Душой уносясь на тысячу ли…

В Дели

За бортом самолета раскинулось бескрайнее ночное небо, и сквозь иллюминатор было совсем ничего не видно. Словно темнота загустела и превратилась в огромный черный камень, который занял собой все пространство от неба и до самой земли. Самолет стремительно мчался вперед, преодолевая в час больше тысячи километров. В темноте, которая простиралась на десять километров вниз, один за другим загорались огоньки, нечастые и блеклые, точно первые утренние звезды. Раз! – и огней стало больше. Как будто утреннее небо в одно мгновение сменилось звездной летней ночью. Этот небосвод был весь усыпан огненно-красными жемчужинами: некоторые громоздились в беспорядке, другие выстроились словно бусины на нитке; одни складывались в квадраты, иные – в кольца и превращались в пылающее ожерелье.

Мы прибыли в Дели – конечную точку длинного путешествия. Мне было радостно, но вместе с тем и тревожно, чувства бурлили, как кипящая вода в котле. Это был сложный период для китайско-индийских отношений, к тому времени я не посещал Индию уже 23 года, но уверен, что все это лишь маленькая капля в огромной реке истории культурного взаимодействия между нашими странами. Верю, что эта неприятность не повлияет на отношение к нам индийских друзей несмотря на то, что я приехал сюда именно в тот самый момент ^[32]. Чем ближе мы были к индийской земле, тем больше в моей голове появлялось вопросов. О чем думают люди здесь, в Индии? Я не знал. Как они относятся к китайцам? Не знал и этого. Страна, так хорошо известная мне прежде, теперь казалась совсем чужой.

Впервые я оказался в Индии без малого почти треть века лет назад. Добирался так же – самолетом, это был дневной рейс был из Мьянмы в Калькутту. В иллюминатор не заглядывало черное ночное небо, напротив, я сам с удовольствием рассматривал светлую, похожую на зеленый ковер равнину. В те времена самолеты летали намного ниже, чем теперь, и земля была видна, как на ладони: переплетения рек, густые рощи, разбросанные там и тут рисовые поля и маленькие деревушки. Иногда можно было заметить работающих в поле индийских крестьян и даже рассмотреть яркие узоры на женских сари.

Зал прилета был украшен красными флагами КНР и полон народа. Отовсюду к нам тянулись теплые руки и вешали на шеи разноцветные благоухающие гирлянды из цветов. Я первый раз в жизни видел столько гирлянд! Их было так много, что они доходили до носа и заслоняли глаза, лепестки всех форм и размеров осыпались на пол. Кто-то намазал меня благовонным маслом между бровями, и аромат цветов, смешавшийся с нотками благовоний, еще долго преследовал меня, я отлично помню его до сих пор.

Второй раз я приехал в Индию уже не как гость индийских граждан, а как участник международной конференции. Пробыл недолго, мест посетил немного, редко общался с индийцами, и эта поездка оставила совсем мало эмоций.

И вот я снова здесь. Прошло много времени, мир сильно изменился. Индия опять превратилась в страну-загадку. Если раньше она из совсем чужой стала мне близкой, то теперь, наоборот, – старая подруга превратилась в незнакомку.

Мы были первой группой из Китая. Индийцы не знали, что мы прибыли, и не приехали нас встречать. У нас не было возможности сразу понять, как они к нам относятся. В полной тишине, сопровождаемые коллегами-дипломатами, мы въехали на территорию китайского посольства, напоминающую цветочный сад.

Место, где располагалось посольство, было очень красивым: большой двор, величественное здание, всюду зелень и цветы. В такой безмятежной атмосфере мы потихоньку обживались. Каждый день рано утром мы выходили во двор на пробежку или просто прогуляться. Говорили, что раньше здесь был густой лес, в котором водились волки, змеи, обезьяны, павлины. Потом чащу вырубили, землю очистили от пней и сорняков и подготовили к закладке дорог и возведению домов. Несколько индийских рабочих, занятых на строительстве дороги, жили в отдаленном уголке двора. Иногда во время прогулки мы добирались до их жилища, и видели, как они разжигают печь и готовят завтрак, а их дети играют прямо у огня. Семьи уборщиков и садовников работали в китайском посольстве по многу лет, а порой и всю жизнь. При встрече мы всегда приветствовали друг друга. На территории посольства было много животных, сильнее прочих мне приглянулась пара павлинов. Раньше они жили в лесу, а после его уничтожения им стало некуда идти. Мне неизвестно, где они ночевали, однако каждое утро они оказывались либо на хлопковом дереве, усыпанном красными цветами, либо на террасе небольшого домика. Увидев нас, они пугались, расправляли величественные крылья, взмывали в небо, и не успевали мы и глазом моргнуть – а их уже и след простыл. Однако на следующее утро они вновь сидели на невысокой ограде около дома.

Так беззаботно шли дни. Наш руководитель, завершив визит в Бангладеш, должен был вернуться в Дели, и я поехал в аэропорт его встречать. Посещение этого места произвело на меня неожиданно сильное впечатление. В памяти вновь ожили воспоминания и образы, которым было ни много ни мало – почти двадцать семь лет! Годы пролетели, как одно мгновение. Все превратности судьбы, все перемены, произошедшие за это время, стали неважны, я словно вернулся в прошлое и вновь увидел молодых индийцев и рдеющие над их головами флаги, будто услышал звонкие голоса: «Индия и Китай – вместе навек!» Мысли о превращениях Индии из родной страны в чужую и обратно перестали меня занимать. Передо мной предстала та самая Индия, в которую я стремился вернуться все эти годы.

Самолет задерживался, мы ждали в зале для почетных гостей. Прибытие китайской делегации и возможность пообщаться с индийскими друзьями несказанно меня радовали. Здесь были мои старые друзья и новые знакомые. «Друг приехал издалека, разве не радость» – говорят китайцы, а еще добавляют: «Нет ничего лучше, чем радость встречи». Индийцы, среди которых были преподаватели и студенты Делийского университета и университета Джавахарлала Неру, просили нас выйти на улицу, там на нас надевали цветочные гирлянды и мазали благовонными маслами. Стоило нам вернуться в зал для почетных гостей, как индийские, японские и другие, неизвестно откуда прибывшие журналисты, радиоведущие и фотографы обступали нас со всех сторон, направляли свои камеры и микрофоны, щелкали затворами фотоаппаратов, словом, атмосфера была по-настоящему волнующая. Спокойствие, владевшее мной по дороге в аэропорт, улетучилось, я почувствовал прилив сил, как перед боем, но вместо жажды убийства меня вели восторг и радость! Припомнив сомнения, одолевавшие меня в самолете, я мысленно посмеялся над собой и наконец полностью погрузился в волнительную, вдохновляющую, трогательную и радостную атмосферу Индии.

Октябрь 1979 года

Делийский университет и университет Джавахарлала Неру

Всю свою жизнь я посвятил работе в университете. Мне интересна и прекрасно знакома университетская среда, я стараюсь поддерживать связь с вузами – как китайскими, так и зарубежными.

Мне конечно хотелось завязать дружбу с делийским научным сообществом, но я и предположить не мог, что совершенно незнакомые мне университет Джавахарлала Неру и Делийский университет первыми выйдут на связь. Еще менее я ожидал, что для меня, совершенно обычного человека, устроят такую торжественную встречу. Возможно, это связано с тем, что я говорю на санскрите и пали, переводил классическую индийскую литературу; а может быть, роль сыграли мои многочисленные индийские друзья и то, что в этой стране я не впервые. На самом деле несмотря на глубокое уважение к индийскому народу и культуре, мое понимание этой страны все еще крайне поверхностно.

Треть века назад, когда я впервые оказался в Индии, Университета Джавахарлала Неру еще не существовало, его основали позже; в Делийском университете я был только однажды. Тогда пришло немало людей, обстановка была официальная, присутствовали многие мои коллеги, но познакомиться удалось только с некоторыми. Визит был краток, да и времени прошло так много, что в памяти сохранились только смутные общие впечатления. Теперь же я приехал в уже знакомые места – обитель языкознания и социальных наук. Смутное беспокойство по поводу того, что я не узнаю университет, исчезло, как только стало известно, что меня будет сопровождать лично профессор Раджпут Леи. Однако коллеги не предупредили меня о конференции и не упомянули о том, что нужно будет выступать.

Конференц-зал был полон людей, многие толпились у дверей и в проходах. Мужчины и женщины, старые и молодые… Присутствовали иностранцы – не могу сказать, были они научными сотрудниками или студентами университета. Декан факультета буддизма и декан факультета китайского и японского языков поднялись со мной на сцену и сели в президиуме. Сердце у меня билось, как барабан, но, как учит древнекитайская философия, «раз уж ты здесь – устраивайся». Раз уж мероприятие организовали подобным образом, нужно принять это. Сейчас уже не важно, на что я рассчитывал, это делу не поможет. Поэтому я успокоился.

Студенты выступили с приветствием, девушка говорила на хинди, молодой человек – на китайском. Говорили они следующее:

Впервые в истории университета Дели к нам приехал профессор известного на весь мир Пекинского университета. Этот престижный китайский вуз не зря прослыл «цитаделью демократии», и мы надеемся, что визит профессора Цзи Сяньлиня построит мост дружбы между нашими университетами. Хотелось бы верить, что к нам станут приезжать все больше и больше ученых из Пекинского университета. Мы также надеемся, что и у нас появится возможность посетить альма-матер профессора Цзи Сяньлиня.

Были в приветственной речи и такие слова:

Дружественные отношения Китая и Индии длятся уже две тысячи лет. Монахи Фо Тудэн, Кумараждива, Бодхидхарма и сотни других принесли в Китай квинтэссенцию индийской культуры – буддийское учение. Сорок лет назад Дварканатх Котнис, Джойета Басу и другие индийские врачи отправились в Китай для оказания медицинской помощи во время японо-китайской войны ^[33]. Доктор Дварканатх Котнис пожертвовал жизнью в борьбе за освобождение китайского народа. В то же время имена китайских буддистов Фасяня ^[34], Сюаньцзана ^[35] и Ицзина ^[36] известны каждому индийцу, их труды внесли неоценимый вклад в изучение истории Индии.

Эти слова глубоко тронули всех китайских коллег, присутствовавших в зале. Тысячелетняя традиция дружбы сблизила нас.

После вступительного слова студентов на сцену поднялся декан факультета буддизма профессор Сингх. Он поприветствовал присутствующих на английском языке, а затем прочел стихотворение на санскрите, написанное в честь моего приезда. Его слова были данью уважения не только Пекинскому университету, олицетворявшему китайские высшие учебные заведения, но и всем педагогам и ученым Нового Китая. Правила, по которым строятся подобные мероприятия, предписывали мне встать за трибуну после выступления организатора. Волнения не было, как, к сожалению, и мыслей, о чем говорить. Слушая предыдущих ораторов, я судорожно соображал, что же уместно будет сказать по такому случаю. Опыт исследования культурных связей между Китаем и Индией у меня был изрядный, но я не знал, захотят ли мои индийские друзья слушать такую историю. Внезапно мне пришла в голову идея рассказать о том, как зарождалось взаимодействие двух наших великих цивилизаций. Подобная тема всегда вызывает полемику, и мне, как человеку, обладающему собственной точкой зрения, предоставлялась прекрасная возможность поделиться своими мыслями. Версия о зарождении культурного обмена между Китаем и Индией вместе с проникновением в Поднебесную буддизма для меня неубедительна, это как утверждать, что до I века н. э. коммуникация между нашими странами вовсе отсутствовала. Я думаю, что этот процесс начался гораздо раньше, его можно проследить как минимум до III–IV веков до н. э. – т. е. до того времени, когда жил и творил китайский поэт Цюй Юань. В его стихотворении «Вопросы к Небу» есть строка «гу ту цзай фу» _{(顾菟在腹).} Иногда иероглиф «ту» _(菟) толкуют как обозначение жабы, но начиная с эпохи Хань во многих комментариях стали писать, что это не жаба, а заяц, а вся строка означает «в животе ночного светила». Подобные представления встречаются и в других источниках. Сказка о том, что на луне живет заяц, широко распространена в индийской мифологии. В седьмой главе «Записок о Западных странах [эпохи] Великой Тан» Сюаньцзана есть упоминание о трех животных:

В начале кальпы ^[37] в этом диком лесу жили лиса, заяц и обезьяна. Несмотря на отличия они ладили между собой. Тогда-то владыка дэвов Шакра, желая испытать тех, кто следует по пути бодхисаттвы, превратился в старца. Обратившись к тем трем зверям, он сказал: «О вы, дети мои, живете ли вы счастливо и безмятежно? Не ведаете ли страха?» Звери ответили: «Мы крадемся через густые травы, рыщем по дремучему лесу. Мы разных видов, но равно довольны, спокойны и веселы». Старец сказал: «Услышав, что вы, дети мои, великодушны и милостивы, я пренебрег старостью и немощью и пришел сюда издалека. Теперь же я голоден – какой пищей вы могли бы совершить мне подношение?» Звери сказали: «Подожди здесь немного. Мы побежим, поищем». И вот, в едином стремлении к самоотвержению, разными тропами отправились они на поиски. Лиса пошла вдоль берега реки и принесла в зубах свежего карпа. Обезьяна влезла на дерево, набрала цветов и плодов и преподнесла их старцу. Один только заяц прыгал туда-сюда и вернулся ни с чем. Старец сказал ему: «Вижу, ты совсем не таков, как лиса с обезьяной, не в одном с ними стремлении. Они смогли послужить, а вот ты не поднес мне пищу. И в этих словах истинная правда». Заяц же, услышав упрек, обратился к лисе и обезьяне: «Соберите побольше хвороста и травы». Звери так и сделали: поспешно наломали сухостоя, натаскали дров. Затем они сложили собранное в кучу и разожгли жгучее пламя. Заяц обратился к старцу: «О достойный! Мое тело презренно. Я не смог найти ничего достойного для тебя, поэтому самого себя, ничтожного, осмелюсь принести в дар – пусть я сам стану пищей». Сказав так, он бросился в огонь и тотчас умер. Тогда старец обернулся Владыкой дэвов Шакрой, собрал останки зайца и долго его оплакивал, а потом сказал лисе с обезьяной: «Ведь только он один был способен на это! Я глубоко тронут и, чтобы память о нем не исчезла, поселю его на лунном диске». Эта история передавалась в последующих поколениях, и потому все говорят, что на Луне с тех пор живет заяц. ^[38]

Эта история много раз встречается в буддийских канонах, переведенных на китайский язык. Разные признаки указывают на то, что миф зародился в Индии, а позже пришел и в китайскую культуру, попав даже в известное стихотворение поэта Цюй Юаня. Таким образом, культурные связи между Китаем и Индией образовались не менее 2300–2400 лет назад. Если также упомянуть двадцать семь зодиакальных созвездий, которые и в Китае, и в Индии имеют одинаковые названия, то можно предположить, что эти отношения зародились намного раньше. Одним словом, взаимное проникновение культур имеет очень долгую историю, продолжает развиваться и сейчас, приумножается и является гордостью наших народов.

Мое безыскусное выступление, очевидно, вызвало интерес у слушателей. Когда закончилась торжественная часть, я наконец смог оглядеться и немного расслабиться, но кульминация встречи ждала впереди. Преподаватели и студенты окружили меня и с воодушевлением дискутировали о китайско-индийских взаимоотношениях, однако их вопросы не ограничивались только этой темой. Одни спрашивали о тонах в китайском языке и транскрипции фаньце ^[39], другие хотели узнать о старинных письменных китайских источниках, в которых упоминаются иностранные государства, например, о «Записках о дарах, преподносимых западными странами китайскому императору», третьи спрашивали о переводах с санскрита, четвертые – о китайском переводе буддийских канонов, пятые интересовались народными коммунами, современной образовательной системой КНР и так далее. На самом деле во многих вещах, о которых меня спрашивали, я совершенный профан. Однако так сложилось, что многие годы местному сообществу некому было задавать все эти вопросы, я оказался для этих людей «старой энциклопедией» и они жадно бросились проверять все интересующие их слова.

Но индийцы не просто «искали слова в словаре». Одни угощали меня молочным чаем, другие предлагали сладости, третьи, стоявшие с блокнотами, просили расписаться, четвертые фотографировали. Мне так и не удалось попробовать угощение, потому что люди все подходили и подходили, несколько человек могли одновременно задавать разные вопросы. Более внимательный и собранный респондент мог бы легко решить подобную задачу, но вот беда, я совсем не таков. По правде говоря, в тот момент я мечтал стать Сунь Укуном из «Путешествия на Запад»: вырвать у себя пучок волос, дунуть на них и размножиться. Только так я смог бы удовлетворить любопытство и ответить на вопросы всех индийских друзей. Но, увы, я обычный человек из плоти и крови, а не небожитель. Собравшись с силами, утирая пот с лица, я как мог справлялся с ситуацией.

Признаюсь, мне было крайне приятно такое внимание, да и все мои китайские коллеги, присутствовавшие в тот день в Делийском университете, были тронуты до глубины души интересом индийского народа к положению дел в Новом Китае, а также тем радушным приемом, который нам оказали. Можно сказать, что тогда я принял на себя главный удар, и сложно описать словами то внутреннее волнение, которое меня охватило. Хотя не могу не отметить, что порой я испытывал чувство стыда за себя, поскольку знания мои ограниченны, и я не могу удовлетворить все ожидания индийских товарищей. Как бы то ни было, профессор Радж Боти Леи тогда совершенно справедливо заметил: «Вы весь университет поставили с ног на голову!»

Для меня стало полной неожиданностью после такого насыщенного утра встретить в столовой Делийского университета одного индийского экономиста. Я вспомнил его потому, что именно он в начале 1950 годов встречал нашу делегацию в Индии, благодаря ему нас прекрасно приняли в Нью-Дели и Калькутте. Позже он посещал Китай и, кажется, даже встречался с Мао Цзэдуном и Чжоу Эньлаем. Его деятельность всегда была направлена на стимулирование развития китайско-индийских отношений. Однако за последние двадцать лет я почти ничего не слышал о нем и опасался, что его уже нет в живых. Кто бы мог подумать, что нежданно-негаданно, как божество из индийской сказки, которое вдруг пришло в мир людей, мой старый знакомый появится передо мной. Эта неожиданная встреча еще больше обрадовала меня, и без того очень вдохновленного сегодняшними событиями. Я сжал его руку и, улыбаясь, спросил, сколько же ему лет в этом году. Он дал потрясающий ответ: «Только 86». Все люди, стоявшие вокруг, громко рассмеялись. Засмеялся и он – так, как смеются молодые: непосредственно и энергично. Я знаю, что этот пожилой человек в душе был еще очень молод. Он жил ради индийского народа и китайско-индийской дружбы. Я искренне желаю этому старому физически, но молодому душой человеку, которому «только 86», долголетия и плодотворной работы!

На следующий день меня пригласили посетить университет Джавахарлала Неру. Организация мероприятия была такая же, как в Делийском университете: визит открывался торжественным приемом, в актовом зале собралось около тысячи человек. Аплодисменты не смолкали, настроение у аудитории было приподнятое. Единственное отличие было в том, что здесь пели китайские песни на китайском языке. Услышав их так далеко от родины, я словно вернулся домой. Атмосфера была такой же теплой и сердечной. Кроме руководителей университета и преподавателей вместе со мной в президиуме сидел председатель студенческого совета – молодой парень, которому едва исполнилось двадцать. Мне сказали, что его третий раз подряд переизбрали на этот пост. Молодой человек показался мне весьма талантливым, энергичным, доброжелательным и умным. Он совершенно свободно сидел с нами за одним столом, улыбка не сходила с его лица. После того как организаторы произнесли приветственное слово, вновь пришла моя очередь говорить. Затем мы обменялись подарками, торжественное открытие закончилось под аплодисменты, и мы отправились на экскурсию. В университете только что прошли выборы в студенческий совет, стены повсюду были увешаны лозунгами и плакатами: «За такого-то!», «Против такого-то!» Казалось, в кампусе царила демократичная атмосфера. Мы познакомились с заместителями ректора и деканами факультетов – все они были дружелюбными, приветливыми и любезными; посетили библиотеку, где хранилось множество книг на китайском языке – пожалуй, это произвело на меня самое сильное впечатление. Удивительно, но я обнаружил полную подписку газеты «Жэньминь жибао»^[40] за все годы выпуска, а также много других изданий. И, конечно, библиотека располагала богатым собранием древнекитайских канонов.

Повсюду нас сопровождали представители руководства университета, тот молодой председатель студсовета тоже не отходил ни на шаг. Когда пришло время прощаться, он тихонько сказал мне: «Я правда очень хочу поехать в Китай!» Думаю, что он не одинок в своем желании, уверен, многие молодые индийцы хотели бы этого. Впоследствии, посещая другие индийские города, я не раз слышал от юношей и девушек те же слова, что и от молодого председателя. Так же и китайская молодежь стремится посетить Индию, познать эту удивительную страну. Я очень хорошо понимаю это желание и искренне хочу, чтобы их мечты скорее исполнились!

Через день меня снова пригласили в университет Джавахарлала Неру на церемонию основания Ассоциации исследований современного Китая.

Удивительно, но я повстречал еще одного друга китайского народа – председателя Ассоциации китайско-индийской дружбы. Кажется, тогда ему уже исполнилось 94 года. Он много раз бывал в Китае, встречался с председателем Мао и трогательно берег общую фотографию с ним – говорят, даже распечатывал копии и рассылал их друзьям и коллегам. Во время моего второго визита в Индию в 1955 году он, несмотря на преклонный возраст и необходимость использовать при хождении трость, лично приехал в аэропорт, чтобы встретить нас. Всю свою жизнь, даже в самые непростые времена, когда сгущались тучи, этот удивительный человек старался развивать китайско-индийские отношения. Как сосны и кипарисы выдерживают самые холодные зимы, так и он прошел через многие испытания и твердо сохранил веру в дружбу наших народов. Его убеждение оказалось пророческим – сегодня китайскую делегацию радушно встречают в Индии. Стоя рядом с ним в университете Неру, я чувствовал себя мальчишкой, и, хотя мне самому уже было немало лет, в его глазах я оставался ребенком. Он крепко обнял меня, взял за подбородок и, едва сдерживая слезы, произнес: «Мне уже больше девяноста лет, но, друзья, поверьте, пока между Китаем и Индией полностью не восстановится дружба, я не могу умереть!» Наверное, он тоже считал, что ему «всего лишь 94». За время, проведенное в Дели, я встречался с этим пожилым профессором несколько раз. Он часто приходил на собрания, слушал ораторов и говорил сам. Речь его была образная и живая, выступать он мог бесконечно. Сколько в этом маленьком старичке привязанности к китайскому народу, какой стойкий дух! Для меня он стал символом народа Индии, воплощением дружбы между двумя нашими странами. Я желаю ему долголетия, пусть он живет намного дольше века. Даже если добрососедские отношения между Китаем и Индией полностью восстановятся, ему никак нельзя умирать.

Посещение индийских университетов дало мне представление о том, что к Китаю дружественно настроена не только молодежь и студенчество, но и пожилые люди с богатым опытом. Они-то и заставили меня вспомнить о далеком прошлом, об истории длиною в две тысячи лет; а молодые помогли увидеть будущее и поверить в продолжение этой дружбы еще на две тысячи лет. И даже дольше, намного дольше.

24 февраля 1979 года