Дальше, я ничего не мог видеть чисто технически, так как провалился с головой в сугроб. Все мои попытки выкарабкаться из снежной ловушки не увенчались успехом. Пытаюсь опереться на руки, проваливаюсь, в рыхлом как пух снеге, еще глубже. Опоры то нет. Пока, наконец, не нащупал под собой ружье и оперся на него, приподнимая верхнюю часть тела из сугроба. Можете представить себе лицо, голые руки… мороз двадцать градусов. Снег везде – в рукавах, в куртке под воротником, на лице, в волосах. Тает и одновременно замерзает.
И когда я почти встал, мне на спину обрушивается что-то большое и тяжелое, опять меня вминающее лицом в сугроб. Вообще… даже слов не хватает, выразить свои чувства. Одна ненормативная лексика.
Опять вылезаю, с помощью Алексея. Оказывается после выстрелов, с ели, под которой мы стояли на номере, скатился здоровенный пласт снега. Он-то и вогнал меня по новой в сугроб.
Пока отряхивался, вытирал лицо и руки, вытаскивал снег из под одежды, подошли охотники. У нас ведь как, выстрелы услышали – все, охота закончилась. И давай, глядя на то как я очищаю себя от снега на до мной смеяться
– Он и не видит, и ружье у него кривое, сам в снегу закопался, как в окопе и лося подстрелил.
Но это недолго было. Пошли все смотреть лося. Матерый зверь. Ну а дальше все пошло как положено…
Тушу разделали, шкуру сняли. Потом костер, жаренная печенка и другой ливер, конечно выпивка с рассказами и смехом над разными случаями на охоте. Стрельба по пустым бутылкам, которых оказалось неожиданно много – штрафные запасы у всех были. Ну а потом дележка мяса при мерцающем свете костра. К этому времени уже полностью стемнело.
А потом надо было дотащить добычу по сугробам к машинам. Хоть и говорят – своя ноша не тянет, тяжело было, да и наклюкались уже прилично. Однако все все дотащили, ни кого не потеряли. Я притащил мяса много, Алексей шкуру – она одна весила килограммов тридцать. В общем поохотились. Котлеты из лося мы ели до мая месяца. А вот со шкурой не справились, ее потом какие-то паразиты сожрали, пришлось выбросить.
А в принципе хороший подарок на Новый год и Рождество нам сделал наш начальник ДСК Куимов Владимир Александрович.
Когда, спустя двадцать пять лет, я спросил у Алексея, что он помнит о своей первой охоте, то он сказал:
– Замечательно, романтично, до момента когда подошли к убитому лосю. А дальше все было, как выпущенном лет пять назад, кинофильме, «Особенности национальной охоты».
Армейские рассказики
Пролог
За время службы в армии, а это два с половиной года, я нес, если можно так сказать, воинский долг в двух местах: в Азербайджане и в Туркмении. Полгода в городе Кусары на Кавказе – это была учебная база, и два года в городе Красноводске по месту основной службы. Все, что будет ниже написано, относится именно к этим двум местам службы. Начну я с города Красноводска. Хотя это не в хронологической последовательности, но мне так просто захотелось.
Рассказик первый
Море
Закончив школу младших авиационных специалистов в городе Кусары, нас на автобусах перевезли в город Баку, в порт и прямо с машин, с личными вещами в рюкзаках и скатками шинелей через плечо, мы буквально бегом по специальным трапам, погрузились на пароход-паром. Для нас, молодых ребят, никогда раньше не видевших море, это было нечто удивительное. Яркое солнце, освещавшее сине-зеленую воду в береговой бухте, миллионами искр сверкающих на небольшой ряби, огромный пароход, размером с восьми-девяти этажный дом, громадные краны, двигающиеся вдоль причалов – все это нас, живших до этого в деревнях и маленьких поселках, буквально завораживало. А когда в наш пароход-паром стали заезжать железнодорожные составы, а потом и грузовые автомобили в большом количестве, то мы вообще, как говорится, тихо «обалдевали» или «выпадали в осадок». А потом был гудок – рев парохода и мы поплыли. Стоя на верхней палубе, вдоль бортов, мы наблюдали за удаляющимся берегом, махали руками людям, провожающим наш паром, любовались чайками, совершающими виражи и с криками летящими за нами. Все это в душе навевало какое-то романтическое настроение. Первый раз в море. Довольно сильный встречный ветер, соленые брызги, непонятно откуда попадающие на лицо, мерное гудение двигателей и легкая вибрация корпуса парома – все это реально подтверждало: плывем. И не просто плывем – путешествуем. Никаких обязанностей по службе выполнять не надо. Любуйся, отдыхай, что для солдата очень редко выпадает. Смотря на темно-зеленую воду с высоты борта и представляя, какая ужасная глубина – бездна под нами, становилось чуть-чуть жутковато и хотелось пойти поискать специальные ящики со спасательными жилетами. Так, на всякий случай. Но глядя на беззаботных пассажиров, гуляющих по палубе и в бинокли рассматривающих нефтяные вышки, тут и там торчащие из моря, как-то немного успокоились. Плыть нам надо было примерно двенадцать часов. За это время мы практически по прямой должны были пересечь Каспийское море по маршруту Баку-Красноводск. Большая часть времени приходилась на ночь. Вечером нас покормили и разместили в большом салоне, в креслах, похожих на самолетные. Все потихоньку успокоились и стали засыпать… А потом случился шторм. Так уж нам не повезло. Читая раньше рассказы Станюкевича и Новикова-Прибоя про бури в море, как-то не совсем себе представляешь, что это такое. Понимая, что мы плывем не на древней яхте или допотопном пароходике через океан, не хотелось плохо думать о нашем громадном пароме.
Сначала, когда мы уже фактически спали, стало покачивать и сбоку на бок, и с носа на корму. Ощущения были необычными, даже немного приятными, как будто на качелях легонечко качаешься. Но потом меня стало явно укачивать. Решил выйти на палубу, стало еще хуже. Пока полулежал в кресле, было терпимо, а когда встал и пошел, укачивать стало еще сильней. Корабль кренился то с боку на бок, то вперед, то назад. Пришлось идти, держась за стены, всякие ручки, чтобы не упасть. Решил пройти по внутреннему коридору на нос корабля. Там был музыкальный салон и какой-то ресторан. Захотелось посмотреть. Лучше бы не хотелось. До сих пор не могу понять, как нос этого громадного парома мог так болтаться. Лично я там на ногах с трудом удерживался. Решил выйти на «улицу», то есть на палубу, где мы стояли, когда отплывали от Баку. Мамочка моя! То, что я увидел, до сих пор спустя пятьдесят лет стоит в моих глазах. Я не знаю, как выглядят бури и ураганы в других морях и океанах, но то, что я увидел, меня потрясло до глубины души, причем в настоящем виде. Наш паром размером с очень высокий дом окружали громадные черные волны с белой пеной на макушках, причем, как мне показалось, они двигались сразу во всех направлениях. Паром качался так сильно, что макушки волн, казалось, можно достать рукой. Это было что-то невероятное. Я с силой вцепился в металлические поручни, и казалось, что меня не может оторвать от них. Потом мою душу, потрясенную, вывернуло несколько раз наизнанку, прямо за борт. Единственное, что немного остужало, это сильный ветер, порывами набрасывающийся на меня. Я не знаю, как другие, но лично я чувствовал себя хуже некуда. Мне было плохо. Я пошел в салон и стал искать место, где бы мне приютиться. В кресле это было невозможно. Голова качалась во всех направлениях, и укачивало еще больше. Тогда я размотал свою скатку и лег на пол примерно посередине салона. Там, по крайней мере, качало только с носа на корму, а сбоку на бок не так заметно. Весь измученный, с пустыми кишками, я как-то задремал. Молодой организм свое взял. А когда проснулся, шторма не было. Ритмично гудели двигатели, подрагивала палуба. А на улице было яркое солнце. Оно вставало из-за горизонта, на востоке, куда мы и плыли. Несмотря на то, что мы все были измучены штормом и лица наши имели оттенки от бледно-белого до бледно-зеленого, приближающееся окончание нашего путешествия радовало нас. Было даже удивительно смотреть, как паром скользит по абсолютно гладкой воде. И только появившиеся чайки, летающие над головой, как бы говорили нам о приближении берега. И вскоре на горизонте появилась скалистая гряда. Путешествию подошел конец. Впереди был город Красноводск. Впоследствии я несколько раз переплывал Каспийское море на разных паромах. Но, на удивление, ни в какие шторма больше не попадал. А романтика путешествий по морям у меня пропала навсегда.
Рассказик второй
Красноводск
Когда подплываешь к Красноводску, в глаза сразу бросается темно-красная скальная гряда, огромной стеной разбегающаяся вправо и влево от города. Между морем и этой грядой был берег глубиной от километра до трех, с холмами, равнинами, пляжем, на котором и располагался город… Красноводск в то время был довольно большой город, примерно на двести тысяч жителей. Свой морской порт, нефтеперегонный завод, железная дорога, идущая вдоль берега моря, на которой, кстати, на одном из полустанков, расстреляли двадцать шесть Бакинских комиссаров, проспекты и площади, микрорайоны, застроенные как частным сектором, так и современными 2–5 этажными домами, придавали городу очень большое индустриальное, культурное и стратегическое значение.
В порту нас посадили на автобусы и повезли через город в расположение части. И чем ближе мы подъезжали к скальной гряде, тем выше она нам казалась. От края города, подходящего почти вплотную к гряде, шла наверх, на плато, дорога. Большая часть ее была прорублена в этой скале. Говорят, что прорубали это ущелье, ведущее наверх, на плато, пленные японцы после войны. Когда мы заехали в это искусственное ущелье, ведущее наверх, стало жутковато. Как будто какой-то великан прорезал щель в скальном массиве, поднимающемся отвесно, от границ города вверх на высоту десятков, а то и сотен метров. Дорога шириной метров десять, ограниченная с двух сторон вертикальными стенами, поднимающимися, как нам тогда казалось, на огромную высоту образовывала такое своеобразное ущелье. Такой тоннель, только вместо потолка, далеко вверху синело голубое небо. А когда мы выехали наверх, на простор, то перед нами предстала великая пустыня Кара-Кум, или в переводе с туркменского – «Черные пески». Вся серовато-бурого оттенка, пересекаемая большими и мелкими, как скальными, так и песчаными грядами, барханами покрытыми красными маками, торчащими прямо из песка, она показалась нам необычно, своеобразно красивой. Нам, приехавшим сюда из зеленой зоны Подмосковья и послужившим немного на заросшем зеленью Кавказе, такое изменение окружающего мира тоже показалось очень романтичным. Сразу вспоминались разные книги про путешественников, покоряющих и исследующих мир пустынь. И мы даже как-то загордились, что тоже каким-то образом побывали в этих трудных условиях и тоже будем покорять пустыню.
А дорога от края плато вела прямо через пески к нашей воинской части, расположенной в трех-четырех километрах от края плато. Мы приехали на основное место службы, где я пробыл два года.
Рассказик третий
Пустыня
Пустыня Кара-Кум. Что это такое и как ее можно представить человеку, прожившему неполных девятнадцать лет в условиях Подмосковья. Когда летом все вокруг зеленое: и трава и листва деревьев; осенью золотисто-желтое, с багряными тонами; зимой ослепительно-белое в яркие солнечные дни и просто белое, когда солнце прячется за облака; и весной, когда идет переход от белой зимы, через серость проталин на полях, черноту стволов деревьев к изумрудной зелени лугов и полей и всевозможным цветам распускающихся садов. Кара-Кум – это круглый год серо-черно-желтый цвет, окружающий тебя со всех сторон. Невысокие скальные гряды, засыпанные песком, лощины и долины, заполненные барханами. И так до горизонта; в какую бы сторону ни посмотрел – везде камни и песок, но песка побольше. При ярком солнце все углубляется резкими, почти черными тенями. Дорог в пустыне нет, одни направления. Четких ориентиров, за исключением отдельных, далеких, скальных гряд, нет. Барханы песка все время двигаются, кардинально меняя окружающий пейзаж каждый день. Учитывая, что песок идеально сухой, ветер с легкостью его гонит в ту сторону, куда он дует. Это похоже на снежные сугробы, только если снег может слежаться, то песок – нет. В какую сторону ветер дует, туда он и двигается. Утром спокойно пройдешь по тропинке в нужное место, а уже в обед можешь там не пройти или пройти, увязая в песке по колено. При сильном ветре поднимается пыльная буря. Мелкий песок, плотностью, как туман, летит, забивая все. От него невозможно защититься. Ни марлевые повязки на лицо, ни уплотнители на дверях и на окнах не спасают. Он везде: в одежде, постоянно скрипит на зубах, в носу, в постели, в глазах, в еде. По поверхности барханов летит настоящая метель. Стоит только на ее пути попасться стоящему предмету, как его сразу засыпает песок, и через некоторое время на этом месте появляется микробархан. Поэтому в пустыне невозможно ничего спрятать. Потом ни за что не найдешь. Хорошо, что бури бывают не так часто. Ну а просто метель из песка почти каждый день. Пустыня ночью – это натуральный сюрреализм. Темнеет очень быстро, как будто щелкнули выключателем – и уже ночь. А дальше, если остановиться и замереть, начинает казаться, что вокруг тебя со всех сторон находится какое-то объемное живое пространство. Все вокруг как бы оживает. Если стоишь на песке, то под ногами, под подошвами все шевелится, как будто ты стоишь на чем-то живом. Вокруг все шуршит, посвистывает, потрескивает, причем одновременно со всех сторон, причем звуки какие-то неестественные, не похожие на нормальные природные. И кажется, что вокруг тебя какое-то громадное фантастическое существо. Рассуждая логически, понимаешь, что под ногами песок от твоего веса перетекает с места на место и создает ощущение, что под ногами что-то шевелится. Щелчки, потрескивание создают, остывая, камни, нагретые днем до очень высокой температуры, причем каждая порода щелкает по-своему. Шорох от перемещающегося песка раздается со всех сторон, причем шуршит он по-разному. Песок по песку – один звук, песок по камням – другой. Кроме того, ветер несет по песку сухие клубки перекати-поля из верблюжьей колючки, которые тоже по-своему звучат, сталкиваясь между собой и камнями. А представляете, часовой стоит на посту и все это слышит. Возвращаясь к пустыне, хочу сказать про хозяев этих пространств. С одной стороны, человек со своими машинами, самолетами, вездеходами вроде бы уже и является хозяином. Но нет. Хозяевами тут живут маленькие норкие существа. Имя их – насекомые. Нет, кроме них, здесь есть и змеи и черепахи и суслики-тушканчики, да и верблюды есть с ишаками. Но последние – это одомашненные животные, а не хозяева пустыни. Самих же хозяев очень много, и они, конечно, представляют большую проблему для людей, живущих здесь и осваивающих богатства пустыни. В принципе, они не всегда заметны, то есть не любят попадаться на глаза, что говорит об их определенной «разумности». Но иногда происходят массовые размножения различных видов. Связано ли это с экологией, деятельностью человека или другими причинами, в том числе климатическими, даже энтомологи не знают. А насекомых по видам очень много: это песчаные блохи, мухи, пауки самых разнообразных видов, как ядовитые, так и нет, всякие многоножки, москиты, да и не перечислить их все. Одно могу сказать, доставляют они людям много хлопот. Например, в середине 50-х годов прошлого века возникла, даже не знаю, как это по-научному сказать, массовое размножение мух. В том же Красноводске их было столько в воздухе, что на расстоянии десяти метров было невозможно ничего разглядеть. Они были везде, как сплошной черный туман, от них невозможно было защититься. Со всего Союза приезжали врачи СЭС, эпидемиологи на помощь людям. У детей, например, в каждом глазу было по пять и больше мух. Я видел фотографии этих лет – это было ужасно. Мухи миллиардами летали в воздухе, дышать было невозможно. Сам же я сталкивался во время службы с таким размножением насекомых два или три раза. Представляете, идет наша «эскадрилья», это примерно сорок человек строем по накатанной в пустыне дороге, а вся дорога покрыта сплошной лентой черных жуков-пауков. Причем они на нас не нападают. Бегут куда-то, а мы по ним шагаем, по такой, шевелящейся черной ленте. Хорошо, что мы в сапогах были. Говорят, где-то в тропиках, муравьи тоже мигрируют, только после них ничего живого не остается. Отчего это происходит, мне кажется, даже ученые толком не знают. А может быть, и не интересуются. Сколько у нас энтомологов и кто о них вообще слышал?
Теперь о погоде в пустыне. Летом жарко, даже очень жарко. Иногда мы утром закапывали в песок куриные яйца из нашего подсобного хозяйства, а к обеду они были сварены или запечены всмятку. Ночью жара чувствовалась еще сильней. Представляете, мы брали простыни с кроватей, на которых спали, и укрывались, мочили их в воде, расправляли на матрасах и ложились спать, закутавшись в них. Потом просыпались от того что они опять были мокрые только от нашего пота. Опять хватали простыни, мочили их в воде и по новой спать. И так всю ночь. Можете представить себе казарму, в которой полторы сотни молодых ребят, всю ночь бегают к умывальникам и обратно. Но это где-то с апреля по октябрь. В ноябре и марте погода теплая и комфортная. Зимой днем тепло. Мы в конце января в волейбол днем играли раздетые до пояса. А вот ночью зимой холодно, снега нет, но мороз мог достигать до -10 градусов. А учитывая, что здание и сооружение приспособлены только для защиты от солнца и жары, то по ночам нам было холодно. Окна закрывали одеялами. У входа в казарму постоянно топилась газом цилиндрическая кирпичная, обшитая железом печка.
Такова краткая характеристика пустыни, какой видел ее я.
Рассказик четвертый
О службе
«Нет места милее родного дома…»
Цицерон (I в. до н.э.)
Теперь о службе. Наша воинская часть готовила и запускала самолеты-мишени, так называемые сейчас, беспилотники. Сделаны они были из настоящих самолетов, которые полностью исчерпали свой ресурс. Их заправляли топливом, ставили радиоэлектронное управление, подвешивали пороховые ускорители, устанавливали на пусковой станок. И по команде запускали. Вид был, конечно, потрясающий. Самолет с пускового станка на двух огненных столбах от пороховых ракет взлетал прямо в небо. Ракеты потом отстреливались и падали в пустыню, а самолет летел на своем двигатели дальше, управляемый по радио. На полигоне за ним гонялись и сбивали боевые самолеты, нами же подготовленные к стрельбам. Служба интересная. У нас, со всех стран соцсодружества, учились летчики летать на разных видах самолетов и сбивать ловко маневрирующие самолеты-мишени как ракетами воздух-воздух, так и пулеметно-пушечные огнем. А мы всю эту учебу и обслуживали: от охраны и до сбора обломков самолетов-мишеней в пустыне.
Сам городок, где мы жили, представлял собой кусок довольно большой пустынной территории, огороженной невысоким забором. Забор был сложен из известняковых, прямоугольной формы, камней, уложенных в «шахматном» порядке. И внутри этой огороженной территории стояли одноэтажные казармы для солдат, медблок, баня, столовая, клуб, плац, магазин, караулка, учебные классы, все соединенные между собой асфальтированными дорогами и дорожками. Были внутри и зеленые насаждения в виде колючих кустарников, высаженных вдоль дорожек и дорог, и небольшие лиственные деревья, в основном посаженные у клуба, медблока и некоторых казарм. Был и стадион со спортзалом. Стадион – это было нечто. На гладкой выровненной скале располагалось, размеченное краской футбольное поле, волейбольная площадка, беговые дорожки. И все это на гладкой скале. За городком на удаления разместился военный аэродром со своими стоянками самолетов, складами, рулежками и другой инфраструктурой.
Рассказик пятый
Сдача крови, или пьяным везёт
«В беде познаются друзья…»
Петроний (I в. до н.э.)
В одной из казарм и располагались наши эскадрильи, то есть можно считать эскадрилья-рота. Лично я служил в 3-ей эскадрилье. Почему собственно, эскадрилья? Да потому что мы обслуживали и ремонтировали самолеты. Ну об этом пока все. Казарма, где мы жили уже полтора года, была аккуратным одноэтажным домом на метровой высоты цоколе с одним крыльцом, довольно широким, чтобы солдатики по «тревоге» могли свободно, не толкаясь, выбегать и бежать каменной лестницей на 5 ступенек, начинающейся большой площадкой перед дверями и заканчивающейся на асфальтовой дорожке метра 3–4 шириной. А на крыльце, в уголочке, стояла деревянная табуретка и веник. Почему я особо отмечаю эти два предмета, да потому что, во время ночных дежурств дневальные сидели на крылечке и веником сметали всяких насекомых, в том числе и ядовитых, которые ползли на свет лампочки, висящей над крыльцом, и на тепло нагретых стен казармы. И если на стены они не могли заползать, так как цоколь был измазан на всю высоту какой-то черной незасыхающей гадостью, отпугивающей насекомых, то там, где были ступеньки, это было возможно, они были чистыми во избежание затаскивания черной смазки в казарму. Вот всякие пауки и ползли на крыльцо, а дневальные их просто веником сметали. Можно бы, конечно, и давить насекомых, но тех было так много, что потом утром замучаешься крыльцо отмывать. В основном, это было в теплое время года, особенно весной и в начале лета. Я не знаю, как ученые энтомологи разбираются в этих насекомых, но видов было очень много. И все довольно страшные. Пауки, многоножки, всякие ползающие… в общем, жуть. Самыми опасными были, конечно, скорпионы, фаланги и каракурты. Мы, когда строем шли на самолетные стоянки через пустыню, иногда прямо по сплошному ковру из мигрирующих пауков. К чему я все это рассказываю, а к тому, что бы вы знали: в этой местности ни сидеть, ни лежать-загорать там невозможно даже днем. Обязательно кто-нибудь укусит.
Так вот однажды утром, на построении, к нам обратился замполит подполковник Андрюханов с просьбой о сдаче крови. Нужна была первая группа. Как выяснилось, в карауле произошло «ЧП», то есть чрезвычайное происшествие. Когда утром взошло солнце, два часовых смежных постов подошли друг к другу в нарушение устава и стали разговаривать. Кругом было открытое пространство аэродрома. Все видно, ну ребята и расслабились. Они были друзья, поэтому поговорить было о чем: о дембеле, о девчонках, ждущих или не ждущих их, о спорте. Ну и, конечно, об армии, способах нападения и защиты от оружия, которое было в их руках. А в руках у них были карабины «СКС», так называемые самозарядные карабины Симонова с примкнутыми штыками. Вот они и стали отрабатывать, имитировать приемы боя и защиты. Когда один из них как бы ударил штыком второго, то тот успел схватить за штык карабин и дернул на себя. А у второго рука соскочила и нажала на спусковой крючок. И все было бы ничего. Вот только ночью, опять-таки в нарушение устава боец загнал патрон в патронник, на всякий случай. Страшно в пустыне ночью. И не извлек его, когда рассвело. Раздался выстрел, а учитывая, что карабин был старым, 1949 года, с износившимся прерывателем огня, то автоматически вся обойма из десяти патронов была расстреляна и девять пуль кроме последней попали в часового, который дернул за штык. Солдатик был пока жив, и его срочно отвезли в гарнизонный медпункт и стали делать операцию. А крови он потерял много. Операцию делал начальник медпункта подполковник Писарчук. Вывезти раненого через Каспийское море не смогли бы. И стала нужна кровь именно первой группы. В нашей эскадрилье такая была у меня, Кольки Середы и Славки Маврина. Ну и конечно, мы вышли из строя, чтобы пойти в медпункт сдать кровь. Я не знаю, много ли было до нас еще доноров, но мы были последними. Первый раз сдавать кровь все-таки немного страшно, и мы, поддерживая всякой болтовней друг друга, пришли в медсанчасть. Медфельдшер разместил нас в отдельной комнатке и сказал, что у нас возьмут по 200 граммов крови, что это нормально. А Середа сразу спросил про обед и день отдыха после сдачи крови. Фельдшер посмеялся, дадим, говорит вам и обед, и день отдыха. Ну, в общем, сдали мы кровь, ничего страшного, как оказалось. Посадили нас в комнатку-столовую и стали кормить. Я уже не помню, что нам давали поесть, но компоту дали аж по две кружки. Ну, сидим мы, кушаем, и вдруг заходит подполковник Писарчук. Мы, конечно, вскочили, вытянулись. Но он нас посадил, кушайте, говорит, и сам присел на стульчик рядом. Мы, конечно, продолжили есть и одновременно у него стали выяснять про раненого. Он нам рассказал все, что знал, сказал, что очень «тяжелый» и надо будет везти его в Баку, а это через море. Мы к этому времени уже поели, он нам пообещал от службы свободный день и вдруг обратился с просьбой еще сдать кровь, так как солдатика могут не довезти в Баку. Мы друг на друга посмотрели, а Колька опять спросил про вино, которое вроде бы на гражданке дают донорам после сдачи крови. Подполковник Писарчук пообещал нам. Ну, мы согласились. Надо было еще по 400 граммов сдать. Я после сдачи встал, и у меня голова немного кружилась, Середа он у нас был маленького роста, вышел весь белый-белый. Славка Маврин вышел, и тоже видно немного не в себе. Вышли из медкабинета, сели на лавочку и стали отдыхать в тени деревьев. Тут выходит Писарчук и дает нам какую-то плоскую железку. Смотрим, а это фляга прямоугольная со скошенным уголком и пробкой толщиной 2 см. Это вам говорит, ребята, один литр спирта. Только не напивайтесь, пожал руки, сказал «спасибо» и ушел, Середа засунул фляжку за пазуху и мы пошли в солдатскую столовую. Там нас тоже ужин поджидал. Ребята оставили. Взяли кружки железные и разлили спирт, как раз получилось. В кружке оказывается ровно 330 грамм. Я спросил, как надо пить спирт. Ни Колька, ни Славка тоже не знали. То ли надо вдохнуть, потом выпить, то ли выдохнуть, потом выпить, в общем, учитывая, что мы никогда раньше спирт не пили, решили попробовать и так и так. Прошло с тех пор очень много лет, но до сих пор помню свой первый опыт пития спирта. Кружку 330 грамм спирта выпить залпом, это было что-то. Ну, так же и мои друзья. После этого мы немного поели, а вот дальше я ничего не помню. Знаю, что утром очнулся в своей кровати, правда, одетый, Середу нашли в гарнизонной хлеборезке под стеллажами, а вот Славка отличился. Между гарнизонной столовой и нашей казармой был участок пустыни метров 50, заросший колючим кустарником и саксаулом. Так вот, Славку нашли утром, спящего в этих кустах, на песке. Правильно говорят пьяному море по колено. Ни одна тварь, ни пауки, ни змеи, его не укусили. Утром просто встал, отряхнулся и пришел в казарму. Нам дали еще один день отдыха. Мы потом долго вспоминали это событие и подкалывали Славку, особенно, когда он был дневальным и веником гонял пауков с крыльца, про его друзей-насекомых, которые его не тронули.
