– Мишка, да прекрати ты реветь, твоих расстройств мне еще не хватало, – раздраженно выплеснул он на собаку скопившуюся боль и, пошатываясь, двинулся в сторону комнаты.
Желая поскорее укрыться за дверью.
«Эх, когда же хозяйка моя вернётся?» – думал Мишка, глядя на дверь, в щель которой прорывались громкие всхлипывания мужчины.
«У людей всегда так. Уже детенышами они примеряют на себя доспехи непокорности обстоятельствам, постоянно гнутся под выдуманными препятствиями и все никак не могут стать гибкими, отдавшись жизни. Не умеют наслаждаться моментом. Да у них даже мячика любимого нет, а если и есть, то наслаждаться они все равно не умеют. Рано или поздно привыкают к своему сокровищу, сочтя за данность жизни, и отправляются вновь в бесконечный путь на поиски нового».
От размышлений голова бульдога потяжелела, опустилась на лапы. Грустные глаза пристально уставились на белый щит, защищающий его от человеческого горя за дверью.
«А хозяйка у меня хорошая все-таки, сыром всегда угощает, импортным, уши чешет, люблю ее, как свой жевательный мячик, а может даже больше».
Во сне Мишка улыбался, вспоминая редкие совместные прогулки с хозяйкой в осеннем парке. Как она кидала резиновый мячик в кучи из тонких, словно разноцветные крылья бабочек, листьев, а они разлетались в разные стороны, поднимаясь до пустого серого неба. Радостно кричала что-то по-французски, а потом долго сидела на одинокой лавке с видом на массивный золотой купол. Пока Мишка грыз игрушку поблизости, в остатках летнего газона.
Входная дверь завибрировала, вырвав собаку из момента сна, когда хозяйка купила пышек. Ручка двери забилась в судорогах, испугавшись протяжной трели дверного звонка.
– Пап, папа, открой, пожалуйста, мы без тебя не начнем! – раздался из пустоты женский голос, недавно шипевший в трубке.