Когда человек перестанет разорять природу,
Что станет с местом, где пошло моё время отроду?
Вроде уехал из выгребной ямы, но мне пусто как-то.
Там вид хуже безглавых индейцев, Гибсона.
Это мои джунгли, я там лапа ягуара.
В каждом лице я не вижу друга,
Они лишь этап моего исторического круга.
Я найду каждого из ста,
Но они так и не покинут своего поста.
Быть может я единственный,
Кто любит убогий, но всё же родной рудимент.
Где родился, там и пригодился!
Вот чего выходец оттуда боится!
Макулатура
Я совру если надо.
Буду молчать если, мне не по нраву.
Меня не завлекают купюры, в них нет смысла,
Если я в деле не вижу мысли.
Мы все зависим от брахманов с разноцветной Сатаной на шеях.
Куда не сунься, нас шудры учат искусству.
Мы все плебсы шейхов, а не Плутархи.
Какая пурушартха? Мы шестерёнки в машине плутократов!
И арматора не может быть у бумажек.
Кто у руля? Не важно,
Ведь под гнётом жажды ты сгниваешь дважды,
Но откажись, и ты никчёмно прожил жизнь.
И что-то нет жалоб. Видать владельцев шара
Устраивает вокруг их творения шармы.
И мы станем дальше воевать и грабить,
Ведь забыли, для чего их стали печатать.
Последние из землян
Мы же поколение депрессий, грязи
Среди зашарпанных панелек и опустелых деревень.
Всё, что сейчас есть у нас ужасно и мерзко.
Но попробуй хоть что-то отобрать.
Мы будем долго обидчика резать.
Поколение потомков безнадёжных.
С виду добрых, внутри параноидально голодных.
У них не было красивой жизни.
Они строили с нуля, всё чем мы питаемся.
Старики ссорятся, война, а нам расхлёбывать.
Поколению потребления, что создали деды.
Мы последнее поколение, увы.
Но ты жри что дают, не возмущайся.
Молчаливые восемьдесят лет спустя, возвращаются.
На нас возлагают трудный мир, но мы помолчим.
Ещё десять лет и мы проверим.
Богема
Неизвестная старость на радость ребёнка.
Квартира нищего поэта вместо семейной жизни.
Ночь в рюмочной, против утра на работе.
Сомнительные девушки в неизвестной постели.
Синдром Есенина?
Уж лучше так, чем непонятная стабильность везде.
Работать, чтоб жить в старости в тепле.
Зачем мне думать об этом, у меня бабочки в голове.
Мне хоть будет что рассказать,
А не причитать, как было трудно стареть
В этом и разница в нас,
Стабильность в старости, или богема сейчас.
Не важен возраст, если ты хоронишь мечты.
В чём твоя суть, если ты такой же как все?
Можешь звать меня мечтательным дурачком,
Но что ты покажешь внукам потом?
Сидя в английском кресле,
Жалея, что прожил на месте, прикрываясь долгом
Общество не принимает? А, что брать с зевак.
С моста прыгнуть успеешь всегда,
Но кто жил по правилам, держаться на плаву не сумеет.
Бог не волшебник, он не отчитывается.
Не его вина, что прожил ты зря.
Покажется, что я делаю бренд из своей головы,
А на деле я просто не могу говорить.
Я хотел быть нужным и быть на устах.
Ты так боишься, что посрамишь себя.
Но зачем, если нас обоих закопают и забудут в кустах.
Имена
На улице людей полно,
Я смотрю сквозь своё серое окно,
Всё озолотило жёлтым заревом выжженной земли,
А небо затянуло седое полотно.
Кошу под серебряных, пишу, как чёрный.
Уметь бы говорить, как белый в чёрном.
Но кричу буквами, как в чёрно-белом,
И так устал от всего мира, как в зелёной миле!
Такой же зелёный, как старые портреты.
Синестезия желтит не как у остальных.
Цвет рябит, значит моё доверие скрипит.
Не говори мне имён, я вижу всё через неон.