По одному из вопросов В. Полянский решился на самостоятельную аргументировку. А именно по вопросу о противоречиях между теорией и практикой Лефа.
Приведя взгляды «Лефа» на искусство прошлого (разрыв с традиционным эстетизмом) и критику этого искусства, данную «Лефом», В. Полянский пробует доказать, что «Леф» сам повторяет грехи поэтических шаблонщиков (Брюсова и др.).
Хлебникову нравится «конь», «руно», «Китеж», «Марафон».
У Пастернака – «бог» и «звонница».
У Чужака – «Ныне отпущаеши» и т. д.
Во всей этой аргументировке хорошо только одно: наконец-то наши противники поняли силу формально-социологического метода и стали пользоваться последним (хотя бы и для борьбы с нами).
Но понять силу метода еще не значит понять самый метод. Дело в том что всякая форма лишь тогда социально характеризует художника, когда у него превращена в прием, т.-е. канонизирована, включена в систему, приведена многократно и связана с определенной целевой установкой. Так, например, у Третьякова есть строка «Город-жених, деревня-невеста»; строка дана сознательно, так как стихи рассчитаны на соответствующего потребителя (понятность и конкректность метафоры); для Третьякова это не канон, характерный и для других его стихов, а частное средство в данном, единственном случае. Тоже самое – относительно Хлебникова, который нарочито экспериментировал и над древне-русским, и над фольклором, и над индустриальным языком, и над иностранным; то же самое относительно всех «лефов».