Чтоб мёртвые глаза увидели лицо хирурга.
Я видел смерть и разложение,
Но не встречал твоей болезни.
Смесь стимпанка и библейские сказания.
Разбитое стекло из не понятных мне метафор.
Под осколками, предательства знакомых,
Какие-то крупицы близких или приближённых.
Ей бы испугаться и проще проводить досуг!
Всё запачкано, зелёным апейроном.
Она лежит нагая, медная, вперемешку с мрамором.
Измазанная красками, плохих художников.
Не смыть их долгими навзрыд,
Ван-Гога гвалтом, слуха не лишить.
И лишь одна, под монолитной кучей льда,
Из миллиона вдребезги стекла, выглядывает,
Хрупкость не тая, хрустально-глянцевая колбочка,
Вся в трещинах, она умереть готова.
Колбочки не для забот, их на всех не хватит.
Изъяв стекло, и раны залатав на мраморе.
Теперь все новые.
А, что таит надрез на мне, ей не узнать уже.
Раны ночи
Жёлтое бельмо луны, сквозь много лет, снова глядит.
Постой не уходи. Пока темно, меня не видно.
Я вновь один, останься.
У нас же получалось раньше.
Ты наблюдала за мной, где бы я не был.
Каждую ночь, ты ждала от меня знакомых слов.
Ты, много лет ждала жалобы.
Я вернулся, но остался в компании лживых снов.
Я был в наше время, на нашем месте.
На встречу к тебе, за мили, за вёрсты.
Ты накрылась пледом и плакала,
Будто забыла, как было когда-то, там.
За годы пропали твои горящие раны.
Ты ведь остерегала, десять лет назад.
Бледно наблюдала, как в самокопании страдаю.
Спустя время, ушли мои повсеместные планы.
Кто бы мог подумать, в одиночестве компании нехватка.
Откровенные мысли видит лишь твоя сетчатка,
Подмигивая холодным бельмом.
Блюститель правды, слышала всё, что я держал в тайне.
Профессиональная незначительность
Сейчас будет трудная сцена, встань отдышись!
Камера мотор! Не подчинение и смех за спиной.
Ты для них Бог ты их создатель.
Нет, ты вечного режима диктатор!
Лиши их жизни, но кровь не скроет, сотня метафор.
Впереди лишь нескончаемая бездна.
На конечностях едва заметная подвязка.
Больное мышление без верха и без дна.
В одной руке карта, вторую дёргает цензура.
У ног отвесный холм,
Лишь шаг, и ты нарушитель общепринятых догм.
Над головой эшафот, под тобой исписанный стол.
Твоё создание кричит, его жалко.
Сознание трещит, но не давай ему волю.
Оно поглотит тебя сходу, как проглотило уже сотню.
Ему после конца, ещё предстоит плавать сольно.
Но ты зови себя творцом в руках толпы,
Хоть руки твои, в твоего создания крови.
Улыбайся и помни, как завещал нам Брюсов:
Поклоняйся искусству.
Крестики
Вера в себя, как нож из раны,
А не ложь во благо, участь афоризмов,
Из без пред посыльных аффирмаций.
Последний текст под скрипичный саспенс.
Напевая диссонансную неясность,
Накрывшую собой, историческую матчасть.
Высоко пианинным шагом.
Сравнивая пешки с дамкой,
Тут мало двухцветных шахмат.
Вновь выбор, винной карты.
Интересно, что выберут бонзы, в этом ресторане?
Но, если сплясать они дадут на чай вам.
Что делает зарплата с нищими.
Вшиты в земляное полотно, как заплатка с нитками.
Портные беспартийными, вышивают крестиком.
Медный посёлок
Почти десять лет в отчей стране.
И вот скоро юбилей,
Но мне неуютно, тут я сам не свой.
Как и каждый второй мне не свой и не родной.
Я чужой здесь. И да я, возможно, хочу полюбить,
Но оглянусь и вижу дорогу и какой-то извилистый путь.
Мне нужно идти дальше, но где мой дом?
Я камикадзе, мне уже не сесть в аэродром.
Но какая-то неясная сила тянет домой за двести миль.