Глава 15. Сейчас
Я кое-как держалась, когда мы преодолевали расстояние от машины к подъезду. Сцепила зубы до скрежета и крепко сжимала кулаки да так, что если бы у меня были длинные ногти, они бы уже до крови пробили кожу ладоней. Но вот у двери я будто со всей дури с разбега влетела в невидимую бетонную стену.
До звезд в глазах, до оглушающего звона в ушах.
Я опускаюсь на корточки и обеими руками хватаюсь за голову.
– Не могу, не могу, не могу, – повторяю, раскачиваясь в такт словам.
Щелк. Три поворота вправо верхнего замка.
Не могу…
Щелк. Один поворот влево нижнего замка.
Не могу…
Я не вижу, я ощущаю, что дверь уже открыта. Потому что даже не смотря на прошедшие полгода, оттуда повеяло маминым вишневым парфюмом. Пусть аромат был едва-едва уловимым, но он был.
И квартира была.
И я была.
Уже в ней.
А ведь я даже не поняла, как там оказалась. Не удивлюсь, если Егор снова меня втащил. И вот теперь, стою посреди прихожей и гипнотизирую взглядом картину на стене. Мы привезли ее из Крыма, два года назад. Ничего особенного, просто море в память о море. Маме она не сильно понравилась, а вот папа ею просто загорелся. Он даже лично каждые выходные вытирал с нее пыль. Мог пройти мимо вазочек и других картин, а вот про нее не забывал. И вот, это единственный предмет, который уцелел. Ведь бойня в тот вечер была адская. Во всей квартире вся мебель в щепки, все милые сердцу вещицы и предметы интерьера в труху.
А сейчас…
Ничего не оставили. Пустота. Только стены и на тех, даже не смотря на уборку, до сих пор были видны впитавшиеся пятна крови. Не было смысла ходить по ней. Квартира хорошо просматривалась и так, потому то межкомнатных дверей там больше не было. Папа вынес их. Собой. Пытаясь выиграть немного времени, становясь на пути у вылезшей из зеркала твари. Если бы мы сразу догадались… Если бы мы только…
– Варя, – оказывается Егор все это время был рядом, – придется сделать полное погружение.
– Куда еще глубже?! – срываюсь на крик. – Я и так на самом дне!
– Недостаточно. – Он начинает ходить вокруг меня, попутно разбрасывая фотографии.
Мне хватило лишь одного взгляда вниз и я понимаю, что мне конец.
Мертвые лица слишком подробно и детально сфотографированы. Мертвые тела утопают в крови, которой было не просто пару лужиц. Все полы тогда превратились в один сплошной кровавый каток. Я хочу… я пытаюсь абстрагироваться, уйти, спрятаться.
Но слишком поздно.
Последний барьер сломлен и цунами боли сносит меня.
Тогда
– Я в порядке, – едва могу сдержать все эмоции и выглядеть относительно спокойнее, чем оно есть. – Правда.
– В этот раз, – строго отвечает мама, отрываясь от чтения журнала, – тебе меня не провести.
– Арррр, – рычу и бью кулаками по постели, отчего срабатывает датчик и начинает противно пищать.
– И его, – мама кивает на монитор, где отображается пульс и прочие параметры, – ты тоже не обманешь. Так что прекращай нервничать, иначе твое пребывание здесь значительно увеличится по срокам.
– Да блин…
– Варвара! – мама впервые повышает на меня голос и я морщусь, но больше не пререкаюсь.
Потому что, как показала практика, когда я слышу свое полное имя – лучше закрыть рот и вообще желательно спрятаться под плинтусом. За свою жизнь в такой ситуации я побывала раз десять. Да, кому-то покажется мало. Но, поверьте, мне и того хватило. Потому что мама в гневе…как бы вам объяснить…этот как превращение маленькой машинки купе в танк, который прет напролом и сжигает напалмом все на своем пути. Зрелище интересное, если оно тебя не касается. А вот быть в эпицентре вряд ли кому-то хочется. Вот только у меня нет выбора, приходится терпеть. Обычно хватало пару дней, чтобы мама пришла в себя и перестала быть огнедышащим драконом.
В этот раз, судя по всему, мама не на шутку разозлилась. Папа забегал уже ненадолго в больницу и, пряча взгляд, неохотно поделился тем, что дома у нас холодная война.
– Мам, прошу, – вздыхаю, – хоть с папой помирись, он сильно переживает.
– Еще сильнее он должен был переживать за тебя.
– Он не причем, честно. Я его даже тогда не предупредила и сама решила провести расследование.
– И в этом он тоже виноват! – мамин голос подрагивает и я понимаю, что она едва может сдержаться от слез. – Сколько раз я его просила не впутывать тебя?
– Мам, но в итоге мы ведь всегда побеждали. – Пытаюсь успокоить ее. – Как в сказках побеждает добро над злом.
– Варя, да когда же ты поймешь, что это настоящая жизнь, а не игра? И что тебе могут нанести… да какой там… уже нанесли реальный вред. Да, вы побеждали. Но только попробуй мне сейчас отрицать тот факт, что каждый раз при поимке преступника ты помимо радости и удовлетворения, чувствовала еще и азарт. И твой отец вместо того, чтобы гасить его… наоборот поддерживал и давал искру, чтобы ты пылала им.
– Ты сейчас так говоришь, будто уже не любишь его.
– Есть вещи, которые начинаешь понимать лишь став матерью, – мама быстро смахивает выступившие слезы на глазах, – можно сильно любить своего супруга, но как только у тебя появляется ребенок… любовь к нему затмевает все на свете. Это особенное чувство, которое невозможно описать словами. Оно просто живет в тебе. Ребенок растет, а вместе с ним и желание защитить его от всего на свете. И сейчас я считаю, что твой папа с этим не справился. Наоборот, он подверг тебя опасности и этого я ему простить не могу. Даже не проси, Варя, я от этого мнения не отступлюсь. Все, хватит. Больше никаких расследований, никаких погонь. Ни единого слова о преступниках в стенах дома.
– Но, если меня попросят…
– Не попросят, – мама не дает мне закончить, – отец предупрежден, что если он обратиться к тебе, то это моментальный развод и мы с тобой уезжаем в Питер к бабушке. Ты меня хорошо услышала?
– Да, – отворачиваю голову к стене, чтобы не встретиться с ней взглядом.
Мне было жаль и ее, и отца. А вот себя я ругала за то, что подвела папу. И за то, что своими необдуманными действиями довела ситуацию до той отметки, которая была подведена жирной красной линией. Прав был Олег, надо было подготовиться, а не бежать сломя голову навстречу неизвестности.
Время в больнице тянулось медленно. Из всех доступных развлечений у меня было: поесть, поспать и пройтись по коридору. А, ну и малоприятные процедуры, конечно же. Даже папа теперь приходил только с мамой и мы под ее чутким контролем говорили о чем угодно, но только не о работе. И знаете, когда тебе приходится постоянно думать над каждым словом и проверять каждый вопрос, чтобы он не звучал с подвохом, разговор выходит странным и натянутым. А еще мама при каждом посещении проводила рейды палаты. Заглядывала в ящики тумбочек, перестилала постельное и тщательно прощупывала подушку, заглядывала под матрас. И не найдя ничего подозрительного, удовлетворенно кивала головой. Поначалу меня это обижало, но я натыкалась на предупреждающий взгляд папы и молча дожидалась их ухода. А когда наступал глубокий вечер и можно было не бояться, что кто-то непрошено войдет, я доставала принесенные родителями сушки и чашку с киселем, которую стащила с ужина. Выставляю все на прикроватную тумбочку и три раза стучу кулаком по ней же. Где-то минут через пять передо мной на постели появляется домовой. Если вы думали, что они обитают только в квартира и домах, то это будет для вас сюрпризом. Но я-то знала, что их можно встретить и здесь.
Это был старичок, возможно чуть старше моего Олега. Седые волосы аккуратно затянуты в хвостик, борода заплетена в косичку, а сам он расхаживал исключительно в подобии медицинской униформы. Такой вот врач в миниатюре. И ведь он действительно помогал здесь, присматривая за тяжелыми пациентами, когда рядом с ними никого не было. Или развлекал маленькую детвору, чтобы они не плакали пока их родители бегали то за лекарствами, то за справками, то за настоящими врачами. Я не раз слышала в коридоре, как чей-то малыш рассказывал взрослым о маленьком враче, который корчит им смешные рожицы. Но родители зачастую лишь отмахивались или снисходительно выслушивали «фантазии» своих детей.
– Варвара, я бегом, – с лету предупреждает меня домовой, – там в пятой очень сложный пациент, постоянно падают показатели. Девочки- медсестры только и успевают забежать на пост, чтоб отметку в журнале поставить, как монитор снова показывает скачок вниз. Нужен постоянный контроль и я держу руку на пульсе. Сама как? Все нормально?
Он запихивает по карманам бублики и залпом осушает чашку, но при этом старается не сводить с меня взгляда.
– Если сравнивать с пятой палатой, то я готова к выписке.
– Она тебе не светит еще минимум неделю, – прожевав, ставит он меня в известность. – Слышал, как твоя мама договаривалась с врачом по поводу этого дела.
– Не поняла, у меня все ж зажило, панические атаки больше не накрывают, – я даже вскочила с постели. – Зачем меня здесь держать? Я ж только место занимаю.
– На этот вопрос, увы, ответить не могу. – Пожимает он плечами. – Блокнот потом оставь в нашем месте, я под утро заберу.
– Спасибо, – благодарю его на автомате, а сама мыслями уже где-то далеко-далеко.
Что я могу сказать? Страх до сих пор сидел во мне, да и рана на ладони постоянно ныла. Но мама была права, азарт и желание, чтобы правда восторжествовала все же перевешивали. Именно поэтому, я познакомилась со здешним домовиком сразу же, как только он попал в поле моего зрения. Попросила его найти бесхозный блокнот и ручку, куда потом записала все, что помнила из дел. Благодаря работе с папой у меня сформировалась почти фотографическая память, так что за один вечер и ночь, блокнот стал огромным архивом, только без фотографий. А чтобы мама не расстраивалась, я договорилась с домовым о том, чтобы он забирал его утром и по вечерам возвращал обратно. Время с утра до заката солнца тянулось безбожно медленно. Но вот ночи пролетали, как песок сквозь пальцы. Я сидела над записями и постоянно перебирала детали в уме. Но у меня ничего не сходилось. Что могло быть общим у этих ребят? Почему они? Разный возраст, разные направления в учебе, все разное.
Кроме одного.
Странно, все убитые побывали на вечеринках перед тем, как их не стало. Но вечеринки были в разных местах, с разным контингентом. Или нет?
Понимаю, что у меня появилась какая-то странная, но единственная зацепка. Которая была пока еще слишком свежей и неточной. Как будто мне не хватало какой-то детали, чтобы все стало на свои места. Вот только как сказать об этом папе?
Целую ночь я не спала, решая, как подать ему знак так, чтобы нам не влетело. Но на следующий день мама пришла одна и выглядела она очень расстроенной. И даже какой-то чересчур нервной. Про папу вскользь ответила, что он загружен работой. О том, что мое пребывание здесь увеличилось по срокам, вообще ничего не сказала. Зачем-то скрыла и постоянно переводила разговор на разные темы. Смотрю на ее подрагивающие руки, на то, как она отводит взгляд от меня. И понимаю, что дома творится что-то странное. Или что-то страшное, о чем говорить мне не только не хотят, но и препятствуют, чтобы я что-то увидела.
– Мам, – зову ее, когда она касается дверной ручки, – принеси завтра мой красный кардиган с брошкой в виде метлы, пожалуйста. Что-то я в халате немного замерзаю.
– Ладно, – мама в таком подавленном состоянии, что даже не устраивает мне допрос и просто соглашается. – Что-то еще?
– Нет, – качаю головой, – только кардиган.
Но на самом деле, мне он не нужен.
Все из-за брошки, которая приколота справа.
В ней и был мой секрет.
Глава 16. Тогда
На том кардигане не зря прикреплена брошь в виде метлы. Я заговаривала ее специально для того, чтобы перевезти Сеню с собой. Ведь домовой не может вот так просто взять и пойти с человеком. И для этого существует множество обрядов, которые нужно провести, чтобы забрать их на новое место.
Кто-то оставляет один тапок у порога, а второй забирает в новый дом. Кто-то собирает коробку со своими мелочами и сладостями без обертки и так же дает ей постоять время, чтобы домовой согласился . Еще можно убраться накануне переезда и оставить веник на ночь, чтобы потом его заговорить и забрать с собой. Кто-то расстилает полотенце на пороге, кто-то использует для перемещения домашних животных. Но общее у всего этого одно – нужен «транспорт». И слова – приглашения, уйму которых можно встретить в интернете. Однако, как по мне, главное вложить свою душу и говорить от чистого сердца, чтобы эти существа последовали за тобой. А вот сказаны они будут в рифму или нет, дело десятое.
В моем случае с Сеней, взять кошку из дома я не могла, как и прочую атрибутику. Сами понимаете, являться на место преступления с дополнительным багажом не совсем удобно. Пришлось модернизировать и изменять правила. Тогда я положила на порог той квартиры брошку и привязала к ней Сеню заговором.
Собственно, она до сих пор являлась для него средством передвижения. А с самим домовым у меня был уговор, что если он увидит, как достают этот кардиган, то код красный и мне нужна помощь. Другого выхода не было. Мне необходимо знать, что творится дома. А лучше любопытного Арсения с этой задачей никто не справится.
В который раз измеряя палату шагами, я то и дело бросала напряженный взгляд на дверной проем, который оставила открытым. Там сновали медсестры, чьи-то родственники, новые пациенты, но моей мамы так до сих пор не было. Когда время на часах перевалило за обед, я начала нервничать. Был бы телефон, набрала бы своих и спросила, куда они запропастились. Но и его у меня отобрала мама, чтобы я хорошенько «отдохнула» без интернета. На самом деле, мы обе понимали, что делает она это ради того, чтобы у меня не было никаких шансов втихаря связываться с папой и быть в курсе дела. Как по мне, сделала только хуже. Я вся изнывала от неизвестности и переживала, что ничем не могу помочь. А когда к пяти вечера одна из медсестер занесла пакет с вещами, мне стало совсем не по себе.
– Спасибо, – благодарю женщину и закрываю дверь в палате.
А затем в два шага вываливаю все на постель, но кардигана там нет. Вместо него другой халат, потеплее и махровая пижама. Мама снова сделала так, как посчитала нужным и мне хочется выть от этого. Знала ли она о значении броши? Нет. Она ей даже не нравилась и была чем-то таким безвкусным, мимо чего она пройдет мимо и не обратит внимания. Так что вариант того, что меня специально загоняют в тупик отпадает. Так что это тогда? Знак? Судьба? Прикусываю губу, еле сдерживая эмоции. Нельзя ничего показывать. Доложат куда не надо и мое заточение в этой тюрьме продлят. Швыряю халат на пол и вдруг слышу звук откатывающегося металла. Что-то маленькое сверкает и исчезает под кроватью. Не теряя ни минуты лезу туда и слепо шарю рукой, собирая пыль и…брошь. Даже не удосуживаюсь подняться на ноги, просто сижу на полу и зачарованно смотрю на металлическую метлу размером со спичечную коробку, в рукоятке которой поблескивают три камешка. Только один человек мог спрятать ее в кармане халата. Тот, кто знает и тот, кто хочет передать мне весточку…
– Сень, все чисто, – подрагивающим голосом говорю, ласково протирая брошку, – выходи.
Проходит минута, две, три. Но в палате я по прежнему одна.
– Сень, давай без театральных выходов. – Поднимаюсь на ноги и когда оказываюсь на высоте своего роста, вижу домовенка, который без зазрения совести поедает мое желе. – Ничего не меняется, хоть потоп на улице будет, хоть цунами, но тебе обязательно нужно поесть.
– Хозяйка…я это…– чавкает он и выставляет в воздух указательный палец, – сейчас… да вкусно же как…ай! Да за что?
– Арсений, ни стыда, ни совести, ни уважения к хозяйке, – откладываю журнал с кроссвордами, которым только что легонько огрела домового.
– А что делать? Тебя дома нет, заботиться о нас некому. Никто даже тарелки с этими сухими печеньями не поставит. А я соскучился!
– За едой наверное? – скептически осматриваю Сеню.
– И за тобой, – он облизывает пальцы от желе и улыбается. – Бурчун наш, кстати, тоже привет передавал. Он остался дома, чтобы за мамой с папой приглядывать.
– Сеня, – мой голос мгновенно становится серьезным, – что там происходит?
– Беда, – честно отвечает он и его лицо мрачнеет, – мира в доме нет, холодом от твоих старших веет.
– Никак не помирятся?
– Нет. – Качает он головой. – Но это не единственная напасть, которая у нас приключилась.
– Говори.
– В квартире той, где тебя та зараза достала, мелкого хозяина не стало.
– Ты же сейчас не имеешь в виду… – промахиваюсь и вместо постели падаю пятой точкой на пол.
– То самое и имею, – Сеня держась за металлическую раму, свисает сверху и смотрит на меня, – их домовой сказал, что через три дня его не стало. Нашли в остатках той зеркальной комнаты, откуда тебя вытащили.
– Видел, кто это был? – сглатываю.
– Да, – он отворачивается.
– Сень, что пришло за ним?
– Не что, а кто. – Поправляет меня домовой и снова смотрит на меня, но взгляд виноватый. – Это была ты.
– Не может этого быть, – трясу головой, будто отгоняя наваждение. – Я же здесь торчу.
– Мы знаем, но оно выглядело точь-в-точь как ты. Тот пацан стрим по игре записывал и «ты» попала на видео. Так твой папа сказал, мол посреди записи зашла в комнату и…
– Только не говори, что его убили в прямом эфире…
– Не совсем, запись прервалась, когда тело с твоим лицом подошло вплотную к креслу и наклонилось, чтобы посмотреть прямо в камеру. Пацан от испуга дернулся, упал на пол и все, дальше черная пустота. Варь, зачем оно так сделало? Зачем приняло твой облик?
– Мне нужна тишина, чтобы все обдумать, – закрываю глаза и тру виски пальцами, пытаясь отогнать нарастающую боль в них.
Знало ли то существо, что я не дома, а в больнице? Если нет, то это подстава чистой воды. Но зачем тебе сваливать на меня убийства? Даже при тщательной проверке выяснится, что из всех убитых я знала только Кирилла. Но и то, поверхностно. К остальным привязать меня не получится, мы даже жили в разных друг от друга районах города, где я не бывала. Обвинение обвалится на первом же допросе, потому что на руках нет весомых зацепок, кроме той, что я живу в том же доме, что и убитый.
Думай, Варя, думай.
Смысла в «моем» появлении не было, оно лишь превращало это дело в очередной «висяк». Который… Стоп. Смысл проявлялся, но только если сместить акцент с меня на папу. По-любому его попытаются отстранить от расследования, ведь здесь, как и у врачей. Нельзя вести дело, если оно связано с кем-то из родственников. А здесь самый близкий, самый родной в жизни человек – дочь. Это мигом делает его профнепригодным и у папы забирают все допуски к документам, связанным с делом. Значит, папа близко к чему-то очень для тебя неприятному, да? Поэтому ты убираешь его таким методом?
И вроде бы логичное объяснение всему происходящему, но что-то все равно не то. А что, если ты знаешь, что я в больнице? И ты знаешь, что все врачи с медперсоналом подтвердят мое железобетонное алиби. Да, на это потребуется время. Плюс папа уж точно запросит проверку видеофайла на подлинность. И пока они будут опровергать мое якобы нахождение в квартире в день убийства, родителям нужно держать меня максимально дальше от этой шумихи. Вот откуда это продление моего лечения, вот откуда запрет на телефон. Чтобы я не мешалась под ногами и чтобы не лезла в расследование. И ты об этом, конечно же, тоже подумала. Что ты готовишь, что так оттягиваешь время, путая следствие? Какая тебе выгода из того, что я отсутствую?
– Сеня, – мой голос хрипнет от жуткого предчувствия, – нам нужно срочно попасть домой…
Глава 17. Тогда
Жаль, что я не Джеймс Бонд и даже не Джейсон Борн. Я даже до Васьки из лагеря не дотягивала, который мастерски улизнул из нашей комнаты девчонок аккурат за минуту до появления вожатой. Не подумайте, мы ничего ужасного не делали, а просто вызывали в полночь духов. Ну, знаете, когда расчерчиваешь на листе круг с буквами, а затем вдеваешь нитку в иглу и острием той самой иглы упираешься в центр круга. Проговариваешь три раза имя известного умершего человека и игла начинает сама вертеться, свисая на нити и указывая на ту или иную букву. Своего рода доска Уиджи для спиритического сеанса, только в русском и детском исполнении.
Так вот, возвращаясь к насущным проблемам, я откровенно говоря уступала по всем параметрам мастерству известных всем нам шпионам. И выбраться из больницы оказалось не так уж и легко, как я себе представляла. Мое отделение было на третьем этаже, так что вариант побега через окно отпадал сразу. Во-первых, боюсь высоты. Во-вторых, связав постельное, я бы получила веревку максимум до середины второго этажа. А ломать руки и ноги было бы больно и нежелательно. В-третьих, от больницы до дома очень приличное расстояние по карте. А я в пижаме и без денег. Да еще и холод стоит собачий, без такси пока добегу, околею до самых костей. Ну и не стоит забывать о том, что на выходе какая ни какая, но охрана стоит. Вряд ли они мне помашут ручкой на прощание и пойдут пить чай. Да и моя пропажа обнаружится либо на вечернем обходе, либо на утреннем. Своим побегом я лишь усугублю ситуацию и добавлю проблем своим родителям. Что же делать тогда?
Бесцельно брожу по коридору, сосредоточенно догрызая ноготь на большом пальце правой руки. Дурацкая привычка, которая выдает высшую степень моей нервозности. Я настолько углубляюсь в мыслительный процесс, что не слышу происходящего хаоса в больнице, который обычно бывает после ужина. Медсестры готовят таблетки к вечернему приему, кому-то ставят капельницы, кого- то привезли из операционной и он отходит от наркоза, выдавая громкие стоны. Дед Саня из шестой палаты всегда матерился, когда к нему заходили делать уколы. Но сейчас я ничего из этого шума не слышала. Да и фактически ничего не видела, двигалась по привычному маршруту почти по памяти. Пока внезапно не врезаюсь в кого-то, кто недовольно толкает меня в ответ.
– Эй! Куда прешь? Глаза разуй!
– Прости… – фокусирую на говорящей девушки и в мозгу что-то щелкает. – Милана?
Лицо дочери мэра мрачнеет, она явно не довольна тем, что ее узнали.
– Ты кто? – грубо спрашивает она, скрещивая руки на своей груди.
– Я – дочь следователя, который расследует убийства. – Многозначительно произношу и наблюдаю за ее реакцией. – И в твоем доме в том числе.
– Не понимаю, о чем ты говоришь. – Девчонка бледнеет, но разворачивается в другую сторону и начинает быстро шагать куда-то только в ей известном направлении.
– Постой, – догоняю ее и дергаю за руку на себя, – я была в тот вечер в твоей доме и видела твою подружку своими собственными глазами.
– Ага, – вырывает она свою руку из моей хватки, -и кто ж тебя пустил туда, а? Хватит молоть чушь, знаешь, сколько вас таких появилось после случившегося? Я уже задолбалась от вас отбиваться.
– А те другие, были в курсе, что у твоей подружки содрали лицо? – произношу тихо, но этого хватает, чтобы Милана застыла на месте. – И что твой ковер под кроватью полностью пропитался кровью. Его, скорее всего, уже выбросили и положили новый. А шкаф купе с тем здоровым зеркалом, наверное разобрали по твоему приказу. Да и вообще все зеркальное убрали из вашего дома, да?
– Откуда ты знаешь? – шепчет она.
– А ты думаешь, по какой причине я здесь? – смотрю по сторонам и улыбаюсь медсестре, которая сегодня будет здесь дежурить ночью. – Но разговаривать нам лучше не в коридоре. Твоя палата или моя?
– Моя, – бросает Милана и снова начинает идти по коридору, а следом за ней.
Как оказалось, она лежала в противоположном крыле больницы. Привезли с нервным срывом три дня назад, когда она перебила все зеркала в доме. Теперь прекрасное юное лицо было покрыто мелкими шрамами, некоторые из них заживут бесследно, а некоторые так и останутся тонкими белесыми полосами в качестве напоминания.
– Сама себя так или помогли?
– Издеваешься? – хмыкает Милана в ответ. – У меня уже был заключен контракт с модельной школой, стала бы я сама себя так уродовать?
– Вряд ли, – бегло осматриваю ее палату, но ничего интересного не нахожу.
Милана, как и я , намеренно ее ничем не заполняла и держала все по сумкам. Это как прямой вызов вселенной, себе и всем вокруг, что в этом месте ты задерживаться не планируешь.
– За кем оно увязалось? – Решаю не тратить время и начинаю опрос, как говорят «в лоб». – За тобой или за твоей подружкой?
– За Настей, – девушка опускает взгляд на свои трясущиеся руки, которые она сцепила в замок, но это не помогло скрыть ее нервозность. – Эта дура во всем виновата. Я ей говорила, что шляться по всем этим ведуньям, колдуньям и прочим шарлатанкам пустая трата времени. И моих денег в придачу. Что ты так на меня смотришь?
–Ты оплачивала?
– Естественно, – фыркает Милана. – У меня, как это и полагается в свите подружки либо страшненькие, чтобы не затмевали мою красоту. Либо бедные, как церковные мыши. Таким кинул подачку и они готовы идти за тобой хоть на край света. Но ладно там подбрасывать бабки на шмотки или косметику, это еще куда ни шло. А потом Настька влюбилась в какого-то мажора, добилась его расположения, он стал ее первым… ну ты понимаешь о чем я, да?
– А он?
– А он, как я ее и предупреждала, сделал с ней то же самое, что делают с использованным презервативом. – Милана закатывает глаза. – Постарался выбросить и забыть. Тогда эта дура и начала бегать по всяким бабкам да приворотами страдать. Только ж это все хрень и ничего не действовало. Мажорчик тот блохой как прыгал по бабам, так и продолжал это делать.
– Милана, ты можешь назвать точно, когда все началось?
– Да, – кивает она, – мне было скучно и я решила пойти на одну виповскую вечеринку, ну и Настя увязалась за мной. Я ж не знала, что тот мажор там тоже будет. Точнее, мне вообще фиолетово на этого типа. А вот Настя в сталкершу превратилась, инфу собирала о нем. Где он, что ест, чем увлекается. Не удивлюсь, если размер его трусов наизусть знала. Так вот пошла она у меня дома в ванную лицо подкрасить, а потом выходит такая вся довольная, светится от счастья. И говорит, что все, заключила сделку с кем-то и мажорчик скоро с ней останется. Я тогда у виска покрутила, назвала ее поехавшей и даже подробности не стала узнавать. Но, знаешь в чем прикол?
– Они действительно сошлись?
– Да, буквально через пару дней после вечеринки. Он стал заваливать ее цветами, подарками, ходить за ней словно пес. Да только Настя сначала порхавшая, как бабочка, вдруг стала на себя не похожа. Нервная, дерганная, от зеркал шарахающаяся. Начала жаловаться, что ей что-то мерещится. Что будто кто-то ее по ночам по имени зовет. И все приговаривала, что ее обманули. Что заключенный договор – ошибка. И что она не может на это пойти. Постоянно приговаривала «не могу это сделать».
– Что же она не могла сделать? – задаю вопрос не Милане, а скорее всего самой себе, пытаясь понять логику погибшей.
– Я не знаю, – голос девушки становится злее, – но, чтобы она там не натворила, исход этого дела отразился на нас двоих. Мажор ее кинул, пропал. Настя рыдала в трубку и просилась прийти. Я подумала, что от меня не убудет. Может удастся мозги ей вправить и наконец-то привести в чувство. Только вот… ничего у меня не вышло. Дура эта теперь под землей, а я здесь. И что самое страшное, она тот договор в моей ванной заключила, представляешь? Плакала на плече, ставя меня в известность, мол, что я тоже в опасности. А я ведь еще так тогда удивилась, когда на утро после вечеринки, меня наша уборщица спросила можно ли смывать какие-то ступеньки с зеркала.
– Ступеньки? – переспрашиваю Милану.
– Ну да, типа лестницы вверх и открытая настежь дверь. – Девушка вдруг всхлипывает, а потом начинает реветь. – А я ведь…я ж…понимаю, что эта дверь так и осталась открытой, раз эта сущность так спокойно может у меня появляться. И я не знаю, как закрыть ее обратно…