Оно того стоило. Моя настоящая и невероятная история. Часть I. Две жизни

“Тату"/t.А.Т.u.

Все менялось с невероятной скоростью. Я закончила официально работать на MTV (хотя те же камеры снимали ту же меня еще полгода в режиме «наемного работника»), слух об этом прошел «в тусовке», и через неделю продюсер группы «Тату» (теперь t.A.T.u.) Иван Шаповалов предложил мне стать сопродюсером.

И так я стала придумывать фотосессии, писать о группе, рассылать новости журналистам, работать со стилистами, фотографами, портными, прессой. А ведь и не было четкого определения, что такое «сопродюсер».

t.A.T.u.: пресс-тур: Барселона; пресс-тур Нью-Йорк

t.A.T.u.: пресс-тур: Барселона; пресс-тур Нью-Йорк

Это была очередная необычная история, и опять все «первое». У всех. Советский Союз закончился недавно, шоу-бизнеса в этой стране еще не бывало: всему можно было учиться только на собственном опыте и ошибках. Тогда еще даже не началась «мировая волна» «Тату»: были песни только на русском, и мы все только планировали. Со временем «мировая волна» началась, и я летала с девочками-солистками в десятки стран, довольно часто знакомилась с разными звездами и вникала в структуру музыкального бизнеса.

Я занималась публикациями о группе, и ориентироваться в мире журналистики шоу-бизнеса было несложно после работы на основных музыкальных каналах, после пяти лет на факультете журналистики. Но только после этого. Потом я расскажу, как продолжалось мое общение с этими журналистами, и было уже грустно. Но все по порядку…

Работа с прессой, салонами красоты, фотографами – это техническая, довольно простая работа, а основным в проекте «Тату» было, конечно, не это. Солистки уже в 14 лет поняли, что важно быть на сцене просто честными и жить тем, что ты чувствуешь, а не тем, что тебе внушают «старшие». Они никогда не называли себя лесбиянками, но и никогда не скрывали своих желаний. Таких артистов среди звезд их возраста я не знаю и до сих пор.

Уже скоро наступило время, когда я просто не успевала тратить свои честно заработанные зарплаты – деньги я просто складывала дома, в стопки (ох, и именно эти воспоминания из моей «первой жизни» казались потом самыми приятными…). Я не тратила деньги: не успевала завтракать, обедала в офисе, а вечером были рестораны и вечеринки, где я никогда не оплачивала счета. И даже в выходные – бизнес-выставки и продолжавшаяся работа на MTV, ну а кафе и вечеринки не отменялись никогда. Наоборот, к ним прибавились и кругосветные путешествия…

Постепенно, день за днем, но очень стремительно группа становилась мировой сенсацией, и ритм нашей жизни учащался… Например, за неделю мы могли облететь пять европейских стран для общения с журналистами и выступлений, вернуться на пару дней в Москву и улететь потом на неделю в Лас-Вегас…

t.A.T.u.: съемки клипа в Москве

Я не занималась организацией интервью «Тату» и за границей (я сошла бы с ума), но сопровождала солисток в качестве представителя продюсерской компании и ретранслировала потом это международное безумие в российской прессе.

Вернувшись из таких поездок, я работала с журналистами, фотографами, рекламодателями и т. д. в Москве. Параллельно вела собственный обувной бизнес, принимала ухаживания поклонников и даже иногда испытывала «романтические переживания». А еще надо было успевать в салоны красоты, спортзал, на вечеринки и заниматься сексом! И так недельку в Москве, а потом снова в Лас-Вегас… Ну, кто бы (и зачем…) смог выдержать такой бешеный темп?! Я думала, что я. Но ошибалась…

Теперь я понимаю, что нельзя позволять себе так истощаться, но тогда все изменилось без моего решения… Сразу после аварии кто-то из моих помощников-журналистов сообщил всем СМИ новость о том, что «пресс-атташе “Тату” в коме». Об этом сказали много раз в новостях музыкальных каналов. Так я впоследствии узнала, что я, оказывается, «пресс-атташе» и долго после этого иронизировала, что «вот только в программе «Время» не сообщили!». После того, как я услышала историю Николая Караченцова именно в программе «Время», я перестала шутить на эту тему.

Потом эти печальные новости обо мне прекратились, а других я не предлагала – и вот какую забавную информацию удалось увидеть в Интернете уже много лет спустя (чувствуется «работа с информацией»):

«В июле 2003 года Беата Ардеева попала в автокатастрофу в Турции и некоторое время находилась в состоянии комы. По некоторым данным Беата полностью оправилась от тяжелых травм, по другим данным – осталась инвалидом. В некоторых источниках утверждается, что Беата скончалась, так и не придя в сознание. Достоверной информации о жизни бывшей телеведущей в официальной прессе не публиковалось с лета 2003 года».

Особенно забавно звучит: «некоторое время… в состоянии комы». Эту «информацию из компетентных источников» дополнили и комментарии участников разных форумов – некоторые тоже смешные:

«Помню Беату Ардееву по МТВ конца 90-х, интервью в «ОМе», знаю, что была пресс-атташе «Тату». Потом в 2003 попала в автоаварию. Потом – тишина. P. S. Сегодня – день моей ностальгии по MTV 1998–2002».

«Мне кажется, если бы осталась жива, то написали, да и сама она могла бы до сих попродюсировать какую-либо группу. Ну, или как вариант, вышла замуж за турка и приняла ислам».

Улыбаться можно теперь, а тогда предстояли мучения и упорная работа…

* * *

Итак, вдруг, но не неожиданно (имеется в виду, что можно было ожидать подобное развитие событий) я попала в аварию, и началось… Сейчас модно в таком контексте употреблять слово «ад» – так вот это был такой «ад», что все мои прежние беды показались забавной ерундой. Но даже в этом аду иногда бывало смешно.

Катастрофа

Как это произошло

Я всегда была сложной, но «правильной девушкой». Очень хотела учиться в университете и много путешествовать – и училась, и ездила по разным странам. Очень хотела быть звездой и работала телеведущей, очень хотела много поклонников и фотографий и даже давала интервью и выбирала журналы для фотосессий. И снова летала по миру в качестве сопродюсера успешного проекта!

Короче, все было круто, но мне было плохо… Тогда я не могла этого объяснить, но в итоге я попала в аварию, и та жизнь закончилась. Произошло так.

Вдвоем с лучшей подругой мы поехали к морю заботиться о своем здоровье и кататься на байдарках по горным рекам. Поздней ночью в Турции я ехала по горному серпантину, одна и за рулем… Конечно, это было опасно… Кто-то «вылетел на встречку», я автоматически сдала вправо и в итоге врезалась в столб и скатилась по горе вниз, многократно перевернувшись. Ох, ну, как в кино…

Как рассказала потом моя подруга Валя, бывшая со мной в той поездке, она уже раньше заметила, что взятую нами напрокат машину действительно «ведет» и «заносит», а еще же кто-то вылетел на встречную, да и вообще все было ночью и на горном серпантине… Короче, объяснения и оправдания можно найти всегда, но всегда можно и посидеть дома и вообще «никуда не высовываться». Но это же так неинтересно!

Авария была очень серьезная, но я сломала только ключицу. Основной травмой был сильный ушиб мозга, после которого наступила очень долгая кома, более месяца. Когда я очнулась, то узнала, что уже четыре дня в коме считаются критическим сроком. Я оказалась в ней на 33 дня и даже смогла потом ассоциативно улыбнуться, узнав об этом. А, ну еще были мелкие порезы и ушибы, которые пришлось зашивать и лечить, что полностью разрушало мой образ красавицы…

Мне повезло: уже через несколько часов из Москвы спасать меня прилетел любимый бывший муж, и так ситуация сразу оказалась под идеальным и чутким контролем. Он приехал вместе с другом, который прекрасно знает турецкий язык, и лечебный процесс, да и вообще все происходившее по-турецки вокруг понимали и оказавшиеся там русские люди. Ну, все кроме меня… Я провела в турецкой больнице больше месяца (оставаясь в коме), и поэтому такая поддержка оказалась невероятно нужной!

И, знаете, что тогда выяснилось?! Да, я была в колбе и с десятком трубочек, но когда в реанимацию вошел Семенов, то все специальные датчики сигнализировали о резком улучшении моего состояния, а мониторы показали этот прогресс в графиках… Конечно, после этого случая его пропускали в реанимацию «навещать меня» всегда.

Мы привыкли считать людей в подобном тяжелейшем состоянии «обездвиженными овощами», и даже есть специальный термин – «вегетативное состояние», но, оказывается, все не совсем так, и даже у таких тяжелых пациентов по-прежнему остается способность воспринимать. Конечно, это не значит, что стоит воспринимать так, но эти признаки жизни очень перспективны! Впрочем, никто не знал, что я там воспринимала…

* * *

После столкновения все было как в кино: месяц я находилась в капсуле в реанимации турецкой больницы и не выходила из коматозного состояния. Через месяц русские врачи и мои родные приняли решение: в этом состоянии перевезти меня в Москву, где я очнулась на следующий день.

Сроки восстановления врачи предсказать не могли – с моей травмой это было сложно. И именно тогда мои родственники впервые услышали фразу, которая стала ответом на все вопросы о прогнозах в ближайшие три года: «Все очень индивидуально!». Имелось в виду, что у всех пациентов все происходит по-разному, и никто не может предсказать, как будет у меня.

Увидев потом свою историю болезни, я поняла, что, действительно, обещать что-то было сложно:

«Ход лечения: в ходе проведенного лечения отмечается: появление попыток речи на 44 сутки, расширение контакта и односложные ответы – на 58 день с момента травмы…»

Мое состояние

Вообще, слова «кома» и «коматоз» часто употребляются в «остроумных» бытовых диалогах, и представление об этом состоянии у всех размытое. Если серьезно, то это определение звучит так:

Ко́ма^[3] (греч. kōma глубокий сон; синоним «коматозное состояние») – остро развивающееся тяжелое патологическое состояние, характеризующееся прогрессирующим угнетением функций ц.н.с. с утратой сознания, нарушением реакции на внешние раздражители, нарастающими расстройствами дыхания, кровообращения и других функций жизнеобеспечения организма. В узком смысле понятие «кома» означает наиболее значительную степень угнетения ц.н.с. (за которой следует уже смерть мозга), характеризующуюся не только полным отсутствием сознания, но также арефлексией и расстройствами регуляции жизненно важных функций организма.

* * *

Больше месяца я пробыла в стеклянной колбе с трубками в больнице Анталии, потом оказалась в Москве. Я ничего не знала об этом переезде, потому что по-прежнему находилась в коме, однако, этот перелет оказался очень важным – через день я очнулась. Уже потом я с интересом читала свою историю болезни. Там все предельно коротко.

Анамнез:

«Травма 21.06.03 в автоаварии, находясь за рулем, врезалась в столб в г. Анталья. В бессознательном состоянии госпитализирована в р.о. университетской клиники. Глубина комы – 66 ШКГ, интубирована, ИВЛ, геодинамика стабильная. При обследовании на КТГ выявлены признаки диффузного повреждения головного мозга, отек мозгового вещества. Проводилась интенсивная терапия в условиях реанимационного отделения, для проведения ИВЛ произведена трахеостомия. После повышения уровня бодрствования до вегетативного состояния конс. реаниматологом и.н.х.»

Ну и что тут можно понять?! Только первую строчку и общий ужас ситуации… Еще менее понятен следующий абзац, но его прочитать было приятнее:

«Клиническая картина заболевания: Нормостенического телосложения. Кожа и видимые слизистые бледно-розовые со следами кровоизличний, подкожно-жировой слой развит недостаточно. Спонтанное дыхание через трахеостому адекватно… Живот мягкий, безболезненный. Дизурических явлений нет. Локально: п/операционная рана правой ключично-акромиальной области зажила, сняты швы… Уровень бодрствования – гиперкинетичнеский мутизм, спонтанное открывание глаз, фиксация взора.

Выполнение элементарных инструкций сомнительно… Желудочковая с-ма не смещена, не расширена, базальные системы не деформированы».

Я понятия не имею, что такое «базальные системы», но это прекрасно, что они «не деформированы». Слова «не смещена» и «не расширена» звучали очень позитивно.

Итак, «верифицированный диагноз»:

«Тяжелая сочетанная травма. ЗЧМТ. Диффузное аксональное повреждение головного мозга. Тетрапарез. Эмоционально-личностные и мнеистические нарушения. Перелом левой ключицы. Состояние после остеосинтеза и удаления металлоконструкций. Состояние после трахеостомии».

Многих слов я не знаю, но перелом ключицы действительно был, правда, правой. Мозг у нас один, поэтому тут перепутать что-то было сложно.

Первые воспоминания

«И снова здравствуйте»… Я очнулась после того, как меня с большими сложностями привезли в Москву. После 33 дней в коме я плохо ориентировалась, с трудом пыталась говорить, никого не узнавала. Потом стала узнавать и даже общаться с друзьями и родственниками. Как выяснится после, я этого времени вообще не помню. Только через полтора месяца постреанимационного лечения я смогла осознать себя в больничной палате. Уже потом я даже долго переживала: а вдруг я за это время кому-нибудь сказала свой пароль от почтового ящика?! И потом его поменяла, как только подключила Интернет.

Тогда, и еще в течение нескольких лет после, врачи отказывались делать прогнозы – они действительно не знали возможных итогов. Уже потом в больницах психологи проводили со мной разные тесты, задавали вопросы и просили завязывать бантики (чтобы проверить степень моей «адекватности», видимо), но для этого необходимо было, чтобы я произносила слова и на эти вопросы отвечала. А в самом начале я еще дышала с помощью трахеостомической трубки. Прогнозы в моем случае было делать действительно сложно, но скоро начались мои первые тестирования.

Мой отец ученый, и он сделал тест, который никогда не придумали бы медики. Прислушиваясь к моему еле слышному шепоту и пальцем регулируя шум и свист из отверстия в горле, он задал короткий вопрос: «Как будет «голова» по-английски?» Ответ «head» его успокоил. «А по-французски? По-итальянски? По-немецки?» По словам отца, ем у стало значительно легче, когда «после пары незнакомых слов» он услышал «kopf» на немецком. Тогда он пришел к выводу, что я смогу восстановиться, и теперь нужно только время.

Я не помню этих дней, помню только частые тесты в последующие два года, когда психологи предлагали мне вспомнить таблицу умножения или последовательность нот. И их я помнила тоже.

Я уже могла общаться с окружающими, но еще не осознавала себя. Первый момент осознания был коротким: я «включилась», даже не открыв глаза и не почувствовав какого-то дискомфорта от многочисленных травм, и спросила: «Где Семенов?». Окружавшие меня люди уже, видимо, привыкли общаться со мной в обычном режиме, и я услышала разумный обстоятельный ответ: что он куда-то поехал и скоро приедет. Все, после этого я отключилась снова – я не знаю, на сколько часов, дней или недель… Да, конечно, сейчас эта история звучит забавно, а тогда я просто получила нужную информацию и снова уснула…

Следующее воспоминание было уже четче. За время комы я похудела до 40 кг. И вот однажды я сидела в палате с родственниками – они чем-то меня угощали… Следующий эпизод – первое, что я теперь помню: я мою руки и неожиданно вижу себя в зеркале. Я всегда мечтала похудеть, но ужаснулась, увидев себя костлявой. Я вернулась в палату со словами: «Жрать! Быстро и много!» Это было моим первым воспоминанием, которое уже было подкреплено картинкой…

Потом удалось вспомнить и моменты, когда я еще не научилась ходить и меня возили на каталке. Это не самые дорогие воспоминания, но почему-то они остались. Предыдущими были дни в Турции. День аварии тоже остался в памяти, но без моей последней поездки. Не осталось ни боязни машин или их вождения, ни боязни байдарок или горных речек… Я просто не помню ничего.

Еще долгое время я говорила громким шепотом и очень медленно, не могла читать. Медики всегда заботливо спрашивали, двоится ли у меня в глазах. А я не знала, как объяснить, что я вижу не два предмета вместо одного, а сто, как будто смотрю через толстое мутное стекло. Только через несколько месяцев я снова смогла читать – до этого могла только писать, потому что неплохо помнила клавиатуру.

Все изменилось

Что я узнала о произошедшей аварии? Довольно быстро мне объяснили, в чем дело, хотя, думаю, я слышала об этом и раньше: в те полтора месяца, которые не помню. Сначала психолог, а потом и многие врачи поздравляли меня «с началом второй жизни». Я еще не могла говорить и только с ужасом задавалась вопросом: «Зачем мне такая жуткая жизнь?!». Я осознала, насколько все плохо, но не могла что-нибудь резко изменить. А значит, нужно было исправлять все медленно и мучительно, и терпеть. Других вариантов просто не было, и это было очевидно даже в моем состоянии. Так началось долгое трехлетнее восстановление – хотя самое начало я пропустила…

После реанимации я по всем правилам провела месяц в реабилитационном профилактории, где училась ходить и говорить.

За месяц не научилась, но стала чуть лучше отличать правую сторону от левой, небо от земли. При этом: даже со свои детским весом 40 кг я почему-то видела себя чудовищно толстой, стеснялась заниматься лечебной физкультурой в бассейне, думала о диетах и никогда не смешивала белки и углеводы в больничной столовой, потому что придерживалась раздельного питания.

Не могу сказать, что мне понравилось в этом санатории (я еще плохо соображала и только начинала все вспоминать – по привычке считала калории, с трудом находила даже выход из комнаты и вообще плохо ориентировалась без помощи мамы), но спустя месяц после возвращения я уже уверенно начала вести дневник на домашнем компьютере. Я очень многого не помнила, но почему-то прекрасно знала, что такое «Copy», что такое «Paste» и как переключать шрифт с латиницы на кириллицу. Только видела напечатанное я еще очень нечетко…

Думаю, мне помогало и время.

После санатория я вернулась в Москву, где стала жить в квартире № 8. В мое отсутствие кто-то остроумный перевернул восьмерку на двери, и перед входом в квартиру я с грустью увидела знак бесконечности. И начало-о-ось… кто-то остроумный перевернул восьмерку на двери, и перед входом в квартиру я с грустью увидела знак бесконечности. И начало-о-ось…

Контрасты

Я очнулась, меня научили передвигаться, привезли домой – и началась совсем другая жизнь. Разница с тем, что было раньше, была особенно заметна, потому что я хорошо помнила свою прошлую жизнь. Фантастические контрасты!

Я привыкла быть активной красоткой – поклонники, путешествия, бесконечные новые идеи и проекты. Времени всегда было катастрофически мало! И вдруг… Все стало иначе: ходить и нормально говорить я разучилась, лицо было в шрамах – но даже этого я не могла видеть, потому что все было «очень размыто» первые полгода. А времени стало даже слишком много…

Конечно, всем хотелось верить, что я выйду из комы, улыбнусь и буду весело жить дальше. И, конечно, все что-то слышали о восстановлении после такой травмы, но никто не представлял, как это долго и мучительно. Я тоже. Врачи никогда не могут сказать о сроках точно, потому «все очень индивидуально», хотя им известно – на восстановление уходят годы.

Итак, я проснулась – и не могла ни ходить, ни говорить. Несколько месяцев в больничной палате ушло на то, чтобы научиться хоть как-то ковылять. Я не знала, что впереди еще три года лечебной физкультуры – ожидала улучшений быстрее, и поэтому активно занималась. Может, поэтому и получилось все всего за три года.

После первых недель занятий лечебной физкультурой в институте нейрохирургии инструкторы заботливо предложили мне специальные приспособления, облегчающие ходьбу. Спросили, хочу ли я пользоваться палочкой или специальной тележкой (которая крепко стоит на полу и катится на четырех колесиках, а мне нужно просто за нее держаться). Помню, что я ничего тогда не знала о возможных сроках восстановления и физкультурной подготовки, но сразу ответила: «Нет!».

Год я занималась в зале ЛФК, год бегала, год училась танцевать и ходить. Об этих «чудесах» – в дневнике.

Софиты, фейерверки и коктейли остались в прошлой жизни – теперь каждый день я видела эти тренажеры в спортивном зале отделения лечебной физкультуры (ЛФК) института нейрохирургии. Конечно, я помнила и фейерверки, но теперь выбора у меня не было, да и я сама предпочитала научиться ходить.

P. S. Это фотография сделала не в отделении реабилитации института нейрохирургии им. Н. Н. Бурденко, но… побывав еще во многих таких залах, я пришла к выводу, что «да все они одинаковые…».

Моя семья столкнулась с необходимостью организовывать «реабилитационный процесс» впервые: опыта ни у кого не было, и мне постарались оказать максимальную медицинскую поддержку. Было очень много врачей! Разумеется, это стоило дорого, и такой помощью можно восхищаться, но деньги в том случае не играли главной роли – и меньше всего они значили, конечно, для меня. Уже потом, и с опытом, я придумывала, как «оптимизировать» и даже удешевить восстановительный процесс, но первое время я просто очень страдала на бесконечных приемах врачей.

Я хромала и вообще двигалась с большим трудом – о прежней активности можно было только вспоминать, но и для этого нужно было восстанавливать память…