Адаптер

Рустам переоделся в домашний костюм, такая ткань больше подходила его сестре, чем мужчине. Нога перестала болеть, повязку менять он не хотел, решив отложить на потом. Он не боялся боли, и все же отрывать часть себя было страшно. Рустам сел на диван и приподнял крышки с блюд. Запах горячей баранины и тушеных овощей с рисом оглушил его, захотелось есть прямо так руками, пока горячее. Голова закружилась, голод стиснул желудок холодными тисками. Взяв себя в руки, Рустам достал бутылку и аккуратно стал отвинчивать пробку. Шампанское он держал впервые в жизни, зная по фильмам, как с ним следует обращаться. В роликах все было просто, а вживую руки дрожали, пальцы слишком сильно сдавливали пробку и горлышко, что стекло в конце концов затрещало, еще немного, и он бы оторвал горлышко вместе с пробкой.

Прогремел благородный хлопок, пробка сдалась, послушная сильным пальцам, шампанское, шипя и пенясь, вальяжно наполнило бокал. Рустам попробовал и хмыкнул, не понимая, что такого в этом кислом напитке, щекочущим ноздри. Захотелось выпить больше, и он осушил бокал, налив второй. После двух бокалов, голод стал невыносимым, и Рустам набросился на еду. Насытившись, он увидел неприметный серый конверт, торчавший из-под ведерка со льдом. Рустам осторожно взял конверт, он впервые держал в руках настоящую бумагу, даже не полимерную, как в книгах в школьной библиотеке, стоявших за толстым стеклом, а настоящую из древесины. Об этом рассказывали на уроках истории технологии, и бумага было точь-в-точь, как в электронном учебнике, даже запах был тот же, что собирал аромаблок. Дети не очень любили этот предмет, потому что в классе потом воняло то резиной, то нефтью или машинным маслом, перемешанным с ацетоном. Лучше всех пахла бумага, напоминая вкус дикого лесного ореха, который они собирали в школьном саду.

«Рустам, ты больше не существуешь. В последний раз ты слышишь свое имя – теперь ты Беджан. Ты не должен стать мной до последней детали, до каждой мелочи – это невозможно, и было бы несправедливым требовать этого от тебя. У тебя немногим меньше месяца, потом ты знаешь, что тебя ждет. Это ждет и меня, если мы не успеем, но мы должны успеть.

То, что мы сделали, не разрушит систему, но подорвет опоры. Я знаю, что ты будешь думать, что все зря, но это не так. Мы не можем изменить мир, мы не можем стереть их до конца, но мы можем заставить их меняться. Ты знаешь, о чем я. И знай, что твоя жертва поможет не только твоей семье, в памяти которой ты обретешь бессмертие.

А пока весь высший мир открыт перед тобой! Не думай о средствах, тебе их все равно потратить. Единственное, что ты должен сделать – прими обет молчания. Сделай это сразу после прочтения, не откладывай, потом будет тяжелее. Так к тебе не будет вопросов. Я, то есть ты, под следствием, поэтому ты свободен. Они все узнают, но позже, а пока ты свободен. Забудь про мораль, забудь о вере – они ничем тебе не помогут, и пусть не мешают.

Прощай, Беджан! Я сделаю все, чтобы твоя жизнь не оборвалась – я хочу, чтобы Рустам смог сбежать. Мы выбрали сами свой путь, будь сильным и смелым, и храни тебя Аллах!

P.S. Сожги это письмо, отпусти себя на свободу».

Рустам перечитал три раза и допил шампанское. Оно хорошо ударило в голову, Беджан был прав, надо было идти в мечеть прямо сейчас. Рустам чувствовал, что сомнения слой за слоем покрывают его душу. Он переоделся, в шкафу его ждали три черных костюма и три десятка белоснежных сорочек. Шкаф был укомплектован всем, что Рустам никогда в своей жизни не носил. Галстуки были аккуратно завязаны, носки и запонки разложены по парам. Особенно Рустаму понравилась обувь из тонкой кожи, удобная, сшитая точно по его стопе. Теперь он понял, зачем ему сканировали ступни, а робот мерил тело лазером – вся одежда была сшита под него, без стеснения или неудобства облегая тело.

Лифт уже ждал его, Беджан предупреждал, что город будет предугадывать его желания. Мечеть он увидел сразу, точеная башня возвышалась над домами, искрясь на солнце золотым полумесяцем. Рустам пошел пешком, как учила его бабушка. Дорога в храм должна быть простой и непростой, в детстве он не понимал этого, думая, что бабушка уже бредит. Она чаще ходила в православную церковь, посещая мечеть только по праздникам, но намаз совершала точнее, чем начинал призывать к молитве электронный муэдзин.

Рустам шел по городу, небрежно осматривая здания, витрины магазинов, внутри которых лениво расхаживали роскошные женщины. Одежда и обувь переменили его, сделав своим в первом круге. Беджан был прав, стоило принять обет молчания, ведь одно его слово сразу же выдаст в нем чужака.

Проходя мимо веранды ресторана, он заметил, что его оценили две очень красивые девушки. Таких красавиц он видел только в даркнете в коротких роликах премиум порно, в коротких мгновениях другой жизни, недоступной и манящей. Кровь вскипела в нем, но через мгновение успокоилась. Несмотря на свою красоту, девушки казались ему ненастоящими, как те модели в роликах, делавшие все идеально, напоминая дрессированных секс-кукол.

Войдя в мечеть, Рустам понял, что его беспокоит, что не дает быть своим в этом месте. И дело было не в происхождении, образ нивелировал различия, он видел пустой город, редкие прохожие и девушки были не в счет. Ему захотелось вернуться домой, пускай и в свой круг, в свой поселок.

В мечети было ни души. Возможно, он был первый, кто зашел на этой неделе. Его ждала открытая дверь в процедурный кабинет, на браслете висела кнопка, ожидавшая подтверждения уплаты госпошлины. Руки его задрожали, на пару секунд палец завис перед нажатием. Рустам вздохнул и быстрым шагом вошел в процедурную. Сев в кресло, они везде были одинаковые, во всех медкабинетах, он покорно запрокинул голову и положил руки на широкие подлокотники. Ремни мягко и сильно стянули его руки, а голову закрепил широкий ремень на лбу. Рустам знал, что это будет больно, и оказалось, что он не готов.

Робот долго всматривался в его глаза, ища отказ. Рустам выдержал взгляд машины, подтвердив свою решимость, и открыл широко рот. Все произошло очень быстро: длинная игла стремительно ткнула его в гортань, впрыснув токсин. Боль пронизала все тело, стало дурно и очень страшно. И вдруг все исчезло, будто бы и не было. Рустам сидел в кресле с закрытыми глазами, ремни отпустили его, а на столике справа ждал стакан с ледяной водой. Он попробовал что-то сказать, но вместо звуков его горло издало скрипучее шипение.

22. Азин

Вечерний город оказался живым. Днем улицы ждали, прятали обитателей по стеклянным башням, рассовывая и сортируя каждого по ящичкам, как юный энтомолог собирает первую коллекцию жуков и гусениц. Когда солнце скрывалось за горизонтом, а звуки последнего намаза еще не остыли в воздухе, насекомые выбирались из коробков, наполняя жужжанием и треском безмолвные горы из стали и стекла.

После принятия обета молчания, Рустам вышел из мечети и долго бродил, исследуя город наугад. Как бы он не шел, как бы не углублялся в старые районы, следуя за солнцем или уходя от него по узким пешеходным переулкам, он возвращался в центр, куда все и стремились. Последний намаз он совершил в парке в полном одиночестве, в окружении гула робомобилей, смеха случайных голосов, внезапно возникавшего из ниоткуда и пропадающего в тишине парка. Рустам никогда не был набожным, выполняя положенное из-под палки, но сегодня ему захотелось сделать все, как требовала вера. Странно было не слышать своего голоса, от этого молитва казалась ему весомой, и в самом конце побежали мурашки, больно прокалывая тонкими иглами кожу. И все прошло: тревога сменилась усталостью, страх перетек в истому, голод не настаивал, изредка напоминая, что он давно ничего не ел.

У выхода из парка его ждала машина, робот или город, считали его настроения, и робомобиль заранее выехал из гаража. Пропищав Рустаму, как старому знакомому, машина подняла лепесток двери. Он сел и доверился алгоритму, вспоминая рассказ Беджана, что в первом круге за тебя решают, что и когда ты должен хотеть. Его привезли в ресторан, он еще днем приметил его, когда бесцельно ездил по городу. До гостиницы идти было недалеко, Рустам удивлялся, как легко он ориентировался в городе, будто бы жил в нем с рождения. Здесь все было привычно, как в его поселке, как в других городах третьего и четвертого круга, где он успел побывать, расположение улиц, дома и учреждения, столовые или рестораны стояли на привычных местах, подчиняясь единому плану.

Некоторое время Рустам стоял у входа в ресторан и думал. Мыслей было много, но все они бессвязным каскадом вспыхивали в мозгу, осыпаясь фейерверком бессмысленных переживаний. Машина скрылась за поворотом, направляясь в гараж, а робот-привратник вежливо ожидал, когда господин войдет. Для него забронировали столик, но, ловя изменения на лице, выделили место за барной стойкой. Рустам старался не подать вида, но лицо пока еще не слушалось, хорошо, что он не мог больше ничего сказать.

В зале было шумно и пахло мясом, дорогим табаком и женщинами. Рустам шел мимо столов, стараясь выглядеть подчеркнуто равнодушным, лишь ноздри расширялись, как у обезьян в зоопарке, ловя незримый запах самки, одетой в дорогое платье и надушенное сложным острым ароматом. Он ловил и сладкие, цветочные и приторные ароматы, отбрасывая в сторону, ища глазами ту, что пахла острыми духами. Но это был мужской зал, в который женщинам вход был запрещен, но никто не запрещал изредка проходить через него в женскую часть. Ресторан спроектировали так, чтобы женщины, желая посетить дамскую комнату, где был туалет и душ с диванами для отдыха, могли показаться жаждущим самцам. Флирт длился секунды, не нарушая закона, и полиции совести не в чем было упрекнуть женщин или мужчин, которые не так давно стали нести солидарную ответственность за блуд.

Рустам сел и не удержался, выдохнув скопившееся напряжение. На него никто не обратил внимания, серьезные господа обсуждали дела, пили, ожидая очередного показа жены на вечер. По старому закону, мужчина мог иметь любое количество жен, и брак мог длиться любое время. Это была настолько рутинная операция, что встроенный юрмодуль каждого профиля автоматически заключал и расторгал браки, длившиеся час или немногим больше, контролируя уплату компенсации женщине. Женщины не могли сами выбирать себе партнера, поэтому проститутка заключала с ней брак, получая подарок. Гомосексуальные связи оформлялись подобным образом, разница была в том, что мужчина или женщина, пожелавшие провести в грехе ночь, заключали браки с представителями проституток, часто устраивая секс втроем. Рустам слышал об этом, но никогда не пользовался, хотя в их поселке было два публичных дома, замаскированных под кафе, расположенном на первом этаже лавотеля.

Бармен поставил бокал с настоящим пивом, не той синтезированной жидкостью желтого цвета, что разливалась в каждой столовой. Пиво пахло ячменем, а пена напоминала первый снег, еще нетронутый пылью фабрик. Рядом стояла стопка водки, Рустам первой выпил ее. Водка была точно такая же, как у них, но пиво, судя по подставке, привезли из заграницы. Алкоголь ударил в голову, горло, не до конца отошедшее после обета молчания, горело. И это было скорее приятно. Пиво ледяным потоком загасило боль, возвратив уму ясность, а запах духов стал невыносимо притягательным. Рустаму захотелось встать и пойти в женскую часть, найти эту женщину. Он не знал, и этого не знали большинство тех, кто приходили сюда, что в мужском зале в каждом столе и в барной стойке были вмонтированы аромамодули, перебиравшие молекулы запахов тел женщин или мужчин, определенного паспорта модели, следя за реакцией гостя, безошибочно подбирая пару. Бармен поставил блюдо с канапе, и из женской половины вышло три женщины. Мужчины за столиками встрепенулись, придирчиво рассматривая женщин в длинных платьях с длинными рукавами. Волосы у всех были убраны под платок, из-под которого торчали непослушные пряди рыжих и черных волос. Рустам сразу увидел ее, а она его. Девушка ненадолго остановилась, делая вид, что поправляет платок. Она стояла в нескольких метрах от него, и можно было без аромамодуля уловить ее запах. Девушка еле заметно улыбнулась и скрылась в туалете. Через минуту ему пришло приглашение на брак, и Рустам, не задумываясь, подтвердил его. Девушка вернулась не скоро, он успел выпить еще бокал пива и съесть все канапе. Хотелось большего, но девушка предложила поужинать вдвоем у него. Она вышла из туалета, прожгла его любопытным взглядом черных глаз и скрылась в женской части. Инструкцию он уже получил, спешить было некуда, он взял ее на сутки. Она придет к нему сама, минуя камеры и лишних свидетелей, готовых донести в полицию совести. Рустам допивал пиво, видя перед глазами невысокую девушку, с тонким длинным носом, усыпанном веснушками, когда она улыбалась, то на щеках появлялись милые ямочки, и хотелось поцеловать в ее большие полные губы, не срывать одежду, а быть нежным и заботливым. В ее слегка полноватой фигуре чувствовалась природная мягкость, а смешливые глаза и веснушки кричали о веселом нраве.

Он успел задремать на диване, девушка задерживалась, или ему так казалось. Ужин заказала она, он сам предложил ей, доверившись вкусу веселой обольстительницы. На столике манили ароматами бараньи ребра, гусь в медовом соусе и еще много разных горячих мясных закусок, о которых Рустам и не знал. В ведерке охлаждалась бутылка шампанского, и как бы ни были притягательными ароматы блюд, как бы ни хотелось поднять крышку и схватить горячий кусок, лоснящийся жиром, со стекающим на руки острым соусом, он уснул. Усталость взяла вверх, и Рустам не с первого звонка понял, что к нему пришли.

Звонили настойчиво, даже стали стучать в дверь. Рустам встал, оглядел себя: надо было поправить рубашку и галстук, брюки совсем не помялись после лежания на диване.

– Ой, ты уснул, бедный, – девушка ловко юркнула в приоткрытую дверь, левой ногой захлопнув ее. Она без предупреждения обняла Рустама, мягкими, но сильными руками, притянув к себе за шею, и поцеловала.

– Я тебя разбужу. Я такая голодная!

Она повела его к дивану и усадила. Рустаму нравилось, что она им управляет. Особенно его возбуждал ее наряд: девушка пришла в темно-зеленой чадре, хиджаб был завязан по всем правилам, но было видно шею, а лицо сияло от улыбки.

– Ты не против? – она незаметным движением расстегнула чадру, и темная ткань распалась на части, обнажая красивую фигуру. Хиджаб неподобающим образом улетел на тумбочку в прихожей, толстая черная коса, почувствовав свободу, упала на красивую высокую грудь.

– Как я тебе? Не разочаровался?

Рустам покачал головой, смущенно улыбаясь. Она заметила его смущение, и на щеках, там где появились ямочки от улыбки, проступил румянец. Он любовался девушкой, лаская взглядом крепкие ноги, она не была толстой, скорее немного перекаченной на тренажерах. На шее небрежно висело длинное жемчужное ожерелье, спускавшееся между грудей до пупка. Она отбросила к двери туфли на высоком каблуке, став ниже и красивее.

– Ты мне тоже понравился. Ты не похож на садиста, – она подошла к Рустаму так близко, что он задохнулся от запаха ее острых духов, от ее запаха, усиленного конской дозой ферамонов. – Раздень меня. Можешь порвать их, если хочешь. Они мне больше не нужны, я заставлю тебя проснуться.

Она взяла его лицо в ладони и долго страстно целовала, позволяя себе недопустимое для жриц любви прошлого. Девушки сами решали, и поцелуй значил очень многое, так девушки показывали свою симпатию, надеясь на нежность и взаимность.

Рустам встал и взял ее на руки. Она засмеялась и сильнее обхватила его шею. Кровать была расстелена, Рустам обнаружил ее готовой, когда вернулся. На столике возле кровати лежали всевозможные секс-игрушки и смазки всех вкусов и цветов, модные в этом сезоне. Он не смотрел туда, бережно, виток за витком распутывая ожерелье. Когда она сняла с него галстук и рубашку, потянувшись к брюкам, он вопросительно посмотрел на нее, не понимая блеска в смешливых глазах. Он попытался сказать ее имя, но изо рта вырвался лишь печальный вздох.

– Азин, так меня назвала мама, – девушка погладила его по лицу. – Не спрашивай меня, почему я здесь. Давай представим, что мы любим друг друга.

Рустам кивнул, он был готов влюбиться в нее, если уже не влюбился. Азин тихо рассмеялась и слезла с кровати. Она быстро стащила с него брюки вместе с трусами, кинув их на стул.

– Ого, какая у тебя рана. Если тебе больно, я все сделаю сама, – она встала перед ним на колени.

Рустам отстранил ее от себя, дрогнув всем телом. Ему не нравилось, когда женщина берет в рот «нечестивый орган», так называл половой член отец, воспитывая сыновей в уважении к женщине. Азин удивилась, но ничего не сказала, увлекая на кровать. У нее никогда не было такого клиента за четыре года работы, как в пятнадцать лет она подписала контракт об ограниченном использовании. Такой контракт подписывали все девушки и юноши, желавшие стать жрецами любви или моделями, как было зафиксировано Пророком в основном законе. Рустам был нежен, порой неопытен, и она отвечала ему тем же, верно поняв, что все ее искусство ему не нужно. Впервые в жизни она испытала оргазм с мужчиной и заплакала.

– Не переживай, Беджан. Это я просто так реву, – лепетала она, утирая крупные слезы и целуя его, сильнее прижимаясь к горячему телу. – Ты удивительный. Я тебя запомню навсегда. Не морщись, я тебе правду говорю. Обычно клиенты хотят слышать, какой у них большой, и как мощно они мне вставили.

Азин вздохнула и грустно улыбнулась. Рустам прижал девушку к себе, и они долго целовались, пока не стали замерзать.

– Пошли в ванну. Я тебе повязку поменяю. Не бойся, я умею.

Рустам лег в холодную ванну, и это было приятно. Ожидание болезненной экзекуции напрягало. Азин нашла аптечку и стала очень серьезной. Он следил, как она готовится, раскладывая перевязочный материал на широком крыле ванны.

– Будет больно, придется потерпеть. У тебя уже приросла повязка, надо было раньше менять, – Азин надела перчатки и кивнула. Забавно было смотреть на нее голую в медицинских перчатках и с очень серьезным лицом. Рустам понял, что влюбился, как мальчишка из сна. Азин казалась ему очень похожей на ту девчонку, и он не хотел вспоминать, пытаться сравнить, подтвердить свое чувство.

– Потерпи, я сделаю все быстро.

Рустам проснулся незадолго до рассвета. Тело ленилось двигаться, да и утренний намаз от него никто не требовал, сейчас ни его, ни Азин не существовало для программы контроля. Сколько еще было уловок, возможностей не исполнять закон, если было достаточно средств на счете. Азин, сквозь сон почувствовав, что он просыпается, поцеловала в щеку, он, не открывая глаз, нашел ее губы, мягкие, хранящие вкус мяса и долгих поцелуев. После ванны она перестала так остро пахнуть, ферамоны ушли в воду, и без них она стала еще желаннее. Рустам чувствовал себя счастливым, пускай и осталось так мало жить. Он не жалел об этом. Он закажет Азин на весь месяц, и ему до боли в сердце не нравилось это. Червь сомнения лениво подбирался к сердцу и уползал обратно, не желая слишком сильно взращивать в нем мысль о том, что это лишь ее работа. А разве это так важно, если им хорошо вместе? Он видел это по ее глазам, по искреннему чувству от его ласк, по легкой болтовне, она легко занимала его и себя разговорами, в которых он мог кивать или мотать головой. Она много смеялась, заражая своей радостью, она была рядом – теплая и настоящая, в его руках, нежелавшая его отпускать.

23. Казнь

Азин стояла у зеркала и подводила губы слабой сиреневой помадой. Она успела сходить к себе в общежитие, которое было на последних этажах гостиницы, и лифт никогда бы не отвез туда любопытного постояльца. В общежитии жили девушки и юноши, модели работали длинными вахтами по полгода, два месяца отпуск. Самых молодых и красивых отправляли служить в города первого круга, а после начала старения и не позже двадцати семи лет отправляли во второй и третий круг, если модель к этому времени не найдет себе мужа или госпожу. Супруги могли делать друг другу такие подарки: мужчины брали вторую, третью или новую жену для себя или любимой жены, а юношей женили на прислуге, работавшей по договору полного использования человека. Брачные договоры напоминали full human’s use, с той лишь разницей, что новый супруг мог доказать чрезмерные истязательства и неправомерный садизм и расторгнуть договор с выплатой положенной законом компенсацией для восстановления здоровья.

Рустам не заметил, как его шкаф заполнился женскими вещами. Ему казалось, что так и должно было быть, а это их медовый месяц, как было раньше у молодоженов. Старые традиции оставались в фильмах и учебных материалах, но в жизни такую роскошь не всегда могли себе позволить даже жители первого круга. Брак больше не считался большим событием: не было пышных церемоний, подтверждали согласие в храмах или мечетях, что имело равную силу, в доме мужа устраивали праздничный обед. Причем Пророк запрещал приглашать больше тридцати человек, поэтому выбор гостей был сложной задачей, и очень часто за столом сидели не родственники, а начальники и другие нужные люди, которые могли обидеться, если их не позовут. В четвертом круге все было проще, и на закон Пророка там откровенно плевали, а полиция совести смотрела на это с пониманием. Рустам помнил свадьбы друзей и родственников, где было столько гостей, что приходилось ставить столы на улице, и много, безумно много государственной водки, выдававшейся в столовых бесплатно, а на большие праздники и семейные торжества можно было выписать несколько канистр. Как радовалась Азин, когда ей пришло сообщение о том, что ее заказали на целый месяц. Она прыгала от счастья на кровати, как маленькая девочка, совсем забыв о правиле выпросить личные чаевые у клиента после хорошей работы. Неучтенные чаевые, которые могли быть оплатой угла в общежитии за несколько месяцев или покупки новой одежды, вариантов было много и, что самое главное, они не должны были платить налоги и комиссию агенту. Конечно, агент и налоговая знали об этом, не трогая личные доходы, модели и так приносили хорошую прибыль, 43% отдавая агенту, из которых он платил не более 13% в казну в качестве подоходного налога. Социальное обеспечение в основном входила расширенная медстраховка, которую оплачивал агент по франшизе. Но если смотреть глубже, то все агенты были квазигосударственными компаниями, каждая из которых держала не менее трех публичных домов или гостиниц с сотнями моделей разного класса и категории. Рустам, пока Азин спала, многое узнал о ее жизни и работе здесь. Профиль Беджана удивительным образом открывал многие двери в виртуальном мире. Чем больше он узнавал, чем глубже погружался в основы социального государства, где каждому был обеспечен постоянный доход, где каждый, в зависимости от круга, имел право на одинаковое количество услуг и льгот, входивших в неизменный постоянный доход, тем сильнее ненавидел свою страну, превратившую людей в послушный скот. Больше не было голода, все были обеспечены жильем согласно своему статусу, и государство требовало одного – исполнять свою функцию – об этом рассказывал отец и другие старики, когда они ходили ранней осенью в лес за ягодами. В поселке, в своей квартире нельзя было об этом говорить, а была ли эта бетонная клетка их? Что в жизни принадлежало им, если сама жизнь по закону Пророка принадлежала государству?

Азин повертелась перед зеркалом, бросая на него манящие взгляды. Она знала, что выжала из него все еще до завтрака, но ей нравилось, как он любуется ею, как все еще сдерживается, старается не поддаться искушению. Азин удовлетворенно хихикнула, в сотый раз решив, что это белье слишком вызывающе смотрится, красивое и возбуждающее в простоте форм и белоснежном блеске невинности. Надев темно-синюю чадру и завязав хиджаб как положено, она будто бы исчезла – в зеркале стояла скромница, благочестивая и покорная жена, не смевшая открыть рот или поднять выше ног блестящие пороком черные глаза.

Азин помогла Рустаму завязать галстук, одежду она подобрала сама, в тон своей чадре и платку. Еще до завтрака играя перед зеркалом, она примеряла его галстуки, завязывая сложные узлы, опуская кончик так, чтобы он был ниже лобка. Она придумала, как будет играть с ним вечером.

– А куда мы идем? – Азин весело смотрела на Рустама, поправляя ворот рубашки, все же он не умел носить такую одежду, она сразу заметила это.

Он подвел ее к терминалу и открыл ночное сообщение. Азин села на диван и нахмурилась. С экрана смотрела красивая женщина и улыбалась. Арестантская роба не портила, скорее внося волнующее чувство в ее образ. Взгляд женщины был далеко отсюда, а пугающая улыбка притягивала к себе, возбуждая желание поцеловать красивые губы, и в то же время отталкивала, напоминая оскал больного бешенством животного. Азин слышала в новостях ее имя: Ахметова Карина, отчество не было ни в новостях, ни здесь, словно она родилась без отца, по велению Пророка. Женщину приговорили к смертной казни, но судя по фотографии из зала суда, ее это совершенно не волновало. Азин не сразу поняла, что написано в письме, поток гневных чувств захлестнул ее. Она зло посмотрела на Рустама, и он понял ее взгляд, помотав головой.

–Тебе нравится смотреть на казни? – Глухо, подавляя крик, спросила она. Он еще раз помотал головой и указал пальцем на текст.

Азин закрыла глаза, заставляя себя успокоиться. Она ненавидела тех, кто ходил на казни, и еще больше ненавидела тех, кто платил за страдания приговоренных, упивался своей мнимой властью, желанием покарать того, кто посмел жить лучше тебя, кто посмел встать против всех. Она не разбиралась в преступлениях, выделяя только убийц детей и насильников, но и к ним она испытывала жалость, находя в методе государственной казни древнее зло, сидевшее глубоко в человеке. Это было именно то зло, о котором говорил священник в храме, о котором пел мула, призывая выжигать его из себя, выдавливать до последней капли… и это зло было разрешено.

– Это мать твоей жены. Не знала, что ты женат. Впрочем, не мое это дело. Хотя нет, где твоя жена? – Азин требовательно посмотрела на Рустама, нарушая всю этику поведения модели. Она настолько вошла в роль жены, что ощутила незнакомое чувство, разъедавшее сердце. Позже она поймет, что это была ревность, неоправданная и злая.

Рустам взял кусок конверта, в котором было письмо Беджана, Азин разрезала конверт на равные треугольники, и написал: «Я не знаю, где она. Не могу всего рассказать, просто поверь мне». Азин нахмурилась и закусила губу до крови. Ей хотелось рассказать ему, открыться. Она видела, что он ничего не знает, что он точно не из этого города. Азин еще не отправила отчет, но должна это сделать до вечера.

– Ты хочешь ей помочь? – робко спросила она, угадывая ответ в его глазах. Рустам кивнул и сел рядом, тяжело вздохнув.

– Но она убила своего сына, главу рода, последнего из потомков апостолов. Ты не боишься? А ты знаешь, сколько это стоит?

Рустам махнул рукой, криво ухмыльнувшись. Азин прижалась к нему и поцеловала, прошептав: «Прости меня. Я ненавижу казни и тех, кто…». Он не дал ей договорить, крепче прижимая к себе. Азин заплакала. Она боялась его и за него, не понимая, в какую игру влипла, и кто он на самом деле такой.

На площади Правды курсировали экскурсии школьников, сменяя друг друга по рассчитанному алгоритмом графику. Каждой возрастной категории рассказывали свою программу, не перегружая и не пугая выше разрешенного уровня детский мозг. Площадь представляла собой правильную двенадцатиугольную фигуру, на гранях которой стояло по гранитной плите, белой с черными прожилками, с высеченным основным законом Пророка. Основной закон заключался в двенадцати заповедях, снизошедших с неба Пророку для грешных людей:

«Нет другой власти, кроме власти Бога на земле и на небе»

«Нет имени Бога, ибо нечестивые уста грешников не смеют произносить имя Господа, а уши грешников не смогут выдержать силы имени Аллаха»

«Грешник не сможет постичь величие лика Господа. В дар Господь дарует грешникам тени Пророка и лики святых в успокоении и благолепии»

«Пророк есть рука Бога на земле – иной власти нет, и быть не может, ибо так повелел Господь»

«Слово Божье заключено в законах, переданных грешникам Пророком, ибо закон и есть слово Божье»

«Господь наделяет детей своих силой и мудростью своей, и только праведник способен познать истину. Но нет, и не будет тех, кто сможет познать истину до конца, ибо это есть путь длиною в жизнь. Так повелел Господь»

«Аллах повелел, и Пророк передал грешникам их миссию на земле, в искуплении грехов своих и грехов предков»

«Каждый должен блюсти веру и выполнять свою миссию. Так повелел Господь»

«Пророк исполнил волю Аллаха, и каждый с рождения облагоденствован Божьей милостью. Нет больше голода, нет больше страха и нищеты – так повелел Господь»

«Грешники должны чтить законы, ибо это есть слово Божье. Каждый ответит по делам своим, каждому воздастся за дела его»

«Неверие – это есть самый страшный грех. Он рождает дьявола в грешнике, желающего стать Богом»

«Нет пощады тем, кто не верит в Пророка и не чтит законы – ибо так наказал Господь, послав Пророка грешникам в искупление, в награду»

«Пророк выбрал апостолов, в исполнении воли Аллаха. Потомки апостолов наделены Божьей силой и волей Пророка, трудом и жертвенностью исполняя волю Бога, охраняя и защищая мир и Вселенную»

В центре площади стояла пирамида с двенадцатиугольным основанием высотой в трехэтажный дом. Углы пирамиды смотрели точно по центру монументальных плит с заповедями Пророка, на гранях отражались сразу две заповеди, сплетаясь в непостижимую голограмму из слов, цветов, рождавшихся из семени или луковицы, распадавшихся лепестками на космические брызги, в которых рождался горящий праведным светом мир. У пирамиды не было ни входа, ни выхода, идеальные грани завораживали священными картинами, сменявшими ненадолго отражения заповедей, сменявших друг друга по часовой стрелке, и от этого казалось, что пирамида медленно вращается, словно древний хронометр, отмеряя бесконечность времени. Дети и взрослые, собранные на экскурсию, шли вслед вращению пирамиды, и экскурсоводы тихо, стараясь не потревожить величия момента, толковали заповеди согласно последней версии, принятой Правительством и Советом совести. Экскурсия длилась не более пятнадцати минут, детей и взрослых из ведомств и частных компаний рассортировывали по робобусам. Маршрут был всегда один и тот же: площадь Правды, монумент воинам победителям и освободителям, храм и мечеть, располагавшиеся всегда напротив через магистраль, соединенные подземным переходом. Экскурсии проводились не реже раза в месяц, чтобы никто не забыл, не смел посеять в себе хоть малую толику сомнений, не создал в себе дьявола.