– Кто портит воздух? – крикнул Маклаков, воцарив в студии прежний эффект гробовой тишины, – это ты? Маленький пидорас? – спросил Маклаков, снова посмотрев на Пука.

– Нет, не я, – крикнул Пук с трибуны.

– Бесишь ты меня, понял?

– Угу, – ответил Пук.

– Я не услышал твоего внятного ответа, засранец!

– Да, я понял вас, – прокричал Пук, разнеся крик по съемочному павильону.

– Вот и здорово, – Маклакову подали стакан воды, залпом он выпил все его содержимое, – короче, доснимаем концовку и отпускаем всех этих долбоебов. К чертовой матери!

Маклакову подправили грим, снова выбежала статистка с хлопушкой. Режиссер крикнул мотор. Акакий выпрямился перед объективом, поправил очки, с серьезным видом посмотрел в свой планшет.

– А сейчас будут результаты теста ДНК, и мы доподлинно узнаем, кто является отцом ребенка, – Маклаков выдержал драматическую шекспировскую паузу, – и сейчас в студию, в сопровождении сотрудников ФСИН, войдет двоюродный дядя… Нашей героини.

Первым в студию все же вошла женщина с конвертом. Оператор провел камерой по ходу ее движения. Под белым халатом женщины заметно выделялись упругие, сочные бедра. В конверте этом лежали результаты теста.

– Исследование ДНК показало, что одиннадцатилетний парнишка является отцом ребенка с вероятностью… – в студии образовался вакуум, – ноль целых, одна сотая процента.

Зал заохал. Кто-то уже успел крикнуть: «Педофила под жесткий суд!» Женщина в белом халате выдержала паузу и продолжила, достав бумагу со вторым результатом.

– Генетическое исследование показало, что двоюродный дядя героини является отцом ее ребенка с вероятностью… – зал снова замолк так, что от этого молчания начали вибрировать стены павильона, – с вероятностью в один процент. Он не является отцом ребенка.

Зал затих. После объявления результата в сопровождении конвоя на сцену вышел обритый мужчина в тюремной робе. На вид ему было около сорока, а на его щеках красовалась свежая, недавно выросшая щетина.

– Ах, ты! Шлюха-а-андра! Обвинила честного человека, – крикнул он ей, уже дернувшись с места, но тут же был остановлен людьми в форме.

– Ты меня трахнул! – крикнула с дивана девчушка.

– Шлюха!

– Кто же отец ребенка? – спросил, сдвинув брови, Маклаков.

– Я… – девушка в шлюшной юбке замялась.

– Что вы?

– Я не помню!

– Эта история когда-нибудь раскроется, – сказал Маклаков в камеру, – неподдельные истории, потрясшие семьи. Говорим по-семейному. С вами был Акакий Маклаков. До свидания.

Съемка кончилась. Конвой, ранее удерживающий арестанта, отпустил его. Арестанту поднесли нормальную одежду, а бывшие ФСИНовцы сняли накинутые поверх элегантных костюмов в клетку куртки с погонами. Все они были не более, чем массовка, также занятая на съемках этого теледерьма за две, а может даже пять тысяч рублей. Пук смотрел на то, как расходятся приглашенные гости, как покинул свое кресло режиссер, оператор выключил камеру, а прочие технические специалисты сматывали кабели. Незаметно для Пука люди вокруг растворились и исчезли за стенами павильона. Также незаметно к нему подошел статист, и в зале погас свет.

– Мы уже все. Деньги сможете получить на выходе из павильона, – сказал статист. Между тем, в студии светились только буквы и экран с логотипом передачи, давая основной световой поток.

– Хорошо. Спасибо, – Пук продолжал смотреть на светящиеся буквы.

– До свидания.

– Так это все было ложью? Это просто актеры?

– Да, это просто актеры. Мы просто развлекаем людей. Такова наша работа, – ответил статист, спускаясь вниз по лестнице.

– До свидания, – крикнул ему Пук.

Буквы погасли.

Никогда прежде пятьсот метров пути не казались Пуку такими тяжелыми как эти. Солнце грело совсем не по-весеннему. Еще чуть-чуть и асфальт бы расплавился под натиском лучей, только холодная земля под ним остужала черно-серый камень дороги. В правый глаз Пука словно кулаком бил блик, отходящий от почти глянцевой, может даже зеркальной поверхности вывески магазинчика с японской хренотой.

В магазинчик входили грустные люди с абсолютно безэмоциональными серыми лицами, взамен им выходили веселые анимешники. Рядом со входом в магазин и вокруг урн, которые были забиты исключительно бычками, тусовались безмозглые подростки, стреляющие сигареты у местных бомжей. Три монтажника меняли светодиодные ленты в буквах, весящих над дверью.

Пук протиснулся под стремянкой, встав напротив стекла пластиковой входной двери, и дернул ручку магазина на себя. Дверь открылась и слегка задела своим углом металл стремянки, встряв в промежутке между ступенькой и ногой монтажника. Пук зашел внутрь мрачного и немного похожего на секс-шоп на задворках Южного Бутово японский магазинчик, на стенах которого висели пачки с гондонами, парики, клетчатые юбки, лисьи хвосты и прочая хрень да атрибутика. Сзади, сопровождаемое криком «бля-а-а-ть», что-то рухнуло, как падает большой мешок картошки с высоты полтора-два метра.

За прилавком стояла низкого роста со светло-русыми волосами девушка, одетая в традиционную японскую школьную форму. Она жевала жвачку и читала черно-белую мангу.

– Секс-шоп дальше за поворотом. Мы не продаем искусственную сперму.

– Э-э-э… – протянул Пук.

– Вы просто очень похожи на этих…

– Кого?

– Тех, кто покупает искусственную сперму.

– И как вы это смогли определить? – спросил Пук, заглянув в нечто среднее между книгой, журналом и комиксом.

– Ну, вот по вашему, что это? – она вытянула к его лицу разворот манги.

– Японский комикс.

– Ну, вот, говорю же. Любитель искусственной спермы.

– Девушка.

– Меня зовут Юпи.

– Вас растворяют после работы?

– Ха-ха. А тебя, наверное, Зуко зовут? Кек, кек, – с насмешкой Юпи выдала последние два слова.

– Нет. Юпи, – Пук достал из кармана сматрфон, – мне необходима «Японская Говняшка», – он показал скриншот, – у вас есть такая?

– О, как хорошо! Ты заберешь самую последнюю! Какая прелесть!

– Сколько она стоит? – Пук взял в руки «Японскую Говняшку». На ее упаковке были напечатаны разноцветные иероглифы и подмигивающие девочки-японки.

– Две триста, – она посмотрела на Пука, – ты знаешь как ей пользоваться?

– Я не себе покупаю.

– А, подарок на День Хромосомы «Хэ». Я своему куну такую же купила.

– Здорово, я, правда, не шарю, что такое кун… Но, в принципе, мне как-то похуй.

– Короче, берешь? – она положила на стеклянный прилавок пакет с иероглифами.

– Да, – Пук достал карту из кошелька и поколыхал ей в воздухе, – картой.

– Прикладывай, – Юпи протянула аппарат для бесконтактной оплаты.

Пук приложил пластиковую карту к терминалу. Спустя ощутимую секунду терминал пропищал протяжным сигналом, и Юпи протянула Пуку кусок дерьма завернутый в полипропиленовую пленку с иероглифами. Только Пук отошел на два шага от кассы, как в его руке завибрировал телефон. Звонила Она. Пук провел вверх пальцем по экрану и прислонил телефон к уху.

– Да, – проговорил Пук.

– Пук, слушай. Я тут подумала.

– Только не говори, что мы расстаемся, – Пук закатил вверх глаза и сделал мощный вдох.

– Пук, нам надо расстаться.

– Вот скажи, что мешало тебе позвонить и сказать это днем, например?

– Ничего. Я просто подумала, что лучше сказать это тебе вечером.

– Хорошо, что теперь мне делать с этой «Японской Говняшкой»? – он провернул разноцветный пакет в руке.

– Ой… Ну… Попробуй ее вернуть, мне она просто уже не нужна, мне уже подарили такую, – Она произнесла это немного извиняющимся голосом.

– Э-э-э… – протянул Пук, – охренеть, блин.

– Прости… – протянула Она.

– Я даже не знаю, что сказать.

– Прости, Пук… – Она еще раз протянула последнюю «и». Рядом с ней послышался небольшой кашель, – ой, мне надо бежать. Извини, что так вышло…

– Мда, – Пук посмотрел на сверток в руке, – ладно, надеюсь, мы с тобой больше никогда не пересечемся. Алаверды.

– Пока, – Она повесила трубку.

Пук повернулся к прилавку. Юпи все так же, как и в момент его прихода в японский магазинчик читала мангу и жевала жвачку.

– Я могу вернуть «Японскую Говняшку»? – спросил ее Пук.

– Увы, к сожалению, нет. Этот вид продукции не может быть возвращен. Очень жаль, – не отрываясь от журнала и чавкая жвачкой, сказала Юпи.

– И что мне с этим делать?

– Не знаю. Попробуй найти фаната «Японских Говняшек» и продай ему эту штуку. Ну, или отдай кому-нибудь.

– Мда. Это же обыкновенное дерьмо. Оно никому не нужно.

– Ты не прав, – она посмотрела на Пука, оторвав взгляд от манги, – ибо это «Японская Говняшка»! Ты ничего не понимаешь.

– То есть вернуть ее я не смогу?

– Увы… Увы… – Юпи закрыла мангу, – ладно, я уже буду сейчас закрывать магазин. Если тебе больше ничего не нужно, то…

– Я понял, понял. Могу свалить отсюда.

– Именно.

– Пока Юпи.

– Бывай.

Пук вышел из магазина. Солнце палило не так ярко, как тридцать минут назад. Оно постепенно снижалось, отдавая первые червонные лучи. Монтажники уже покинули место своей работы, захватив с собой стремянку. Подростки не вертелись возле урн с бычками. Бомжей также не было.

***

Пук сидел у подножия кинотеатра «Тула» на одной из его ступенек. В руке он держал банку холодного дешевого пива, которое он взял в ближайшем магазине. Кинотеатр чем-то напоминал ему храм инков и то место, куда мог бы взбегать Рокки из одноименной серии фильмов. Но Пук никуда не собирался взбираться. Он просто смаковал холодное, немного горькое пиво. Рядом с ним лежал уже ненужный сверток с иероглифами.

Трава немного пробивалась из-под земли, делая глинистую московскую землю еле зеленоватой. Где-то вдалеке стояли машины, ожидая зеленого сигнала светофора, понемногу загорались разноцветными огнями вывески единичных магазинов в этом районе. С реки дул прохладный воздух, который колебал еще голые деревья. Мало сказать, что это был безынтересный вечер, для Пука это был – вечер-разочарование. То, для чего он потратил силы, не ел весь день и бегал по Москве, было уже не нужно и бесполезно. Выбросить этот пакет Пуку не позволяли воспоминания о пустом труде, который он проделал за этот день.