Глава 20 Часть 2
Хрут все еще не отводил от меня глаз, следя за мной, как подсолнух за солнцем. Он словно выжидал, когда я останусь одна. Но что он собирается предпринять? Я не готова к этого разговору. Я поддалась чужому веселью и протянула руку Олли.
– Я совсем не знаю ваших танцев, – напомнила я.
– Научишься. – Он подхватил мои руки и повел к остальным.
Кожа его будто бархат ластилась и согревала. То и дело следя за подсказками Олли, я интуитивно поворачивалась и отстукивала ногами по земле. Принц был очень мил. Юный и привлекательный, он не давал мне оплашать или оступиться, то и дело подсказывая кивком головы, куда нужно встать или повернуть. Мужчину с таким характером можно было бы попросить побороться и победить. А что, если… Я замедлилась, и Олли невесомо снова не дал мне оступиться.
– Олли, ты не видел Ина? – спросила я, посматривая из-за его плеча, и снова наткнулась глазами на слизняка. Будь он неладен!
– Опаздывает, как всегда, – беззаботно ответил он и, увидев замешательство на моем лице, продолжил. – Но он придет.
Я повторяла движения, которые делали танцующие и уже уверенно следовала подсказкам Олли. Миновал третий танец, а Ин так и не появлялся. Зато я заметила Ригира. Он со скучающим лицом смотрел в даль, отказывая каждой подходящей к нему морской красавице. Они наверняка просто хотели потанцевать, как и остальные. Против воли вспомнился его неприятный взгляд, направленный в мою сторону. Он будто сразу меня невзлюбил, и это раздражало.
– Почему он меня ненавидит? – Спросила я у Олли, когда танец закончился.
Принц замешкался, уголки его губ медленно поползли вниз:
– Задай другой вопрос. – Отмахнулся он.
– Юный принц не хочет… – не успела закончить я шутку, как увидела краем глаза, что Хрут уверенными шагами идет в нашу сторону. Люди суетились и задерживали его.
– Следующий танец – это Ода девам. А после пройдет последний звон. – Олли сам поменял ход разговора.
"Хрут хочет пригласить меня" – я обожглась этой мыслью. Глаза лихорадочно искали выход, путь отступления.
– Что за звон? – без интереса спросила я, а сама думала о том, что король грозился отправить меня домой, толпа стояла с вилами… Я не хочу даже представлять, чем может закончиться наша встреча.
Постепенно все мужчины вышли из танца, образовав замкнутый круг, внутри которого кружились девушки. Одна из них протянула мне руку и, едва мои пальцы соприкоснулись с ее, она быстро втянула меня в девчачью толпу. Почему-то отошли не только мужчины, но и все замужние и старшие женщины. Все, кто кружился в танце, были не старше меня самой. Музыка затихла. Девушки остановились. Словно издали начал нарастать барабанный бой. Пара ударов. Затишье. Снова пара ударов. Тишина. Мурашки побежали по коже. С двух сторон меня взяли за руки и, то с одной стороны, то с другой, начали подталкивать. Я вдруг поняла, чего от меня требуют: надо было переносить вес тела с одной ноги на другую, подстраиваясь под барабаны. Вправо, влево. Замерли. Я закрыла глаза и подчинилась внутреннему чувству. Вправо, влево. Замерли.
Изнутри что-то жгло, какое-то неведомое чувство просило все больше и больше. Хотелось сбросить напряжение, подпрыгнуть, потрясти руками, но это же чувство и не давало мне двигаться больше, чем положено. Ритм нарастал, и вот, все как одна сделали шаг по кругу, затем другой. То, что начиналось так просто, стало закручиваться в людской вихрь. Взлетали руки, ноги двигались все быстрее, девы кружились.
Не было тех плавных движений, которым птицы учились с малолетства, лишь стихия, необузданный порыв. О чем был этот танец? Я не знала, но чувствовала, что это просьба, которая шла из души. О чем просили они, не впуская в свой разговор мужчин? О покровительстве? Защите? О детородии? О замужестве? Осознание пришло мгновенно. "Что бы не случилось, будь рядом, и когда оступлюсь, сумей подхватить. Сбереги меня” – пронеслось в голове хором тысячей женских голосов.
Эмоции подступили слишком близко, настолько, что из горла вырвалось звучное: "м-м-м". Тут же мой возглас подхватили другие, и теперь барабаны перемежались со звуком голосов. Словно очнувшись от гипноза, я вдруг резко отрезвела и посмотрела на все другими глазами. Традиции уже не казались варварскими. Мы просто их не понимали. Этот танец – сплочение и единение душ. Тут никто не одинок. Все подчиняются единой цели и действуют слаженно. Тут нет места капризам и слабостям. В этот момент это казалось самой правильной и необходимой истиной. Тем, что я есть и тем, чем я хочу быть.
Глава 20. Часть 3
Музыка теперь неслась вперед, словно ретивый конь. Я едва поспевала. Снова круг замкнулся, сцепив пальцы. Но именно в этот момент я чувствовала невероятную силу. Танец дал мне ее. Я на своем месте. Теперь не было страха. И со слизняком я готова была столкнуться нос к носу, не страшась.
Музыка оборвалась, а девушки замерли как каменные. Настолько резко и быстро остановились, что мои ноги, совершенно не ожидавшие подвоха, запутались, и я полетела в соседку. Я уже видела перед глазами кутерьму лежащих друг на друге девиц. Ойкающих, хватающих себя за отбитые бока. На дне этой кучи, в самом ее начале разлеглась и я, полностью раздавленная. Я зажмурилась…Однако не упала, почувствовала на руках чужое прикосновение. Меня будто выхватили из общего потока эмоций и ощущений, я покинула круг. "Сбереги меня", пронеслось в голове напоследок эхо.
Ощущение чужого прикосновения не терзало колючими иглами руки. Оно было теплым и уязвимым. "Надеюсь, это не Хрут", в шутку подумала я и испугалась искренно. А если это он!
Я медленно повернулась и встретила холод в глазах. Почти безцветные радужки нельзя было сравнить ни с лазурью азурита, ни с охрой яшмы. Не было в них и малахитовой зелени. Они были светлыми, но не переливались на солнце мягким жемчужным сиянием. Глаза эти таили легкую синь и суровую серость, а крапинки, еле заметные вблизи, напоминали мне мокрое пшено. Я не встречала таких цветов ни в чьих-то глазах, ни в драгоценных камнях.
– Ин, отпусти ее! – пригрозил сбоку подоспевший слизняк.
Хрут источал холодный гнев. Я поежилась, от шипящих звуков его дыхания. Мурашки на коже растворились от тепла мозолистых рук. Я затаилась, пытаясь прочувствовать каждый миг, пытаясь разобраться в вихре мыслей. На мгновение обрела равновесие – осмелилась поднять глаза и снова утонула в бездонной пропасти холодной теплоты. Мне по глупости, хотелось лишь сильнее подразнить слизняка. Ину, возможно, хотелось того же. Мы будто играли в гляделки и не пускали в игру третьего лишнего.
– Она выбрала меня! – склизко прошипел Хрут, но ответа так и не дождался.
Ин молчал, его глаза, холодные и пронзительные, держали и контролировали. Казалось, он не хотел слышать никого вокруг, тем более Хрута. Он был его главным соперником. Хрут и мне был поперек горла, хотелось развернуться к нему и завопить.
– “Уходи! Оставь меня в покое! Ты мне противен!”
Но я не буду вмешиваться, столько глупостей я уже натворила… А если они сейчас подеруться? Кого обвинят в разладе семьи, унижении морской короны… Не сложно догадаться.
Ригир, подошедший внезапно и тихо-тихо, так чтобы услышал только Ин и по несчастливой случайности я, произнес:
– Добейся ее честно. – Он практически выдохнул слова, я бы их не разобрала, если бы не стояла так близко.
Руки Ина сжались, взгляд ощетинился. Такое теплое с самого начала касание стало стальной хваткой. Я поморщилась, но успела разглядеть, как “крошки” в его радужках покрываются холодом.
– Видишь, ей неприятно быть с тобой, – мерзкий слизняк выдавил эти слова Ину в лицо, и тот, моргнув, разжал ладонь.
Кожа горела то ли от внезапной близости, то ли от неожиданной грубости. Ин отступил.
И люди будто ждали, когда я останусь одна, не дали перевести дух, опомниться. Они тут же расступились, образуя для меня тропу, по которой я пришла сюда. Теперь она тянулась в другую сторону и вела меня к той металлической чаше на краю. Мне все еще хотелось заглянуть внутрь, рассмотреть предмет вблизи и понять его ценность.
Старик-вестник неспеша подошел. В его руках лежала фиолетовая тесьма. Он бережно взял обе мои руки и перевязал тканью запястья. Мои ладони вновь легли лодочкой, будто туда нужно что-то вложить.
– Вот он – твой благосклонный. Пусть ведет в путь свою драгоценность.
Хрут наблюдал, как из кармашка на груди вестник достал сверток. Вещица явно поместилась бы в моих ладонях, но Хрут вырвал предмет “скользкой” рукой. Он будто ждал подарка, лицо его тут же разгладилось, он поклонился, схватил меня за руки и потащил наверх. Пробил барабанный бой.
Люди вокруг одобрительно улюлюкали, пока Хрут тянул меня наверх. Его размашистые шаги шли в разлад с моими плавными и изящными.
– “А ведь точно”, – подумала я.
Нянечки только и делали, что попрекали меня "тяжестью поступи". "Принцесса ступает легко, как перышко. Что же Вы всю мощь вкладываете в каблук!" Не может человек, обремененный тяжелой душой, ступать легко. Как меня угнетали правила и несвобода, так и Хрута сейчас гнетет его злость и слабость.
В этом месте я чувствую себя свободно, хоть и играют мною морские, как им вздумается. И теперь мне не нужно стучать каблуками, выбивая всю злость о мрамор. Я нашла свое место, сам морской песок меня несет. Я расправила плечи и вырвала руки из его хватки. Меня не нужно вести, я вольна идти сама! Не теряя изящества, я поравнялась со слизняком.
Чаша была намного больше, чем мне представлялось. В такую с легкостью поместится человек!
– Я бы хотел быть вежливее… – Хрут сильнее сжал сверток, напрягая ладони. – К тебе, – полностью обескуражил он.
Глава 20. Часть 4
Я удивленно посмотрела перед собой, затем наморщила лоб, но так ничего и не произнесла. Лишь посмотрела на него искоса. Мы шли по тропе, продолжая приближаться к вершине холма. Теперь я отчетливо видела крышку, которая будто створка ракушки крепилась к чаше с одной стороны.
– Не вижу радости. – Такой ответ подходил ему куда больше.
– И что бы ты сделал, будь ты вежливым? – с сомнением уточнила я.
– Заслужил поцелуй.
Я взаправду думала, что он пошутил и сейчас посмеется или сверкнет зубами в нагловатой улыбке, но Хрут смотрел на меня с серьезным видом. Я не сумела сдержать истерический смех, губы раздулись, выпуская изо рта воздух, как кипящий котелок. Неужто он перегрелся на солнце?
Я промолчала и ускорила шаг, уходя вперед. На земле вместе с камнями рассыпались измазанные грязью ракушки. Будто корни, они проглядывались из земли и цепочкой тянулись наверх. Раковина переливалась на солнце и с каждым шагом открывала высеченные в серебре рисунки, которые все это время прятались внутри. Люди пели песнь. Трогательные слова о девушке, его главной драгоценности, заставляли сердце биться чаще.
“Дай обещанье, дай обещанье.
Бейся, бейся
И сбереги".
Витые канаты удерживали раковину, чтобы она не упала с обрыва. Множество узлов крепилось за нижнюю часть. Веревки длинными полосами тянулись от раковины по земле, они были сплошь усыпаны битыми ракушками вперемешку с белыми жемчужинами. Жемчужные нитки свисали с верхней части ракушки, словно капельки воды стекали с мокрых волос, переливаясь под лучами солнца.
На рисунках, точно так же как в песне, мужчины побеждали чудовище и возвращались домой к своим любимым. Как нанесли такой узор на холодную поверхность я не знала, но захотелось коснуться рукой, вложить пальцы в словно выжженные борозды на серебре и провести по ним. В этих рисунках заложен глубокий смысл, я кожей ощущала, что они, будто надетые на нитку жемчужные бусины, сплетали украшение моей судьбы.
– Где твоя благодарность?! – Хрут нагнал меня и больно дернул за плечо.
Я поморщилась и резко скинула его руку, поворачиваясь к нему. Он зудел как противная муха над тарелкой вчерашней каши. Да еще и просил благодарность?
– Твоя жизнь всецело зависит от меня! – он помахал перед моим лицом сложенным свертком.
Я всплеснула руками, но забрать вещицу так и не сумела. Сколько хотелось гадкого наговорить в ответ! Обида щипала язык, руки тряслись от ненависти.
– Я повторять не намерена. – Выплюнула я сквозь зубы. – Убери руки.
Он саркастически рассмеялся, полностью утратив напускное спокойствие и сосредоточенность.
– Здесь тоже не трогать? – он хотел провести пальцами по моему подбородку, однако я выставила связанные между нами руки. Получилось даже лучше, чем я ожидала. Тесьма на моих запястьях оцарапала его подбородок. Слизняк поморщился и резко провел по лицу, грубо стирая неприятные ощущения.
Невинный сверток в его руках затрещал, глаза налились кровью. Он хотел накричать на меня, возможно, даже ударить, уже поднял сверток к моему лицу и тихо заговорил сквозь зубы. Светлая матерь уберегла меня, я ничего не услышала. Его негодование заглушил новый барабанный бой.
Удары были в разы громче, мощнее. Птицы слетели с крыши замка и полетели вразнобой, заполняя черными точками ясное небо.
Хрут толкнул меня, и я упала прямо в чашу, отбивая мягкое место. Веревки внутри давили с каждой стороны, оплетая меня как букашку, которая попала в паутину.
– Ты в своем уме?!
Я пыталась выкарабкаться, поменять положение, но слизняк совершенно потерял разум – мешал, удерживал. Бой продолжался, люди стучали по груди, топали, повторяя ритм музыки.
Слова “Дай обещанье, дай обещанье. Бейся, бейся и сбереги" не утихали. С завязанными руками было сложно сопротивляться, но я пыталась укусить его, возилась, толкала. Неприятные касания слизняка царапали кожу, как лезвия. Хотелось во что бы то ни стало вырваться. Он связал мне ноги похожей тесьмой и привязал тело ко дну раковины. Веревки стали давить сильнее. Я почувствовала слезы на щеках. Мурашки пробежали по коже, мне было жутко страшно и холодно. Хрут пропал из виду, барабаны стихли, люди не издавали ни звука, будто растворились. В кристальной, как горная вода, тишине я слышала лишь неприятное “шик-шик-шик”.
Звук не затихал, он то замедлялся, то снова становился быстрее.
– Развяжи меня! Немедленно развяжи меня! – паника начала застилать глаза.
Я, связанная и брошенная, лежала на дне холодной ракушки. Лишь противный звук подсказывал, что я не одна. Он не прекращался, прокатываясь холодной каплей по моей спине. С трудом я сумела подняться на локтях и тут же услышала громогласный вопрос:
– Где твой кинжал? – голос Махны заставил меня съежиться.
Руки Хрута тряслись, лицо налилось зеленью, трусливые глаза бегали по путам раковины.
– Ин, – холодно произнес король.
Слизняк трясущимися руками снова скоблил путы чаши. Он прикладывал всю силу, на которую был способен, но его кинжал лишь издавал неприятное ”шик-шик, шик-шик”.
– Ин! – нетерпеливо повторил Махна. – Помоги ему.
Я с трудом нашла его в толпе. Он будто хотел отстраниться. Сбежать и не видеть происходящего. Он свел челюсти, будто камень, который не может сдвинуться с места. А я следила за ним. Светлая матерь, следила неотрывно. Боялась хоть что-то упустить из виду.
– Я справлюсь сам! – Обиженный и неуверенный голос слизняка сорвался на писк.
Король не слушал его, подошел к Ину и с холодной решительностью придвинул кинжал к его горлу. Они мгновение смотрели друг на друга, переговариваясь взглядами.
“Да что с тобой?” – мысленно вопрошала я.
С неохотой Ин выхватил кинжал и широкими шагами взобрался на холм. Он не смотрел на меня, резал узлы, будто отправлял на смерть. И я испугалась. Мне второй раз за всю жизнь стало по-настоящему страшно погибнуть. Я хотела схватить его за руку, позабыв о путах, и чуть не завалилась обратно на спину.
– Я тебя совсем не знаю, – начала я издалека. Голос трясся, я не знала, как такое говорят. – Но прошу, – его холодные глаза не говорили со мной, они как и его рот, не произнесли ни слова. – Выиграй.
Путы рвались, как старая изношенная ткань. Казалось, мое сердце забрало барабанный бой себе в займы. Я слышала в ушах, как оно гулко стучит по моей груди.
Он посмотрел холодно, будто обиженный, и я снова залепетала:
– Прошу тебя… – Я посмотрела в его глаза.
“Прошу, пойми, насколько мне это необходимо” – говорили они.
– Его ты просишь?! Его?! – Хрут бросил свой кинжал и поднялся на ноги, так и не разрезав ни одной веревки.
– Успокойся. – Ригир схватил Хрута за руку. – Ты позоришься.
Но это не охладило слизняка.
– Из-за тебя я потерял подарок отца! – возмутился он, отбивая чужую ладонь.
Ин не отвлекался на их ругань, посмотрел на мое запястье, будто никогда их больше не увидит. Ракушка покосилась – веревок, удерживающих раковину на краю не осталось.
– Прошу тебя, – голос свой сама не узнавала. – Мне очень страшно, – шепотом, еле слышно.
А затем он, не смотря на меня, свел указательный и средний пальцы к большим, будто хотел сделать голову птички в театре теней. Я смотрела на него. Что бы это не значило…
“Спасибо” – так и не слетело с моих губ. Ин толкнул раковину и та медленно наклонилась, цепляясь из последних сил веревками о сухую землю. Ракушки на веревках бились друг о друга, будто колокольчики. Они пели песню, что тянулась со мной в этом странном морском мире с первого дня. Я услышала последний звон и вместе с раковиной сорвалась вниз.
Глава 21. Часть 1
Принцесса исчезла. Ин неотрывно смотрел на нее, побледневшую от страха. Все его естество замерло, окоченело. Он следил, как ракушка, едва коснувшись воды, закрыла створки и ушла под воду. Ласта не кричала, не билась в панике. Она просила глазами и верила ему. Его драгоценность…
Рыбы подплыли к раковине, крутя плавниками в разные стороны. Вода пузырилась, пока они уносили невесту в неизвестность.
Ин уже видел, как держит на руках принцессу, выносит из воды ослабленную, раненую, хрупкую. Жажда защитить завладела им целиком, превратила все, что его окружало, в нереальный мир. Действительность ослабела, как захудалые деревья здешних земель. Ин глядел в никуда и вопрошал. А может и правда, существует другой мир? Птичий, далёкий. Непохожий, но реальный. И эта девушка вовсе не предостережение, не “птичья погибель”, а совсем наоборот? Прикосновение к ее теплой и мягкой руке все еще покалыванием сохранялось на кончиках пальцев.
Хрут извивался ужом в руках Ригира. Взгляд на перекошенном, покрасневшеем лице оставлял на спине Ина невидимые отметины. Злость колючим облаком окружала его. Он хотел наброситься на братьев, придушить кого угодно, любого, кто встанет на пути.
– И что ты стоишь там?! – неистовствовал он.
Ин отвлекся, сжал одеревеневшие ладони в кулаки, в одной из них все еще покоился кинжал отца. Спокойное на первый взгляд море прятало вдалеке справа у самого горизонта штормовые облака.
– Язык проглотил?! – насмехался Хрут.
Ин подошел к нему вплотную, смотря глаза в глаза. Ехидная улыбка на лице младшего брата выглядела угрожающе. Он ярился, хотел казаться достойным соперником. Но Ин видел лишь мальчишку, который не смог совладать с чувствами.
– За этим пришел? – он поманил свертком в руках и быстро спрятал вещь в кулаке.
Ин сдерживался, незаметно подрагивая правым уголком губ. Рука с кинжалом чесалась и горела, хотелось приставить Хруту лезвие к горлу, а лучше кулаком ударить под ребра, выбить всю дурь из непутевой башки.
“Она недостойна быть твоей”, – не показал, выбросил свободной рукой Ин.
Маленькая девочка из толпы ахнула и пальцем показала на небо. Ин развернулся, слышала на ходу:
– Пусти! – Хрут избавился от “оков” Ригира.
Недоброе небо подозрительно темнело. Послышался гром.
Хрут встряхнулся, освободившись от хватки. Он смотрел мгновение на спину Ина. Нет, он не может уйти так просто. Ему плюнули в лицо, а он нападет со спины, подумал он.
– Трусишь? – Хрут нагнал Ина, хотел развернуть брата за руку, но тот стоял скалой. – Боишься меня?
Ин не реагировал на издевки. Он следил за водой. Спокойное море оставляет след. Плывя по нему, можно без труда отыскать ракушку. А вот если пойдет дождь…
Хрут выбил кинжал из его рук:
– Больной! Ты что взаправду готов умереть?! – размахивал кинжалом, будто сыпал семена на прогретую солнцем почву.
“Я наблюдаю”, – показал Ин.
Хрут посмеялся. Таким непохожим на веселье был этот звук. Наоборот, горечь в нем бурлила, горячими каплями вытекая через край. Он приложил кинжал к горлу Ина, не услышав желаемого “не надо, брат”, надавил сильнее. Струйка крови побежала по горлу.
– Хватит! – над ними грозовым облаком возник отец.
Он схватил Хрута за запястье.
– Это поединок, а не казнь.
Хруту не хотелось противиться отцовскому велению. Его рука побелела от напряжения, на ней проступили вены. Приказ вел незримый бой с желанием победить братьев. Стать лучшим из них.
Ин увидел собственными глазами, как над водой сверкнула новая молния. Вдалеке первые капли коснулись спокойной воды.
Хрута так и подмывало что-то сказать. Он самый достойный из них всех! Он. Самый. Достойный. Пальцы уже не чувствовали рукояти кинжала, хватка ослабла.
– Да, отец.
Вымученный вздох и Хрут, опустив голову ниже, протянул своему морскому “богу” священный кинжал. Глаза его буравили пол. Он поклонялся воле отца в надежде услышать похвалу, услышать пожелание – тихого моря. Воля его тверда, сердце горит победой! Но мгновения тянулись, отец молчал – пришлось поднять голову. Махна Вечный без эмоций смотрел на сына, будто ждал чего-то. Хрут нерешительно проследил за братьями, но их взгляды не дали подсказки. Больше чем ждать, отец не любил объясняться. Он всегда говорил “не понял тот, кто не умеет следить за солнцем”. Хрут не понимал эту его присказку, как не понимал и то, что он должен сделать сейчас.
– Отдай брату карту.
Глаза его вспыхнули. Язык обмяк во рту, он даже не смел промямлить недовольство. Смотря на отца, он был готов это сделать, был готов подчиниться, пока вновь не посмотрел на Ина.
“И что же, птица достанется ему? Не бывать этого! Не бывать!“ орал он внутри. Оскалился, на тяжелых ногах развернулся и, еле сдерживаясь, протянул Ину сверток, сжатый в кулаке. Хрут знал точно: внешне спокойный Ин ликует, уже празднует победу! Хрут никак не мог ослабить хватку. На лице отобразилось все многообразие боли, словно кожа на ладони срослась со свертком и, чтобы отдать его, пришлось бы содрать с себя кусок живой плоти.
Глаза его горели, из ноздрей будто вылетал пар. Кинул не глядя и пошагал прочь. А разум кричал: "ну уж нет! За мной последнее слово!"
Хрут резко развернулся, большими шагами подбежал к Ину и со всей силы толкнул его в спину. Ин словно предчувствовал подлость, напряг все мышцы и лишь слегка покачнулся, от чего Хрут еще больше разозлился. В немом молчании Ин развернулся на пятках и бросил укоризненный взгляд на брата. От его деланной святости, силы и своей же слабости Хрут буквально закипел, выпустил с шипением воздух из легких. Уже не скрывая намерений, он схватил Ина за грудки, стараясь приподнять того над землей. Ярость придала ему силы.
Слова Ригира доносились едва различимо: что-то про "одумайся", с упором на "братство". Ин схватил руки Хрута, нажал большими пальцами на нужные точки и пальцы сами разжались. Легкая волна боли окатила мышцы. Едва Ин освободил правую ладонь, чтобы что-то "сказать", Хрут тут же воспользовался моментом и, сжав левый кулак, с большим удовольствием запустил его в челюсть брата. Оба нелепо повалились наземь. Наследники морского престола сцепились, совсем как в детстве. Нанося удары, пачкая волосы и одежды в песке и пыхтя словно ежи, они прокатились по отвесу и легко, словно под ними не расстилалась шипучая поверхность моря, ринулись вниз.
Тренированные тела и умы были похожи друг на друга как морские волны. Природа никогда не делает что-то дважды – один был ловчее, другой сильнее. Ин грациозно, словно лань, перевернулся в воздухе, а Хрут едва понял, что произошло, начал молотить ногами. Воздух – не место для морских чудовищ. Болтаешь ногами, а вокруг пустота и даже вдалеке не найти причал. Вся сила, скопившаяся в мощных мышцах, перевернула его на спину.
Они оба знали, как войти в воду, но сейчас младший брат больше напоминал Ину неумеху-младенца. Верещал, крутил ногами и руками, боялся необычных ощущений. Хрут первый плашмя соприкоснулся с морской гладью. Удар вышиб воздух из легких, море сомкнуло пасть над телом и, бурля и причмокивая, по животному заворчало. Тело Хрута скрючилось в спазме, спину обдало жаром, затем холодом и снова вся кожа его загорелась огнем. Хрут продолжал выть от боли, выпуская воздушные пузыри, тут же захлебнулся. Боль, такая сильная, затмила былую ярость.
Следом точно и невесомо врезался в воду Ин, словно нож в мягкое масло. Проследил за братом и, взяв за плечи, поволок ослабленное тело к берегу.
Хрут отбрыкивался, кашлял. А время уходило. Облака ближе опустились к горизонту. Капли налились словно бутоны после холодов. Добираясь до моря, они распускались кругами на воде.
Щеки Хрута едва заметно отдавали румянцем.
– Пусть уже сдохнет! – Кровь раскрасила губы.
На шатких ногах бездумно он шел к берегу, не единожды униженный. Раздавленный “тушей” старшего брата не оставившего силы врезать хорошенько, за дело.
Ин следил за его сломленной походкой. Одна нога волочилась по земле, пока он, не жалея сил, выкрикивал ругательства:
– Пусть тупая птица сдохнет! – Хрут пнул мокрый песок и боль тут же эхом разнеслась по телу.
Воздух стал тяжелым и душным, словно перед бурей. На небо вела охоту стая туч-волков, затягивая его воющей серостью. Ветер усиливался – слабые волны приносили пенистую волну к берегу. Внутри белых пузырей Ин увидел сверток и поспешил развернуть. Промокшая ткань рвалась на глазах. Сверток и был картой, внутри которой остались лишь поплывшие чернила. Откуда начать поиски без нее?
Дождь уже падал на руки, на лицо, на испорченный сверток… Ин следил за каплями, не в силах найти выход. Ему бы впору искать варианты, самый верный из них. Сложный, отчасти невыполнимый, но верный. А капли снова и снова умывали израненную ткань и сбивали “рогаткой” с мысли. Ему бы подумать о чем угодно: о глупости, о безрассудстве, о испуге. Но он будто и вправду стал камнем, янтарем, стал маленькой букашкой внутри вековой смолы.
– Ин! – Олли вместе с Ригиром сбежали с холма.
Быстрыми шагами пересекли воду, не боясь промокнуть, и оказались рядом.
– Ин! – снова закричал оставшийся позади Олли.
Ригир увидел его взгляд первым и чуть не задохнулся. Поморщился, прокряхтел что-то невнятное. Он вновь слышал плачь ее матери, и видел ее черную копну волос. Она стояла у воды. Тонкая и высокая. Повернулась – а лицо будто под водой – помутнело, пошло рябью. Злая память, насмешка над разумом.
Ригир дрожащими руками плеснул холодной воды, умылся ею. Он снова слышал звонко кричащего Олли.
– Мы найдем ее, – произнес с горечью и положил руку на братское плечо.
Дождался, пока с глаз Ина уйдет невидящая пелена, приложил свой лоб к его и повторил шепотом:
– Мы ее найдем.