Конформист. Записки провинциального журналиста о времени, профессии и о себе

Tekst
Loe katkendit
Märgi loetuks
Kuidas lugeda raamatut pärast ostmist
Šrift:Väiksem АаSuurem Aa

В АзИИ я поступил на отделение инженерной геологии геологического факультета. Это были годы популярности физиков и лириков. Кроме всех других отличительных и притягательных примет, студентам – геологам, как и нефтепромысловикам, полагалась форменная одежда сине – черный китель с золотыми погонами – вензелями и шевронами на рукавах. Мне форма не досталась, как раз в этот, переломный для истории страны, год, ее отменили.

Я уже сдавал вступительные экзамены и по дороге из дома, в троллейбусе, обратил внимание, на пустую рамку в галереи портретов членов Политбюро. Исчез портрет Л.П.Берия. У института, встретил толпу на входе и увидел, что со здания исчезла мраморная памятная доска, сообщавшая, в 1918 году здесь учился Лаврентий Павлович Берия.

Руководство страны объединяло чувство вины за репрессии, боязнь за свою власть, и после смерти И. В. Сталина, вынуждено было провозгласить принцип «коллективного» руководства. А Берия его нарушил. Предложил ряд демократических инициатив, предвосхитивших горбачевскую Перестройку, выступил против культа личности, против вмешательства партии в экономику, за широкую амнистию, против навязывания социализма Германии и колхозного строя Восточной Европе, пытался захватить власть в стране.

В результате заговора Хрущева и Маленкова, 26 июня 1953года, Берия арестовали, а в декабре расстреляли как врага народа.

Свидание с городом юности

После полувековой разлуки, осенью 2014 года я побывал в Мингечауре. От Баку 270 километров отличной автострады, меньше трех часов на легковушке и три часа пятьдесят минут на комфортабельном автобусе «Мерседес». Из памяти юности сохранились лишь всё та же Кура, мост через реку и гидростанция, всё остальное изменилось до не узнавания. Город перестал быть интернациональным, как и сегодня Баку, или Мингечаур времен юности, когда повсюду звучала русская речь. Современный красивый азербайджанский город. Прекрасные набережные, широкие проспекты, бассейны и скульптуры, высотные дома, мечети, очень много зелени и цветов. Чувствуется, горожане любят город, стараются, чтобы был чистым и красивым. А вот налёт провинциальности виден повсюду. Особенно чувствуется после недельного пребывания в Баку.

Весь сентябрь температура днем не опускалась ниже 28 градусов, но, раз по календарю осень, то, по мнению, горожан, отменяются шорты и мужские босоножки, женщины сняли соломенные и кружевные ажурные шляпы от солнца.

В один из жарких дней, мы с Верой, приютившей меня в Петербурге, после смерти Людмилы, идем по главному проспекту города, имени Гейдара Алиева. Вера, не привычная к жаре и солнцу, естественно, в широкополой соломенной шляпе, удивлялась любопытным взглядам встречных женщин на её шляпу и открытый сарафан. Неожиданно чей-то женский голос позади нас, окликнул меня: Борис Борисович! Мы удивились. Кроме моей одноклассницы Тамары Павловны Климовой, в замужестве Калединой, у которой мы остановились, её сына Андрея и двух внуков, в городе никто не знал меня. Других немногих одноклассников судьба раскидала по просторам, когда-то огромной единой страны и мира, многие переселились в другой мир. Присмотревшись, я узнал знакомую, по фотографии в Скайпе, известную в городе учительницу Нелли Львовну Фролову, с которой заочно познакомился, переписывались, но лично никогда не встречались. Накануне, уже в Мингечауре, я позвонил ей, ответила мама, что Нелли дома нет, позвоните позже. И вот, Нелли Львовна, уже зная, что я с женой в городе, по шляпе на ней, вычислила нас на улице, окликнула.

Мы познакомились и пообщались с Нелли Львовной. С сыном одноклассницы, на его автомобиле совершали экскурсии по городу, побывали на обоих берегах Куры. Посетили городские кладбища и были тронуты их прекрасным состоянием, словно побывали в европейском городке. В ухоженном состоянии в Мингечауре и немецкое кладбище. К 1999 году, силами бывших пленных немцев и родственников, часто посещающими город, с распадом СССР, оно приобрело сегодняшний вид. Здесь похоронены 828 военнопленных. Территория занимает более восьми тысяч квадратных метров, огорожено. Могилы под невысокими холмами, насыпанных камней, с металлическими табличками. Центральный памятник – железный крест высотой в пять с половиной метров и памятное напоминание: «Здесь покоятся военнопленные, жертвы Второй мировой войны».

Несколько дней посвятили великолепному пляжу на Мингечаурском море, водохранилище гидростанции. На пляже, к удивлению, встретили мало купающихся. Андрей объяснил: сезон официально окончен. На календаре середина сентября, местные не купаются. Только гости города вроде нас.

Бакинство

Память выбирает из прошлого наиболее яркие события и встречи, оставляя «за кадром» сотни, если не тысячи, повседневных, обыденных историй и приключений.

В нескольких главах бакинских воспоминаний, я уже упоминал «крепость» и Девичью башню. Для не бакинцев, расскажу о них подробнее, за одно объясню мое понимание бакинства, как термина, как принадлежность к выросшим в Баку, навсегда оставившим в себе чувства глубокой привязанности к родному городу.

Самая старая часть города, крепость Ичери Шехер, или Внутренний Город, с трех сторон окружены мощными зубчатыми стенами, за ними когда-то располагался весь средневековый Баку. В ХYШ и ХӀХ веках крепостная стена защищала город и со стороны моря. Сегодня от нее осталась лишь башня «Гыз галасы» – «Девичья башня». Как во всех приморских городах мира, подобные башни окутаны легендой о несчастной любви дочери властителя, бросившейся с вершины башни от отчаяния в море. Девичья башня когда-то тоже стояла у самой воды.

Ее силуэт – вечный символ Баку, как Кремль Москвы, Медный всадник Санкт – Петербурга или Эйфелева башня Парижа.

Крепость славится историческими памятниками. Главные: Девичья башня и комплекс Дворца Ширваншахов, Крепость Ичери-шехер с Дворцом Ширваншахов и Девичьей башней историко – архитектурный заповедник, включенный в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. На территории крепости – заповедника еще десятки интересных исторических объектов: мечети, караван-сараи, бани.

Не только любовь к знаменитым памятникам прошлых веков объединяет сегодняшних бакинцев и моё поколение. Живших когда-то в Арменикенде, или на не самой законопослушной улице Советской и на престижной Коммунистической, или на проспекте Сталина. Всех объединяет беззаветная любовь к футбольной команде «Нефтяник». Имена Анатолия Банишевского, Казбека Туаева, Эдуарда Маркарова, Адиля и Яшара Бабаевых, Сергея Крамаренко, Валерия Гаджиева, Вячеслава Семиглазова, Ахмеда Алескерова, Валерия Брухтия и всех, кто ковал успех «Нефтчи», знали тогда даже люди, никогда раньше футболом не болевшие. Позже, таким объединяющим началом стала бакинская команда КВН. И еще нас, бакинцев, объединяет улица Торговая и Приморский Бульвар, о которых я уже писал. Были еще прекрасные места знакомств и встреч. Филармонический сад. Папа называл его Губернаторским, потому что здание филармонии до революции занимала резиденция бакинского губернатора.

В каждом районе городе были еще свои любимые места отдыха, парки с танцевальными площадками. Парк Красной Армии, в Завокзальном районе парк имени Дзержинского, парк Монтино, в Черном городе парк «Ротефане» (имени Низами). Парки поменьше были практически во всех районах Баку. А всеобщим любимцем был, конечно, Нагорный парк имени С.М.Кирова. Он славился танцевальными вечерами и местом знакомства молодежи со всего города. Здесь впервые в СССР проходили концерты и спектакли, задником сцены у которых была бакинская бухта. Мы с женой приезжали в 1968 и 1969 годах, были на концертах с участием молодых Полада Бюль-бюль оглы и Муслима Магомаева, смотрели какой-то балетный спектакль, зрелище запомнилось на всю жизнь.

Великолепным видом на бухту, восхищался А.М.Горький, сравнивал с неаполитанской. Старые бакинцы, бывавшие до революции за границей, не соглашались с Алексеем Максимовичем. Мне посчастливилось побывать в Неаполе, и подтверждаю: бакинская бухта с её неповторимым бульваром, действительно, напоминает неаполитанскую, но прекраснее, более подходит для прогулок влюбленных.

Окаймляет бухту Приморский бульвар, или просто – Бульвар. Во все времена, особенно, в праздники, здесь столпотворение. Звучит речь – азербайджанская, русская, персидская, армянская. В последний мой приезд в 2014 году, еще и европейская – немецкая, французская, конечно, английская.

В далекие годы моего бакинского детства, мальчишки, слетались на Бульвар со всех районов и кварталов города. Мы не знали тогда советского пропагандистского штампа «дружба народов», просто росли в одних дворах, учились в одних классах, и друзей заводили по принципу «нормальный пацан, правильный» или нет. На Бульваре с ранней весны и до поздней осени с утра до ночи бурлила разноязыкая толпа, общавшаяся между собой преимущественно на русском языке, с тем своеобразным говором, по которому мы, бакинцы, узнаем друг друга. Бульвар я помню лет с семи. С яхтами, парусниками, купальнями и парашютной вышкой. Все это вспоминается сегодня стоп-кадрами из старого доброго фильма, в котором был участником и зрителем одновременно.

Только старый бакинец поймет сленг сороковых – пятидесятых, услышав такие слова, «Джигáл, джигалить» – жульничать в игре. «Атанда!» – сигнал опасности, следует убегать. Когда перестали ходить электрички на апшеронские пляжи, забылось, а молодое поколение и не знает, определения «зонный» Родилось оно на Сабунчинском вокзале. «Зонный» – скоростная электричка на пляж, пропускающая определенные зоны, без остановок на небольших и близких к городу станциях, как Фиолетово. С тех пор старые бакинцы употребляют «зонный», когда желают подчеркнуть, что-то движется быстро, без остановок. В ходу было слово «Заныкать» – спрятать что-либо и презрительно – ругательное «Ушагбас» – мужчина с нездоровым влечением к мальчикам. Много других слов, которые прошли проверку временем и остались в современном бакинском сленге.

 

Что же объединяло и вечно объединяет бакинцев? Если ответить одним словом, я бы повторил вслед за журналистом Фархадом Агамалиевым, удачного нашедшего определение: бакинство! Субстанция духовная, из области чувств, научно не объяснимая, знак особой отмеченности. В ней запахи моря, города, память нашего детства, незабытые голоса бакинской жизни. Англичане считают, нельзя сказать «бывший аристократ», также нельзя сказать «бывший бакинец». Как далеко от города детства ты ни живешь, на какой бы далекий континент ни забросила судьба, ты остаешься бакинцем. Это и есть бакинство, объединяющее всех, выросших в этом городе, на берегу Каспийского моря.

Переезды родителей и моя учёба

Работа мамы в совнаркоме и министерстве, постоянные психоэмоциональные нагрузки, вызывали у неё повышение давления. Постоянная головная боль привела к развитию гипертонии. Медикаменты, которыми пользуются сегодня гипертоники, в те годы еще не изобрели, единственным вариантом, способным, если не вылечить, то хотя бы уменьшить боли, оставалось сменить климат, что реально было не выполнимо. Закон запрещал увольнения по собственному желанию.

Сегодняшнему поколению трудно поверить, тем более понять, в начале 50 – х годов в стране существовало крепостное право. Сельские жители не имели паспортов и навечно были привязаны к земле, родному селу или деревне. Вырваться в город, получить паспорт, имелась одна возможность – парням, после службы в армии, завербоваться на большую стройку или на завод. Девчонкам – выйти замуж за городского. Городское население, и, прежде всего, рабочий класс, еще и сегодня пополняется за счет переселенцев из сельской местности. А в те годы крепостное право держало на привязи и горожан. Не с каждого предприятия или организации можно было уволиться по желанию. Люди оставались привязаны к своей работе. Таков существовал в те годы закон: трудись на своем месте, где оказался, или тюрьма. Там работать на благо Родины заставят. Тюремный срок грозил и за неоднократные опоздания на работу.

Вспомним, после революции и гражданской войны вплоть до 1953 – 1955 годов в СССР тотально использовался принудительный экстенсивный труд. Все новые промышленные объекты возводились не техническими знаниями и умением людей, а их количеством. Миллионы рабочих трудились в особых зонах под охраной войсковых частей НКВД, а позже МВД, не получая платы за свой труд. Широкой общественности известны Магнитогорск, Челябинский тракторный, Кузнецкий и Норильский комбинаты, Днепрогэс, десятки других энергетических гигантов СССР, построенных невольным трудом, до начала строительства Красноярской ГЭС, первой гигантской стройки, где не использовался труд заключенных. А сколько еще промышленных и научных объектов, скрывавшихся за номерами почтовых ящиков, городков, не отмеченных на картах, где использовался подневольный труд арестованных, не известны широкой общественности!

Миллионы беспаспортных крестьян также принудительно работали в коллективных хозяйствах – колхозах, с мизерной оплатой труда. Тысячи отечественных ученых, насильственно собранные в так называемых шарашках, разрабатывали ядерное оружие и ракетное вооружение.

***

Жаркий бакинский климат с тремя – четырьмя месяцами температуры выше 30 градусов, сильными ветрами, медленно убивали мою маму. Спасти её мог только переезд в центральную Россию, где климат более подходит гипертонику. С 1949 года папа пытался убедить директора Бакгидэпа Л. Босовского отпустить его, чтобы увезти жену. Писал в Москву, в Министерство, и получал отказы.

Лишь в 1955 году, изгнанный из Председателей Совета Министров, и назначенный министром электростанций СССР, Г.М.Маленков принял спасительное решение. Не отпустил на волю, а приказал откомандировать отца на работу в Мосгидэп. Там его направили в группу рабочего проектирования на строительство Горьковской ГЭС.

Родители переехали в Горький, получили квартиру в Заволжье, рядом со строительной площадкой Горьковской гидроэлектростанцией. Через три года Мосгидэп откомандировал отца в Литву руководителем проектировщиков на строительстве Каунасской ГЭС. Кроме гидростанции на Немане, он участвовал в проектах Плявинской ГЭС, на реке Даугава, в Латвии. Работая в Мосгидэпе, выезжал в командировки в Вышгород, решать проблемы строительства будущей Киевской ГЭС.

***

С учебой у меня всю жизнь происходили какие-то метаморфозы, хотя почти везде учился хорошо, выше среднего. На геолога проучился два года без «хвостов», с приличными отметками и знаниями. А курс геодезии, с очень серьезной практикой, освоил настолько, что позже работал геодезистом на Красноярской ГЭС. Но опять вмешалась судьба.

В Баку я оставался с бабушкой Вандой Эдуардовной. Изредка приходила проконтролировать меня тетя Сима. Она, наконец-то, в последний раз вышла замуж за инженера Виктора Ивановича Захарова, потомственного бакинца, стала степенной, и, как мне казалось, теперь не была такая взбалмошная, чтобы не сказать – психованная, как раньше. Но я ошибся. От соседок узнала, что в своем новом дворе я дружу с «уголовниками», вместе с ними хулиганю, имею два привода в милицию, что поссорился с «бандитами» из Крепости (Самого старого и бандитского района города), боюсь появляться на Бульваре. Послала телеграмму родителям, если не заберут из Баку, меня ждет тюрьма или бандитский нож.

Мама очень серьезно восприняла сообщение Симы, что связался с хулиганьем, хотя отлично знала панический характер сестры. Мои убеждения, что это не так, ни попытки папы заступится за меня, не помогли повлиять на маму, с её постоянными приступами головной боли. В итоге, третий курс я догонял в Горьковском политехническом институте.

Далеко от Баку и друзей

В Горьковский Политехнический институт меня приняли снова на третий курс. На химический факультет, где пройденные предметы и часы лекций в Баку, более – менее подходили. Пришлось, правда, еще досдать ряд предметов, с которыми я рассчитался лишь к концу следующего учебного года. Учеба не доставляла удовольствия, химию я не любил, учился еле-еле, профильные предметы, как физическая и аналитическая химия, сдавал со второго, а то и третьего захода. Тем не менее, третий курс кое-как закончил, и с хвостом по одному предмету, перешел на четвертый. Там учеба пошла еще хуже и мне предложили перейти на вечернее или заочное отделение, или полное отчисление из института.

***

Оформляя документы на заочное отделение, поступил на работу в Горьковский академический театр драмы рабочим сцены. Поработать в театре довелось недолго, четыре или пять месяцев, а потом забрили в армию. В ректорате еще не успели оформить приказ, как военкомовские клерки оказались тут как тут. Раз отчислили с очного отделения, будьте любезны отслужить в армии. Но свою трудовую книжку я получил в театре и первая запись в ней – рабочий сцены.

Режиссеры постоянно привлекали техперсонал к участию в массовых сценах. За каждый выход на сцену, к зарплате прибавляли десятку, и мы охотно участвовали в постановках главного режиссера театра, ученика А.Я.Таирова. Меер Абрамович Герш продолжал традиции учителя – любил большие массовые сцены с участием всей труппы, революционный пафос. За короткое время, я принял участи в пяти пьесах. В «Оптимистической трагедии» Вишневского сыграл даже две роли – революционного матроса в толпе, не желавшей принимать комиссара в юбке, и австрийского солдата с винтовкой на перевес, выбегающего на сцену. В Гончаровском «Обрыве» переодели меня в лакея и без единой репетиции, дали в руки поднос с чаем и заставили неподвижно молча стоять минут десять.

Из знаменитостей тогда в театре играли Лилия Степановна Дроздова и Людмила Ивановна Хитяева. Последняя пользовалась особой популярностью у зрителей после фильма «Екатерина Воронина», где сыграла главную роль, «на неё ходили». Съемки фильма проходили в Горьком, и горожане узнавали знакомые улицы, дом главного героя, порт на стрелке Оки и Волги. В спектаклях я застал Людмилу Ивановну всего несколько раз, в это время она снималась в «Тихом Доне» и в театре играла редко.

Пришла очередная повестка из военкомата. На этот раз отвертеться не удалось. На долгие три года и еще полтора месяца надел я кирзовые сапоги с портянками, серую шинель, ушанку с красной звездой, и отправился служить в Советской армии.

Какое-то время считал эти годы вычеркнутыми из жизни. Позже понял, что не совсем. Познакомился с простыми людьми, призванными со всех концов и уголков нашей огромной страны, служившими со мной. Они помогли узнать реальную жизнь, понять характеры, рабскую покорность «царю» и обстоятельствам, людей, выросших при советской власти. Много лет спустя, уже в другом веке, последнее не изменилось, и объясняло мне, почему народ такой инертный. Готов безропотно переносить все невзгоды и лишения, несуразности жизни. Понял, народ привык жить, не задумываясь, все решения в жизни принимают за него, не спрашивая мнения или совета.

Служба в армии помогла определиться с будущей профессией, воспитала характер и приучила к конформизму, не удивляться всяким мерзостям жизни. В каких-то ситуациях перевоплощаться в бравого солдата Швейка, соглашаясь с очередной глупостью. «Так точно, господин, лейтенант». Следовать в жизни его вере «Никогда так не было, чтоб никак не было. Всегда. так было, чтобы как-нибудь да было».

Армейская служба

Служить мне довелось сравнительно легко, повезло, оказался в авиации. А где авиация, свидетельствует поговорка, рожденная еще в войну, порядка нет. Служил я не с ровесниками, а с молодежью, на три года младше меня. К тому же, образовательный уровень солдат редко превышал семь классов, девяносто девять и девять процентов призывались из деревень. Кругозор их узнал в первые недели курса молодого бойца. Послали как-то нескольких «молодых», и меня в их числе, помочь на кухне. Старослужащие солдаты решили известной шуткой посмеяться над молодыми и поручили продувать макароны от пыли. В то время еще выпускали настоящие длинные макароны, а не пришедшие позже на смену им разные колечки, спиральки и перья. Жители деревень макарон не видели, и бедные ребята, под хохот старослужащих, принялись продувать каждую макаронину. Деревенские не знали своих прав, воинские уставы не разрешают унижать человеческое достоинство солдата. Потому и встречал сержантов, издевавшихся над молодыми солдатами, только-что призванными в армию. За какую-нибудь провинность, в наказание, заставляли новичка измерить длину казармы с помощью швейной иглы. Обязательное восьмилетнее образование ввели лишь в 1958 году. Тогда же отменили плату за обучение в старших классах

С десятилеткой встречались единицы, а с незаконченным высшим образованием, как у меня, сменив, десяток воинских частей, встретил одного. Смена мест моей службы, объяснялась проводимыми в те годы, реформами Н.С.Хрущева, реорганизовать и сократить армию.

Командиры старались избавиться от грамотного солдата, знающего воинские Уставы, советские законы и требовавшего их соблюдать, «качающего права». Среди старшинского и младшего офицерского состава еще служили не слишком образованные участники войны и призывники первых послевоенных лет. Для них я бельмо на глазу, и при случае были рады отправить меня в другую роту, полк, еще лучше – в другую воинскую часть. Возможности такие, в годы реформирования армии, представлялись часто. В итоге мне довелось начать службу в Саратовском военном автомобильном училище, и продолжать в Сызрани, в Подмосковье, на Валдае, в ракетно – космическом поясе защиты Москвы в Выползово¸ а закончить воинскую службу в гарнизонах всех трех прибалтийских республик. Все эти годы в армии продолжалась реорганизация, преимущественно сокращения, невзирая на Карибский кризис 1961 года, когда мир оказался на пороге ядерной войны.

В 1955—1958 годах, еще при министре обороны Г. К. Жукове, Хрущев инициировал первое сокращение Советских Вооруженных сил более чем на 2 миллиона солдат и офицеров. Позже, в январе 1960 года Верховный Совет СССР принял Закон «О новом значительном сокращении Вооруженных сил СССР». Из армии и флота были уволены до 1 миллиона 300 тысяч солдат и офицеров. Почти треть от общей численности всех военнослужащих в СССР к тому времени.

Настоящая армейская служба началась для меня в роте связи Сызранского летного училища. Здесь, в те дни тоже шло расформирование. Военных летчиков, техников и специалистов наземных профессий, начинавших службу в годы войны, отправляли в запас, на пенсию. Недоучившимся курсантам присваивали звание лейтенанта запаса и выпроваживали на гражданку. Для многих молодых людей, мечтавших о профессии военного летчика, это было трагедией, переломом судьбы. Как и для десятков тысяч офицеров всех родов войск. В эти же годы сняли ореол славы со знаменитого полководца ВОВ Г.К.Жукова, и бесславно отправили на пенсию.

 

Первые месяцы, пока проходили курс молодого бойца, было довольно сложно. Подниматься с постели, убрать её за 45 секунд и встать в строй, много других регламентированных действий и команд. Привыкал трудно. После принятия Воинской Присяги определили меня во взвод связи. Учили материальную часть УКВ радиостанции с четырьмя фиксированными частотами на автомобиле ЗИЛ-131. Для меня, еще в школе научившего читать радиосхемы, собиравшего несложные детекторные и первые ламповые радиоприемники – передатчики, учеба напоминала пятиклассника, направленного на учебу в первый класс.

Мои знания радиотехники приметил старшина – сверхсрочник, и взял к себе в помощники разбирать электронику с только-что списанного военного бомбардировщика ТУ-4, совершившего свою последнюю посадку на аэродром Сызранского летного училища. На мой взгляд, бомбардировщик, поступивший в авиационные полки уже в послевоенные годы, мог еще служить и служить Родине, но попал в кампанию реформ и разоружения. Среди курсантов и инструкторов ходила история, этот тяжелый самолет впервые в мире, в 1949 году, с полным грузом для полярников, совершил посадку, на Северном полюсе. Позже, участвовал в испытаниях советского атомного оружия, а 4 декабря 1951 года с него сбросили первую атомную бомбу на Семипалатинском полигоне. Истории эти я услышал месяца через два, ежедневной работы в самолете. Мой наставник старшина Владимир Михайлович успокоил, даже если история самолета правдива, остатки радиации в самолете, на нашем здоровье не скажутся. Об этом я и не думал.

Уже в ХХӀ веке, узнал любопытную подробность о «нашем» самолете. Он, оказалось, по личному приказу И.В.Сталина, полностью скопирован с американского стратегического бомбардировщика Б – 29. Как и некоторое другое вооружение США, «позаимствованное» у заокеанских конструкторов. Скопировали настолько точно, что на панели управления оставили отверстие под банку с «Кока-колой», о которой наши летчики не имели представления. Строили ТУ – 4 как носителя ядерной бомбы. Заинтересовавшихся историей самолета ТУ-4, отсылаю в Википедию, где описаны подробности его создания, даются адреса более серьезной литературы.

Факт этот я узнал более чем через полвека, а тогда в 1959 году, с опытным авиатехником, знающим толк в электронном оборудовании, мы раскурочивали машину, по своей электрической и радиотехнической начинке, опережающую мирную советскую технику на десятилетия. Что за электроника там стояла! В гражданской промышленности о существовании таких гироскопов, микроскопических реле и выключателей, электромоторчиков, измерительных приборов, потенциометров и конденсаторов, прочих деталях и устройств не имели понятия, что они давно изобретены, существуют. Напомню, время было, когда страна уделяла внимание только военной технике и разработке военных технологий. Передать что-то из наработанного, в мирный сектор экономики, «там, на верху» не приходило в головы или не доходили руки, а может быть, не считали нужным. Властвовала идеология: мы во вражеском окружении, не сегодня – завтра американские империалисты нападут на Советский Союз. Зато позволило в 1949 году создать отечественную ядерную бомбу, а в 1953 году – водородную. Еще многие годы, пока существовал СССР, приоритет научных разработок отдавался военно-промышленному комплексу. С развалом страны в 1991 году, разрушилась не только мирная экономика, почти полностью остановилось развитие военно – промышленного комплекса. Только с приходом к власти В.В.Путина, военная промышленность начала медленно возрождаться. Однако, догнать десятилетнее отставание от мирового научно-технического прогресса, нелегко.

Olete lõpetanud tasuta lõigu lugemise. Kas soovite edasi lugeda?