И Куба здесь совсем ни при чём, хотя…

Глава 5. Серега

– Миша, ты что так долго?! Где эта табличка хренова! Еще час назад должна быть готова!

– Александр Николаевич, я знаю! Но для того, чтобы ее сделать, нужно перелопатить всю базу отгрузки завода за несколько лет!

– Ладно, сколько времени тебе еще надо?

– Полчаса…

– Жду.

Александром Николаевичем я стал недавно. Около полугода назад официально, месяца три как фактически. Вообще, сложная штука жизнь. Например, работаешь ты с людьми, у тебя устоявшиеся отношения, климат в коллективе отличный, все пашут, как лошади. А потом вдруг начальство делает тебя главным. Причем, над теми людьми, с которыми ты работал, ходил обедать, нелицеприятно, но за глаза, обсуждал то самое начальство, которое тебя теперь тоже начальством сделало. Ситуация – хуже не придумаешь. С одной стороны, приятно, что тебя выделили, зарплаты добавили. С другой стороны, ты начинаешь думать, как себя вести, что говорить, что не говорить. Чувствуешь постоянный внутренний дискомфорт. Уже и поговорить на отвлеченные темы не с кем, и ты становишься одинок. Плюс тебе в обязанность вменяется еще и заставлять людей работать. Постепенно ты начинаешь отдаляться от людей, постепенно переходишь из состояния «своего парня» в состояние «сволочи-начальника». У меня этот этап продлился три месяца. Не знаю, длинный или короткий этот срок, но он был четко отмечен границей, когда мой бывший коллега назвал меня «Александром Николаевичем». Я готов был разорвать его на куски из-за сарказма, который из него при этом лился. Но я только кивнул в ответ. Теперь Миша делает мне табличку, а я его подгоняю.

Заверещал пульт. Завод – это вам не open space в каком-нибудь московском офисе, где сидят клерки в белых рубашках. Завод – это машина, где есть четкая иерархия, подчиненность и дисциплина. Здесь ничего не происходит само собой. Здесь все контролируется. Система выстроена и работает еще с военных времен, и люди, как винтики, делают каждый свое дело и, как ни странно это звучит, гордятся тем, что являются частью единого целого.

Я взглянул на табло пульта. Звонили с проходной заводоуправления. Редкость. Наверное, ошиблись. Я понял трубку.

– Саня, это Серега! – бодро заявили в трубку. – Тут хренопупел в форме меня не пускает к тебе. Звякни на пост, чтоб эти потроха меня пропустили.

Я опустил трубку и нажал на заранее запрограммированную кнопку пульта.

– Слушаю, Александр Николаевич.

– Ко мне пришел Нижегородов Сергей. Пропустите, пожалуйста.

– Хорошо.

И я нажал на «отбой».

У меня было несколько минут на размышления. Серега ко мне на работу никогда не заходил, хотя тоже работал на заводе, в одном из основных цехов. Цех, кстати, был с вредным производством, и люди уходили оттуда пачками и такими же пачками приходили. Серега работал там по специальности уже лет пять, и это ему нравилось.

Вообще, про Серегу надо рассказать отдельно. Его было много. Всегда и везде. Знакомы мы были по школе, был он на три года младше, но знала его вся школа. Обладая выдающимися способностями, учился он на «отлично» по всем предметам, но поведение было из ряда вон. Все ЧП в школе обязательно были связаны с его именем. Директор его опасался, учителя побаивались потому, что Серега, начитавшись какой-нибудь научной лабуды, начинал прямо на уроках экзаменовать учителей. Зрелище было – я вам доложу. Молоденькую учительницу, отличницу, сразу после пединститута, которая замещала математичку, он довел до обморока, предложив ей посоревноваться в доказательстве теоремы Пифагора – кто больше способов доказательства предложит. Кроме того, летом между шестым и седьмым классом он прибавил в росте сантиметров двадцать и в весе килограммов, наверное, столько же, и стал невероятных размеров.

В седьмом классе он увлекся химией и начал читать все книжки, которые ему попадались на глаза. Особенно его интересовала тема изготовления взрывчатых веществ в домашних условиях. Тогда о наркотиках мало что было известно. Думаю, если бы он родился лет на 15 позже, точно бы что-нибудь синтезировал. Так вот, откопав очередную книжку издания затертых пятидесятых годов, он вычитал о сверхмощной взрывчатке, которую можно было сделать из реактивов набора «Юный химик». Серега, недолго думая, сделал несколько миллиграммов данного вещества. Но книга была написана в тот период, когда опыты по массовому использованию этой взрывчатки не были закончены. Наверное, кому— то из научных деятелей очень хотелось славы и денег. Данное вещество в дальнейшем не нашло промышленного или военного применения из-за… отсутствия стабильного состояния. Знаете, что это значит? Это значит, что оно, вещество это хреново, взрывалась без каких-либо воздействий со стороны. Лежит, лежит себе и бабахнет. В книжке этого не было, и Серега это не знал, но успел рассказать про взрывчатку еще одному соседскому пареньку. В общем, после того, как по книжке, вещество выпало в осадок, раствор был процежен через промокашку, высушен и собран, решили Серега с пареньком провести эксперимент на улице. Собрали в спичечный коробок драгоценные миллиграммы, а промокашку паренек засунул в задний карман новехоньких джинсов. Вышли они во двор, зашли за гаражи, расположились. Достали из коробка маленький не больше спичечной головки кусочек вещества и положили на кирпич. Серега попросил паренька дать ему спичек. Тот сначала хлопнул по передним карманам джинсов, и, не найдя в передних, хлопнул по задним. Занавес. Далее была такая последовательность: хлопок, вопли, «скорая», обработка обуглившегося полужопия, разборки между родителями, ременная терапия для Сереги, компенсация морального вреда покупкой Серегиными родителями новых джинсов, между прочим, за 250 рублей, которые паренек не мог надеть еще полгода, а потом из них вырос, и кличка «Жженый» у паренька до конца его жизни. Серега на все это отреагировал так: «Жженый после взрыва метра полтора, выгнувшись, пролетел вперед, как будто ему в жопу реактивный двигатель всунули. Считаю, эксперимент удался!» И даже после этого он долго еще делал опыты с веществом, пока не разворотил свою комнату. После этого Серегин отец сделал так, что жопы и у Сереги, и у Жженого стали одинаковыми.

Природная склонность к точным наукам и впоследствии к философии сочеталась в нем с фантастической невоздержанностью на язык. Он окончил институт с красным дипломом и даже защитил кандидатскую диссертацию, но другой, обладающий его способностями, спокойный по жизни человек сделал бы это куда проще.

Сейчас он работал мастером в самом грязном цехе, для которого его живописная натура как нельзя кстати подходила. Персонал там в советское время был сплошь из зэков, «химиков» или желающих поскорей получить квартиру, благо, в советское время через три года работы там давали жилье. Менталитет, рожденный в те времена, остался, персонал поменялся. Теперь были не зэки, а пацаны после ПТУ с рабочих окраин, дети тех самых зэков. И Серега с ними общался на одном языке. Платили ему в этом цехе из-за вредности и постоянного недоштата много.

Через пять минут в кабинет ворвался, как вихрь, Серега.

– Не, ну ты прикинь?! Я ему говорю, что к тебе, а он – у вас нет права доступа. Вот вша! Козел фуфлыжный! Отожрал, суслик беременный, потроха, стоит, падла, целыми днями, ни хрена не делает! – я опустил некоторые выражения, дабы сократить повествование, но общую канву оставил.

Я посмотрел на Серегин живот. У Сереги все было большое. Он заметил мой взгляд.

– Ладно, ладно!.. Не смотри, там все в порядке, – и без паузы. – Я тут к Вовчику заезжал, внес залог за наши путевки на Кубу! Ты Вовчика знаешь?

Пауза. Челюсть вниз. Попытка собрать мысли. Полный провал. Снова попытка. Худо— бедно. Челюсть вверх.

– Извини……………. Не понял. Ты что сделал? – спросил я тихо.

– Га— ва— рю! Купил путевки на Кубу! У Вовчика! – и потом еще, – Ты Вовчика знаешь?

Знаю ли я Вовчика? Нет, не этот вопрос меня больше волновал в ту секунду. Меня волновал другой вопрос – КАКОГО ХРЕНА?

Кстати, Вовчика я знал, и поэтому понял, что Серега не шутит. Вовчик был владельцем первого открытого у нас в городе туристического агентства, поэтому его знала каждая собака в городе, знала и пользовалась его услугами. Первое апреля было далеко. Значит, это не розыгрыш. Сейчас три часа дня, и Серега должен быть в цехе. Если начальник его отпустил, то только за чем— то важным. Турпутевка на Кубу была важным делом. Бл…, кажется, я попал! Шеф никогда не отпустит, хоть я и не был в отпуске уже два года!

– Ты купил нам путевки на Кубу? – я повторил, еще раз делая ударение на каждом слове. Я искренне надеялся, что ослышался.

– Ага! – Серега просиял. – Тебя же не выдернешь! Ты же у нас большой начальник! Вот я и купил, поставил, так сказать, перед фактом. Теперь решай вопросы с начальством. С тебя загранпаспорт и бабки!

Серега крайне быстро переходил со своего заводского языка на обычный.

– Ну, ты и сука!

Серега заулыбался.

– Какие даты и во сколько мне это обойдется?

Серега рассказал, что едем мы на две недели с 25 марта. Рассказал и про стоимость. Я слегка поперхнулся. Деньги на эту поездку у меня были, но тратить столько на отдых я не планировал.

Пожав мне руку, он вылетел из кабинета так же, как и влетел, оставив меня в раздумье. Было не очень хорошо, что я уеду в отпуск на две недели после всего шести месяцев в должности. На заводе так принято не было. С другой стороны, все работало, как часы, а в отпуске я не был больше двух лет.

Я позвонил Вовчику, в глубине души надеясь, что это все еще шутка. Это была не шутка. Я посидел в раздумьях еще несколько минут, взял лист бумаги, ручку и написал заявление. Сиротливые такие строчки на большом листе бумаги. У меня было нехорошее предчувствие.

– Ладно! Хрен с ним! – я встал, взял заявление со стола и пошел к шефу.

Глава 6. Шеф и Вероника

Мой шеф, Владимир Федорович, был человеком старой гвардии. Приехав еще молодым специалистом на завод по распределению, он нашел здесь себя, сделал карьеру, которая развивалась не очень бурно в советские времена, но взлетела, когда завод акционировали, и к власти пришли люди из Москвы. Может быть, оттого, что прежнее руководство дирекции не поладило с акционером, а может, по каким-либо другим причинам. Он был не очень умен, но смекалист, и, как это ни странно, принимал новые веяния и законы существования в новых условиях рыночной экономики с потрясающей скоростью. Недостаток ума компенсировался огромным трудолюбием и стремлением достичь результата любой ценой. Он не обладал стратегическим мышлением, поэтому, не боясь, что его подсидят, приближал к себе людей с соответствующими навыками и мышлением и пользовался их идеями. Слегка высунувшихся подчиненных он аккуратно подравнивал, то приближая к себе, то отдаляя. Талант, одним словом.

Вероника, его секретарша, была так же предана своему шефу, как пограничный пес Алый защите рубежей нашей Родины. Она была постарше меня, делала свою работу хорошо. С ней у нас сложились хорошие рабочие отношения, и я, на правах потенциальной правой руки шефа и еще молодого и холостого, позволял себе делать комплименты на грани дозволенного.

– Вероника! – я повышал голос, когда входил в приемную. – Шикарный костюм! Он очень выгодно подчеркивает достоинства твоей фигуры.

На самом деле, грудь пятого размера просто вываливалась из выреза. А юбка была запредельно коротка для этих толстеньких маленьких ног. Этот костюм был мал ей, как минимум, на размер и был впарен ушлым торговцем на вещевом рынке.

– Что за фирма? Из Франции?

– Нет, это Tom Klaim! – она краснела потому, что врала, и заодно от смущения от комплимента.

– Потрясающе! Если так дальше пойдет, я могу не устоять!

Она заливалась краской! Бабе лет под сорок, а она ведет себя, как выпускница Смольного института.

– Шеф у себя? – я перевел тему, когда обозначилась пауза.

– У себя.

– Как настроение?

– Хочу в отпуск!

Вот дура! Я же спрашивал про настроение шефа, а она еще от моих слов не отошла. Иногда она меня просто поражает. С шефом она работает уже лет десять, и я предполагаю, что он взял ее на работу исключительно для того, чтобы каждый день видеть перед собой антипод собственной жены. Жена у шефа была высокой, сухощавой, крайне властной, по слухам, женщиной. Ну, а груди там не было вообще. Поэтому, наблюдая секретаршу в теле, да еще с ТАКОЙ грудью, шеф, по моей логике, должен быть испытывать эмоциональное состояние, близкое к оргазму. Ну, а наклоны секретарши для того, чтобы указать пальчиком, где шефу надо поставить закорючку, должны были приводить его в исступленный экстаз. Я замечал, что он, будучи дальнозорким, как все люди в возрасте, никогда не надевал очки и даже снимал их, когда в кабинет входила Вероника с папкой «На подпись». После этого он неизменно оставлял документ у себя, чтобы изучить его в более спокойной обстановке. Поэтому уже никто из персонала дирекции не удивлялся, когда письмо, отправленное на подпись, возвращалось с перечеркнутой подписью и правками по тексту.

– Забавно, я тоже! – и через паузу. – А у шефа настроение как?

– Да так. Ничего вроде.

Я посмотрел на папку «На подпись». Она была пуста. Вероника отличалась тем, что приносила почту шефу сразу, как только она попадала в приемную и прошла регистрацию. Он настаивал на этом, мотивируя, что вечером никого в заводоуправлении нет, и переговорить не с кем. «Переговорить»! Как он любит это слово. Это значило: иметь причину позвонить коллеге и пожаловаться на занятость, ответственно отнестись к корреспонденции и показать свое неравнодушие, выяснить у подписанта скрытый смысл письма, посплетничать или обменяться новостями, послать на хрен с формулировкой «Тебе что? Делать нехрена?» и многое, многое другое.

– Ладно, зайду…

Я открыл дверь. Глаза в очках на переносице поднялись на меня. Потом опять – в бумаги. Жест рукой: «Проходи, мол. Что у тебя?». От двери до стола шагов пятнадцать, не меньше. Иду молча, хотя обычно начинаю говорить от двери, чтобы к моменту падания в стул около приставного столика меня уже слушали.

Я подошел и протянул заявление.

– Очень хочется! – я вложил все свои эмоции во фразу. Актер из меня еще тот. Надо тренироваться.

Шеф берет бумагу, читает быстро и так же быстро подписывает. Не верю своим глазам. И это все? А сколько психологических этюдов было разыграно в моей голове? Беру протянутый листок и слышу:

– Куда собираешься?

– На Кубу.

Шеф осклабился.

– Триппер не привези!

Триппер? Он сказал «триппер»? Не верю своим ушам! Он вообще не позволяет использовать себе такие выражения в разговоре с подчиненными. И то, что он напутствовал меня такой фразой, значит только одно: я теперь – правая рука шефа! Теперь надо держать нос по ветру и пахать, как папа Карло, для поддержания столь высокого звания. Ну и презент с Кубы привезти стоящий! Мда, диалектика! С одной стороны, «триппер», с другой – мое хорошее настроение!

Остаток рабочего дня я просидел в интернете, изучая советы бывалых о Кубе.

Глава 7. Хорошо начинается поездка!

Став замом шефа, я получил одну из самых серьезных привилегий на заводе. Персональный автомобиль с водителем. Это было роскошью, тем более, что машина была иномаркой, бывшей машиной шефа. Водителя он забрал с собой, а вот машина досталась мне по наследству. Я был не в претензии, машина была почти новая. Водитель тоже был новый. «Не надо стремиться к личному автомобилю, надо стремиться к личному водителю», – фраза шефа была слишком философской для него, наверняка где-то услышал или вычитал.

Я рассматривал последний раз вещи, которые планировал взять с собой. Так, белье взял, шорты взял, футболки взял, джинсы взял, тапки и кроссовки взял, свитер, на всякий случай, взял, носки взял, бейсболку взял, фотоаппарат, видеокамеру взял, мыльно— моющие взял, подзарядки для техники и телефона есть. Вроде все. Блин, целый чемодан! Как на Северный полюс.

Замечено, на какой бы срок ты не ехал, на три дня или на месяц, все равно получается целый чемодан. Мистика!

Самолет был в девять утра следующего дня, но мы решили выехать накануне вечером. Это была Серегина идея, и на вопрос «На фига?» он подмигнул и сказал: «Хочу сравнить».

Начиналась преддорожная лихорадка, которая, по обыкновению, заканчивается сразу после выезда из города. Леня, мой водитель, должен был приехать в девять, забрать меня, потом Серегу и в путь. Впереди Шереметьево и долгий полет в неизвестность. Я прогонял в уме список того, что должен был взять, раз за разом, но с определённостью знал, что что-то упустил. В девять я выглянул во двор, машина уже стояла внизу. Посидев на дорожку, я схватил чемодан и спустился вниз чуть ли не вприпрыжку. До меня медленно доходило, что я свободен. С этой минуты я свободен на целых две недели. Меня не смогут отозвать из отпуска. Я очень далеко. Счастье накатывало на меня медленно.

После того, как мы подобрали Серегу около его дома, он, усевшись рядом со мной на заднее сиденье, достал из пакета початую литровую бутылку Chivas Regal, пластиковые стаканчики и две пол-литровые бутылки Coca Colы.

– Надо на дорожку! Ну, давай!

Мы чокнулись.

– Леня… – позвал Серега водителя. – Лень, будешь?

Леня хмыкнул. Мы выпили.

– Так! Теперь вези нас в «Пафос»! – провозгласил Серега.

– На фига? – спросил я и подумал, что с этим вопросом я становлюсь банальным.

– Надо! – в лаконичности ответа и в его убедительности Сереге нельзя было отказать.

«Пафос» был самым пафосным магазином города. Закупаться там было проявлением высокого социального статуса. Простой люд туда не ходил, а если ходил, то больше на экскурсии. Но в «Пафосе» было все и всегда. Не нашел что-то в обычном магазине, езжай в «Пафос», там купишь. Работал «Пафос» круглосуточно.

Серега вышел из машины красиво! Его размеры и так не давали повода усомниться в его величии, вернее – величине. Но здесь он превзошел сам себя. Не было раскатанной красной дорожки, не было слуг в ливреях, были только сугробы и несколько человек у входа. Но они обратили внимание на Серегу и, если бы это было в стародавние времена, бухнули бы на колени с криками: «Барин приехал!». Я наслаждался, но самое интересное было дальше.

Взяв коляску, Серега направился к рядам со спиртным и на мой немой вопрос ответил: «В дороге сгодится!» Далее были закуски-нарезки, совершенно не нужные. Ехать-то до Москвы было часов пять. «Я как выпью – жрать хочу!» С продавцом-консультантом, помогавшей ему в поисках снеди, он говорил почти с французским прононсом, напоследок поцеловал руку и нараспев произнес: «Muy linda, bonita!»

Я остолбенел. У Сереги с языками было, мягко говоря, не очень. А обходительность его сразила меня наповал. Это был не Серега. Единственное, что он мог сказать, это – My name is Серега! I live in this town. Every day I wake up and do my morning exercises. Заучивал он эту фразу долго, наверное, всю школу. Как он сдавал английский в институте и кандидатский минимум, для меня до сих пор остается загадкой.

Насладившись произведенным на меня эффектом, он потупил глаза и сказал:

– Я тренируюсь!

На продавщицу вообще было страшно смотреть. Никто в ее жизни никогда не целовал ей руку. Она была подавлена и счастлива одновременно. Находиться всего на расстоянии вытянутой руки от этого Ильи Муромца, который оказался таким галантным мужчиной, да еще и языками владеет! Нет! Это было что-то, похожее на сказку. Мы отправились к кассам, а она еще долго стояла, смотря в пустоту и переживая случившееся. Забавно, Серега, оказывается, умеет удивлять.

У касс нас встретила девушка без лица. Мы были у нее, наверное, 15672-е по счету. Заканчивалась смена, она устала и хотела домой. Ей все надоело.

Выгрузив все из тележки и дождавшись, пока освободится место на ленте, Серега начал сгружать пачки с презервативами с лотка у кассы. На пятом движении его руки кассир проснулась, в ее глазах появилась заинтересованность. Когда презервативы разложились на ленте бесформенной кучей, она внимательно посмотрела поочередно то на Серегу, то на меня. Закончив манипуляции, Серега оценил размер кучи, на секунду задумался и добавил еще пачку. Потом перевел взгляд на кассиршу и увидел ее охреневшее лицо. Среагировал Серега мгновенно, выдав фразу:

– Едем с другом за город, – кивнул он в мою сторону. Причем, сказал он это максимально тонким голосом, на который была способна его глотка. Кассирша уставилась на меня ТАКИМИ глазами, что я не выдержал и согнулся пополам. Меня душил смех. Видели бы вы это лицо! Серега расплатился и, сгрузив все добро в пакеты, двинулся торжественной походкой в сторону выхода. Я поплелся за ним, силясь перестать ржать. На секунду мне удалось и, повернувшись к кассирше, я сказал: «Мы едем на Кубу, девушка!». В качестве ответа я услышал глубокий выдох.

Хорошо начинается поездка!