Принуждение к миру. Военные действия России в Финляндии в 1710—1720 г.г.

Тут хоть плачь, хоть реви с досады, а делу помочь никак нельзя!

А ещё вице-канцлер П. Шафиров не давал покоя бедному английскому послу. Второй дипломат России резко и ядовито напал на англичан, говоря, что король и его министры делают всё от них зависящее, чтобы досаждать царю и мешать России строить флот. При этом он подчёркивал, что все эти происки ни к чему не приведут, ибо, во-первых, английским мастерам так хорошо в России, что они не захотят бросить работу, а во-вторых, английские власти опоздали со своими мерами: русские уже научились сами строить корабли.

Тут же, пользуясь, так сказать, случаем иметь занимательную беседу, Шафиров сообщил Джеффрису, что русским прекрасно известны интриги, которые ведутся против России в Берлине Чарльзом Витвортом, бывшим британским послом сначала в Москве, а потом в Гааге, и в Стокгольме – голштинским дипломатом Бассевичем, тайно предлагающим Швеции вступить в оборонительный союз с Голштинией.

Пётр приказал своим дипломатам никаких наглых бумаг от англичан впредь не принимать. Он был раздражен этой умышленным затягиванием времени на Аландской мирной конференции, явным их сговором с англичанами, ожиданием прихода большой английской эскадры и её возможного нападения на русский флот.

И царь решил пустить в ход самые крайние меры. «Я пошлю сорок тысяч вооруженных уполномоченных, которые подкрепят то, что говорится на Аланде», – так передавали слова Петра весной и летом 1719 года.

Решено было напасть непосредственно на берега Швеции и военной экзекуцией побудить стокгольмское правительство ускорить подписание мира. Царь предупредил королеву Ульрику-Элеонору о предстоящем и заявил, что как только глава эскадры, предназначенной к нападению на шведские берега, адмирал Апраксин получит от Остермана, отправляемого одновременно в Стокгольм, известие, что королева приняла условия мира, – военные действия прекратятся.

Рейды на шведскую территорию

Бог любит большие батальоны.

Фридрих II Великий.

Итак, весной и летом 1719 года русское командование, невзирая на угрозы со стороны Англии, приступило, наконец, к подготовке широкомасштабного вторжения на территорию противника. К июлю русский корабельный флот под командованием шаутбенахта П.И.Сиверса и армейский флот Ф. Апраксина соединились у о-ва Хангё и направились к о-ву Лемланд, где и была оборудована временная база всего русского Балтийского флота. В западном и южном направлении был выслан разведывательный отряд под командованием Н. Сенявина, но следов присутствия в море шведского флота он не обнаружил.

Русские моряки пока не знали о том, что в конце июня в районе Эресунда появилась эскадра английского адмирала Норриса в составе двух 80-пушечных, двух 70-пушечных, трёх 60-пушечных, трёх 50-пушечных, одного 40-пушечного, одного 20-пушечного и двух лёгких кораблей. Пруссия, ловившая в конце войны «рыбку в мутной воде», заключила со Швецией сепаратный мир. Обстановка для России значительно обострилась.

В Европе хорошо знали, что с отправкой этой эскадры у англичан дело обстояло не очень ладно. В английском парламенте и вне парламента многие считали, что не из-за чего разрывать отношения с Россией, которая вовсе Англии не угрожает, и что в посылке британской эскадры в Балтийское море заинтересован больше всего лично король Георг I как курфюрст ганноверский. Ганновер (как и другие северогерманские государства) боялся усиления русского флота и жил под опасением внезапного появления русских кораблей и транспортов с войсками.

Словом, полного единства мнений в Англии по этому вопросу не было, а потому адмиралу сэру Джону Норрису дали не очень многочисленную эскадру и снабдили его не очень решительными инструкциями. Думается и сам Норрис, сильно понаторевший за последние годы в морской и обычной дипломатии, не очень-то горел желанием ввязываться в какую бы то ни было потасовку ни на стороне русских, ни на стороне шведов.

7 июля для выяснения намерений англичан Пётр на фрегате «Самсон» послал к Норрису поручика Н.Ф.Головина. «Самсона» сопровождали «Ягудиил» и пинка «Принц Александр». За ними цепочкой шли несколько фрегатов и линейный корабль «Перл». Таким образом, русский посланец на всякий случай был подстрахован от неожиданного захвата. А. Широкорад пишет, что парламентёром по каким-то причинам выступил не посланец царя Головин, а капитан «Самсона» К. Зотов. Норрис оказал Зотову вежливый приём, Зотов передал Норрису упомянутую выше декларацию о свободе торговли в Балтийском море, а 11 июля англичанин передал письмо Петру I, в котором выражалась уверенность в сохранении между монархами обеих стран доброго согласия и удивление насчёт опасения, выраженного в письме царя. Англичане, якобы, прибыли для защиты английских торговых судов и для посредничества между Швецией и Россией.

Адмирал расплывчатым ответом, конечно, пытался скрыть истинные намерения английского правительства. Декларации, опубликованные русским правительством, не запрещали свободной торговли, а защищать английские купеческие суда столь сильным флотом (14 военных кораблей) не было необходимости. Такой ответ не обманул русское правительство, и оно, естественно, расценило прибытие английской эскадры как поддержку Швеции.

Лето 1719 года было самым опасным моментом для России. Англия была с ней на грани войны. Пётр был раздражён и недоволен, но растерянности, которую хотелось бы видеть послу Джеффрису, не было. Пётр отвечал на козни врагов внушительными и уверенными действиями.

Документы подтверждают враждебные намерения Англии. Статс-секретарь Дж. Стенхоуп 10 июля 1719 года писал послу Д. Картерету в Стокгольм, чтобы тот поставил в известность шведское правительство о том, что английский король готов помочь Швеции на море. Секретным приказом Норрису предписывалось соединиться со шведским флотом и действовать совместно «таким образом, какой по вашему мнению является наиболее эффективным, чтобы уничтожить царский флот». Современные западные историки вынуждены признать этот факт, который тщательно и долго скрывался или замалчивался зарубежной историографией. Вместе с тем они отметили всю бесплодность попыток Англии силой помешать России вести войну со Швецией.

В сентябре руководители русской делегации А.И.Остерман и Я.В.Брюс, всё ещё пребывавшие на Аландских островах в ожидании шведской мирной делегации, получили от посла Англии в Стокгольме Д. Картерета послание, в котором тот уведомлял русских переговорщиков о том, что королева Ульрика приняла посредничество короля Георга I в деле заключения мира между Швецией и Россией. Картерет писал, что король Англии надеется, что его русский «брат» согласится с этим посредничеством и прекратит в отношении Швеции все неприятельские действия. Адмирал Норрис, говорилось далее в послании английского посла, прибыл к здешним берегам как для защиты английских торговых судов, так и для непосредственного участия в посреднических действиях. Письмо заканчивалось словами о том, что король Георг «вместе с королём французским и другими своими союзниками, между которыми находится и Швеция, принял меры, чтобы его медиация получила ожидаемый успех».

Итак, сначала король Георг, не спросив согласия царя Петра, предлагает ему принять «медиацию» Лондона, а потом сообщает, что уже принял меры, чтобы совместная франко-английская медиация завершилась успехом. На дипломатическом языке это означало ультиматум: кончайте воевать со шведами и принимайте мир на условиях Стокгольма. Если не согласитесь, в ход будет пущена дубинка – эскадра Норриса.

Свою «медиацию» Лондон предлагал шведам отнюдь не бесплатно: за эти все хлопоты Швеция должна была передать бывшие свои провинции Бремен и Верден Ганноверскому курфюршеству. Георг I, как известно, одновременно являлся курфюрстом Ганноверским и звался там Георгом Людвигом.

В ожидании того, что планируемые рейды Ф. Апраксина произведут на шведское правительство нужное впечатление, Пётр отправил в Стокгольм А. И. Остермана (1686—1747), своего эмиссара на Аландской мирной конференции. 10 июля 1719 года Остерман под белым флагом отправился в Стокгольм. Пётр I не ограничился возможностью воздействовать на Швецию только военной силой. Планом предусматривалось и воздействие на общественное мнение страны. Царь приказал командующему русским галерным флотом генерал-адмиралу Ф. М. Апраксину распространить среди шведского населения манифест, напечатанный на шведском и немецком языках.

В манифесте разъяснялись причины возобновления военных действий. Россия, сообщалось в нём, всегда изъявляла готовность к миру, но вынуждена снова начать войну против своего желания. Покойный король Карл XII был также согласен прекратить войну, но нынешнее правительство желает ее продолжить. Россия не ищет новых завоеваний и согласна даже уступить Швеции занятые русскими территории. Настоящее вторжение в Швецию делается «единственно для того, чтобы желаемого замирения достигнуть можно было». В случае несогласия на мир вина за все бедствия шведского народа возлагалась на шведское правительство. Шведскому народу предлагалось оказать воздействие на правительство с целью предотвращения «приближающегося нападения».

А. И. Остерман привёз в Швецию несколько сот экземпляров манифеста. О манифесте были извещены русские дипломаты, находившиеся в различных странах Западной Европы, чтобы они могли повлиять на общественное мнение этих стран и опровергнуть враждебные России лживые вымыслы.

К России всегда относились с предубеждением, поэтому ни в Европе, ни в Швеции манифест особого сочувствия не вызвал.

Первый рейд

Появление грозной английской эскадры в Балтийском море мало повлияло на свободу действий русского флота. В июле галерный флот под командованием Ф. Апраксина в составе 132 галер и 100 «островских» лодок³², на которые был посажен 26-тысячный десант, вышел из Обу и прошёл Аландский пролив.

Как мы уже сообщили выше, шведский флот, насчитывающий в своем составе 11 линейных кораблей, 8 фрегатов, 4 бомбардирских корабля и 2 бригантины, в это время базировался в Карлскруне и Стокгольме. Из этого числа кораблей реально готовая к боевым действиям эскадра в составе 5 линейных кораблей и 1 фрегата была направлена в пролив Каттегат, что, естественно, ослабило оборону восточного побережья Швеции. Сама посылка эскадры, очевидно, свидетельствовала о недооценке русского Балтийского флота. Впрочем, после Эзельского сражения шведские моряки, кажется, своё мнение о русских моряках изменили.

Русский план кампании был составлен и подготовлен исключительно для активных действий флота и десанта. По этому плану предусматривалось начать кампанию с решительного морского сражения с флотом противника. В случае пассивности последнего предписывалось начать действовать галерным флотом и десантами с нанесением отвлекающего удара на севере и с последующей высадкой десантов в районе столицы Швеции.

Балтийский флот выделял из своего состава два отряда: один был обязан крейсировать от Дагерорта до Готланда и следить за шведской эскадрой в Карлскруне, а другой отряд в составе 9 линейных кораблей, 2 фрегата и прочих мелких судов – наблюдать за эскадрой в Стокгольме, предупреждая соединение этих шведских эскадр. Некоторые коррективы в план кампании были внесены после разведки у берегов Швеции. Стало известно о том, что шведские эскадры всё-таки соединились, и в результате 19 линейных кораблей встали в шхерных проходах у крепости Ваксхольм, преграждая путь к Стокгольму.

Русское командование отметило, что «ежели б так нарочитый флот был в состоянии в море дать баталию, то почто бы так глубоко внутрь заходить?» Был сделан вывод – шведский флот, несмотря на прибытие к шведским берегам эскадры Норриса, выходить в море не собирается и занял оборонительную позицию. Поэтому русскому парусному флоту предписывалось не становиться сразу в гавань у острова Лемланд, а подойти к шхерным проходам и лавировать на виду у неприятеля и выманивать его на «большую» воду, чтобы тот «вышел на баталию». Если последний не выйдет, то, следовательно, он будет стоять в бездействии, охраняя шхерные проходы к Стокгольму.

9 (20) июля 1719 года на о. Лемланд состоялся военный совет, на котором было решено идти «на швецкую сторону для воинских действ». Очевидно, что Пётр к этому времени уже получил известие от Н. Головина и К. Зотова, сформировал мнение о намерениях Норриса и пришёл к выводу, что англичане русским планам помешать не могли. Перед походом Пётр I выдал инструкцию командующему галерным флотом адмиралу Ф.М.Апраксину, в которой указывалось уничтожать главным образом военно-промышленные объекты, а «людей не токмо не брать, но не грабить с них и ничем не досаждать, но внушать, что мы воюем для того, что сенат их не склонен к миру». Под страхом смертной казни запрещалось касаться церквей. Купеческие суда, кроме английских, голландских и французских, велено было приводить на Аланды, а старые сжигать на месте. В инструкции предусматривалась атака и самого Стокгольма, но в случае трудностей приказывалось разделиться на два отряда и совершить набег на берег между Стокгольмом и Норчёпингом. Отрядам предписывалось двигаться навстречу друг другу: одному – от Стокгольма, другому – от Норчёпинга.

Е. Тарле пишет, что и старые, и новые шведские, немецкие, английские и прочие европейские историки с большим чувством порицают «варварский» характер этой и следующих двух экспедиций русских войск в Швецию. Они с жаром говорят о разорении имущества шведских жителей, о сожжении деревень, городов, лесов и пр. Но ни один из них не осмелился написать об убийстве людей, потому что случаев убийства мирных шведских жителей русскими солдатами просто не было – им это было строго воспрещено. Е. Тарле отвечает таким историкам следующими словами: «Эти суровые проповедники морали ни единым звуком не поминают о том ужасающем, систематическом истреблении русского населения, безоружных крестьян и горожан; о тех беспощадных разбоях, которым предавались шведские войска с полного благословения Карла XII и фельдмаршала Реншёльда в 1708—1709 гг., во время нашествия на Белоруссию и Украину».³³

11/22 июля флот Апраксина стал на якоре у острова Капельшэр, лежащего на стокгольмском фарватере, и приготовился к высадке десанта на шведский берег. 13 июля с ним соединился корабельный флот под командой шаубенахта П.И.Сиверса, который должен был осуществлять прикрытие операции, но из-за штиля был вынужден вернуться к Лемланду. Английские корабли пока не появлялись.

Русский парусный флот стоял на базе у острова Лемланд, так что галерному флоту предстояло действовать самостоятельно. Тем не менее, 11 (22) июля с Лемланда была выслана в открытое море эскадра Н. Сенявина в составе 7 кораблей следить за появлением неприятельского флота и прикрывать приближение своих галер к шведскому берегу. И в дальнейшем постоянно крейсировал дозор из 4—5 кораблей, прикрывая действия гребного флота.

Когда галерный флот приблизился к шведскому побережью, его увидели шведские посты и сигнальными огнями возвестили о появлении русских. 12/23 июля генерал-адмирал отдал приказ отделить от десантного корпуса отряд в 2400 человек³⁴ под командованием генерал-майора П. Ласси³⁵ и на 21 галере и 12 «островских» лодках идти к северу от шведской столицы.

13/24 июля основные части армейского флота двинулись в юго-восточном направлении – к Норрчёпингу. А. Хенриксон пишет, что первая русская высадка состоялась на о-ве Родман в шхерах Стокгольма. В русских источниках упоминаний об этом эпизоде не найдено. В них говорится только, что 15/26 июля Апраксин подошёл к крепости Даларё и остановился. От Даларё до Стокгольма было около 35 км, в столицу вели два пути: берегом и по воде. Апраксин высадил на берег разведывательный отряд казаков, а морем на «островных» лодках отправил другой отряд, примерно в количестве 500 человек, с задачей исследовать водный путь. Было приказано продвигаться до самых пригородов шведской столицы, но «в азарт себя не давать», то есть не увлекаться, соблюдать осторожность, а только вносить везде среди шведов панику. Казаки вернулись 16 июля и привели 9 пленных, взятых в стычке с каким-то шведским отрядом. Отряд на лодках вернулся с известием, что водный путь к столице закрыт затопленными судами и охраняется тремя галерами. Русские вступили с ними в перестрелку и вернулись обратно.

Проанализировав разведывательные данные, Апраксин решил обойти крепость Даларё и между островами OrnöУрнё и Утё выйти на фарватер, которым 19 июля и пошёл до маяка Ландсорт на острове Эйя. Во время этого перехода русские жгли попадавшиеся на попутных островах медеплавильные и чугунные заводы и брали в плен встречные торговые суда. «Островные» лодки генерал-адмирал с этими же целями отправил в шхеры и к материковому берегу. Мелкие русские отряды высаживались на берег и в округе 25—30 км от Стокгольма наводили на местное население панику.

24 июля галерный флот подошёл к Нючёпингу и тут же приступил к своим карательным действиям. Немногочисленные и малочисленные шведские отряды разбегались при первом появлении русских поисковых отрядов. Объектами десанта в первую очередь стали чугунолитейные заводы. У Норрчёпинга 12 эскадронов шведской кавалерии поспешно затопили 27 купеческих судов и поспешно отступили вглубь страны. При отступлении шведы сами подожгли город, да так основательно, что русским солдатам, прибывшим туда через 4 часа после ухода шведов, «за великим запалением огня приступить было невозможно». В городе остались большое количество цветных металлов, 300 чугунных пушек и множество торговых судов.

3 августа десантный корпус подошёл к маяку Ландсорт. По пути лодки подобрали все ранее высаженные на берег отряды. 5 августа у острова Руней (Рунё?) к Апраксину присоединились крейсировавшие у Аландских островов с целью захвата купеческих судов эскадра бригадира М.Д.Левашова в составе 10 галер и 29 «островных» лодок и экипажем в количестве 2278 человек. Левашов захватил 8 купеческих судов. Апраксин снова обошёл крепость Даларё, но при этом русские успели снять с неё подробный план.

В это время Апраксин получил приказ от Петра I идти к Стокгольму. Там он должен был выбрать удобное место для стоянки и высадить десант с целью созданию непосредственной угрозы шведской столице, «дабы тем неприятелю отдыха не давать и не почаял бы, что конец кампании». О том, чтобы брать Стокгольм штурмом, речи в приказе не было.

Абсолютное отсутствие шведского флота в течение всего этого страшного для Швеции месяца, непонятная пассивность сухопутных войск, даже и не пытавшихся защищать свою родину, – всё это могло быть объяснено либо полнейшей моральной прострацией государства и безнадежным истощением его сил, либо хитроумным стратегическим планом шведского командования, основанным на стремлении заманить русских вглубь страны и там их разгромить.

Англичанам, с большим беспокойством следившим за развитием событий, хотелось верить в это второе объяснение: «Царь, по моему крайнему разумению, во второй раз перешел через Рубикон», – писал Джеффрис 22 июля 1719 года в Лондон, когда до него дошли достоверные сведения о высадке русских войск в Швеции, имея в виду под первым Рубиконом Петра Прут 1711 года. «По-видимому, он поставил себя в необходимость или завоевать страну своего врага или потерять большую часть своей армии. Его величество (Пётр – Е. Тарле) уже имеет перед собой два примера фатальных последствий, которыми сопровождались неудачные попытки в далеких странах: один пример – в лице покойного шведского короля, который потерял свою армию в Полтавской битве, и другой пример – в своем собственном лице, когда на реке Пруте только мошенничество великого визиря спасло его от полной гибели».

6 августа статс-секретарь Форин Оффис Д. Стенхоуп «спустил» указание адмиралу Д. Норрису «рискнуть помериться силами с русскими». Ему следовало, писал глава Форин Оффис, соединить свои корабли с кораблями шведского флота и действовать совместно с ними «таким образом, какой, по его мнению, является наиболее эффективным, чтобы уничтожить царский флот».

Адмирал Норрис не замедлил начать маневр в сторону острова Борнхольм. Сюда же двинулся и шведский флот. 16 августа английская и шведская эскадры соединились у острова Борнхольм, и объединенный флот Англии и Швеции, численностью более 30 судов, углубился в просторы Балтийского моря. Но сей армаде не удалось не только уничтожить русский флот, но даже его повстречать. К 21 августа Пётр I уже увёл парусный флот в Ревель, а большую часть галерного флота с десантными войсками – в Обу.

Между тем, Апраксин приступил к подготовке десантной операции в 30 км от Стокгольма, откуда русские части должны были сухим путём двинуться на шведскую столицу. Но военный совет и сам царь нашли представленный план рискованным, так как покинутые с небольшим прикрытием галеры могли стать жертвой шведского флота. Было решено, что пока следовало ограничиться разведкой фарватеров, ведущих к Стокгольму, и близлежащих шведских крепостей, а в следующем году предпринять на Стокгольм новую экспедицию.

Для этого Пётр выслал к Апраксину военных инженеров и опытных морских офицеров, которые вскоре выяснили, что к столице Швеции вели три фарватера: узкий всего до 30 м ширины и 2 м глубины пролив Стоксунд севернее крепости Даларё, севернее острова Капельшэр и юго-восточнее маяка Корсё. Последний вёл к крепости Ваксхольм, находившейся в 20 км к северо-востоку от шведской столицы.

13/24 августа гребные суда вошли в пролив Стоксунд и снова появились на подступах к Стокгольму. На оба берега были высажены по 3 батальона пехоты. Отрядом, высадившимся на южный берег пролива, командовал князь И.Ф.Барятинский (1689—1738), а на северном берегу – С. Стрекалов. Продвинувшись примерно на 1 км вперёд, отряд Барятинского натолкнулся на 2 полка пехоты и полк кавалерии, входившими в 17-тысячную армию, которой командовал супруг королевы Ульрики, генералиссимус принц Фредрик Хессен-Кастельский. Встречный бой продолжался 1,5 часа, шведы потерпели поражение и отступили, а в наступившей темноте преследовать их было невозможно и опасно.

14 августа на разведку вышел небольшой русский отряд (чей: Барятинского или Стрекалова, не известно). Он обнаружил значительные силы шведов и перегороженный затопленными карбасами фарватер. Тогда решили обследовать фарватер, ведущий к Ваксхольму. Для этих целей был выслан отряд М.Х.Змаевича и генерал-майора Дюпре на 21 галере и 21 лодке. Основные силs Апраксина в ожидании Змаевича с 15 по 18 августа стояли у острова Мёйя.

М.Х.Змаевич, не дойдя до Ваксхольма примерно трёх километров, остановился в виду одноимённой крепости и, несмотря на пальбу с её стен, обследовал на шлюпках крепость, а инженеры сняли с неё план. Рядом с крепостью стояли 5 шведских кораблей и 5 прамов, на одном из кораблей развевался адмиральский флаг. Фарватер в устье Стэкета был перегорожен железными цепями и затопленными с грузом камней барками. Шведы (Сёдерманландский полк численностью 800 человек и под командованием полковника Рютгера Фукса) ждали русских и приготовились к их встрече. Непосредственно у Стэкета оборону держали 350 человек солдат под командованием инженер-полковника Бальтсара фон Дальхейма. А. Хенриксон пишет, что русские предприняли атаку против Баггенстэкета, но были отбиты шведской пехотой. Шведские историки утверждают, что шведы потеряли порядка 100 человек убитыми, в то время как русские потеряли вчетверо больше. На обратном пути Змаевич оставил свой след: игнорируя присутствие вокруг крепости неприятельских сил, при поддержке огня своих галер, он высадился на берег и сжёг имение графа Вредена.

Г. Веттерберг пишет, что в приходе Кюддбю и Викбуландет шведские крестьяне, прислушавшись к манифестам царя Петра о том, что «послушных» шведов не тронут, если они не окажут его войскам сопротивления, вступили с русскими в сотрудничество. Под водительством некоего Свена Бенгтсона из Томты шведы приняли присягу и начали среди своих земляков агитацию в пользу сотрудничества с русским отрядом. Они должны были подавать русским сигналы с суши, когда нагрянули шведы и всех арестовали. Бенгтссону как предателю отрубили голову, остальных королева Ульрика Элеонора помиловала, назначив им «пробежку» через строй со шпицрутенами, тюремные сроки и штрафы.

18 августа Змаевич воссоединился с основными силами у острова Мёйя, после чего Апраксин во главе своего флота пошёл к Лемланду, где его около 6 часов вечера того же дня встретил Пётр. Царь ждал появление своего десантного корпуса на только что отстроенной батарее.

Пока вокруг Стокгольма продолжались движения русских флотов, королева Ульрика в конце июля приняла посланника Петра I А.И.Остермана и в резких тонах высказалась о действиях русского галерного флота на шведском побережье. Остерман ответил, что эти действия пока носят разведывательный характер, поскольку шведские представители не спешат с заключением мира и практически Россия и Швеция находятся в состоянии войны. Остерман напомнил шведскому правительству о жестокостях шведской армии, проявленных ею в русских пределах, «о чем еще как в землях… так и индо жалостные памяти и ныне явны».

Королева вручила Остерману новые условия мира, составленные с помощью английских дипломатов. Шведы требовали возвращения не только Финляндии, но и Эстляндии и Лифляндии. Ознакомившись с ними, Остерман заметил, что «они (королева и канцлер – авт.) тужить будут о том, что нынешние добрые диспозиции… к миру пропустили…». Аудиенция показала, что шведы к миру были не готовы. Шведское правительство с нетерпением ожидало прибытия английского флота, надеясь с его помощью отвратить угрозу вторжения русских войск и успокоить шведское население, протестовавшее против разорительной войны. Пётр I, узнав о новых условиях шведов в августе, приказал прервать мирные переговоры, и 4/15 сентября русская делегация была отозвана с Аландских островов.

Между тем, на севере успешно действовал отряд генерал-майора П. Ласси (Лейси). Он выполнил приказ Апраксина и высадился на берег в районе Ваксхольма у хутора Лефста (так в русских источниках, между тем местечко Лефста должно быть на севере, в районе Фошмарка). Оборонявший эту местность шведский отряд численностью около 1600 человек был атакован и обращён в бегство. Создавалось впечатление, что шведские солдаты были более стойкими, находясь в дали от родины, на чужой территории.

Русские казаки находились всего в полутора шведских милях от шведской столицы, но сил для взятия её у них не было, да и такая задача перед ними не стояла. П. Лейси прошёл северным фарватером вдоль берега, высаживая десанты и уничтожая металлургические заводы, рудники и склады. Русские сожгли там 135 деревень, 40 мельниц, 16 магазинов (складов) и два города – Эстхаммар и Эрегрунд.

20/31 июля в 7—8 км от городка Фошмарк русский отряд численностью 1400 человек вступил в бой с равным по численности отрядом шведов. Шведы окружили свои позиции завалами и открыли огонь по наступавшему неприятелю, но, не выдержав штыковой атаки русских, бежали, бросив на месте 3 пушки.

25 июля/5 августа Лейси высадил отряд в 2400 человек для уничтожения железоделательного завода Leusta-bruk. Им преградили путь 300 солдат регулярных и 500 человек ополченческих частей, но под натиском русских они были вынуждены отступить к своим основным силам (1600 человек), закрепившимся в открытом поле. Лейси этим не удовлетворился. Сковав шведов с фронта, он послал в обход с обеих флангов два отряда. Атаку произвели одновременно с трёх сторон, и результатом было бегство шведов со своих позиций. Шведы бежали в панике, бросив 7 орудий.

1 августа Лейси подошёл к Евле, где находилось трёхтысячное шведское войско и 900 ополченцев под командованием генералов Армфельта и Хамильтона. На подходе к городу стояла 4-пушечная батарея, а из Уппсалы шло подкрепление. «Не вдаваясь в азарт», Лейси в окрестностях Евле разрушил некоторые военные объекты и двинулся в обратный путь. Встреча с «финским» генералом Армфельтом не состоялась. Зато Лейси через 22 года встретится со шведами в той же Финляндии во время войны 1741—1743 г.г., но уже в чине главнокомандующего русской армии. 16 августа галерный флот и десантные отряды Лейси вернулись на свою базу на Лемланде, а парусный флот – на свою новую базу в Ревель.

Кампания 1719 года закончилась.

Как мы видим, сильного сопротивления русскому десантному корпусу со стороны шведской армии практически оказано не было. Впрочем, русские намеренно не ввязывались в бой с основными силами шведов, а ограничились локальными стычками, имея в виду в первую очередь разрушение и уничтожение шведской военно-промышленной инфраструктуру и нанесение как можно большего ущерба военно-экономическому потенциалу страны. Добыча, полученная русскими, по некоторым данным, оценивалась в 1 млн. талеров, а ущерб, нанесённый стране – в 12 млн. талеров. Успехам русского галерного флота содействовал парусный флот, находившийся у о. Лемланд. Он следил за безопасностью галерного флота, рассылал крейсера и постоянно поддерживал связь с командующим Ф. М. Апраксиным.

Из перечисленных выше локальных боёв напрашивается вывод, что шведская армия находилась в этот момент в большом упадке. Трудно было узнать в ней прежних каролинцев, умевших побеждать не числом, а уменьем. Главным образом страдала дисциплина, на низком уровне находился воинский дух. Общая усталость страны и обречённость поражения сказывались в первую очередь на армии. Создаётся также впечатление, что шведское командование действовало в сложившейся обстановке не совсем адекватно, не уверенно и пассивно. Оно практически ничего не смогло противопоставить широким операциям русского десантного корпуса и действовало по принципу «латания дыр». Кроме бездарного генералиссимуса Фредрика Хессенского, в армии было много способных боевых генералов, но их влияния на ход военных действий заметно не было.

Советский историк В.Е.Возгрин справедливо отмечал, что каролинцы были лучшими в Европе воинами: «Но эти бесподобные солдаты отступали, когда в командирах у них оказывались офицеры, готовые ради клочка земли предать короля (Г.О.Дуглас), откровенные бездари вроде Г. Любеккера, или попросту физически и духовно деградировавшие старцы как А. Кронйорт».

Совсем не был использован шведский флот. Русское командование весьма опасалось шведского корабельного флота³⁶ – тем более что русский «большой» флот «отсиживался» на своих базах и в рейде по шведскому побережью участия практически не принимал, а шведские моряки получили сильную поддержку в лице эскадры Норриса. Шведские военные корабли могли бы действовать более уверенно и сильно мешать операциям Апраксина-Лейси, но этого не произошло.