– Ах ты нергалий выкормыш! – Посмотрев в указанную сторону, Фёдор чуть не взвыл от смеси отчаянья и обиды – одиночный всадник, одетый в лохмотья, уносился прочь от поля брани, стремительно наращивая уже и так немалый разрыв. Измотанные даже такие коротким боем лошади имперцев никак не могли бы догнать её быстро, а это означало долгую и, возможно, бесплодную погоню.
Раздавшийся раскат грома оставил проблему в сугубо теоретической плоскости. Споткнувшись, лошадь рухнуло в снег, а Мишель, до того сокрытый крупом своей лошади, показательно небрежно помахал сержанту и отправился в сторону неудавшегося беглеца, барахтающегося под лошадью.
* * *
Моргана нашли там, где его лошадь, как и семь других, были испуганы магией друида, отказываясь подчиняться седокам. Морган был хорошим всадником, но мало кто может совладать с взбесившейся кобылой, до того несущейся галопом. Сброшенный вперёд головой, ему не повезло с приземлением – даже наст снега не смог смягчить удар в достаточной мере.
Франческо шёл в атаку сразу за сержантом. Лианы, упустившие северянина, сначала обволокли лошадь, сбивая ту с ног, а затем бросились на выпавшего из седла милетчанина, отчаянно пытавшегося выбраться из ловушки. Его тело пришлось вырубать из кокона, быстро заиндевевшего на морозе – лианы задушили бедолагу до того, как товарищи смогли его освободить.
Маркус также погиб в первой атаке – схлопотал пулю в голову. Случайный выстрел от одного из чернокровок – Фёдор старательно отгонял воспоминания о первом выстреле баагвая, что предназначался ему, но из раза в раз навязчивый образ себя, лежащего на месте ливейца, лез в голову сержанта.
Брана нашли одним из последних, спустя полчаса после конца битвы – того успело даже занести снегом. Он успешно прошёл мимо строя в первый раз и отправился во вторую атаку и был тем, в чью лошадь угодила пуля чернокровок. Конь споткнулся и всадник не смог удержаться в седле – вытаскивал второй пистоль и рухнул с лошади, зацепившись правой ногой за стремя. Однако лошадь не погибла – в предсмертной агонии, та вскочила и затоптала ливейца, превратив его в один большой кровоточащий кусок мяса. К моменту, как Адриан смог притащить его к разбиваемой стоянке, тот ещё оставался в сознании, и, к всеобщему ужасу, молил о помощи.
Доктрина Всебожия предполагает, что самоубийство есть грех перед ликом Зораны, но в случае, когда от этого зависит честь – Келегор может заступиться за душу уходящего. Куда хуже, когда вопрос в том, чтобы окончить страдания смертельно раненного товарища, надежды для излечения которого нет. Все понимали, что это именно так – жреческие зелья, что заблаговременно выделил Хулдерик разведчикам, были способны ускорить регенерацию, но никак не залечить смертельную рану. Тем более рану размером с целого человека – на одно лишь поддержание жизни в сыне барона ушёл бы весь их запас зелий с лишком, а значит всё задание ставилось под угрозу.
Сержант отдал приказ остальным продолжать ставить лагерь и кормить лошадей, Фёдор вышел из палатки, в которой пока оставили бормочущего в бреду Брана – одно из сакральных зелий отправило его в беспокойное забытье, давая время северянину подумать. Он хотел было испросить совета Старика, занятого с Гномом разбором трофеев, когда его перехватил Шульц, с ходу взяв быка за рога. Его непривычно серьёзный настрой и тяжёлый взгляд обещали неприятный разговор:
– Фёдор, он наш боевой товарищ. Он – один из нас.
– Мы все здесь по воле Спящих и Императора. – Сухие слова устава слетели с его уст, пока на душе скреблись кошки. Он знал, что Бран и Шульц были не просто выходцами из одного крупного служилого рода, но настоящими друзьями. Все пророчили им быстрый карьерный рост, если бы половина выходок и причин для командирской головной боли не исходила от дуэта ливейцев.
Когда Шут вдруг шагнул ещё ближе, сержант едва удержал себя от инстинктивного желания разорвать дистанцию с товарищем, который, как он теперь видел – не слишком крепко стоял на ногах. Обдавший нос северянина запах крепкого амбрэ лишь подтвердил его догадку.
– Он бы вытащил любого из нас из пасти пустошной твари, буде такой оказаться здесь. Да он в огонь бы за нами прыгнул! – Шульц понизил свой голос до полушёпота, склоняясь к лицу сержанта. Фёдор быстро оглядев окрестности понял, что ливеец далеко не одинок в своём порыве – ещё пять человек мялись неподалёку от палатки раненого Брана, поглядывая в их сторону, несмотря на чёткий приказ ставить лагерь.
– Мы все здесь заодно. Любой из нас сделал бы всё для исполнения приказа. – Сам не зная почему, Фёдор тоже понизил свой голос, а потому загодя выуженная из закромов памяти фраза Иоганна, произнесённая над телом Фрица, не убедила даже его самого.
“Речь не о приказе. Он – один из нас.”
– Врёшь! Ты же даже не думаешь о том, дабы спасти его! – В шёпот ливейца закрались злобные рычащие нотки. Нездоровый блеск в его глазах заставил сержанта вспомнить, что он снял доспехи и перевязь с оружием, оставшись лишь при запрятанном в правый сапог ноже.
– Наша честь обязывает нас любой ценой исполнить задание Хулдерика… – Лишь вбитая в подсознание в отчем доме выправка позволяла Фёдору спокойно смотреть в глаза ливейцу, не отступая под его напором.
– Сраному дварфу нет никакого дела до нашей чести! – Уже не сдерживая голос раззадорился Шульц.
– Как ни удивительна это слышат-т от ливеи-тса. – Раздался спокойный голос справа, откуда, к ним, шёл абсолютно невозмутимый Гном, держащий в руках посох чернокровки-друида, аккуратно обёрнутый шёлковым отрезом ткани. Шут был сбит с толку лишь на пару секунд. Он тут же развернулся к сопернику, направив в его сторону растопыренную пятерню, продолжив поток обвинений:
– ТЫ! Это точно ты подговорил сержанта не спасать Брана! Ты! Ты, республиканский выбл…
Не останавливаясь и на секунду, Гном бросил посох сержанту, быстро сократив дистанцию до пьяного ливейца, опрокидывая того поставленным ударом в челюсть и последующей подножкой. Фёдор ошарашенно шагнул от потасовки, сжимая в обеих руках пойманный трофей. Оседлав поваленного толстяка, милетец вытащил кинжал из сапога и приставил его к шее противника:
– Шулц де Бри, ви обвиняйте меня в покушение на жизн-н ваш троюродный кузен?
Прочие рейтары побросали свои дела и столпились вокруг, не смея вклиниться в происходящее. Они с интересом глядели на застывшего в нерешительности сержанта, который лихорадочно пытался понять, что делать. Это была не просто первая его драка подчинённых, это была драка после первого, для почти половины отряда, боя. Леманн, бредущий за Гномом, показательно сложил руки на груди, проявляя ту степень лёгкого интереса, что дозволяет себе крестьянин, увидавший драку двух дворовых котов.
– Ах ты… Нет, я… – Просипел толстяк, перестав дёргаться, скосив глаза на блестящее остриё.
– Быть может у вас, Шулц, найдутся докозателства на злой умысел с моей сторона по отношений к ваш род? – Милетчанин застыл, выжидательно глядя на ливейца.
– Ты…
– Я задать вопрос, де Бри.
– Нет, Джованни… Но у меня есть кое-что получше… – Шульц нашарил правой рукой голенище сапога.
Резко выдохнув, Фёдор сделал шаг вперёд, набирая побольше воздуха в грудь и молясь Спящим, дабы голос не дрогнул:
– ПРЕКРАТИТЬ ДРАКУ! – Заревел он, отбрасывая посох в ближайшего бойца. Оказавшись рядом и удостаивая дерущихся самым строгим взглядом, сержант продолжил:
– Джованни, встаньте с Шульца! – Неохотно, с показательной ленцой, сын дожа поднялся с толстяка. Подумав секунду, милетец отбросил клинок, подавая руку Шульцу. Тот, с той же неохотой, под взором сержанта, принял её. – Шульц! Немедленно принесите де Фелисто извинения за ваши пустые и потому бессмысленные обвинения! Никто не собирается оставлять нашего боевого товарища на растерзание холоду и голоду. Мы сделаем всё, что в наших силах, дабы исполнить задание, а я, как сержант, сделаю всё, чтобы было кому праздновать победу!
Последние слова он говорил уже куда громче, развернувшись к остальным солдатам, в избытке прибывшим с начала конфликта. Застыв в почтительной тишине, многие из них с интересом поглядывали то на сержанта, то на замерших по стойке смирно двух провинившихся рейтар.
– Сиры. Я ожидаю вашего немедленного примирения здесь и сейчас. – Развернувшись к ним, мезневчанин выжидательно глядел на дворян. За что можно было любить и ненавидеть службу в пограничной – за уравнивание титулов, по крайней мере на бумаге. Здесь лишь он, Фёдор де Грабровен, был гласом власти.
– Будет исполнен-но. – Склонив голову, Джованни повернулся к Шульцу.
– Спящие мне в свидетели, я изволил выстроить неверные суждения о вас и ваших замыслах. – Стыдливо склонив голову, толстяк первый протянул руку сыну дожа, что крепко ответил на рукопожатие.
“Как и десятки раз до того. Шут не изменится”.
– Однако если бы я случайно не пригубил пару чарок, ты бы точно так легко со мной не справился. – Шут не мог без колкости.
– Не смею сомнев-ваця в твоих навыках кабацкой потасовка. – Уважительный тон Гнома не позволял понять, насколько тот серьёзен. Но раздавшиеся смешки вокруг уже говорили о том, что худшее – позади.
– Отставить! Джованни де Фелисто. Вы, как нападавший, вынуждаете меня применить к вам меры. Равно как и вы, Шульц де Бри! За неуважение как к старшему по званию, так и к своему боевому брату, а также за нарушение субординации. – Фёдор решил не вспоминать, как парой часов ранее Старик дозволял себе такое же. Выдерживая тон строгого командира, он старался унять неистово бьющееся сердце.
– Приказываю вам закончить сбор тел чернокровок. Только вам двоим! Стоять ночные вахты до конца похода, заниматься готовкой. По возвращению в лагерь мне придётся крепко подумать, стоит ли докладывать Хулдерику о ваших проступках. Свободны! Остальным – продолжать готовить лагерь к ночи!
Развернувшись, сержант, чеканя шаг, стремительно прошёл сквозь расступающуюся толпу и ворвался в палатку к Брану. Несмотря на весь вложенный пафос и усилия, он был почти уверен, что сорвался на бег на последних метрах перед палаткой, а напыщенный вид слетел на секунду раньше, чем следовало. Он не раз бывал на месте Шульца и Джованни, но впервые определял степень вины и наказание – не просто отчитывал нерасторопного слугу или мужичьё из пехтуры, но равного себе.
Ворвавшийся вихрь ветра потревожил Фёдора, заставляя того разогнуться и выдохнуть. Разворачиваясь, он увидел как всегда спокойного и улыбающегося Леманна, глядящего на него с… Уважением?
– Поставить их на одно дело – опасный, но разумный ход, сир.
– Я вспомнил советы отца… – Фёдор вдруг ощутил смущение, не зная, как реагировать на непривычную от Старика похвалу.
– Он бы гордился вами. Знаете, это напоминает мне старые деньки, когда я только заступил на службу… – Продолжая говорить, ветеран подошёл к спальнику Брана и шумно выдохнул. – Спящие защити…
– Он совсем плох. – Вся буря эмоций утихла, как сержант подошёл к товарищу – окровавленные губы и вытекший глаз создавали маску скорее ожившего мертвеца, чем знакомого разгильдяя.
– Вы не потеряли силы духа при проявленной агрессии подчинённого, что вдруг увидел в вас не боевого товарища, а командира, – Старик говорил тихо и неторопливо, деловито проходясь по ранам, вызывая тихие стоны Брана.
– Я думал о том, как сделать так, чтобы остальные не сочли меня трусом или тираном. – Признался смущённый сержант. Он боялся того, что не произошло – если бы завязалась драка…
– Не будем о том, чего не случилось. – Быстро открыв медальон, Старик довольно кивнул, пряча его в карман и принимаясь за завязки нагрудника рейтара.
Сержант вдруг вспомнил странное начало боя.
– Как вы думаете, почему мы не видели чернокровок? И почему они были не готовы к атаке?
– Тех, кого вы отослали на разведку, не попали под, как думается мне, колдунство шаманов. А не готовы… Вы же сами лицезрели – они яростные бойцы, но солдаты из них – никудышные. – Хмыкнув, Леманн откинул доспех в сторону, сморщившись и тихо ахнув. Переломанное тело и правда выглядел ужасно – зельями тут не отделаться, скелет ливейца надо собирать заново, для чего нужен опытный хирург. Ветеран снял родовую печать с Брана, заставляя северянина нахмуриться.
– Как бы то ни было, я рад, что вы проявили себя, как настоящий командир, не растерявшись. Возможно, мы все живы до сих пор лишь благодаря вашим решениям.
Повернувшись к Фёдору, Старик взял сержанта за плечи, в нарушении всей субординации.
– А напомните мне девиз вашего дома, сержант?
– “Всегда с победой”, – заученная фраза сама вырвалась из северянина, окончательно сбитого с толку.
– Это малая версия. – Улыбнулся Леманн. Хлопнув северянина по плечу, он отвернулся, нагибаясь к Брану. – Вы начали как хороший командир. Дозвольте мне вам помочь.
Застыв в ужасе, Фёдор оказался не в силах выдавить из себя ни слова. Быстрым и выверенным движением, Старик нанёс всего один удар в грудь, пробивая поддоспешник коротким кинжалом, прямо в сердце. Засипев, Бран резко изогнулся, распахивая мутные глаза, но тут же опал, пока ветеран поддерживал его голову, тихо напевая заупокойную. Спустя пару секунд, ливеец испустил дух.
– Всегда с победой. Не глядя на горести. – Прошептал Фёдор, пока Леманн возвращал нагрудник на место.
* * *
– … да смилуется Зорана над их душами, и да примет Келегор их в свои объятия. И да не достанется огонь их души – Нергалу…
Слова Старика едва пробивались в сознание сержанта через чёрную пелену отрешённости и безразличия, застывших в его сознании. Медленно, следуя строфе зачитываемого текста, пламя подбиралась к четырём застывшим телам. Не смотря на опасность и недовольства Леманна, Фёдор настоял на сожжении павших товарищей, потратив на это половину запасов масла.
Рейтары почтительно застыла вокруг сержанта, вслушиваясь в каждое слово ветерана, обходящего павших и держащего в руках всебожный круг. Старик закончил речитатив длинной заупокойной – он единственный из них знал её полный вариант.
– Их гибель не останется незамеченной богами. – Леманн, развернувшись, одарил собравшихся ободряющим взором. – Но лишь в наших силах не допустить того, чтобы эта потеря не была напрасной.
Фёдор неожиданно понял, что взгляд ветерана замер на нём, став выжидательным. Сержанту предстояло сказать речь над отрядом. В голове всплыли слова отца:
“Пусть тебе и не придётся вести наш дом к славе на поле брани, ты должен помнить, как и любой другой Грабровен – что стоит за победой. За настоящей победой. Ты знаешь, что это, Фёдор?”
– Цена жертвы…
Люди вокруг замерли, когда сержант, осевшим голосом, заговорил. Едва заметное движение бровей Старика предупреждали северянина, но того было уже не остановить. Прочистив горло, он продолжил:
– Цена жертвы, что заплатили наши братья за эту победу – это своя жизнь. Мы никогда не сможем отплатить им тем же, чем пожертвовали они ради нас, ради того, чтобы мы выжили, чтобы продолжили нести знамя двадцать шестого… – Выступив вперёд, дворянин оттеснил Леманна в сторону, раззадориваясь с каждой секундой. Обернувшись, он глядел прямо на застывшего перед ним Шульца, уперевшего взгляд в землю.