Принуждение к миру. Военные действия России в Финляндии в 1710—1720 г.г.

Менее чем через два часа после начала битвы всё было кончено.

В страшной сече три финских пехотных полка погибли почти целиком, а остальные, потеряв бóльшую или значительную часть своего состава, рассеялись по лесам или спешно отступали на Васу. Полегло на поле боя и попало в плен большое количество крестьян из ландсверна. Кавалерии, как всегда в таких случаях, в ретираде повезло больше всех. Бóльшую часть рейтар и драгун их финские лошадки вынесли с окровавленных снегов Стуркюро. Повезло и тем крестьянам, что вовремя успели «навострить» лыжи.

Русская армия соединилась на Васской дороге, и драгуны и казаки продолжили преследование и рубку отступающего по ней в беспорядке противника. В реляции Чекина указано, что казаки гнали шведов по дорогам, реке и лесам целых 20 верст «и многих неприятелей воинских людей побили…» Проделав путь от поля боя в 12 вёрст, конница остановились у хутора Лаука, что в 8 верстах от Васы, и на следующий день пошла ещё дальше. 21 февраля победители подошли к стенам Васы, который оборонять было уже некому. 23 февраля 1714 года почти полностью покинутый населением город капитулировал, и русские беспрепятственно вступили в него. Среди прочих трофеев они захватили 9 пушек.

Войска Голицына разорили всё и вся на 60 верст в округе.

Армфельт с уцелевшими остатками армии спасался бегством от погони, пока окончательно не оторвался от преследователей. Прибыв 22 февраля в Гамла-Ка (Коккола), он стал собирать там остатки войск, с которыми вскоре отошел в Якобстадт (Пиетарсаари), а потом – в Улеаборг (Оулу) и Торнео. В Швецию он привёл едва три тысячи солдат.

В своем рапорте в Королевский совет генерал, называя главной причиной поражения превосходство неприятеля, заявлял, что «все офицеры от высших до низших, а также солдаты, крестьяне выказали в битве необычайное и неустрашимое мужество… Я не способен вполне оценить отвагу, оказанную офицерами и солдатами в опасностях сражения. При всем желании я не в силах достойно скорбеть о павших. Все они продемонстрировали презрение к смерти… Я видел тяжелораненых, сражавших до последнего вздоха. Я видел мертвых солдат, не выпустивших мушкетов, штыки которых были в телах убитых ими врагов, они решились победить или умереть…»

Все ли? По словам Армфельта, тела воинов покрыли поле сражения так, что по нему невозможно было проехать. Тогда сколько шведов и финнов из его армии осталось лежать на белоснежных полях под Стуркюру? Согласно победному рапорту Голицына, неприятель потерял убитыми 5133 человек, пленными 535 человек, из них 20 офицеров и около 200 крестьян, захвачены 7 орудий и много другого прекрасного шведского холодного и огнестрельного оружия, 20 знамен (полковых и ротных), обоз с припасами и войсковой казной и сотни лошадей.

Свои потери русский командующий показал в 421 убитого и 1047 раненых. Но таким образом получается, что от войск Голицына не ушел практически ни один шведский или финский солдат, а за одного погибшего русского шведы заплатили двенадцатью жизнями своих солдат! Полтавское сражение, куда более масштабное, продолжительное и успешное для русского оружия, не дало таких интенсивных и неравных потерь, как, впрочем, и любое другое сражение Северной войны. А ведь битва при Наппо как таковая продолжалась менее трех часов, причем около половины времени ушло на взаимные и не причинившие большого вреда ни одной стороне перестрелки. Можно ли представить, чтобы за час активных действий было истреблено столько людей? Ведь это всё-таки было сражение, а не массовая казнь!

Новые данные свидетельствуют, что на поле боя, оставшемся за русскими, ими было найдено, подобрано и погребено всего… 1165 мертвых тел – своих и неприятельских, в большинстве, конечно, последних¹⁴. Следовательно, за вычетом русских, число убитых солдат и офицеров Армфельта должно быть не более 750 человек, – конечно, не считая тех, что остались непогребенными, зарубленных в ходе преследования, замерзших в лесах и умерших впоследствии от ран. При этом, если сравнить установленную численность регулярного рядового состава армии Армфельта накануне битвы (4600) и после, на 17 марта того же 1714 года (3292), то получается разница примерно в 1300 капралов и рядовых. По публикуемым финскими и шведскими историками спискам офицеров, разбитых по полкам, они составили не более 150 человек убитыми и 20 пленными, потери же «иррегулярных» ополченцев – несколько сот убитых и около 200 пленных. Подсчитываем и получаем цифру порядка 2500 – 2700 убитыми, ранеными и пленными (последних было от 500 до 535 человек, что вполне согласуется и с русскими, и со шведскими данными). В итоге получается, что потери шведов убитыми и ранеными составили от 2200 до 2500 человек.

Шведская пехота из 141 офицера потеряла 77 убитыми, 9 ранеными и 17 пленными, в то время как кавалерийские части, артиллерия, и ландсверн потеряли 73 офицеров убитыми и 3 офицеров пленными. При этом следует иметь в виду, что офицеров в кавалерии насчитывалось 82 человека, число артиллерийских офицеров при 8 орудиях вряд ли превышало 5—6 человек, в то время как число офицеров штаба и ополчения нам неизвестно.

Разнобой в оценках потерь следует, возможно, отнести и за счет большого количества неучтённых шведских войск и финских ополченцев, в большом количестве погибших и пропавших без вести в финале битвы. Так, например, в разных шведских и финских исторических исследованиях численность Обусского полка колеблется от 385 до 455 человек, Саволакского – от 586 до 700, Нюландского – от 130 до 326 и т. д.

Рискнем заключить, что шведская армия в Финляндии была разгромлена, но физически полностью не уничтожена. Чуть менее половины ее личного состава, решившегося всё-таки отступать, а не умирать, либо сумели спастись, либо, coxpaнив строй и отстреливаясь от наседающей русской кавалерии, рассеялись по лесам, а затем собрались снова. Впрочем, это не отрицает того очевидного факта, что финская армия Швеции как реальная боевая сила перестала существовать. В таком случае следует признать, что задача, поставленная Петром I своим генералам, была, наконец, выполнена.

Оценивая итоги сражения при Стуркюро, мы не можем не отметить, что ведомые русскими полководцами солдаты, пожалуй, впервые, будучи в решающем бою численно почти на равных со шведами, сумели наголову разбить сильного и дравшегося с мужеством отчаяния противника – противника, для которого численное превосходство не было препятствием к победе. Это первая битва Северной войны, проведенная русскими самостоятельно, без руководства иностранцев, которых князь Голицын, лучший полководец царя Петра, не слишком жаловал, предпочитая выдвигать на командные должности русских офицеров.

Голицын сумел навязать Армфельту свой сценарий битвы, сразу поставив его войска в невыгодное положение, своевременно провёл ряд эффективных маневров на окружение, применив нетрадиционное построение войск в четыре линии. Русские измотали и выбили в обороне главную неприятельскую силу – пехоту, задействовав в полном объеме свою артиллерию, и выждав момент, ударили на флангах конными и спешенными драгунами, замкнули неприятеля в кольцо окружения, разбили его и организовали преследование.

Если Голицын смог быстро и без потерь совершить свой зимний марш, Армфельт никак не сумел ему помешать, скажем, применив засады, засеки, партизанские действия, обходы и блокирование сил врага на узкой и заснеженной лесной дороге силами лыжников. Лыжных частей, в отличие от русских, шведы (финны) почему-то не имели и даже не пытались их создавать. В то время как Армфельт изнурял и морозил своих солдат долгим и бесполезным стоянием на позиции, Голицын повёл свой корпус на тяжёлый, рискованный, но в итоге сыгравший решающую роль ночной обходной марш. Профессиональный военный в трёх или более поколениях барон Армфельт действовал грамотно, но довольно шаблонно, а его русский противник князь Голицын применил выдумку и воображение и победил.

Можно указать и на другие просчёты и ошибки шведского командования. Так оно не сумело заранее выяснить силы, намерения и положение противника и запоздало с контрманевром, упустив свой единственный шанс смять русских в период развертывания. Если шведская артиллерия прекратила огонь практически в самом начале боя, то русская сумела обеспечить довольно интенсивный огонь и нанести большие потери противнику. Финляндская конница образца 1714 года, как бы демонстрируя закат своей былой славы, вела себя недопустимо пассивно и бежала при первом ударе противника (некоторым оправданием, впрочем, ей служат малочисленность, худоконность, глубокий снежный покров и наст, затруднявший атаки). Тем не менее, русская кавалерия сыграла решающую, переломную роль в битве, она решительно и смело атаковала и в пешем, и в конном строю – по утоптанному снегу. Можно сказать, что воспитанное за 13 лет войны петровское драгунство исполнило при Стуркюро одну из лучших своих партий.

От большой нужды поставленное Армфельтом в строй необученное и нестойкое крестьянское пополнение послужило шведам, как и следовало ожидать, только во вред – как и русским в 1700 году под Нарвой. Голицын же на боевую операцию солдат отбирал специально, а своей довольно многочисленной иррегулярной казачьей коннице сколь-нибудь ответственной задачи не поручил. Он считал: если казаки наведут панику, осуществят ложную демонстрацию и отвлекут противника от главного направления удара – и то очень хорошо. Он прекрасно знал по опыту, что «эта публика» никогда на шведские штыки не полезет и на рукопашный бой с регулярной шведской конницей никогда не решится. Дело иррегулярных конников – «малая война»: разведка, дозоры, набеги, грабительские рейды, фуражировки, преследование неприятеля и сбор трофеев. С этим казаки справлялись неплохо.

Следует признать, что обе стороны сражались храбро, стойко, при необычайном напряжении сил, в труднейших природно-климатических условиях. Как и русское, шведско-финское воинство, оказавшееся в меньшинстве, было достойно победы. Но на «последнем экзамене» Северной войны русские превзошли своих экзаменаторов. Русская армия была в этот период на пике своей боевой славы. Нельзя забывать, что грядущее поражение в войне, ощущаемое всеми шведами, мало способствовало поднятию у них боевого духа, но зато сильно вдохновляло на воинские подвиги русских солдат и офицеров.

По приказу Государственного совета генерал-майор Карл Густав Армфельт и полковник де ла Барр были в марте 1714 г. арестованы и преданы суду. Против барона были выдвинуты следующие обвинения:

1. Неудовлетворительное командование войсками финляндского корпуса, что привело к поражению и оставлению герцогства войсками Его величества короля Швеции.

2. Вступление в битву с неприятелем вопреки воле военного совета.

3. Самовольная эвакуация Эстерботтена и отвод войск к Торнео.

Полковник де ла Барр был обвинен в трусости перед лицом врага, нераспорядительности и бегстве с поля битвы.

Обвинение по любому из этих пунктов значило, что в условиях военного времени, подсудимый мог рассчитывать только на один исход – смертную казнь.

Армфельт прекрасно понимал, что является мишенью для судей и козлом отпущения за все ошибки короля и королевской администрации, сделанные в ходе этой войны. Барон смело защищался на суде, порой ставя обвинение в достаточно неудобное положение, но всё было тщетно. После семи месяцев процесса его приговорили к смертной казни.

Помощь пришла с неожиданной стороны. Сначала король отказался утвердить приговор, а затем, после его возвращения в Швецию в декабре 1715 года барон был полностью оправдан, помилован и освобождён из-под ареста. Мало того, прекрасно понимая, что Армфельт сделал всё от него зависящее для защиты Финляндии, Карл XII произвел его в чин генерал-лейтенанта и в 1718 году назначил командующим вспомогательной Емтландской армией, предназначенной для военных действий в Троннелаге.

Но бедному барону и там не повезло. Ему снова, как и в Финляндии, пришлось сражаться с мифическим, но грозным противником – военной бюрократией, равнодушием стокгольмского начальства, со снегами и морозами. До боя с норвежско-датским противником дело так и не дошло, и почти вся его армия бесславно погибла в снегах Емтланда.

…В руках шведов оставалась крепость Нейшлот. Русским командованием было принято решение выбить оттуда шведов. Нейшлот являлся довольно сильной крепостью. В ней находился шведский гарнизон численностью в 561 человек, а артиллерийское вооружение состояло из 31 орудия. Крепость окружала каменная стена неправильной треугольной формы, западный и северный фронты крепости усиливались казематированными пристройками. Более слабыми укреплениями являлись южные и юго-восточные, но с южной стороны непосредственно к Нейшлоту подступало Сайменское озеро. Крепость соединялась со страной двумя дорогами: к Кексгольму и Лаппстранду.

Нейшлот. Современный вид.

Проверенная русскими рекогносцировка крепости показала, что для ее обложения необходимо было участие сухопутных сил и речного флота.

Для осады Нейшлота русским командованием был сформирован осадный отряд в 1686 человек с 30 орудиями под началом Выборгского коменданта полковника И. Шувалова. В особой инструкции от 21 мая (1 июня) 1714 года Шувалову было приказано сдать командование Выборгской крепостью, следовать к Нейшлоту и после присоединения к отряду конницы блокировать крепость.

После возведения осадных сооружений Шувалову приказывалось начать артиллерийский обстрел крепости. Штурм разрешался лишь как крайнее средство и при условии, что он не будет сопровождаться большими потерями: «Буде ж крепость не в таком слабом состоянии, чтоб ее без урону своих людей и без великой тягости достать или неприятеля к сдаче на дискрецию принудить, то принуждать на какую возможно капитуляцию, а именно легче того капитуляции не чинить чтоб, крепость прияв, гарнизон отпустить, куда похотят». Для наблюдения за полевыми войсками неприятеля предписывалось высылать разъезды.

Выполняя указания командования, Шувалов 19 (30) июня с отрядом подошел к Нейшлоту. Крепость оказалась блокированной как с суши, так и со стороны Сайменского озера, куда подошли речные суда русских.

Главная инженерная атака была направлена на западный фронт крепости. Здесь русские провели первую линию траншей и установили на ней две батареи. Вторая линия траншей длиной около 150 саженей проходила непосредственно по берегу озера. Она охватывала крепостную стену с севера и была удалена от нее на 80—120 саженей. На ней, как и на первой, также были установлены две батареи. Для обеспечения правого фланга у острова Сталхольм было построено сомкнутое укрепление в виде редута. На речных судах по Сайменскому озеру была доставлена часть отряда для проведения вспомогательной атаки против северного фронта. Здесь осаждающие заложили траншеи и возвели две батареи.

Окопные работы длились около месяца. После отказа коменданта сдать крепость русские открыли по ней артиллерийский методический огонь, продолжавшийся целых пять суток, и 29 июля (9 августа) крепость капитулировала. Гарнизон получил свободный выход и был отпущен в Куопио. В крепости русские нашли 13 пушек. Оставив в Нейшлоте гарнизон в 515 человек пехоты и 318 человек конницы, русская пехота и речные суда выступили к Выборгу, а конница отошла к Кексгольму.

Осада Нейшлота оказалась единственной инженерной атакой, проведенной русской регулярной армией на территории Финляндии (ранее такие атаки были проведены против Риги и Ревеля в Лиф- и Эстляндии).

Флот Петра

Всякий потентат, который едино войско сухопутное имеет, одну руку имеет. А который и флот имеет, обе руки имеет.

Пётр I

Северная война явилась родной и крёстной матерью Балтийского, а фактически – русского военно-морского флота. Его появление особенно стало необходимым после выхода Дании из войны, когда расчёты Петра на использование датского флота и на контроль с его помощью Балтийского моря рассыпались в прах. Русский историк М.Ю.Горденев писал: «Флот был создан из ничего, при почти полном отсутствии сведущих лиц и с поразительной быстротой… Флот решил историческую задачу на севере, получив и удержав выходы в Балтийское море…»

История Балтийского военно-морского флота России начинается вместе с появлением русской армии на Неве, а именно, с момента овладения Нотебургом и Ниеншанцем¹⁵. И опять мы вынуждены признать, что возникновение флота и создание военно-морского могущества России является исключительно делом и заслугой Петра I. Американская военно-морская энциклопедия 1884 года посвящает этому факту такие строки: «Петру Великому принадлежит честь создания регулярного флота России. К приходу его к власти страна была ещё в полуварварском состоянии, и Пётр видел, что для поднятия её до уровня европейских наций морская сила, как составная часть военной мощи и как орудие цивилизации, была необходима».

Но это признание сделано 180 лет спустя после того, как русский флот заявил о своём существовании и стал силой, с которой нужно было считаться. Европейские современники же Северной войны, особенно морские державы – Англия, Голландия, Дания – продолжали игнорировать «забавы саардамского плотника» и реальной оценки появлению на Балтике русского флота сделали не сразу.

Уже при взятии Нотебурга Пётр I использовал большие парусные корабли, построенные в Архангельске и волоком доставленные в Ладожское озеро. С основанием Санкт-Петербурга дело создания флота пошло более быстрыми темпами, потому что военная обстановка требовала защиты города с моря. В 1704 году на о-ве Котлин была заложена морская крепость Кроншлот (будущий Кронштадт), прикрывавшая Санкт-Петербург с моря и неразрывно связанная впредь с судьбой Балтийского флота.

В устье реки Сясь, впадающее в Ладожское озеро, возникает верфь, и назначается постройка 6 фрегатов, предназначенных для борьбы со шведской флотилией на Ладожском озере. Уже в сентябре 1702 года 2 фрегата были спущены на воду. В 1703 году А. Меншиков по поручению царя осмотрел реку Свирь и на её берегах выбрал место для строительства кораблей, рядом с Лодейным Полем. Новую верфь назвали Олонецкой. Местность привлекла наличием хорошего корабельного леса, вернувшийся из Воронежа Пётр поехал лично осмотреть выбор Меншикова и остался в Лодейном Поле. У царя не было такого человека, как шведский Chapman, зато ему помогал голландец Воутерман, да и сам он знал толк в кораблестроении и полтора месяца без устали проработал на новой верфи. Здесь была заложена постройка 7 фрегатов, 5 шняв, 7 галер, 13 полугалер, 1 галиота и 13 бригантин. Наблюдение за постройкой вёл шаутбенахт Рез. Кроме Лодейного поля, была построена верфь и на реке Луга – Новгородская верфь, на которой были заложены 6 фрегатов, 5 яхт и 5 малых судов.

Если армию царь Пётр создавал по немецкому образцу, то флот он строил в основном по образу и подобию флота английского. Английские корабельные мастера и капитаны внесли весомый вклад в становление российского флота. К осени 1703 года на воду был спущен первый 28-пушечный фрегат «Штандарт», который и стал родоначальником Балтийского русского флота. Корабли строились из дуба по лучшим голландским и английским чертежам, но не отличались большой прочностью, потому что строились из сырого дерева. Кроме того, рабочие на верфях были не достаточно обучены корабельному делу, и во всём была большая спешка, вызванная не только нетерпеливым характером царя, но и необходимостью давать отпор шведам. Суда, как правило, не имели большой осадки – большие фрегаты с вооружением на борту должны были иметь осадку более 9 футов, в то время как глубина рек, где располагались верфи, не превышала 6—7 футов. Иногда, чтобы провести построенный корабль в Финский залив, приходилось снимать с него не только пушки и тяжёлые грузы, но и мачты и такелаж. Длина 50-пушечных кораблей достигала не более 110, а ширина – 23 футов.

Первый линейный корабль был спущен на воду в 1710 году. Это был 50-пушечный «Выборг». К началу кампании 1711 года Балтийский флот имел уже 3 линейных корабля и 2 фрегата. В 1712 году была спущена на воду «Полтава» – первый 54-пушечный корабль, построенный в Санкт-Петербурге. Здесь же под наблюдением шаутбенахта Петра Михайлова – шведы запомнили это имя при проезде Великого посольства России в 1697 году через Ригу – были построены 60-пушечные «Святая Екатерина», «Нарва», «Шлиссельбург»¹⁶, 64-пушечные «Ингерманланд» и «Москва» и 68-пушечный «Ревель». Кроме того, в состав Балтийского флота поступили суда, закупленные за границей, которые несли от 42 до 72 пушек. Как мы видим, давая кораблям названия городов и местностей, отвоёванных у шведов, Пётр как бы делал вызов противнику и одновременно демонстрировал миру своё намерение оставить их за Россией. У царя Петра всё было продумано, просчитано и выверено, и ничто не совершалось «с кондачка».

Водоизмещение линейных кораблей составляло от 700 до 900 тонн, их длина колебалась от 33 до 36, а ширина – от 10 до 12 м. Они имели 3 мачты (две – с прямыми парусами, а третья, бизань – со смешанным парусным вооружением), 2—3 батарейных палубы и вооружение пушками калибром до 18 фунтов. Фрегаты – тоже трёхмачтовые парусники – имели 1—2 батарейные палубы и от 18 до 32 пушек калибром от 6 до 18 фунтов, а шнявы – двухмачтовые парусники с прямыми парусами – несли на борту 12—16 пушек калибром от 3 до 6 фунтов, размещённых на открытой батарейной палубе.

Галеры были и того меньше: 89 футов длины и 15 – ширины и строились из сосны и ели. На больших галерах было до 38 пар вёсел и по 2 съёмных мачты с косым латинским парусом. На носу под помостом, на котором во время боя собирались солдаты, стояли три медные 5-фунтовые пушки. Прислуга при орудиях прикрывалась щитом из тюфяков. Посередине галеры шёл досчатый помост – куршея – шириной в 2 фута, на котором стояли матросы и управляли парусами. Куршея служила сообщением между носом и кормой галеры. По обоим бортам тянулась сплошная скамья – банка, на которой сидели и в свободное время спали гребцы. Если судно шло под парусами, и вёсла не требовались, гребцы, не сходя с банок, помогали матросам тянуть снасти. Под банками были ступеньки, к которым гребцов, если они были преступниками, приковывали за левую ногу. На корме располагались помещения для командира судна и офицеров.

У русских были и другие мелко сидящие суда – полугалеры и скампавеи. Полугалеры имели 72 весла (по 36 на борт), осадку до 4 футов и вмещали до 300 человек. Скампавеи имели 36 вёсел (по 18 вёсел на борт), осадку до 3 футов и могли брать на борт до 150 человек. Галеры, как правило, комплектовались по венецианскому образцу.

Галеры строились лёгкими и быстроходными. В тихую погоду при гребле галера могла достигать 6 узлов или до 12 км в час. Каждое гребное судно имело свой тактический номер, который определял его место в походных и боевых порядках и порядок взаимодействия с конкретным пехотным подразделением. Галеры оказались весьма эффективным видом морского рода войск: они не только были средством доставки и высадки десанта в нужное место, но и оказывали действенную артиллерийскую поддержку сухопутным операциям и создавали угрозу неповоротливым большим кораблям противника в мелководных шхерах.

Галерный флот подразделялся на 3 дивизии: авангардию, кордебалию (центр) и арьергардию. На морских переходах дивизия шла в кильватерной колонне, а при перестроении в боевой порядок авангардия смещалась вправо, кордебалия выходила вперёд и разворачивалась в центре, а арьергардия выстраивалась слева от центра.

Удалённость верфей от моря, трудности в проводке кораблей по бурному Ладожскому озеру и изобилующей отмелями Неве заставили Петра позаботиться о постройке верфи в Санкт-Петербурге. 5/16 ноября 1704 года приступили к постройке обширного адмиралтейства, заложенного на левом берегу Невы, на том самом месте, где возвышается теперь башня и шпиль с корабликом Главного Адмиралтейства. К зиме 1705 года адмиралтейство было обнесено валом со рвом и палисадом, с бастионами, обращёнными к Неве и вооружёнными корабельными пушками. Уверенности в том, что шведы снова не появятся на Неве, не было. Внутри адмиралтейства были сооружены 53 амбара для хранения различных корабельных припасов и снастей.

Корабли строились в самом большом помещении адмиралтейства. В углу была оборудована кузница, в ней было 15 горнов, и работали 15 кузнецов. Пять человек делали брусы для кораблей. Внутри адмиралтейства было построено множество зданий и складов. В одном из них две комнаты были отведены для хранения меди, захваченной у шведов.

В 1701 году в Москве была открыта с мудрёным названием «Школа математических и навигацких хитростно искусств учения», а позже было открыто её отделение в новой столице на Неве, при адмиралтействе – т. н. Навигационная школа. Её возглавили англичане С. Гуин и Р. Грайс, приглашённые Петром I во время его пребывания в Англии зимой 1698 года. Первый выпуск школа сделала в 1705 году, однако прежде чем получить офицерское звание морского офицера, выпущенные ею 64 человека должны были пройти дополнительную подготовку на голландском и английском флотах.

Была ещё Нарвская (Новгородская) математическая школа, открывшаяся в 1715 году. Первый набор школы составил 84 человека, директорами школы стали обер-комендант Кирилл Нарышкин и комендант Василий Титов, а одним из преподавателей – Митрофан Михайлов. «Того же года, октября 1 дня, по присланному указу перевели нас всех в школу в Санкт-Петербург», – вспоминал ученик школы, представитель младшего поколения петровых «птенцов» Иван Неплюев (1693—1773), – «которой школы был содержателем француз Баро; оная была под ведением адмирала Фёдора Матвеевича Апраксина и генерал-майора и обер-штер-кригс-комиссара Григория Петровича Чернышева; потом она поручена была Андрею Артамоновичу Матвееву. В той школе было нас обучающихся 300 человек».

В 1716 году из учеников школы были отобраны 20 человек и направлены на службу во флот в Ревель в качестве гардемаринов. Неплюев был определён на корабль «Архангел Михаил», который в мае в составе эскадры под командованием командора Сиверса отправился в Копенгаген. «29 числа того же месяца от острова Борнхольма принуждены были поворотиться, потому что шведский флот лежал у острова Рюгена», – отмечал Неплюев. В конце августа царь Пётр устроил на корабле «Ингерманландия» смотр всех гардемаринов, выбрал из них 30 человек и повелел их отправить в Венецию для обучения галерному мореплаванию, а потом – в Испанию.

Два года спустя Неплюев с товарищами вернулся в Санкт-Петербург и был представлен для экзамена царю Петру. На экзамене Его Величество, «будучи не мощен или не весел…, изволили спросить нас только, имеем ли мы от командиров тамошних аттестаты, и все ли на галерах или иные и на кораблях служили». Убедившись, что с документами всё было в порядке, он распорядился зачислить всех на корабли… гардемаринами. С возражениями осмелился выступить Г.П.Чернышев: люди выучились, получили аттестаты морских офицеров, два года терпели нужду и горе – и вот, опять гардемарины. На вопрос царя, кто достоин офицерского звания и способен управлять кораблём или галерой, Чернышев назвал двух человек, включая Неплюева. Царь согласился, но поставил условием лично учинить им строгий экзамен по всем наукам.

Опрос экзаменующихся делал Змаевич, а царь внимательно слушал ответы. В результате царь остался доволен и приказал зачислить Неплюева во флот морским поручиком. Поручик как знаток итальянского языка часто выступал у царя переводчиком, а в начале 1721 года был послан резидентом в Константинополь. При императрице Елизавете и Екатерине II выполнял важные государственные поручения и занимал высокие правительственные посты. Таковы были судьбы многих морских офицеров новой России.

Флот требовал массу вещей и предметов – канаты, сукно, паруса, якоря, пушки и пр., а всего этого в России до Петра не было, и было нужно создавать собственные заводы и мануфактуры. На берегах Онежского озера были в спешном порядке построены Петровский, Алексеевский, Повенецкий и Кончезерский заводы, поступившие в ведомство Адмиралтейства. Одновременно по указанию Петра было построено несколько заводов на Урале. Всего их было построено около 40. В 1713—1717 г.г. заводы одной только Олонецкой губернии поставили флоту 1072 орудия, 7380 ядер, 8900 гранат и 128 бомб.

Первые моряки появились из числа «потешных» солдат, а потом гвардейских частей России – например, капитаны Иван Муханов и братья Иван и Наум Сенявины. Морское дело они изучали на голландских и английских военных кораблях ещё до начала Северной войны. Первые матросы были взяты лишь в 1700 году на Азовский флот из солдат в количестве 1.104 человека. Первый набор в матросы был осуществлён в 1702 году. Тогда, кроме 1.300 призванных записались в матросы 394 добровольца из разных сословий страны. После ликвидации Азовского флота судовые экипажи были переведены в Белое море в Архангельск и на Балтийский флот. Иностранцы составляли в это время небольшую часть моряков: 18 капитанов и комендоров, 7 поручиков и подпоручиков, 10 штурманов и подштурманов, 24 боцмана и 190 матросов. Осенью 1705 года в Россию вернулась группа молодых людей, обучавшихся морскому делу в течение 2 лет в Голландии.

Но специалистов, главным образом, офицеров и адмиралов всё равно не хватало, строительство кораблей опережало подготовку необходимых кадров, и приходилось набирать их из иностранцев.

Так в 1702—1703 г.г. году К. Крюйсом в Голландии было нанято 69 офицеров, 13 лекарей, 103 унтер-офицера и 3 матроса. Были случаи, когда по приказу Петра стали брать силой матросов иностранных торговых судов – естественно, за хорошую плату. Это вызвало недовольство некоторых государств, и такие методы пополнения экипажей судов были оставлены.

Морские звания на флоте были: генерал-адмирал, адмирал, вице-адмирал, контр-адмирал или шаутбенахт (от голландского Schout bij-nacht), капитан-командор, капитан, капитан-поручик (капитан-лейтенант), поручик (лейтенант), корабельный секретарь и последний офицерский чин – подпоручик (унтер-лейтенант). Мичманы, появившиеся в 1713 году, числились в унтер-офицерском звании; а гардемарины, существующие с 1716 года, равнялись по чину и содержанию с солдатами гвардии и носили форму Преображенского полка. На две трети судовые экипажи состояли из матросов и пушкарей (артиллеристов) и одна треть – из морских солдат. Матросы разделялись сначала на четыре, а впоследствии на две статьи.