Внутренняя империя Юань

Он кое-как дотянул, допел до зари. А утром по селу пронеслась еще одна ужасная новость. В селение добралась прапрабабушка невесты – совсем голая, и утверждала, что пьяные кунаки пытались лишить ее чести. Посыпались упреки прямо в глаза сильным бородатым джигитам, от обиды конечно, – эта молодежь совсем не чтит наши традиции. Молодежь предпочла ей, девушке стройной в самом соку… какого-то мужика.

Какой позор на весь род! Только кровь может смыть его! Кунаки жениха – подлые твари! И мужчины взялись за мечи. Вот как бывает, на пьяную голову можно натворить дел.

глава 10.

"Кто хочет открыть Небесные врата, тот должен быть как самка".

Лао-цзы.

Дух упорствует, тело подчиняется. В горах, где сила – неизбежная подруга чести, никак нельзя расслабляться. Да и не получиться – границы Пути строго очерчены скалами, а сорвался в пропасть и ты уже не мужчина. Другое дело, когда обстоятельства против тебя – случайно забрел в чужой аул. И тогда каждый познает на своей шкуре, что ходить нужно путями прямыми и верными, и не сворачивать под заманчивые чинары… Может там тебя и встретят приветливо, но обязательно испытают, кто ты на самом деле – мужик или нет. Если достанет мужества, и кишка не тонка – тогда пожалуйста, милости просим. А если потекут сопли, никто их тебе вытирать не будет. Бывает, конечно, мужчины тоже плачут… Но уже совсем по другому поводу.

"Кто вполне духовен, тот бывает смирен, как младенец".

Постигая подобные истины, человек совершает порой невозможное. Пусть не думают слюнтяи и слабаки, что смирение это невинная блажь – скорее, это жестокая правда жизни, и мало кому под силу всю её понести. Ибо любому смирению предшествует мужество и решительность, решимость умереть, но не отступить. Слабости воды предшествует крепость камня. И только после достаточной твердости человек раскрывает в себе внутренние пространства. А нет твердости – ничего не получиться, ничего и не произойдет.

"Душа имеет единство, поэтому она не делиться" – целостность Истины проистекает от единства сознания души. Но мало кто достиг подобного откровения. Многие считают, что духовные свойства тела, это десять различных душ человека. И только тогда, когда из этого тела, по фатальному стечению обстоятельств, палками выгонят всех шводов, душа по праву остается единственной хозяйкой своего жилища. Конечно, будет много восклицаний и слез со стороны остальных "десяти душ": "Что мы такого сделали, чтобы нас выгнали вот таким образом". А человек по наивности все эти вопли будет связывать со страданиями души. Но как тихо становится в доме, какая благодать и покой бывает после генеральной уборки, когда весь мусор – бесполезные вещи и наносную грязь, выбросят вон.

И только тогда душа может раскрыться подобно самке, не опасаясь, что кто-то тут же воспользуется ее доверчивой беззащитностью. И только тогда душа понимает, что никак нельзя доверять этому миру, этому телу и его десяти командирам – доверять без опаски можно единственно только Небу.

Достигший единства подобен младенцу не ведающему мира – он ничем не болеет, по причине отсутствия всякого рода знаний, а точнее самых носителей информации в пределах досягаемости ума. В меру своего синкретизма младенческому уму еще недоступна бездна познаний, откуда обязательно поползут паразиты – оборотни и вампиры, несущие на себе вирусы и болезни. Но подобное может произойти и с взрослым, когда со всех сторон окружающие его люди палками отобьют всякое желание рыпаться – только небо над головой, да и то – с овчинку. К тому же, все шводы ушли на поля.

Ван Юань не ломал себе голову, почему с ним случилось подобное, не задавал вопросов. Любое движение, даже мысленно, вызывало в нем адскую боль. Но прекратив требовать чего бы то ни было, он вдруг ощутил удивительную тишину. И конечно, за ней последовал отклик – на тонкой грани между миром и бытием он почувствовал истинную духовность, не касающуюся движений, не затуманенную желаниями, – Небо приблизилось. И он словно самка воспринял его в себя – Небо обязательно войдет в человека, очистившегося от страстей, хотя бы на время. И отнюдь не желание сласти, как многие наивно себе полагают, обольщаясь чувственно и пуская слюни, двигало им, а исключительное неделание – отсутствие всякой к тому причины.

Пускай, неофит называет это блаженством, обнаруживая тем самым свое неведение предмета – возможно, в нем еще полным-полно тайных желаний и они, притворившись невидимыми, получают определенные наслаждения. С другой стороны, Небо жалеет падшего человека и, похоже, сейчас нет ни одного, кто смог бы достичь полного освобождения и при этом остаться в живых – много зверей развелось по округе. Но если правитель достойный, люди живут в его милости и получают награды. И согласны терпеть неудобства, даже если плоть жрут и терзают лютые тигры.

– Совсем неожиданным образом ты подошел к определениям Дао.

Это произнес человек в дорогой царской одежде, сидящий в небольшом отдалении на развалинах дома. Ван Юань повернул голову, оставаясь совсем без движений. Странным образом у него получилось такое. И он увидел рядом с собой смешного человека в одном ботинке с которым уже встречался однажды. Эти двое смотрели вдаль, но оказалось, что они внимательно и осторожно смотрят в его душу – не проявил ли она беспокойства… – почти не дышали, боясь, чтобы ровная гладь не покрылась испариной, рабью, и не забурлила. Потому что по сути, гадов в этом водоеме – змей и драконов, было еще предостаточно; они просто онемели от боли.

– Можно ли от них вообще освободиться, находясь на Земле? – спросил Ван Юань по случаю, понимая без слов, о чем речь, и вопрошая без мыслей.

– Их можно выжечь Небесным Огнем, но делать это нужно очень осторожно, особенно вначале, постепенно увеличивая жар год за годом и, ни в коем случае не ослабляя усилие.

– Но кому под силу такая скрупулезная методичность? Что-то я не встречал истинных даосов, хотя многие мне о них говорили. Может быть, далеко где-то в горах Поднебесной, не в этом районе… А здесь человек, словно загнанный в угол теленок – доверяет и шарахается раз за разом.

– Да, тут ты прав,– вздохнул царский муж. – Падений и взлетов на Пути будет много.

– А все оттого, – заметил с иронией веселый человек, – что изначально муж принял на себя много обязанностей и попечений. Право же – избегать малых Путей на практике гораздо труднее, чем на словах.

Веселый человек рассмеялся, и Ван Юань понял, что перед ними не иначе как император – Сын Неба, которому по определению необходимо избегать малых Путей, повсеместно применяя к своей жизни принцип "недеяния". Может быть родственник?

– Да, ты не ошибся, – шепнул на ухо веселый человек. – Он – твой далекий предок, второй император династии Тан. И он, святой.

– Святой император достиг Истины, следуя Дао? Неужели в горах?..

– Он христианин.

– ?!

– Он жил во дворцах и правил империей, доставшейся ему от отца – крестил её всю поголовно, настроил монастырей… И вдобавок завоевал полмира, ни разу не махнув мечом.

– Мир завоевал мой отец, я покорил только Когурё, – произнес нехотя император, при этом зевнув.

– Это больше, чем все остальное – победить гордость сложнее всего, – возразил ему веселый человек. – Особенно, когда она смотрит в твои глаза влюбленным взглядом.

– ?!

– Ты встречал женщину, Будду-Майтрейю – это была его жена.

– Разве гордость может быть той, которая есть Любовь?

– Гордость всегда называется Ею, у неё тысяча законных на то оснований. Ибо сердце человека сластолюбиво.

– Нет, погодите, – произнес император, – Необходимо все-таки различать любовь мира и жертвенность Бога. Сласть никогда не восходит на крест.

– Уважаемые господа, за рассуждениями о вещах легко потерять их суть – помрачается видение и Небо становиться недоступным, – заволновался Ван Юань, боясь, что полемика этих людей увлечёт его в дискуссии о вере, так любимые христианами; в конечном счете, с потерей всего, как обычно.

– Святые могут рассуждать духовно, не теряя Благодати, за которую заплатили своей кровью, – произнес император.

– Видение Пути становиться навыком у тех, кто не взял с собой в дорогу ни одной вещи, – произнес веселый человек, и опять рассмеялся.

– А мне же что делать? – почти заплакал Ван Юань, понимая, что вскорости он потеряет и одно и другое.

– Тебе остается вера, – произнес император.

– Без дискуссий о ней,– подтвердил второй собеседник. – Скоро ты отправишься в страну, где будет много логических умозаключений о правильной вере, и ни капли Божественной росы. Вот такой парадокс.

– Неужели так безнадежно? – совсем было впал в уныние Ван Юань, обращаясь к человеку в одном ботинке.

– Небо за пределами человеческих рассуждений о Нем, – любое движение мысли нарушает устоявшуюся гладь, и Небо отступает на недосягаемою глубину.

– Слово сказанное – уже ложь, и не только слово, произнесенное вслух, подтвердил император. – Откровения Духа нельзя заменить богатым воображением, а Божественные Глаголы – простой человеческой речью. Пусть она будет трижды понятной уму – пользы никакой.

– Так что же делать всем тем, которые погрязли в движениях мира и может быть, никогда не достигнут маломальского просветления, не говоря уже о главенствующей тишине? Разве им не достаточно четких определений, пусть идут по ним как по компасу, а не блуждают во тьме.

– Ты смотри, – удивился вдруг император, – какой умный нашелся…

– Так рассуждают все, кто еще Света не видел; и они, ничтоже сумняшеся, становятся учителями невежд, – произнес человек без ботинка. – Слепец слепца водит – оба в яму впадают.

– Местные христиане вообще ни о чем не пекутся, все по уши в предрассудках – зарежут, имени не спросят; разве это хорошо? – вспомнив о боли, кисло возразил Ван Юань. – Разве такой должна быть церковь? Мне что, сидеть здесь и ждать, когда они, наконец, познают Небо?

– Важно, что ты это понял. Все остальное само собой разрешится, – произнес император.

– Сейчас сюда придет бабай Хулагу со всем войском и научит смирению гордых, – подтвердил веселый человек. – Нельзя избегнуть колдобин вращаясь в "большом колеснице", подобно спицам. И только праведнику "честь и позор от сильных мира сего одинаково странны".

Ван Юань понял, что мастер намекает на странное увлечение Хулагу буддизмом, когда его миссией являлось утверждение христианства на этих землях.

– Держи меч наготове, – посоветовал ему его предок, святой император Тан. – Тщеславие не терпит ущерба и может убить.

Невзирая на отсутствие мыслей и самого желания касаться чего-либо из мира, который в данный момент приносил одну только боль, у Ван Юаня имелось про запас много вопросов к этому странному человеку, да и к самому императору, своему знаменитому предку, о котором он ничего не знал. Даже то, что вера – простая по определению как Степь, в далекой стране его предков имела свои уникальные особенности. Ван Юань это чувствовал интуитивно, стремился к ней… постоянно разочаровываясь в удручающей действительности. Душа желала свободы, в первую очередь – внутренней свободы, доступных пространств наполненных Откровением, экстенсивного расширения с сохранением качества и меры, выдержать которую в этом бурлящем мире было практически невозможно. Он вырос в степи, где эта мера определялась самой жизнью, но теперь и степь была для него мелковатой; Ван Юань понимал, что нужна глубина – свежесть и глубина! Нет, не огненные озарения, в опаленных ветрами скалах Сирийской пустыни – он восхищался подвигом древних анахоретов в ней, но не дерзал примерять на себя их милоти. (милоть – грубый шерстяной плащ из овечьей шерсти. Разделите одежды мои: епископу Афанасию отдайте одну милоть и подостланную подо мною одежду – она им мне дана новая и у меня обветшала, а епископу Серапиону отдайте другую милоть, власяницу возьмите себе. Афанасий Великий, «Житие преподобного Антония Великого».) Да и зачем тогда Провидение послало ему Думарину? Хотелось найти долины – огромные просторы влажных туманов и зеленой травы, со звенящими родниками, стекающими с гор, с которыми звездное Небо в очередной раз заключило брак. Он стремился всей душой на Восток, чувствуя приближение к Таинству, имея наглядный пример перед глазами – Святой Император – Сын Неба, а "смешной человек" зачем-то отправлял его на Запад. Вот это был главный вопрос. Как и подобный ему: в чем, собственно, заключается Таинство брака? Неужели только в том, чтобы испытать на своей шкуре десять тысяч ударов судьбы?

глава 11.

"Предмет, на который мы смотрим, но не видим, называется бесцветным. Звук, который мы слушаем, но не слышим – беззвучным. Вещь, которую мы хватаем, но не можем захватить – мельчайшей. Эти три предмета неисследуемы, поэтому, когда они смешаются между собой, то соединяются в одно".

Лао-цзы.

Богатство измеряется глубиной, тем внутренним запасом свободы, который доступен душе, стал ее собственностью. Если душа живет в стесненных обстоятельствах, то по всему видно – это чужое добро, возможно, даже нажитое нечестным путем. Соответственно, Таинство брака заключает в себе возможность приобретения большого приданного законным способом – возможность расширить внутреннее пространство до бесконечности, создав изначально свой маленький ручеек или приличную реку – как повезет, которая неизбежно потечет в Вечность. Но вода только один аспект внутренней реальности – больного вола нужно лечить; соху – чинить; терния корчевать… – распахивать священную гору и сеять пшеницу. Труд предстоит немалый. Это, если достанет ума не пустить приданное по ветру. Без сомнений, вступающий в брак должен быть мастером, умеющим с пользой вложить капитал. И самый верный способ – приобрести Царство Любви. По ее земной аналогии постигнуть Первопричину – "исследовать происхождение всего называется нитью Дао".

Так происходит с монахом, заключившим брак с Небом; если же брак бесплоден, то монах становиться вором, обкрадывающим людей. Многие, несчастные в Небесном браке, преуспели впоследствии в искусстве обольщения доверчивых граждан, еще содержащих кое-какие начатки по естественной Благодати – территории зеленой травы со звенящими родниками. Но зачем о грустном? Вернемся обратно к глубине…

Звездное небо над головой тому подтвержденье – в браке богатства неисчислимы. Не их ли обещал Бог Аврааму – достаточно только совладать с неверием маленькой человеческой души, не ведающей пока глубин Милости. Но глядя на Небо можно постигнуть, сколь грандиозна река жизни текущая в ней. И это только начало.

Двадцать миллионов звезд в перспективе – внутренняя свобода, приобретается смирением с беснующейся плотью, которую муж обязан любить, как Господь церковь. А она, эта плоть – то нема, то гунглива, то чрезмерно распутна, то горда и игнорирует всякий к ней интерес; постоянно требует ей поклонения, даже не задумываясь о последствиях. Ведь праведный муж должен кланяться одному только Небу. А еще плоть влечет за собой на веревке настоящего древнего змия, в лице своей мамы – то бишь тёщу, со всей, присущей змию атрибутикой – когти, рога и зубастая пасть, отрыгающая пламя. Кто не испытал на себе эти родственные узы ада, тот может смело считать свой брак неполноценным! Это, если упустить главное – плоть рационально глупа и неспособна к развитию как каждая нимфа. Но возможно, оно и служит спасением, до поры.

"Исполняющий Дао не желает быть удовлетворенным".

Мудрость, равно как и ограниченность, не выходит из круга бытия. Важно: здесь сознание вступает в критический антифазис – желая соответствовать постоянно расширяющейся Вселенной, а заодно совершенствованию духовных миров, человек очень тяжело переносит застой, вызывающий в нем тоску и уныние. "Не ничего ужасней, как жить не получая удовлетворения", – написали древние мудрые мужи. И только совершенные видели, что все движения мира, покрываемые Благодатью! как раз и являются препятствием к созерцанию Вечности. С другой стороны, нельзя так вот просто взять и отказаться от жизни, ибо прекращение обновлений влечет за собой потерю Благодати и сбои в системе. Остается только удивляться – как великие святые смогли перешагнуть бездну: "они не удовлетворяются ничем, поэтому довольствуясь старым и не обновляясь, достигают совершенства". Отсюда видно, что истинное отречение мира является делом исключительным, доступным только единицам из человечества. На него нужен сугубый мандат Неба. Именно поэтому эти самые великие мужи и советуют остальным идти срединным "царским" путем, а глупость, в свою очередь, спасает душу от больших потрясений и преждевременной смерти.

Невесту таки отдали, невзирая на происки врагов.

Так тоже бывает: духовный мир крепко держит душу и не отпускает, постоянно требуя за нее непомерный выкуп. В конечном счете, сам князь Света приходит к невесте и разгоняет власти тьмы – лишь бы ягодка созрела, а это тоже происходит не сразу.

Хан Хулагу видя, что Ван Юань не возвращается из разведки, послал за князем, и они вместе, со всей его дружиной, поутру подошли к "гостеприимному" селению. А там уже точили мечи и клялись на крови отомстить за позор.

– Они, что у тебя, все малохольные? – спросил хан князя, видя, как плетни из верболоза ощетинились копьями и мечами. – Это настоящий мятеж! Да сейчас моя гвардия здесь камня на камне не оставит.

– Подожди дорогой хан, я все улажу, – пообещал князь и отправился на переговоры.

Он подошел к воротам крайнего дома и ударом ноги снес калитку. Видя, что князь зол, местные джигиты засуетились – спесивости сразу поубавилось. Они наперебой стали объяснять князю о кощунственном поступке кунаков. Надругаться над матерью! Уж лучше смерть, чем жить с таким позором. И они все как один согласны были умереть, забрав с собой жизни обидчиков.

– Где эта женщина? Приведите мне ее сюда! – строго приказал князь.

Бабушку быстро доставили пред ясные очи князя. И она, потупив взор, объяснила, что слишком долго ждала жениха… и передумала.

– Что же ты князь такой бестолковый, посылаешь за мной не весть кого?! Они девушку от ишака отличить не могут. Ах, эта молодежь! Вот раньше были князья так князья – орлы, не заглядывались на мужиков…

И прочий винегрет из давнишних представлений о чести – верных, по сути. Что тут возразишь?

У князя испарина выступила на лбу, и он, недоумевая, только разводил руками: "Как подобное могло произойти?"

– Мать, ты чего, белены объелась?.. – спросил было сын, старший мужчина в доме.

– А тебе тоже следует надрать задницу. Сноха меня совсем не уважает, еду приносит изрядно остывшей… И кур не пасет! Подрали все грядки.

И бабушка, хмыкнув, гордо ушла – словно лебедь поплыла.

Джигиты заулыбались и зачесали затылки.

Когда все выяснилось, хан Хулагу долго смеялся.

Иногда, простая глупость тоже приятна… и бывает дороже душе всех сверкающих звезд – приводит ее в умиление и сглаживает конфликт с миром. Не оттого ли терпение в браке достигает вершин совершенства?

"Древние, выдававшиеся над толпой люди хорошо знали мельчайшее, чудесное и непостижимое". А еще они понимали, что каждая такая мелочь – проявленная даже в незначительном человеке, требует к себе великого уважения, и ни за что не позволяли себе пренебрежительного отношения к людям. Они, как могли, взращивали в них ростки Благодати. Наоборот, муж гордый, непомерно возвысившийся над прочими, пораженный тщеславием, как неким смертоносным поветрием, сеет вокруг себя одну только смерть, а если в ком и видит несмелую поросль добродетели, топчет ее нещадно, выжигает огнем обличений, сам того не ведая, превращает в пустыню угодья, от которых питается и его несчастная душа. Таковой и человека не считает созданием Божьим, видит в нем только пороки, и всячески борется с ними… Добродетели произрастать в его саду исключительно сложно – кто же, невзирая на все происки "мудрости" наставника сумеет-таки стяжать некий дар, то это не иначе, как величайшее смирение, достойное всякого удивления. Выжившему под властью закоренелого тщеславия Небо ниспосылает полное избавление от страстей. Такому, собственно, ничего и не остается, как поневоле отречься от себя и даже от самой жизни. Ибо тщеславие стремиться контролировать любое движение и не упускать из виду потенциальных конкурентов. Оно с величайшим удовольствием блюдет чужие помыслы.

Горячность часто бывает неразборчивой, ревность не по уму падкая на самомнение и гордыню, матерь всякого рода ересей и уклонений. А самое главное, таким образом происходит отпадение от Благодати. Тщеславие подобно полной луне и, по сути, ему неведома пустота, от которой рождается впоследствии великий покой – "не знающий постоянства действует по своему произволу, поэтому он призывает к себе беду". Тщеславие и наставников ищет себе помаститей, чтобы в ореоле их сияния существовать безбедно и, в конечном счете унаследовать все их призрачные стяжания. Воистину, положение достойное всяческих слез – обильно помазуя чувственность вначале, тщеславие впоследствии приводит к полному окаменению души и тела. Большая опасность для человека долго вращаться в кругу его интересов – порок неизменно возобладает благодаря немощи естества.

Ван Юань пришел в себя и с удивлением заметил, что смотрит на мир по-другому, иначе. До того как его избили в селении, ему казалось естественным стремление к Благодати. Теперь же он наблюдал некую тщетность усилий – добиваться чего бы то ни было; поиски внутренних состояний отошли на второй план, зато прибавилось мужества посмотреть правде в глаза. Возможно, боль побитого тела тому способствовала, но казалось, будто он перешагнул какую-то допустимую границу и смотрит в лицо демону мира. И при этом – выдерживает взгляд! Невероятно странное состояние. Определенно, его пугало само откровение – что, если вдруг окажется, зло поселилось в душе… Но именно такое положение расставляло все на свои места – порок обретается в каждом. А еще, он неожиданно понял, что готов к смерти… или просто ее презирает.

И Ван Юань поднялся, – отбросив от себя кружевной покров, он выбрался из развалин и, сплевывая запекшуюся кровь вместе с грязью, пошел напролом – прямиком к группе сидевших у костра бородатых мужчин с кинжалами наперевес. Видимо, выражение его лица говорило само за себя. Грозные мужи попятились и обратились в бегство. Только мечи засверкали в конце переулка. А оттуда уже выезжал в сопровождении князя и его нукеров хан Хулагу.

Всякой вещи есть определение и всякому явлению положен предел – в конечном счете (достаточно поработав тщеславию фараона), приходит время собрать сосуды и бежать из Египта; кто этого не сделает… – отымается у него даже то, что имел изначально.

Торжество происходило с традиционной пышностью, показной в том числе. Свадебные старухи строго следили за тем, чтобы соблюдалась последовательность давних обрядов, невзирая на то, что молодоженов венчал местный католикос, и по сути, этого было бы достаточно. Ван Юаню многое казалось излишне надуманным и странным, скорее похожим на суеверия, чем на необходимость. В монгольской степи тоже чтили традиции, но монголы относились к совету старух с известной долей иронии, во всем оставаясь хозяевами положения – хозяевами жизни. Здесь же бабушкины обряды довлели над мужественностью мужчин. Старухи, все как одна, страдали тщеславием и непременно желали "править бал", то бишь свадьбу, что сразу бросалось в глаза; тем более, Ван Юаню, уже потерпевшему от предрассудков. Местные же мужчины не обинуясь исполняли весь этот бред и принимали похвалы на свой счет – старухи таки знали свое дело – они беззастенчиво льстили самолюбию джигитов, и тем самым подчиняли их себе. В общем, все выглядело очень благопристойно. Да и какой мужчина не уважит свою мать? А то, что всему должна быть разумная мера как-то упускалось из виду.

"Возможно, они так привыкли жить и не замечают слащавой фальши", – подумал Ван Юань, глядя как одна из бабушек запихает внучку пахлаву в рот. "Кушай мой мальчик, кушай мой золотой".

А мальчик-то под два метра ростом, курчавой "золотой" бородой зарос по самые уши. И меч болтается… ниже колен.

Отсюда можно сделать вывод, что тщеславие взращивается экзальтированными женщинами, потакающими скрытым вожделениям уважающих себя мужчин. Заведется одна такая у тебя под рукой и пустит под откос дело всей твоей жизни – выстроит отношения так, что поневоле придется пользоваться ее услугами. А привыкший к постоянному вниманию и обожанию муж, вряд ли сумеет разорвать узы "брака". Кто же по своей воле отказывается от добра? Этим умело пользуется враг рода человеческого, посылая в мужские монастыри сподвижниц, сестер, или жен-мироносиц – как не назови, а в итоге, тщеславие, взращенное до Небес.

Свадьба продолжалась. Ван Юань сидел по левую руку хана Хулагу, своей левой рукой сжимая меч под столом. По правую руку от хана находился князь местных гор и молодожены – его сын с невестой, которая действительно была красивой как утренняя звезда. Не удивительно, что родное селение никак не желало расставаться с этой жемчужиной. Что станется с миром, если из него уйдет красота? И сколько еще достойных мужей споткнется об этот высокий порог?

Приезжали именитые гости, привозили богатые дары, говорили хвалебные речи. Отменное вино лилось рекой – снова ходил по кругу "рог изобилия" весь в золоте и серебре, из такого и выпить не грех. У хана Хулагу глаз уже был сизым как перья коршуна, Ван Юаню пришлось идти на хитрость: как только полный рог попадал в его руки, он тут же со всем уважением передавал его хану или князю, – в хмелю терялась последовательность событий… а раз тебя уважают, нужно не ударить лицом в грязь, принять вызов с достоинством и честью. Таким образом между князем и ханом сложилось своеобразное соревнование, чему способствовало всеобщее громкое восхищение заслугами того и другого. "Они действительно малохольные" – думал про себя Ван Юань, подыгрывая лести. "В степи багатуры тоже любят выставлять себя напоказ, но не до такой же степени…"

Наконец, к столу подошли какие-то дальние родственники невесты, с самых высоких и отдаленных гор, что можно было сразу понять по их орлиному искрометному взгляду и достоинству, с которым они себя держали. Заиграла музыка, джигиты пустились в пляс – искры полетели! Не жалея себя, они срывались с вершин и падали на колени, а потом снова вихрем взлетали до небес, шли по кругу один за другим как смерчи по весне. Тут без преувеличений, собравшиеся наблюдали невероятное зрелище: "Откуда в этих людях столько огня?!"

Вдруг в этот огненный круг вплыла белая лебедь – так ровно, что Ван Юань не поверил своим глазам. Он мог поклясться, что девушка не касается земли – наваждение! А еще мог поклясться, что уже видел нечто подобное. Но где?! На стройной красавице была золотая парчовая накидка и в ней она походила на тонкую свечу – пламя колебалось даже при малейшем движении ветра, но глядя на нее, дыхание замирало от восхищения. Мистика, да и только.

И вот, пройдя несколько кругов, девушка вдруг замерла перед столом. В этот момент гости внесли блюдо накрытое белым платком – по ходу, подарок молодоженам. Но ничего не говоря, девушка красивым жестом указала на хана Хулагу – то ли поклонилась, то ли предложила что-то от всего сердца… В следующий момент она сорвала с блюда покрывало – на нем сверкнул клинок. Девушка с мастерством настоящего джигита метнула его в хана Хулагу.

глава 12.

"Всякая вещь растет, в чем я вижу возвращение. Правда, вещи чрезвычайно разнообразны, но все они возвращаются к своему началу".

Лао цзы.

Любое движение преследует какую-то цель. И такой целью, в конечном счете, является покой. По этой причине опасно стремиться к покою минуя очередность небесного круга – пытаться переплыть бурную реку сразу по весне; гораздо удобнее будет дождаться летнего мелководья. А еще легче это будет сделать зимой, по льду. Но в таком случае важно видеть цель и не потерять веру.

"Когда совершены заслуги и сделаны подвиги, то все земледельцы скажут, что это достигнуто естественным ходом вещей". Рассмотреть в любом явлении заложенный потенциал – череду событий, которые, в конечном счете, приведут к цели – истинное искусство мастера. Нельзя сказать, чтобы великие мужи выбирали кратчайший Путь – они выбирали правильный Путь, уже в самом начале ясно понимая цель.

Возможно, на длинном Пути каждого ждут десять тысяч напастей, но только вера видит Истину – Небо в любой момент может сократить время и Ему не о чем беспокоится. Приблизившись, таким образом, к цели, мудрый только наблюдает естественный ход вещей (следует за вещами) – они не могут его увлечь в свою глубину. "Возвращение вещей к своему началу и есть покой". Вещи стремятся к покою, словно воды в океан – мудрость плывет в лодке, используя течение реки.

– Ты думаешь, что можно постигнуть смысл жизни, не ударив палец о палец? Познание сути вещей многого стоит. Чтобы увидеть цель, нужно пройти Путь любой вещи; другое дело, мастер способен это сделать за очень короткий срок, – начать к полуночи, а к утру быть уже на месте.

– Но как, каким образом?

– Знание это бесценно – его не следует рассказывать первому встречному. Оно и есть тот бисер, который не мечут пред свиньями. Человек не получает откровений, из-за того, что будет пренебрегать ими. Необходимо, чтобы истинное знание стало насущной потребностью души. Испытай себя беспристрастно, и ты узнаешь какая ее сокровенная мечта. Поделись планами с Небом… и ты увидишь всю глупость человеческую.

– Но с чего же тогда начинать Путь?

– Решимость и побуждение к действию всегда является началом – смотри, и ты уже на Пути.

Ван Юань хотел еще задать вопрос красивому генералу, невесть откуда появившемуся за свадебным столом и сидевшему от него по левую руку, но в этот момент блеснул клинок. И вот, благородный муж со всей силы толкнул Ван Юаня в плечо, а он в свою очередь подвинул хана Хулагу. Острый кинжал, минуя сердце, только слегка оцарапал хану бок и вошёл глубоко в подмышку, не причинив никакого вреда. Хан Хулагу только крякнул как боров, а смерчи-джигиты уже прыгали на стол. Тогда хан вместе с князем, хотя они и были изрядно пьяны, сорвались на полные ноги и опрокинули свадебный стол. И пока предводители уползали под лавки, Ван Юань отбивал яростные атаки, – ведь только у него имелся меч под рукой.

Джигиты дрались как тигры, но Ван Юанью помогал свадебный генерал – он блестяще владел мечом, и алебардой, и тяжелым бронзовым жезлом, и даже большим серебряным блюдом со стола, вертя тарелью словно "солнцем", прикрываясь ею как щитом. И джигитам с высоких гор поневоле пришлось отступить.