Виктор встал и поплелся к кленовому парку, откуда еще час назад вышел ко мне. Несколько раз он порывался обернуться, но всякий раз, ловя мой недоумевающий взгляд, отворачивался. Я понял: он хотел сказать что-то очень важное и не знал, как это лучше сделать.
Небо нахмурилось – собирался дождь. Виктор подошел ко мне :
– Понимаешь, Боря, вчера вечером встретил у булочной старшую дочку, она все уговаривала вернуться домой, вроде бы и мать уже не против.
– Что же вы ответили? – вместо подбадривающих слов задал я глупый вопрос, наверное, полагая, что семье, в самом деле, не нужен такой опустившийся отец и муж.
– Повременил с ответом, подумать решил, с тобой посоветоваться. Знакомых, кроме тебя, у меня нет, ты один ко мне хорошо относишься и всегда слушаешь.
Я украдкой посмотрел на часы. Боже мой, уже половина восьмого, в школу опаздываю!
– Ой, мне некогда, сами смотрите, вам виднее! – равнодушно бросил я дяде Вите и, роняя то лопату, то метлу, поспешил к сараю.
– Боря! – его срывающийся голос умолял.
Я нетерпеливо обернулся. Дядя Витя, стоя возле скамейки, держал в одной руке мертвый стволок росшей у подъезда березки, которую уже успел кто-то сломать за ночь, а другой вытирал мокрое красное лицо.
Было холодно. Дождь так и не начался, но солнце не могло пробиться сквозь свинцовые тучи. Зарождающийся день нес с собой мрак и печаль.
2
После этого дня с дядей Витей мы больше не встречались. Закончив школу и отслужив два года в армии, я стал жить в другом районе Казани и в Дербышки наведывался редко. Как-то зимой 2003 года я в очередной раз приехал в поселок навестить родственников. Спускаясь по улице Главной к родному дому, обратил внимание на высокого человека, упорно потрошившего черные пакеты в мусорных баках. Вернее сказать, внимание мое привлек дырявый черный полушубок, который я узнал бы и через десять лет.
– Дядя Витя … это вы?
Мужчина перестал ковыряться в контейнерах и тупо уставился на меня. Боже мой! Такого отвращения при виде человека я еще ни разу не испытывал. Засаленные, слипшиеся волосы опустились до плеч, борода и усы прочно сковали все лицо и только два мертвых глаза выделялись на фоне этой черной гущи.
Дядя Витя ел йогурт, хотя правильнее сказать: облизывал выброшенную баночку из-под йогурта. Пальцем выковыривая засохшие и заплесневевшие остатки, он этим же пальцем жадно запихивал их в рот. Борода его вся была в грязно-желтых кусочках некогда питательного лакомства.