценный прибор – защищающий от действия моего изобретения!
Он нажимал на какие-то кнопки, вводил какую-то мудрёную информацию. Марию вдохновлял его энтузиазм и уверенность в получении Нобелевской премии.
– Et voilà! – вскрикнул Гийом в экзальтации, потянув её за руку к экрану. – Смотри… Я уже провел опыты с крысами, собаками – всё отлично работает! На днях я оформлю патент на изобретение и подам заявку в Нобелевский комитет. А сейчас я проверю действие моего творения на своём враге. Время для него остановится за 5 минут!
– Нет! – Закричала Мария, вскакивая с кресла и отталкивая его от прибора. – Ты что, хочешь убить просто так человека?! Что он тебе сделал?! Ты же не убийца?
Но Гийом успел быстро нажать на выпуклую кнопку рядом с экраном. По экрану побежала, удлиняясь, красная линия и достигла конца. Затикали встроенные часы.
– Успокойся, я не убийца, – усмехнулся он, пытаясь усадить её в кресло. – Убийца – время!
– Не ври! Как может время убить кого-то? Ты хочешь сказать, что время убивает нас? – кричала Мария, пытаясь вырваться из его сильных рук.
– А кто же еще? – усмехнулся Гийом, поглядывая краем глаза на экран. – Мы умираем, когда кончается наше личное время. Что ты так переживаешь? Мы все умрём. Сейчас или позже – какая разница? Давай лучше насладимся любовью, пока мы живы, – и он попытался её поцеловать.
– Лучше скажи мне, как твой прибор убивал крыс! – закричала Мария, забыв про спящую Зорину.
– Молчи! Зорину и соседей разбудишь, – нахмурился он. – Тебе крыс жалко? Наука требует жертв. Хорошо, скажу. Когда останавливается время, останавливается биение сердца – и крысы умирают. Всё очень просто. Мы можем навсегда избавиться от крыс в наших домах. Просто уйти подальше от дома, настроив аппарат на его координаты. Потом включить время и выбросить трупы, – засмеялся он удовлетворённо. – Ты понимаешь, какое грандиозное устройство я сделал?! В жизни человечества начнется новая эра: без войн, разрушений, страданий! – он подошел к прибору и нажал на другую кнопку. Красная линия исчезла.
– Не шути так со мной. Я очень вспыльчивая и не отвечаю за свои поступки, сделанные в гневе, – успокоилась Мария, подошла к столу, налила себе джина и выпила залпом. – Все равно, ты изобрел очень опасную вещь. Она может попасть к безнравственному человеку, и он будет убивать без суда и следствия!
– Не будь наивной. Просто так не убивают. Для всего есть причина. Убивают тех, кто мешает. Например, сейчас я только что убил того, кто мешал мне стать твоим мужем… – усмехнулся Гийом.
– Никто не мешал тебе стать моим мужем – по той простой причине, что я никогда не хотела стать твоей женой. Кого же ты убил? – не поверив ни единому его слову, иронично улыбнулась Марийка.
– Твоего мужа! Можешь ему позвонить и убедиться! – заорал взбешенный Гийом.
Мария замерла, не понимая, это шутка или правда? Гийом смотрел на неё внимательно и серьезно. Она молчала, но внутри просыпался вулкана. Гийом медленно шёл к ней, не сводя взгляда с её напряженного, окаменевшего лица. Он уже протягивал руки, чтобы обнять и успокоить её, когда она схватила со стола тяжелую металлическую пепельницу и со всей силы ударила по его голове. Пепельница раскроила ему лоб, он упал. В дверях спальни стояла ошеломленная Зорина в ночной рубашке.
– Мама, ты что, убила его? Что ты сделала! Зачем?! – рыдала она, закрыв лицо обеими руками, чтобы не видеть лужу крови и открытую рану с виднеющимися мозгами Гийома.
– Ни мужа, ни любовника, ни двух Нобелевских премий… – мелькнула нелепая мысль у Марии. Её тело обмякло, и она опустилась на стул.
– Police! Open the door! – кричали и выламывали дверь.
– Соседи успели настучать! – поняла в ужасе от происходящего Мария. – И ни свободы…
А в далекой России врачи Скорой помощи обнаружили на кровати труп Вадима в обнимку с мёртвым котом. Причину остановки сердца не нашли даже при вскрытии – мужчина был абсолютно здоров.
Галина Долгая
В потоке времени
(Отрывок из романа «Сердце Кристалла»)
Для одного индивида время – это его жизнь, и есть только две точки, ограничивающие путь – начало и конец. Относительно кого-либо другого время имеет три понятия – прошлое, настоящее и будущее, – но они придуманы для того, чтобы лучше ориентироваться в пространстве.
Зольд мчался по дороге времени, крепко зажмурив глаза и ощущая резкие повороты в стороны – настолько резкие, что, казалось, ураган поднял его и бросает куда ни попадя, как былинку.
Ветер вел лиринийца назад – в такое далекое прошлое, в котором и ему не было места. Но, следуя дорогами предков, интуитивно вычисляя нужное направление, он пересекал временные пути, запоминая последовательность переходов. Это было самым важным! Уйти во Время легко – вернуться назад почти невозможно. Есть только один шанс: точно знать нить пути и не попасть во временные вихри. Ветер рассчитывал на себя, он даже был уверен в себе настолько, что решился испытать удачу, и не один, а со спутником.
Зольд крепко держался за руку иреноса, безоговорочно выполняя его команды, когда они уворачивались от вихрей и воронок. Полет длился долго. Так долго, что рука лиринийца окаменела: он не чувствовал ни одного пальца. Но Зольд верил Ветру. И еще крепче зажмуривал глаза. Но вот движение начало стихать. Сначала еле ощутимо, потом резче, еще резче… И наконец они остановились.
«Не спеши открывать глаза. Стой. Как бы тебе ни хотелось, ни за что не отпускай моей руки. Слушай. Я скажу, и ты откроешь глаза. Медленно».
Зольд слышал биение своего сердца. Оно стучало набатом, отдаваясь во всем теле бешеным движением крови. Он глубоко вздохнул. Воздух показался тяжелым. Диафрагма поднималась с трудом. Тогда Зольд перешел на глубинное дыхание, работая мышцами живота. Так стало легче. Сердце начало успокаиваться. Лириниец почувствовал, как иренос слегка ослабил хватку – всю руку пронзили мелкие иголочки от потока крови, пробивающейся к капиллярам.
«Открывай глаза», – голос Ветра звучал спокойно.
Зольд приоткрыл веки. Он ожидал увидеть свет, но перед взором оказался мрак. Тогда Зольд раскрыл глаза шире. Голова закружилась. Ветер крепче сжал его руку.
«Дыши глубже».
Зольд поднял вздохом грудь и плечи. При выдохе он почувствовал себя уверенней.
«Ветер, здесь темно. Я ничего не вижу», – они разговаривали мысленно.
«Присмотрись».
Зольд сосредоточил взгляд на темнеющем в полумраке предмете. Это было что-то неестественное, какое-то сооружение. Довольно-таки громоздкое.
«Что это?»
«Космический корабль. Ваш».
Зольд вспомнил историю освоения космоса, когда огромные, как горы, корабли улетали в космическое пространство со скоростью, едва превышающей скорость преодоления притяжения Лирины.
«Это было…» – он напряг память, но иренос прервал его попытку.
«Не думай лишнего. Смотри».
Пространство за кораблем изменилось. Оно посветлело. Небо расширилось, его цвет стремительно начал меняться от серых оттенков до ярких пурпурных и от них – до нежных голубых. Зольд с восхищением наблюдал рассвет на планете…
«Иреносис», – ответил на его мысль Ветер.
«Мы на Иреносисе?»
«Да».
«Но…»
Ветер опять перебил: «Смотри! Много лишних мыслей!»
Зольд сосредоточился на корабле. Теперь он хорошо видел и огромные иллюминаторы, и несколько ступеней ракеты, и опоры, паучьими лапами вонзившиеся в рыхлый грунт, и лестницу, спускающуюся вниз от массивной двери корабля. Скрежет замков раздался так неожиданно в этой первозданной тишине, что Зольд невольно вздрогнул, но в следующий же миг он забыл обо всем на свете. Дверь уползла вверх, и в мягком свете, льющемся из глубины корабля, показались две фигуры – мужчины и женщины. Женщина смотрела вверх, подняв голову. Ее волосы падали на спину, доходя до талии, утянутой ремнем. Головы мужчины не было видно – она вместе с плечами находилась выше дверного проема.
У Зольда екнуло сердце. Но Ветер сжал его руку так сильно, что ни одна мысль не успела родиться в голове. Тем временем мужчина и женщина спустились вниз. Теперь Зольд отлично видел обоих. Мужчина без сомнения принадлежал к расе иреносов: гладкий, без волос овал головы, высокий лоб, граненные шары глаз с особой защитной роговицей, едва приметные бугорки носа и мощные челюсти с сомкнутыми кожными складками. Но женщина… Да! Она была лиринийкой! Эта мысль вырвалась из головы Зольда быстрее, чем Ветер смог заблокировать ее.
В тот же миг другой иренос отреагировал на чуждую мысль. Он резко обернулся и мгновенно оказался рядом с парой, окутанной легкой дымкой рассвета. Рассвета ли?..
Иренос из прошлого приблизился вплотную. Ветер попросил:
«Не прикасайся!»
Иренос перевел взгляд от Зольда на сородича.
«Кто ты? Кто он?»
«Твои потомки».
От этого заявления Зольд растерялся еще больше. Пока иреносы делились мыслями, женщина дошла до них.
– Кто это? – звонкий голос разорвал тишину.
Зольду показался таким знакомым вид женщины: русые волосы, карие глаза, озорные искорки во взгляде, тонкая, почти прозрачная фигура…
– Люси? – изумился уже теряющий нить рассудка Зольд.
Женщина улыбнулась, отчего ее лицо засветилось, как заря, окрасившая щеки румянцем.
– Нет. Я – Линда.
«Нам пора», – Ветер склонил голову в поклоне.
«Будь осторожен… Ветер», – иренос из прошлого поднял руку, приветствуя смельчака, который сумел преодолеть тысячи лет, или… родственную душу, потомка, которого судьба связала с лириницами на всю жизнь, как того он сам очень хотел, но… в это утро он расставался с любимой, теперь зная наверняка, что они объединили свои расы, дав жизнь следующему поколению.
– У тебя есть внук! – крикнул Зольд, собрав последние силы. – Его мать с планеты Земля!
«Закрой глаза, Зольд. Будь бдителен. Соберись. Нам предстоит Путь».
Зольд не мог закрыть глаза. Он впитывал кадр за кадром, сохраняя в памяти образ странной пары: прекрасной лиринийки Линды и строгого иреноса, сердце которого распахнулось от нежного взгляда красавицы.
– Закрой глаза! – Ветер приказал. Громко. Вслух.
Зольд зажмурился, наклоняясь вперед и зажимая ухо.
«Держи глаза закрытыми. Мы возвращаемся».
Почва уплыла из-под ног. Они полетели назад – в настоящее. Ветер мчался по рекам времени, как быстроходная лодка по течению Ахоры. В ушах свистело, лицо сжималось от судорог, дыхание перехватило. Их бросало в разные стороны, и Зольду оставалось только следовать рядом с иреносом, как вдруг тот внезапно остановился.
«Глаза не отрывай!» – приказал он.
Зольд не чувствовал пространства. Он висел в пустоте, не ощущая никакого потока. Это насторожило.
«Где мы?»
«В основном русле».
«Почему так тихо?»
«Не знаю. Не мешай. Я думаю».
«Ты потерял нить?»
«Да».
Зольд сосредоточился. Он словно увидел пространство сквозь ткань век. Оно показалось густым, очень густым. С трех сторон Зольд видел – нет, чувствовал! – стену.
«Тупик».
«Да… Откуда ты знаешь?»
«Я вижу. Назад, Ветер. Нам надо назад».
Ветер развернулся. Движение возобновилось. Медленно. Потом быстрее. Еще быстрее. Зольд увидел потоки. Он не знал, чего, но множество цветных нитей скользило в двух направлениях, извиваясь змеями, или вытягиваясь в струну.
«Что это?»
«Не сейчас…»
Зольд зажмурился крепче, отгоняя мысли, и вдруг сильный порыв ударил его в бок.
«Туда!» – закричал он, но его голос потонул в вихре, закружившем их так, что засвистело и затрещало в ушах похлеще, чем от голоса иреноса.
Зольд только чувствовал напряжение руки Ветра и сам сжимал ее как можно крепче. Поворот направо. Рывок. Они собрали все свои силы и коротким вектором выскочили в нужное русло.
Два тела выпали из ничего и с грохотом свалились посередине Зала Обсуждений во дворце князей Лирины.
Милан склонился над ними.
– Дышат.