Одна нога здесь… Книга первая

– А кто ж его знает, какая опасней? Ведь и на тебя, наверное, не все в доме набросились. – Старик согласно кивнул головой. – Выходит, что всю избу сразу оживить надежней будет. Что-нибудь да и кинулось зверем… Да и то, на тебя и избы мало оказалось! Ведь смог спастись-то!

– Тоже верно! – довольно кивнул Яромилыч.

– Представляешь, Вятша, я почувствовала, что изба словно превратилась в чудовище, поджидающее свою добычу. Как будто зверем стала каким-то! Стоит тронуть внутри хоть что-нибудь, и этот зверь оживёт, перестанет прикидываться вещами и набросится. Когда это случилось, я была снаружи, вышла да тотчас обратно собиралась зайти… И тут почуяла! Мой дом уже мне не принадлежит, и я не могу зайти внутрь. Не хочу даже! И куда бедной ведьме было податься? Помощи моей, когда кому надо, всяк ищет, матушкой родной зовет, но чтоб в гости принять, так ни одна живая душа не согласна. Как же – ведьма! Вот и пришлось из городу пойти прочь. Думала, в лесу поживу пока, нам, ведьмам, он как дом родной, а заодно решила погадать – там по пути перекрёсток трех дорог имеется, самое доброе место для ворожбы. Умом-то пораскинула и понятно стало, что всё это проделано не ради меня, – меня можно было бы поймать как раз тогда, когда я была в доме, – а против кого-то ещё, кто вскоре должен был бы ко мне пожаловать. Так что погадала я, поворожила немного, и с удивлением узнала, что ожидать следует тебя. – Она перевела дух. – Всегда знала, что мы снова встретимся, хотя предположить такое мне бы и в голову не пришло!

Она смущённо примолкла, переглянувшись с зардевшимся Яромилычем.

– Хотела поспешить к тебе домой, или по пути перехватить, да времени на то, как оказалось, не было уж – ты вот-вот ко мне в избу пожаловать должен был. Тогда я и наколдовала так, чтобы моя записка появилась, когда ты зайдешь в дом, но не сразу, а немного позже. Так, чтобы ты её появление заметил да подобрал. Не знала только, где лучше встретиться, и решила, пусть будет у Кривой Березы. От перекрестка до нее рукой подать было, да и место тебе знакомое. А на бересту слово огневое сказала, чтобы сгорела она, когда ты её прочитаешь. Это для того, что бы никто не выведал про наши планы. Ты уж прости, не сообразила, что огонь ту тварь разозлит, и она сама на тебя кинется…

Яромилыч слушал и кивал. Что ж, тут все понятно. Но кто наступает ему на пятки? Зачем на него объявили охоту? Кто, всё-таки, затеял это хреново оживление? Именно это он и спросил у ведьмы. Любава не знала.

– Видишь ли, Вятша, я ведьма, а не ясновидящая. Так глубоко на бобах мне угадать никак невозможно. Но ворожить – ворожила, и то, что узнать смогла, расскажу.

– Кому и зачем ты сдался – ведать не ведаю, но только впутался ты, Вятша во что-то страшное, где силы замешаны очень могучие. О том несложно догадаться, если принять в расчет хотя бы заклятие, чтобы мой дом превратился в ловушку.

Яромилыч возмущено фыркнул:

– Да ни во что я не вляпывался! Жил себе, никого не трогал!

– Ну, раз не сам ты в это влез, значит, так обстоятельства сложились. Чую, затевается что-то такое, что всему миру жарко может стать! И начало здесь, у нас… Дом мой, что ожил да тебя пожрать хотел, это только первая ласточка, потом, как видится мне, будет много других бед на твою головушку. Какие они будут, как и когда – одни лишь Боги ведают! Знаю ещё одно – надо тебе лестниц приставных стеречься. На бобах когда ворожила, выходило, что лестница тебе – опасный знак. Вот. А другие напасти, кто ж их сосчитать может… – Она задумалась. – Зуд у тебя ведь не случайно появился, думаю, что и дальше, когда опасность грозить будет, снова чесаться начнет. Ты к этой примете прислушивайся. Ну, а я тебе не только советом, но ещё и делом помогу. На-ка вот.

Она стянула через голову что-то, висящее на кожаном шнуре. В лунном свете вещица блеснула одним боком. Оберега из зеленоватого стекла. Постойте-ка! Старик уже открыл, было, рот, чтобы спросить, но Любава, вешая шнурок ему на шею, кивнула головой:

– Да, да. Бабкина обережка. Мне её отдала перед кончиной, сказала, что ценнее у нее всё равно ничего нет. Так-то она сама по себе ничем не помогает, но бабуля говорила, что сработает она лишь один раз – когда беда нагрянет такая, что до гибели останется лишь миг. Вот в этот миг и надо успеть расколоть стекло о твердое, тут оберег себя и покажет.

– Эх, мне бы его надысь! – проворчал Яромилыч. – В доме-то у тебя я как раз был на волосок от смерти!

– Нет, Вятша, коли сумел сам от такой лихоманки отпереться, то, значит, оберег для другого понадобится. Для настоящей беды! Ладно, дальше слушай. Что будет впереди, не знаю, не ведаю, однако же знаю другое – надлежит тебе поспешить в Синебугорск. Всё на него указывает. Там всё разрешиться должно… Но что да как? – не знаю того. Поспешить же тебе нужно немедля, уже сегодня, если не прямо сейчас.

– Ну, что ж за спешка такая? – Удивился Яромилыч. – Не могу ж я прямо вот так идти, бросив дом, не попрощавшись ни с кем. Ну и потом… – он призадумался, решая, сказать или нет – и решил, что смолчит даже сейчас, – ты ведь знаешь, после того случая, ну, с ногой, я как-то вообще зарёкся из Зибуней куда-либо выбираться.

– Сейчас такое время настало, когда твои старые зароки больше не действуют, – не согласилась Любава. – Либо ты, либо тебя.

– И обязательно в этот Семи… тьфу ты, чёрт!.. в Синебугорск шкандыбать? Неужели поближе места не нашлось! – продолжал сетовать Яромилыч. – Я ведь когда странствовал, так даже издалека стольного города не видал! Это ж вообще за тридевять земель от нас.

– Знаки говорят, что путь твой – туда.

– Хорошо, туда, значит туда. Но все же надо бы домой воротиться, в путь собраться, всё подготовить. Чай не на один день ухожу! Сказать соседям, чтоб за избой присматривали. Ну, ещё в храм загляну, Велесу-Батюшке поклонюсь перед дорожкой. Ведь, может, и не ворочусь уже назад, так хоть попрощаюсь.

Ведьма метнула себе под ноги пригоршню бобов, присела и стала разглядывать, что выпало.

– Ну, что ж, тоже верно… – согласилась он. – Вижу, что есть малость времени, можно и домой заскочить. А в храм заходить даже не думай! Придёт время – войдёшь в истинный храм Велеса. И запомни – с собой из дому возьми только три вещи, в которых ты больше всего нуждаться будешь. Только три, не больше! И постарайся управиться со всем как можно быстрей.

Старик согласно кивал головой, удивляясь самому себе, как он вообще согласился на такое?! Это он-то, дед с одной ногой, зарекшийся до конца жизни покидать стены родного города?! Да-а, видать и впрямь последние времена приходят…

– Хорошо, Любавушка. Как ты сказала, так всё и сделаю. Доберусь до этого Синебугорска, все там разузнаю. Разберусь, а потом сразу назад. Ведь, не поговорили ж мы совсем. Про нас-то…

Любава понурила голову, гордые плечи поникли.

– Ты, Вятша, главное вернись целый, здоровый. Я тебя ждать буду…

Яромилыч спохватился:

– Ага, ждать! Где ждать-то будешь? У тебя ж в избе страшилище завелось! Может в мой домишко переберешься пока?

– Нет, в твою, Вятшенька, хату не пойду я. Сам меня туда введешь, когда назад воротишься. По обычаю. Если не передумаешь… А я пока схоронюсь, благо, ведьме всегда местечко, укромное от глаза людского, где-нибудь да и найдется. В лесу поживу. Буду оттуда за тобой пытаться присматривать. Если смогу, так может и уберегу от чего.

– В каком лесу, Любаша?! Вокруг Зибуней в лесах лихие люди орудуют ватагами, главный у них там этот, как же… Богдашка Лесовик.

– Лихие люди, они ж всё-таки люди, и им помощь ведьмы надобна. Не тронут, наоборот, сами на поклон придут, когда заболит что. Ну, всё, будя время тянуть, себя терзать. Долгие проводы – многие слезы. Чем скорее распростимся, тем скорее вновь повстречаемся. Всё, обними напоследок и иди.

Она кинулась Яромилычу на грудь, пряча набежавшие слезы. Рубаха старика немедля промокла, он и сам с трудом удерживался от слез, к горлу подкатил тугой ком, сердце заныло. Отчего ж так в жизни всё кубарем? Почему, если и встретишь свою прежнюю любовь, то лишь для того, чтобы тотчас же расстаться? Нешто лёгкая у него жизнь доселе была, что новые испытания навалились?

Любава никак не унималась, и Яромилыч решил всё же показать себя мужчиной. Он последний раз покрепче обнял её, поцеловал в макушку и отстранил от себя.

– Всё, Любавушка, теперь и впрямь пойду…

Резко повернувшись, он с места взял скорый шаг. Уже помалу светало, а когда он дойдет к воротам городской башни, наверное, совсем настанет утро. Ведьма крикнула вслед:

– Только возвращайся не тем путем, что сюда шел. Лучше крюк сделай…

Старик шагал, высоко подняв подбородок, чеканя шаг. Крюк, так крюк. Вон по той ложбинке поля пройти, как раз дуга, что надо выйдет. Любава долго провожала его взглядом. Наверное, провожала. Он того не знал наверняка, потому как поклялся всеми Богами на небе, что не обернется. Выдержит.

Потрескавшаяся деревяшка, заменяющая старику отсутствующую ногу, напиталась клейкой слизи, когда в доме ведьмы он наступил в нечто, бывшее лавкой, и теперь на росистой траве оставался четкий, хотя и неразличимый глазу след. Сначала он вел из города до Кривой Березы, а теперь снова поворачивал назад…

ГЛАВА 4

Подходя к воротам, Яромилыч до земли поклонился перед чуром, не пожалел старой спины. Благодарить было за что – и добрался туда-обратно безнапастно, и с Любавой свиделся…

Заря помалу занималась на небе, но все ещё было достаточно рано. Город спал, и Яромилыч бодро пошагал по мостовой, не опасаясь никого встретить. Сейчас путь его пролегал как раз мимо старенького храма Велеса – единственного общественного святилища Зибуней. Здесь, ну, может не именно в этой постройке, а в более ранней, стоявшей на этом же самом месте, жил и Богов славил старинный волхв Велеслав, чтимый святым заступником города. Яромилыч чуть было не поддался желанию заглянуть в храм, нарушая данное ведьме слово. Образ Велеса, вытесанного из грубого седого камня, с великим рогом в руках, прячущимся в космах бороды, встал перед глазами. Такой родной, добрый…

Когда Вятше исполнилось четыре годка, дед покликал его до себя и, хитро всматриваясь в маленькие смышленые глазенки, спросил:

– А что, внучок, хочешь на Боженьку посмотреть?

Вятша заученно повторил подслушанные от кого-то слова:

– Богов мно-о-ого!

Дед засмеялся, потеребил пострельца за чуб:

– Много-то, много, а Велес один такой! Ну, что, хочешь посмотреть?

Вятша подумал и кивнул. Дед, он же ведь плохого не посоветует. Тот крепко ухватил внука за руку и они вдвоем пошагали в храм. Храм показался маленькому Вятше огромным, необъятным. Красивые резные столбы внутри, покрытые переплетенными телами сказочных птиц, диковинных зверей и жутких чудищ, так и манили потрогать их. Велес, каменный, грозный, возвышался в углу, завешанном вышитыми рушниками, что приносили Ему в дар зибуньские женщины. Бог гордо восседал на таком же древнем, как и Он сам, кряжистом пне.

Вятша, завидев каменный чур, обрадовался, вырвал ручонку из лапищи деда и побежал к Велесу. Ему было радостно от того, что сегодня удалось увидеть Боженьку, ведь до этого в храм его ещё не водили. Вятша весело смеялся на бегу, примеряясь, как прыгнет на каменное колено. Маленькой приступки он заметить не успел и полетел кубарем, прямо к подножию статуи. Сломать ничего не сломал, но левое колено теперь украшала изрядная ссадина, обещающая к завтрему превратиться в здоровущий синяк. Вятша горько заревел, зовя деда на помощь. Но раньше деда к нему подоспел старенький жрец, поспешивший выглянуть на крики.

– А-я-яй! – сказал он, качая головой, – Такой маленький, а так громко кричишь! Куда это ты так спешил?

– Я-а-а…, – сквозь слезы захныкал Вятша, – я к Боженьке на колено хотел залезть…

Его научили, что когда старшие спрашивают, надо обязательно отвечать. Вятша был вежливым мальчиком и старших уважал. Жрец, в своем долгопятом одеянии, вызвал у него самое большущее уважение, на которое Вятша был способен, и малец воззрился на старика даже с ещё большим восторгом, чем прежде на Велеса. «Наверное, он меня подсадит!» – обрадовался Вятша, но, как оказалось, совершенно напрасно. Жрец, незаметно подавая знак Вятшиному деду, чтоб тот не мешал, подхватил мальца подмышки и поднял перед собой.

– Ты хотел на бегу вскочить Велесу на коленку? – скорее утверждая, чем спрашивая, сказал он.

Вятша прилежно закивал головой.

– Примерно откуда ты бежал? От дверей? От столбов? Откуда?

– От второго столба! – гордо заявил мальчуган, поглядывая на деда.

– Хорошо!

Жрец отнес его ко второму столбу, поставил наземь и сказал:

– Первый раз не считается. Но вот если сможешь заскочить, куда собирался, даже с разбитой коленкой, то это, мил человек, дорогого будет стоить. Это ж, считай, знак… Велесу это, стало быть, шибко по душе…

Какой там знак, Вятша не понял. Но другое уразумел хорошо – Боженьке это понравится, если он сумеет запрыгнуть к Нему, пусть даже в ноге отчаянно ноет. Пока старики переглядывались промеж себя, он хорошенько примерился и взял разбег. Казалось, что весь мир сосредоточился сейчас для маленького бегуна на каменном колене чура. Шаг, ещё, последний, только бы не споткнуться о ту приступку! Вятша с распахнутыми объятьями прыгнул на изваяние, на жесткое каменное седалище. Наверное, он мог расквасить нос, расшибить в кровь губы, рассечь бровь или ещё что, но ничего этого не случилось. Каменная пазуха, образуемая изгибом колена Бога, приняла его мягко, как люлька. Она оказалась как раз по его размеру.

Дед, видя отчаянный прыжок внучонки, кинулся было спасать его, уши приготовились услышать отчаянный рев, но жрец удержал его за рукав. Глядя на Вятшу, затихшего в объятьях каменного Божества, старики молча отошли в дальний угол храма, чтобы не мешать…

Дед, после того как они покинули храм, снял с шеи свою оберегу – кабаний клык, и повесил внуку на шею, показав мальцу большой палец и прибавив:

– Молоток!

Он никогда после не спрашивал Вятшу, как оно там было, что Боженька говорил, и говорил ли? А сам Вятша сохранил это в себе, как самую сокровенную мальчишескую тайну, не рассказав её даже тогда, когда своими страшными тайнами хвастались мальчишки с его улицы, собираясь на посиделках. Да ведь и рассказывать, если так уж разобраться, особо было нечего. Просто, когда он запрыгнул на каменное ложе и устроился там поудобнее, его сморил короткий сон, где он видел Свет и тот сиял лишь для него одного. Потом сон прошел, Вятша как бы увидел себя со стороны, сидящего на колене у Велеса. Боженька улыбался, гладил его каменной, но совсем-совсем нетяжелой ладонью по голове и что-то чуть слышно шептал. Что-то хорошее. Его радовал маленький Вятша. И мальчонка ощущал, что Боженька и впрямь очень родной ему…

Храм никогда не запирался, чтобы любой, кому в том возникла надобность, мог бы придти и поклониться Богам. Дверь была приоткрыта. Ведь это совсем не долго! – словно говорила она. – Только зайти, поклониться и всё…

Яромилыч обнаружил, что пока ему вспоминалось из детства, он успел свернуть с прямого пути и теперь стоит почти у самого входа. Ну, заходи же! – звала дверь. Неужто, не простишься с Велесом? – вторил им ветерок. Дверь начала потихоньку раскрываться ему навстречу. Старик вздрогнул. Это со мной уже было! Кто-то, кто хотел сбить его с пути, явно торопил события. Ведь Любава настаивала, чтобы я в храм ни ногой!

– Ты уж прости, Велесе-Батюшка, что не заглянул к Тебе на поклон перед путем дальним. Но ты ж сам видишь, что деется… Я, где Твой храм увижу, так там и навещу. Хорошо?

Яромилыч стыдливо отвел глаза и поспешил дальше. Дверь за его спиной со стуком закрылась. Как показалось старику, в стуке слышалось раздражение.

Пропетляв закоулками, чтобы подсократить дорогу, он вышел сзади своей избы. Немного постоял, прислушиваясь. Кажется тихо. Такая предосторожность уже не казалась ему излишней. После виденного им сегодня, кто другой на его месте, небось, каждого куста бояться бы стал. Яромилыч обогнул дом, вытащил из-под крылечка ключ и отворил дверь. В доме ни души. Ничто не оживает, с потолка никто не бросается. Кхекнув, старик шагнул за порог. Все вещи на местах, всё как и было оставлено.

– Ладно.

Стукнул палочкой стол, потыкал ею же скамьи да лавки. Честное дерево отозвалось негромким стуком и не выразило желание перекинуться в мерзкий студень да сцапать костыль. Подошел к постели. Постель, как постель. её тоже потыкал палочкой, прежде чем осмелился присесть на краешек, готовый вскочить, если вдруг почувствует приметы бесовского «оживления». Но, видать, права была Любава – это в ведьмином доме каждая щепка пропиталась чародейством, как в мастерской кожевника всё насыщается запахом шкур да квасцами. А здесь никогда не звучали опасные заклятья, сюда никогда не сгоняли на работу своенравных духов, так что дерево и глина, когда-то выкупленные у старых Хозяев, честно и незатейливо служили человеку… и не имели силы, чтобы обрести нежизнь и исполнить чью-то злую волю.

Только сейчас он почувствовал, как же утомился. Нога заныла, загудела спина, немедленно потянуло в сон. И день ещё не скоро, можно подремать с устатку… И подушки, вон они, прямо под рукой. Нет, нет, нет! Яромилыч затряс головой, вытрясая сонные видения, успевшие набежать перед глазами. Спать сейчас ну никак нельзя!

Кряхтя, он встал, прошелся по дому. Надо что-то с собой взять в дорогу. Самое нужное и не больше трех штук. Что же это будет? Ну, во-первых, кубышка. Яромилыч сел на пол прямо перед нужной половицей, подцепил её за краешек и вытянул. В заглублении блеснул лощеный бок чёрного кувшинчика. Старик вынул его. Тяжелёхонек! Хорошо что заразе Немиле про него не сказал, а то плакали бы гроши, и уже давно.

– Ну-ка!

Яромилыч треснул его о пол и сосуд сразу же раскололся на крупные черепки. По полу запрыгали медяки, рубли серебра да пара золотых монеток. На беглый взгляд негусто – однако на дорогу до Синебугорска хватит с избытком, если не кататься на тройках, не гулять в роскошных трактирах да не играть в зернь с побродягами. А Яромилыч и в бесшабашные юные годы, хоть и не дурак был гульнуть, безудержным мотовством не отличался. Он сгреб все добро в горку, пересыпал на тряпицу, скрутил сверток поудобнее и спрятал за пазуху. Так, что ещё? Следующей он решил взять дорожную суму через плечо. Она завалялась ещё с того странствия. Думал, что уже не пригодится, но все не выбрасывал. Хорошая ведь, кожаная, бисером изукрашена. За ненадобностью, дед хранил в ней какие-то тряпки да гвозди. Все это было немедленно вытрушено на пол, и сумка удобно пристроилась на боку.

– Та-ак! – протянул дед, – Что ещё?

Ничего из одежды брать не хотелось. В дороге это только отяготит, бывалый странник хорошо знает такие простые истины, намучив свои плечи и спину. Если руки на месте, то сообразишь что делать, когда одежка-обувка порвется или загрязнится. Взять нужно что-то действительно необходимое. Но что? Яромилыч заозирался по сторонам, ища это что-то. Взгляд, в конце концов, остановился на полочке, где стояло несколько книг. Всего-то пять штук. Две берестяных, одна на коже и три на тоненьких березовых дощечках. Книги собирались всем родом. Три в разное время купил отец, одну принесла в семью его мать, вместе со всем остальным своим приданным. А самую первую, берестяную, раздобыл где-то Ольша-дровосек, прадед Вятши. Вятша прочитал их все от корки до корки ещё в детстве, не все понял, но во многом разобрался с подсказкой старших. Среди всех книга прадеда – «Зазибуньские тайнословия» – была самой ценной.

В ней были записаны пророчества старинного волхва Велеслава о судьбах мира, и о судьбах его родного города. Маленький Вятша был уверен, что старый волхв написал в книге обо всем на свете, что случится после него. Обо всем и обо всех! Даже о нем, о маленьком мальчике. Нужно было только правильно понять, о чем там говорилось. А написано сложно. В нескольких строчках своих вирш, Велеслав обсказывал какие-то знаки, доступные, наверное, лишь одному ему, язык был старинный, страницы темные. Но насколько было интересно разгадывать загадки, заданные старинным волхвом!

Дед был уверен, что книга написана рукой самого Велеслава, но в подтверждение своих слов ничего привести не мог. Книга эта, казавшаяся единственной, как оказалось поздней, существовала во множестве списков. Вятше довелось повидать несколько таких берестяных рукописей, и он всегда с удовлетворением отмечал, что у них в семье храниться самая старая книга. Списки различались меж собой как количеством пророчеств, так и содержимым отдельных записей.

Сколько увлекательных часов провел Вятша, перелистывая ветхие страницы! Некоторые вирши он даже освоил наизусть. Когда на улице мальчишки играли «в волхва Велеслава», то роль мудрого волхва всегда отдавали ему, потому что никто лучше Вятши не мог грозно изречь пророчество да ещё при этом остаться серьезным. Книга стала лучшим его другом, по ней мальчонка даже приучился гадать, когда узнал от сестры одного из приятелей, что так делают девчата. Способ был совершенно несложный: задумываешь вопрос, сосредотачиваешься (Вятша даже придумал маленькую молитву, должную призывать дух волхва Велеслава, чтобы помог ему в гадании) и резко распахиваешь книгу, где попало, тычешь пальцем не глядя, а потом читаешь ответ. Истолковать мудрёные речения удавалось не всегда, но впоследствии пророчество с удивительной точностью сбывалось.

Старик встал на лавку, снял рукопись с полки и бережно растворил «Тайнословия» наугад и прочитал нетленные строки:

 
Не встанет Солнце
На западе…³
 

Лично ему всегда казалось, что это пророчество предвещает расцвет Зибуней, не сейчас, конечно, а в отдаленном будущем. Да, эту книгу обязательно нужно было взять с собой. Сдув с обложки пыль, он сунул её в суму поглубже. Ну вот, теперь, кажется все. Дед обошел дом по кругу, касаясь рукой всего, что попадало пальцам навстречу – родные стены, бока печи, стол, постель, полки. Взгляд упал на красный кут, где дружно сгрудились маленькие резные изображения Богов и пращуров. Яромилыч неловко опустился на колена.

– Отцы и деды! – зашептал он, – Предки вещие, во Сварге златой идущие, меня, Вятшу услышьте! Дом родной покидаю не своей волею. Пособите мне во пути, во дороженьке, не оставьте своею подмогою. Что кут красен оставляю, за то не вините, ведь сами знаете, что с собой взял бы, коли мог…

Он поднялся, несколько смятенный своими же словами. Вот, вроде как, с родными стенами и распрощался. Он подошел к столу, поцеловал Родову ладонь в самую середку, поклонился печи, что святой огонь в себе держала, что и лечила его, и чистила, и кормила. Всё, теперь всё…

Перед самой дверью из хаты Яромилыч остановился ещё раз. Над дверью висела сильно поистертая подкова. Оберег от худого гостя и от силы нечистой. «Оберег! Ещё один оберег мне не помешал бы!» – подумал старик, кивнув сам себе головой. Подкова та имела свою историю и хранима была как семейное достояние.

В первый день когда Ольша-дровосек прибыл в Зибуня, эта подкова попалась ему под ноги.

– Славно! – засмеялся тот, – Дома у меня ещё нет, а подкову на дверь я уже сыскал! Хороший знак!

Потом он нанялся за ночлег, прокорм и гривну в месяц поработать к одному мужичку, не имевшему сыновей, зато вырастившего аж четырех дочерей на выданье. Ещё одна пара мужских рук, да так задешево, да ещё таких справных, была совершенно не лишней. Ольша проработал год, два, а на третий, скопив малость звонкого серебра, засватался к хозяйской дочке, Вереюшке. Вятшин прапрадед, а мужичок в итоге стал им, только рад был, что зять у него такой оказался. Свадьбу сыграли скромную, но зато честь по чести! Вдвоем с тестем справили новый дом, и Ольша, сразу после того, как в дом запустили петуха и вкатили ковригу ржаного хлеба, прибил над дверями внутри избы старую лошадиную подкову. Вятша её потом, когда в новый дом перебрался, с собой забрал.

– Любава сказала, вроде как, только три вещи взять. Так, и что у нас есть? Кубышка, книга, сума. Уже три, получается. Подкова тогда лишняя выходит. Или нет? Или сума не счет? Чай и не вещь, как бы, а того, для переноса токмо. А, была, не была! – махнул рукой Яромилыч, очнувшись от воспоминаний, – Прадедову подкову все же заберу!

Знакомый уже зуд в отсутствующей пятке немного озадачил старика. К чему бы это? Вроде ж всё тихо, ничто в доме не оживает… А, пустое! Он взял маленькую лесенку, служившую для залезания на верхний печной лежак, поставил её около дверей, а сам стал искать, чем бы подкову наскоро сковырнуть. Вся подходящая снасть хранилась на чердаке, лезть долго. О, кочерга подойдет! Длинная, ухватистая. Яромилыч прикинул её на вес – то, что надо! Руки, правда, сажей перепачкались, ну, да и ладно. Сейчас главное – подкову добыть!

Он припер засовом дверь, чтобы не выпасть наружу, в сенцы, приставил к дверям лесенку, перехватил кочергу поближе к крюку и полез. Дело пошло туго. Подкова скрипела, гвозди негодующе повизгивали, едва-едва поддаваясь. По молодости, Яромилыч не пожалел гвоздей и приколотил подкову на все восемь дырочек, теперь же оставалось только ругать самого себя, умного такого. Ведь и на трех висело бы не плохо, так нет же, именно на все надо было, тютелька в тютельку. Но, с другой стороны, кто ж знал, что отрывать её придётся? Никто не знал, потому-то и крепил на века.

Сноровисто подсовывая крюк в получившиеся промежутки между упрямой железякой и стеной, дед предвкушал скорую победу. Так, ещё плечом подналечь, ещё разок! Ну-ка, ну-ка! Идет! На-ва-лись! Эх, где вы годы мои молодые?! Жалобно скрипнув напоследок, гвозди поддались и подкова с глухим звоном упала бы на пол, но Яромилыч подхватил её в самом начале падения.

– То-то же! – Дед улыбнулся, обдул её от ржавчины и древесной трухи, и не слезая с лесенки ловко подбросил подкову, метя прямо в суму, оставленную подле печи. Железка попала точно в цель, негромко звякнув о пол.

Наружные двери избы распахнулись от удара, в сенцах послышался топот многих ног, и тут же в дверь, раскачивая лесенку, на которой в изумлении застыл Яромилыч, забарабанили кулаками:

– Эй, одноногий черт, а ну, живо открывай! Мы знаем, что ты дома!

Дед несильно стукнул себя по голове кулаком и пробормотал:

– Говорила Любавушка мне, говорила…