– Разбой, – кричал антрепренер, пятясь к двери. – Я как честный человек пришел говорить, а на меня покушение.
– Держите меня, – рвался трагик. – Я размозжу ему голову.
– А дело провансаль, – щелкнул пальцами Зауральский и хлопнул Клодевиля по плечу. – Придется по образу пешего хождения. Что брат?
Маркиз криво ухмыльнулся и процедил сквозь зубы:
– Я выше этого. Немцы, так немцы, турки, так турки.
– Изменник. Тебя убьют здесь.
– Я буду петь куплеты, вот и все.
Труппа разбилась на кучки. Подсчитывали наличность, делились. Решили идти к полицеймейстеру, к городскому голове, намечали депутатов.
Маленький городок быстро менял свою физиономию. Уехала почта, чиновники. Ровно, не торопясь, проходили войска.
Актеров везде встретили сухо и неприветливо.
– Не до вас, сейчас, господа. Надо приготовиться к худшему. Уж вы как-нибудь сами устройтесь.
– Помилуйте, – взмолился на городского голову комик, – Степан Иванович! Неужели ничего нельзя? Помните, какие я вам анекдоты в ресторане рассказывал? Степан Иванович, неужели нет сумм, – заискивающе уже шептал он.
Городской голова махнул рукой и побежал в канцелярию.
Вечером, на улице, показался прусский разъезд.
За ним проскакал второй.
Пошла густым потоком пехота. Грязная, запыленная, длинной лентой, вливалась она в улицы, заполняя площади, дворы, дома и церкви.
Закрылись ставнями окна. Погасли огни. Глухо протрещали вдали ружейные выстрелы, потом все замолкло.
Зауральский и Клодевиль быстрыми шагами пробирались к своему дому. Героиня уехала с купцом. Ушел комик с женой, уцепившись за военный обоз. Куда, он плохо понимал и сам.
– Wohin? – раздался громкий окрик патруля и перед Зауральским блеснул штык ружья.
– Туда, домой, Nach Hause…
– Zuruck.