Операция «Ольга»

На портовой площади образовалась толпа смуглых, полуголых и очень радостных людей. Фролов приказал выбрасывать трап. Курсанты засуетились. Заскрипела лебедка. Свободные от вахты сгрудились у борта. Одни фотографировали, другие с любопытством рассматривали столпившихся на пристани туземных обитателей, третьи приветственно махали бескозырками, вызывая этим восторженную реакцию полуголой публики.

Вдруг из-за бамбуковых лавчонок, теснившихся вокруг площади, послышался грозный, быстро нарастающий рокот. Толпа отхлынула от трапа, и на площадь, рыча и фыркая, выехало средство передвижения, напомнившее Ганюшкину бетонное изваяние зубастого крокодила, виденное академиком в парке города Сосногорска. Сходство с хищником придавал чудищу выдвинутый далеко вперёд стальной бампер и изображённая на капоте разинутая пасть с большими острыми зубами. Ни дверей, ни стёкол средство не имело, двигалось медленно, оставляя за собой пыльный шлейф и клубы чёрной копоти. Справа от водителя, который был в танкистском шлеме и чёрных очках, восседал человек в белой фуражке с красным околышем. Сопровождали механического крокодила шесть обнажённых по пояс воинов.

– Ты посмотри, у каждого на боку по пистолету, а ствол такого калибра – хоть картошкой стреляй, – изумился Ганюшкин.

– Это не пистолет, а сигнальная ракетница, её за оружие считать нельзя, – отозвался Фролов. – Полагаю, этот лимузин прибыл за нами. – И, обернувшись к боцману, приказал: – Упакуй буханку чёрного, бутылочку «Морского волка», баночку селёдки и наш вымпел!

– Будет сделано, – отозвался боцман и побежал исполнять указание.

Описав полукруг, «крокодил» притормозил у трапа, захрипел, затрясся и затих. Из кабины вылез туземец в красном кителе, с золотым аксельбантом на груди и красными лампасами на белых шортах. Сочетания красно-белых цветов пришлись по вкусу Назару Ефимовичу, с юности болевшему за «Спартак».

«Вылитый Никита Симонян, только загорел сильнее», – подумал академик.

На погонах военного сияли бриллиантами большие генеральские звезды. Правой рукой он придерживал сабельные ножны.

– Так, Назар Ефимович, нам оказана большая честь – церемонию встречи возглавляет генерал. Спускаемся. – Капитан поправил фуражку, одёрнул белую форменную сорочку и решительно двинулся по трапу вниз. За ним последовал Ганюшкин.

Человек в спартаковской форме, ткнув себя пальцем в грудь, гордо представился:

– Дженерал Агубар! – после чего, обернувшись к воинам, громко крикнул, взмахнул клинком, и те, подняв вверх копья и покачивая ими, запели.

Бойкую, не лишенную приятности мелодию подхватили люди на площади и, подпевая, стали пританцовывать. Генерал размахивал клинком, будто дирижёрской палочкой.

– Видимо, национальный гимн, – прокомментировал Назар Ефимович и, чтобы подчеркнуть уважение к патриотическим чувствам местного населения, попытался придать своей сугубо штатской фигуре какое-то подобие военной стойки. Иван Васильевич взял под козырёк. Курсанты, выстроившись в две шеренги вдоль борта, замерли, вытянув руки по швам. Горячий ветер шевелил ленточки на бескозырках.

Торжественностью момента прониклись, однако, далеко не все. Густые ветви громадных развесистых деревьев, окружавших площадь, вдруг зашатались, словно от внезапно налетевшего вихря, и на них показались сотни коричневых обезьян, каждая размером с хорошую собаку. Оказавшись на земле, они оскалили большие зубы и зловеще пританцовывая, стали двигаться в сторону парусника.

Про церемонии встреч с участием обезьян академик Ганюшкин ничего ранее не слышал.

«Раздерут на клочья, прямо на трапе, не успеем до борта добежать!» – подумал он, бледнея.

Но его опасения оказались напрасными. Туземный караул обладал достаточным боевым потенциалом. Один из воинов выхватил из кобуры ракетницу и выпалил в крону дальнего дерева. Красный шар рассыпался огненными брызгами. Полыхнула жёлтым пламенем соломенная крыша над лавкой, увешанной гроздьями бананов.

Обезьяны, прыгая как зайцы, пустились в бегство и успокоились, только взлетев на деревья, откуда стали скалить зубы, гримасничать и браниться. Загоревшуюся крышу туземцы быстро затушили, поливая водой из узких бамбуковых ведер.

Агубар спрятал саблю в ножны, взял под козырек и жестом левой руки пригласил гостей усаживаться. Ганюшкин, приблизившись к автомобилю, стал, пыхтя, втискиваться внутрь.

– Интересно, куда они собираются нас везти в этом цинковом катафалке? – Поправив на поясе темный футляр радиостанции, капитан стал пристраиваться на сиденье рядом с учёным.

– Я полагаю, на аудиенцию к главе островной администрации.

Заскрежетав коробкой передач, механический крокодил тронулся, оставив на причале двух воинов, которые, обнажив ракетницы, наставили огнестрельное в полном смысле этого слова оружие в сторону обезьяньих позиций. Там, в густых кронах деревьев, такая откровенная угроза вызвала беспокойную возню, недовольный гвалт и перегруппировку сил на отступление.

10. Байков у Кисиди

Курортная поликлиника занимала добротное старинное здание с толстыми стенами, высокими потолками и большими окнами. Поднявшись по широкой мраморной лестнице на третий этаж, Константин Байков остановился у двери с табличкой «Психотерапевт Кисиди Христофор Константинович» и огляделся: коридор был почти пуст, только несколько человек сидели на стульях, расставленных вдоль стен.

– К Кисиди есть кто-нибудь? – спросил Костя.

– Там посетительница, – ответила, отняв ладонь от распухшей щеки, пожилая женщина, ожидавшая приема к дантисту.

В этот момент дверь распахнулась, из кабинета психотерапевта вышла блондинка в красном шёлковом пиджаке и джинсах, плотно облегавших бедра. Девушка была явно чем-то расстроена. Следом, поправляя густую чёрную бороду, показался лысый мужчина в белом халате с надорванным по шву карманом.

– Ты молодая симпатичная девка, – не обращая внимания на присутствующих, напутствовал бородач пациентку. – Перестань хандрить! Найди себе нашего, понимаешь, на-ше-го, – произнёс он по слогам, – мужика: русского, армянина, татарина, грека, еврея – неважно, и через два дня у тебя всё будет нормально. А принца своего из Сомали забудь.

– Он не из Сомали, – возразила девушка, – и меня не отпускает.

– Не важно, откуда, забудь, и всё будет хорошо.

– У вас карман оторван. – Палец расстроенной пациентки указал на полу халата доктора.

– Профессия такая моя опасная, – нисколько не смутившись, пояснил врач и попытался ладонью приладить на место оторванную ткань. – Предыдущий посетитель, которому я посоветовал бросить пить, оказался буйным.

Каблучки застучали по мраморным ступеням. Проводив пациентку взглядом, Кисиди с треском оторвал карман и, рассеянно комкая тряпку, посмотрел на Костю.

– Вы ко мне?

Под жизнерадостный ритм танца сиртаки, который выстукивали пальцы доктора на столешнице, Константин Байков сел на стул.

– Ну-с, с чем пожаловали?

Константин коротко рассказал о проигранном поединке, пожаловался на мух, зудевших в голове.

– Мухи, мухи, – задумчиво произнес доктор, надевая очки. – Ну что вам посоветовать? Изучайте ваших обидчиков. Чем больше о мухах будете знать, тем меньше они смогут вам досаждать… так, так, поднимите голову. А что у нас с глазом? – Кисиди осторожно раздвинул пальцами веки на правом глазу Байкова и недовольно констатировал: – Кровоизлияние… хм… лопнул сосудик… Сколько вам лет?

– Двадцать девять.

– Так, из комсомольского возраста, как я понимаю, вы уже вышли, и зачем же вам, мужчине под тридцать, такие приключения?

– Бокс, что поделаешь, – пожал плечами Костя.

– Хм. – Христофор Константинович обеими руками приподнял бороду вверх. – Прожить можно и без бокса. Не всю же жизнь мутузить других и получать самому по мозгам. На земле есть и другие, я бы сказал, более приятные занятия.

Маленький бородач попросил Константина пройти за ширму, лечь на кушетку, расслабиться. Сам присел на табурет, взял пациента за запястье и, пристально глядя ему в глаза, заговорил:

– Ты здоровый красивый парень. Всё в твоих руках. Плюнь на этот бокс. Выбери себе бабу, женись, пусть она нарожает тебе детей. Всё будет хорошо.

Повторив заклинание несколько раз, Христофор Константинович, отпустив руку пациента, поднялся, погладил пальцами его виски, слегка надавил на лоб и так постоял некоторое время. Жужжание в голове боксёра, сместившись в затылочную часть, стало стихать.

Врач тем временем отошёл к раковине, вымыл руки, глядя в зеркало, распушил бороду и довольный сел за стол выписывать счёт за консультацию и сеанс гипнотерапии.

«Конечно, жениться, именно жениться! Почему же я раньше этого не сделал? Надо жениться, непременно жениться, и как можно скорее! – сквозь пелену, навеянную гипнозом, стало пульсировать в Костиных висках. – Но на ком жениться?!»

Словно в ответ на этот вопрос перед глазами боксёра закурилось голубое облако, в центре которого нарисовался размытый женский силуэт. Постепенно приближаясь, он становился все чётче и чётче. Девушка в длинном синем платье кружилась в туманном ореоле. Костя различил её грустное лицо, русые слегка волнистые волосы. Байков вдруг узнал её. Это та же девушка, которая вышла от врача. Она самая, только в другой одежде, и волосы не крашены.

«Она очень красивая, – подумал Костя, – и откуда у неё такое необычное платье?

Тут танцовщица закружилась быстрее, облако вокруг неё сгустилось, потемнело, и видение исчезло.

Байков застонал и открыл глаза.

– А что это за девушка вышла от вас передо мной? – спросил он слабым голосом, находясь еще в полусне.

– Работает в цирке, кажется, воздушная гимнастка, – ответил бородач.

– А причем здесь принц из Сомали?

– Этого я вам сказать не могу из соображений врачебной этики, – строго отрезал Кисиди. – Я вижу, мой хороший, вы уже отошли. Вам стало легче, но, чтобы болезнь не дала хронический эффект, психикой надо заниматься.

Доктор рекомендовал боксеру читать литературу о жизни крылатых насекомых и тренировать силу воли, пытаясь мысленно управлять ими. Ещё лысый бородач рекомендовал ходить в театр, в кино, предпочтительнее на лёгкие комедийные фильмы.

– А в цирк можно? – спросил Байков.

– Цирк – тоже неплохо. – Психиатр почесал бороду и добавил: – И никогда не надо бить человека по голове. Зачем бить по голове? Ведь черт знает что, может, случиться, если ушибить голову!

11 Копать надо глубже

За полчаса до начала заседания Конгресса возвратившийся из Европы Роберт Бейкер зашел в кабинет спикера Палаты представителей Джона Тили.

– Как там Елисейские поля? – шутливо спросил Тили, пожимая руку Бейкеру.

– Шумят, куда они денутся.

– А как тебе Версаль?!

– Роскошно, но туристов тьма.

– А «Мулен руж»?

– К сожалению, пришлось отказаться от посещения и вместо танца канкан и длинноногих красавиц созерцать кислую физиономию начальника французского Генштаба генерала Лонгарда.

– Почему так?

– Французы не знают причины гибели «Эльзаса», и это их беспокоит. Лонгард в ходе встречи со мной высказал заинтересованность в более активных действиях американской стороны по установлению истины.

– Но почему мы должны влезать в это дело? – возразил спикер.

– Незадолго до своей трагической гибели французская журналистка Ани Ламберт указывала, что в инциденте замешана американская подводная лодка. Допустим, наши моряки не имеют отношения к этой катастрофе, но надо все проверить и чётко заявить Парижу о своей непричастности.

– Хорошо. Что тебе нужно от меня?

– Я собираюсь, сославшись на пожелания французов, выступить с инициативой об образовании комиссии по расследованию причин гибели «Эльзаса», а ты поддержи и предложи меня в качестве председателя.

– Если хочешь взвалить на себя этот воз – пожалуйста.

Во вновь образованную комиссию вошли пять конгрессменов, которые поддержали предложение Бейкера вызвать в Вашингтон для опроса капитана подводной лодки «Страйкер» Генри Пакмана.

«Свой человек» раздобыл стенограмму первого заседания комиссии по расследованию причин гибели французской подводной лодки, и в тот же день документ лёг на стол Майклу Ферри. Сенатор позвонил адмиралу Кондраки.

– Как у тебя дела, Стив?

– Поправляюсь, в ближайшее время надеюсь выйти на нормальный режим.

– Давай, давай. Ты мне нужен не хилый и бледный, а весёлый и румяный. Тут такие дела, эта старая скотина Бейкер копает под тебя и собрался допросить в Вашингтоне командира «Страйкера». Имей в виду: этот твой капитан не должен появиться на Капитолийском холме. Упрячь его, как можно дальше.

– Будь спокоен, не появится, – заверил сенатора Кондраки.

– И ещё, с этим так называемым Жаном Люком твой парень определился?

– Пока никаких зацепок.

– Тут такое ещё соображение… Бейкер вылез со своей комиссией после возвращения из Парижа, посмотри, с кем он там контактировал.

– У него была встреча с начальником Генштаба, но Лонгард не тот человек, чтобы…

– Это понятно, – перебил адмирала сенатор. – Там, в Париже, не один Лонгард. Копай глубже. Кстати, в каком отеле останавливалась эта старая сволочь?

– Насколько я помню, в «Регине».

– Вот твоему парню и карты в руки. Пусть там всё хорошо перелопатит, может и вынюхает то, что ему надо. Мой человек в Конгрессе осторожно прощупал Бейкера и, по его мнению, этот плешивый козёл, что-то накопал про нас с тобой в Париже и знает больше, чем говорит.

12. Семён Семёныч

Механический крокодил, преодолев с надрывным воем очередной подъём, яростно затрясся и, плюнув напоследок облаком чёрного дыма, затих на вершине холма у большого строения на деревянных столбах с островерхой крышей из пальмовых листьев. Наверх вела приставная бамбуковая лестница, пространство под ней было закрыто тростниковой ширмой.

Агубар жестом показал чужеземцам выйти из машины. У капитана он вежливо изъял пакет с бутылкой водки, банкой селёдки и судовым вымпелом.

За тростниковой перегородкой послышались возня и недовольное ворчание. Гости переглянулись. Капитан недоуменно пожал плечами. Агубар отодвинул ширму: в ржавой железной клетке металась обезьяна необычной серебристой масти. На шее у неё болталось ожерелье из ракушек.

Увидев гостей, пленница выхватила откуда-то пудреницу, помаду и, поглядывая в круглое зеркальце, стала красить пухлые губы, затем припудрила мордашку и, закончив макияж, забросила пудреницу в угол. Просительно повизгивая, она стала хлопать себя ладошкой по макушке и тянуть сквозь решётку лапу к капитанской фуражке.

Капитан недовольно крякнул, поправил форменный головной убор и отрицательно покачал головой.

– Зарипа, – представил кокетку Агубар.

Услышав знакомый ей хриплый голос, обезьяна обернулась и с размаху запустила в генерала тюбиком губной помады. Тюбик задел решётку и, изменив направление, упал в густую траву, а кривляка утратив интерес к капитанской фуражке, причитая и жалуясь, стала метаться по клетке.

На земле валялся велосипед без седла, со спущенными шинами и изогнутым «в восьмёрку» передним колесом. Агубар кивнул на изуродованное транспортное средство, сделал жест руками, будто отжимал мокрую тряпку, и, осуждающе скривив рот, показал пальцем на Зарипу.

Оставив резиновые тапочки на джутовом коврике у лестницы, генерал полез наверх. Иван Васильевич и Назар Ефимович также разулись и по отполированным босыми ногами лестничным перекладинам последовали за ним.

В центре полутемного помещения на небольшом возвышении сидел, скрестив под собой ноги, маленький плотный человек в заломленной на правый бок золотой короне. Перед ним в квадратном, заполненном песком углублении горел костёр.

– Это, видимо, вождь собственной персоной, – шепнул Ганюшкин капитану.

Агубар, выхватив из ножен саблю, показал гостям стать на колени, поклонился человеку в короне, развернул клинок вертикально перед собой, распрямил плечи и что-то хрипло проорал. Затем, повинуясь знаку повелителя, поднялся на возвышение и с саблей наизготовку стал позади него.

– Интересно, сколько времени он нас продержит в таком положении? – тихо сказал капитан Фролов. – У меня уже ноги затекли.

Хозяин дважды ударил в ладоши. Из-за бамбуковой ширмы выскочила обнаженная по пояс маленькая стройная девушка с ожерельем из крупного белого жемчуга на смуглой шее и, не обращая, казалось, внимания на иностранцев, поклонилась ему.

– Найя! – представил её повелитель.

Это была, как позже выяснилось, родная сестра правителя острова. Девушка скрылась за ширмой, через секунду вернулась с двумя низкими табуретками и, поклонившись, поставила их перед гостями.

– На каком же языке с ним разговаривать? – спросил Ганюшкин.

На это Иван Васильевич только пожал плечами. Ответ на вопрос поступил от самого правителя острова. Показав пальцем на капитана, он спросил:

– Ты по-русски говорить?

У Фролова от неожиданности зачесалось в носу, и он вместо ответа громко чихнул.

– Будь здолов, – отзвался человек в короне.

– Мы оба на русском говорим, – радостно закивал Ганюшкин. Я ещё на английском, французском и испанском. Иван Васильевич, – академик кивнул в сторону капитана, – знает английский. А Вы, простите, – обратился Назар Ефимович к вождю, – где русский учили?

– Я Москва учился, – признался правитель острова и неожиданно обиделся на Ганюшкина, когда тот предположил, что туземец окончил университет Патриса Лумумбы.

– Э, почему Лумумба? Все говорят: «Лулумба, Лулумба». Россия много другой училищ есть. Я цирковой учился, на клоун.

Оказалось, что вождя зовут Семе Кударат Шестой. После окончания первого курса он три месяца стажировался в цирке города Сосногорска, однако в связи с болезнью отца Семе Кударата Пятого был вынужден оставить учёбу и срочно возвратиться на Таби-Таби. Сломанный велосипед, который гости видели у входа, подарил ему цирковой медведь Михаил Иванович Берлогин.

Эта история вызвала у капитана Фролова подозрение, что «с крышей» у властителя острова не всё в порядке, но Назара Ефимовича рассказ правителя, нисколько не удивил.

Узнав от путешественников, что они пришли с подарками, но их изъяли при входе, Семе Кударат, нахмурив брови, посмотрел на Агубара. Военный молнией метнулся к выходу, и через несколько мгновений Семе Кударат вертел в руках вымпел с изображением парусника.

Оставив на циновке буханку чёрного хлеба, бутылку водки «Морской волк» и баночку селёдки, Агубар, пятясь и почтительно кланяясь, удалился. Вождь снял корону, которую тут же подхватила вынырнувшая из-за перегородки Найя. Затем она же принесла три стеклянные стопки, расписанные мелкими красными цветочками, и пристроила на огонь закопченный чайник.

Перед гостями выросло плетёное блюдо с плодами манго и бананами. В тоненьких руках Найи появился тяжёлый нож, двумя короткими ударами девушка разделила буханку на три части, а затем разрубила каждую ещё на четыре куска.

Отложив вымпел в сторону и, поворачивая бутылку то одной, то другой стороной, вождь долго рассматривал коренастого моряка на этикетке. Особенно его поразили длинные седые волосы морского волка и густая борода, лопатой падающая на тельняшку.

– На мой папа похож, – неожиданно заключил правитель, заботливо поглаживая бутылку. – Мой папа тоже был такой борода и полосатый рубаха – тельняха звать. Я этот тельняха ему в Москва купил. Папа очень любил. Надел и не снял, пока умер.

Затем Семе твёрдой рукой свернул «Морскому волку» алюминиевую закрутку, наполнил стопки, поднял свою и добавил:

– Давай махнём за мой папа, чтобы ему царство на небе!

На поясе у капитана загудела рация. Семе насторожился.

– Это мне с корабля сообщают, – успокоил его Иван Васильевич.

В наушнике что-то радостно забулькало.

– Боцман доложил, – сказал Фролов, выключив рацию. – Неисправность устранена. Осталось собрать двигатель. «Исток» сможет выйти в океан часов через десять-двенадцать.

Собеседники расслабились, российские гости стали называть вождя Семён Семёновичем. Разговор пошёл живее и откровеннее. Оказалось, что в Сосногорске Семе полюбил девушку, на которой хотел жениться.

– Хороший девушка. Волосы белый. Кожа тоже белый-белый… Ольга… хороший девушка… только на Таби-Таби ехать не хотел.

– Да, женщины народ капризный, – сказал на это Иван Васильевич, – не каждый остров им подходит.

Назар Ефимович спросил про обезьяну в клетке. Выяснилось, что Зарипа – любимая жена царя местных обезьян Дрилона. Когда обезьяний царь узнал о велосипеде, он попросил правителя острова позволить Зарипе покататься.

Семе загорелся идеей научить обезьяну исполнять на велосипеде разные трюки и воспитать из неё звезду цирка. Однако эта великолепная идея разбилась о беспросветную лень любимой жены Дрилона. Научившись в первый же день с горем пополам удерживать равновесие, Зарипа тут же выступила на портовой площади перед жителями острова и своими соплеменниками. Виляя рулем и рискуя упасть, обезьяна смогла объехать площадь, чем заслужила бешеные аплодисменты собравшихся людей и безграничный восторг у обезьян, гроздьями обвешавших ближайшие деревья.

Завершив круг, Зарипа небрежно бросила уникальный цирковой снаряд в пыль, стала прыгать, кривляться и посылать публике воздушные поцелуи. Обезьяны визжали и прыгали на ветках от восторга. Люди стали скандировать: «За-ри-па! За-ри-па!» Новоиспечённая звезда, которой неожиданная слава вскружила глупую голову, окончательно распоясалась, запрыгнула на трибуну почётных гостей, сорвала с правителя острова золотую корону и напялила на себя. Эта бестактная выходка вызвала у хвостатой публики безумный восторг, а Дрилон, сидевший в кресле рядом с Семе, прослезился и полез к вождю с поцелуями.

Обезьяны же, попрыгав с деревьев, повели себя на манер футбольных фанатов и вдребезги разнесли прилавки на площади. Чтобы утихомирить разбушевавшуюся дикую братию, воинам пришлось пустить в ход ракетницы. Украденную корону Семе Кударату вернули лишь на следующий день. Она была исцарапана, слегка погнута и без четырёх бриллиантов.

После своего триумфа Зарипа заболела «звездной» болезнью и напрочь отказалась учиться чему-либо ещё. Не помогли ни специально заготовленные для неё самые сладкие бананы, ни пудреница с зеркальцем. Обезьяна возненавидела велосипед и стала обращаться с ним варварски.

– Эта подлый тварь Зарипа зеркало смотрел, банан ел, а работать – нэт. Велосипед наломал совсем. Михалываныч Берлохин едет на один такой велосипед, другой давал мне, а третий такой на свете больше нэт. Я Зарипа клетка посадил, чтобы она думать лучше. Дрилон просить, плакать, но Семе ему Зарипа не дать.

Появился Агубар. Он поклонился вождю, что-то тихо доложил и, получив распоряжение, тут же скрылся.

– Мой министр войны говорит, – перевел Семе, – Дух моря дал подарок. Подарок брал царь обезьян Дрилон. Он хочет дать мне подарок и взять обратно Зарипа. Это будет представление, давай, вы тоже посмотреть.

13. Байков читает Брегеля

Увидев входящего в библиотеку небритого смуглого парня в тёмных очках, Евгения Федоровна подняла очки на лоб, уж очень необычным показался ей вид нового читателя.

– Что вы хотите? – спросила библиотекарь, привставая со стула.

Кроме неё и этого странного типа, в помещении, уставленном книжными стеллажами, не было никого.

– Хотелось бы почитать что-нибудь про мух.

За двадцать три года работы в библиотеке у Евгении Фёдоровны ещё никто не спрашивал книг о мухах, если не считать молодых родителей, которых интересовало только одно произведение на эту тему – «Муха-Цокотуха» Корнея Чуковского.

– Каких мух?! – встревожено спросила она, разглядев выступающий из-под очков темный кровоподтек под глазом посетителя.

– Ну, обыкновенных, с крылышками, которые летают. – Константин взмахнул руками, имитируя полёт мухи, и прожужжал, представляя полный предсмертной тоски звук, издаваемый несчастным насекомым, попавшим в паучьи сети. Библиотекарша побледнела. Она сама показалась себе мухой, оказавшейся в западне: слабая женщина в безлюдном зале один на один с маньяком. Дрогнувшей рукой Евгения Фёдоровна показала в дальний угол.

– Про мух поищите там.

Странный читатель, не медля, направился к последней полке, где стояли книги о флоре и фауне, и стал внимательно рассматривать корешки. Не отводя глаз от широкой спины боксера, Евгения Федоровна набрала телефонный номер расположенного через улицу обувного магазина и попросила Карину Арутюнову «срочно зайти по важному делу», та примчалась через две минуты. Подруги, бросая косые взгляды на небритого посетителя, стали шептаться, но Константин их не замечал.

Наконец Байков нашёл то, что искал: на сером корешке отсвечивала золотом надпись «Мухи». Открыв первую страницу, Костя, не отрывая глаз от текста, медленно, словно в гипнотическом сне, присел за ближайший столик.

– Муха – членистоногое, открыточелюстное, крылатое насекомое», – прошептал Константин и, обхватив голову руками, погрузился в текст.

Слова, складывающиеся в точные научные фразы, звучали в голове как симфония, заглушая тот неприятный зуд в затылочной части, который, хотя и уменьшился под воздействием гипноза доктора Кисиди, всё-таки продолжал досаждать боксеру.

Авторучка и блокнот для записей Константину не требовались: изголодавшийся по знаниям мозг впечатывал информацию в извилины. Особенно поразил боксёра тот факт, что в доисторические времена мухи по размерам и размаху крыльев превосходили современных ворон. Байков представил тучу таких мух, налетевших на стадо хищных динозавров. Грозные горы мощных мускулов и острых, не знающих жалости зубов, рыча и размахивая хвостами, трусливо бежали.

«Побежишь, тут, – подумал Костя. – Муха, такого размера сделает дырку в шкуре, из которой кровь будет бить как из крана».

«Кто же это написал?!» – заинтересовался Константин. На обложке выше названия было выдавлено золотыми буквами поменьше: «У. Брегель». На титульной странице помещалась фотография автора. Внешность величайшего в мире знатока мух разочаровала Костю. В ней не было ничего выдающегося: длинный птичий нос, тонкая шея, жидкие, гладко зачёсанные назад волосы. На следующем развороте курсивом было набрано: «Любимой жене Дэзи в благодарность за долготерпение».

Подивившись странному посвящению, Константин постарался представить себе эту долготерпеливую Дэзи. В голове Байкова сама собой нарисовалась небольшая комнатка со стенами, увешанными рисунками мух. Посередине кресло, в котором женщина в кружевном чепце и в красном шёлковом пиджаке вяжет носок. Спицы так и мелькают, работа явно спорится, но вид у вязальщицы глубоко несчастный. Она укоризненно смотрит на мужчину с птичьим носом, который, уткнувшись в микроскоп, ёрзает на стуле в предвкушения нового открытия.

– Дорогой, – страдающим голосом говорит женщина, – ты всё со своими противными мухами… я не могу так больше жить.

– Любимая, ненаглядная Дэзи! – Отзывается мужчина, не отрываясь от окуляра. – Ты так долго терпела, ну, потерпи ещё чуть-чуть. Тут такой экземпляр… свяжи ещё носочек.

– Я уже связала тридцать три штуки! – Женщина вскакивает с кресла. Лицо её пылает от возмущения. Спицы и недовязанный наполовину носок летят в сторону, за ними, подпрыгивая, скачет клубочек шерсти. Из-под кровати выскакивает рыжий котёнок, захватывает двумя лапами клубок и начинает выделывать с ним кульбиты.

– Я не для того выходила замуж, чтобы вязать носки! – Жена учёного топает ногой так, что котёнок теряет игрушку, издаёт испуганный вопль и забивается под кровать.

– Ну, дорогая, потерпи ещё совсем немного, – жалобно просит Брегель, не оставляя тем не менее своего занятия.

На глазах Дэзи появляются слёзы. Она плачет, вытирая платочком покрасневшие веки. Расстроенное лицо молодой женщины, пиджак и джинсы кажутся Константину очень знакомыми. Где он её видел? Ну как же! Это та самая, которая была у Кисиди! Эх, ма, куда её занесло! Да ещё этот чепец…

– Молодой человек, – неожиданно ворвался в мысли боксера строгий женский голос. Костя встряхнул головой. Видение исчезло. Вместо блондинки в красном перед ним стояла библиотекарша, и рядом с ней черноволосая женщина. – Молодой человек, – повторила Евгения Федоровна. – Библиотека закрывается. Поставьте книгу на место и освободите помещение.

– А на дом взять можно? – спросил Байков, бережно закрывая толстый труд.

– Литература из читального зала на руки не выдаётся. Приходите завтра.

14. Пирамиды Жоры Лабазова

Не было бы никакого «мухановского катаклизма», если бы хозяин птицефабрики «Фламинго», разместившейся на полпути между Мухановкой и райцентром Лаптево, Георгий Лабазов по прозвищу Жора Окорочок выполнил обещание, данное главе районной администрации.

За три недели до «катаклизма» Захарин проезжал мимо заброшенного поля, которое Жора превратил в свалку для отходов. Поморщившись от неприятного запаха птичьего помета, разложившихся куриных потрохов и тухлых яиц, Василий Петрович скомандовал водителю:

– Юра, прибавь!

– Да как же я прибавлю?! – Взмолился шофер. – Дорога-то какая?! У машины колеса отвалятся, и почки вам отобью вдобавок.

«Давно надо было бы привести трассу в порядок, – подумал глава района, закрывая нос платком от жуткого запаха. – Да где денег взять?! А еще этот Жорка! Загадил участок и не чешется!»

Когда, наконец, машина преодолела не самый приятный отрезок пути, чиновник достал из нагрудного кармана мобильник, нашёл телефон Лабазова и надавил кнопку.

– Жора, слушай, ты знаешь, что применение химического оружия карается международными законами?

– Слышал что-то… ты к чему, Василь Петрович? – Опасливо спросил Окорочок, догадываясь, что глава администрации неспроста задал ему этот странный вопрос.

– А вот к чему. Вы, господин Лабазов, со своими курами у меня в районе химическую войну устроили. Еду сейчас мимо поля, что от тебя в сторону Мухановки, запах такой – хоть коровам противогазы выписывай. Ты понимаешь, о чём я говорю?

– Да, конечно, Василь Петрович, я давно хотел запахать, да руки не дошли.

– А у меня дойдут. Нашлю на тебя областную санитарную инспекцию. Мало не покажется.

– Василь Петрович, наведу порядок, не волнуйся.

– В ближайшие дни, понял?!

– Не надо инспекцию, Петрович, вызову трактор и сделаю.

Однако ночью резко похолодало. С севера наползли тяжёлые тучи и обрушились сильнейшим снегопадом. Ранний снег лёг на поля, повис на не успевшей опасть листве. Сырой туман окутал окрестности. Промозглая, слякотная погода простояла дня три. Снег таял и опять выпадал, превратив окрестности в непроходимые для техники болота.

«Ну, теперь уж до весны, – решил Лабазов – Мало ли чего Захарину захотелось?! Стихия есть стихия. Я, конечно, обещал, но возникли обстоятельства. Большой снег уже на носу. Дело такое, что стерпит!»

Неожиданно последовавшая за осенней слякотью сумасшедшая жара опрокинула логику прижимистого предпринимателя, а обильно политые дождями и прогретые горячим солнцем навозные пирамиды превратились для мух в идеальные питомники.