Элисса

– Давай останемся здесь! Угол есть, работу я себе быстро найду, ты тоже, вроде, пристроен. Не будем больше скрываться и заниматься тем, что нам не нравится!

– Какой ценой? – я смотрел перед собой, пытаясь побороть предательский ком в горле и не потерять самообладание. – Это все было неправильно с самого начала, но обратимо ровно до того дня, когда мы купили билеты на самолет. Сейчас самое время попытаться вернуть нормальную жизнь, хотя бы тебе.

– Вернуть? – по ее щеке еле заметно пробежала слеза. – То есть мы вернемся и сделаем вид, что ничего не было? Что мы не знакомы? Как ты себе это представляешь?

– Артем человек понимающий, я думаю, все у вас будет хорошо, а я по возвращении уволюсь и постараюсь, чтобы мы больше никогда не увиделись, – я очень старался говорить холодно, так, чтобы в голосе не зазвучали нотки обуревающего меня сомнения. Я убеждал себя верой в неоспоримость благородства с моей стороны.

– На этом, значит, все? – она быстро провела рукой по лицу, сметая со щек очередную слезинку.

– Боюсь, что так.

– Недолго каникулы продлились, да? – она улыбнулась, отчего слезы стали капать с краев ее губ прямо на футболку.

* * *

Такси скрылось за поворотом, а я продолжал смотреть перед собой, ища хотя бы одну причину, которая заставила бы меня действовать иначе, чем сейчас. Солнце сбавило дневной пыл, легкий ветерок смог понизить температуру моего тела до более комфортной. По привычке сунув руку в карман в поисках сигареты, я уколол палец чем-то зубчатым и, немного аккуратней пошарив, извлек оттуда тонкую темно-красную заколку. Посмотрев на нее несколько секунд, я развернулся и отправился в сторону сада, перебирая ее в руках. Там было тихо, лишь ветер гладил тонкие листья вишни, росшей прямо над искусно украшенной рукой мастера массивной деревянной скамьей. На ней, сложив руки на коленях, восседал пожилой мужчина, с редкой седой растительностью на голове. Слегка покачиваясь влево-вправо, старик еле слышно насвистывал неизвестную мне мелодию. Данная картина на фоне заходящего солнца и шума текущей за невысоким забором реки, заставили меня остановиться и, вслушиваясь в незамысловатую мелодию, внимать зову романтики летнего вечера, сложив руки на груди.

– О чем твоя тревога? – старик незаметно для меня прекратил насвистывать, но все так же продолжал смотреть вслед солнцу.

– Простите? С чего вы взяли, что я тревожусь?

– Парень летним вечером на закате солнца один в саду. Это способно навести на соответствующие выводы, – он говорил тихо, приятным слуху, чуть хриплым баритоном.

– Неужели правильный выбор, – я начал медленно, подбирая нужные слова, дабы яснее выразить то, что ощущал в тот момент, – всегда имеет столь высокую цену, что приходится усомниться в его необходимости.

– Да уж, глубоко решил копнуть. А ты уверен, что выбор-то правильный? Кто тебе об этом сказал? Какая-нибудь старая книжка, священник, родители? С чего ты взял, что самый очевидный выбор – самый правильный?

– Дело не в очевидности, а в чести, благородстве, если хотите.

– Рыцарь, значит, – старик чуть слышно усмехнулся и, повернувшись ко мне, передвинулся правее, положив ладонь на левую сторону лавки. – Присядь, послушай старца. Старцы любят поболтать.

Какая-то часть меня противилась приглашению и упорно требовала сна после насыщенного дня. Однако врожденное любопытство вновь взяло верх над усталостью. Немного помедлив, я опустился на лавку и отдал взор алой полосе солнца на водной глади реки.

– Есть такое слово, как апофения. Это когда человеку свойственно находить очевидные связи между событиями, которые зачастую никак не связаны. Это я к тому, что причины, по которым мы совершаем те или иные поступки, не всегда истинные, хоть и могут казаться таковыми.

– Извините, я не понимаю, при чем тут это. И вообще, вы профессор, что ли?

Старик вновь широко улыбнулся и слегка дернул головой, продолжая смотреть перед собой.

– Долгая жизнь делает из нас профессоров. Я пытаюсь сказать, что с высоты своего скромного опыта могу судить о благородстве и других стереотипных проявлениях.

– Стереотипных? – мне начало казаться, будто старик просто издевается надо мной или уже выжил из ума.

– Именно. В литературе присутствует такой персонаж, как Вертер. Ваше пресловутое благородство вынудило молодого человека, не способного нарушить социальных заповедей своего времени, уйти из этого самого социума посредством суицида. Наряду с этим ужасным происшествием в его век благородство было необходимо для мирного существования. А сейчас, в наше время, когда все возможные свободы человека и равенство в обществе практически достигли пика, что вызвало обособление каждого отдельного человека от других ради одиночного выживания, многое ли в твоей жизни изменит мнение других о твоих действиях?

– Но как вы не понимаете? Ведь я сам буду знать о том, что поступил неверно.

– Возможно, по мнению большинства это неверно, но, как показывает история развития науки, большинство может ошибаться, принимая за истину существование души, плоской земли и другой немыслимой и недоказуемой ереси. Я тебе так скажу: окружающий нас мир меняется каждые несколько минут, а люди в большинстве своем – консерваторы, для которых изменить закоренелую позицию сродни пыткам. Они не спешат их принимать, оставляя выводы потомкам. Отсюда, как мне кажется, конфликты поколений и возникают. Нормы поведения человека, как сам факт, а не восприятие, вообще меняются каждые несколько секунд. Это и влияние развития технологий и самой планеты. Благородство раньше являлось необходимым инструментом жизни, но от этого не переставало быть стереотипом. Однако сейчас основные составные части этого стереотипа являются устаревшими, так что нынешнее представление о благородстве, как и о многих других правилах жизни в обществе, ранее помогавших человечеству, сейчас – апофения.

– Есть правила, нарушать которые нельзя, – с ноткой сомнения, но как можно тверже проговорил я, глубоко в душе лелея надежду, что собеседник сможет меня переубедить.

– Кто составитель этого мнимого свода правил? Уверен ли ты в том, что вырасти и воспитывайся ты в другом обществе, ты ценил бы их и следовал бы им?

Повисла тишина. Я думал над его словами, пытаясь принять решение.

– А почему вы сегодня здесь? – я вдруг понял, что присутствие этого старика в такое время тоже может иметь интересную причину.

– Моя жена Анна сегодня ушла из жизни. Мы часто приходили сюда вечерами и разговаривали о прошлом и грядущем. – Он говорил тихо и внятно, без тени сожаления, что немного смущало. – Мы упивались видом, дарованным природой. И гордостью за оставленный нами след – наших детей и внуков.

– Извините, но…

– Почему я не в слезах в окружении родственников? – он преспокойно продолжил мою мысль, вновь не показав каких-либо негативных эмоций. – Моя жена была удивительным человеком, не похожим на всех, кого я знал. Когда врачи сказали, что ей отведен лишь год жизни, она заставила меня дать клятву, что я не буду скорбеть и продолжу улыбаться, неся память о ней лишь в позитивном расположении духа. Она смогла убедить меня, что смерть – это временная, короткая часть нашей дороги и совершенно не важно, что именно ждет нас после секундной агонии.

Я замер и, казалось, забыл, как дышать. Напряжение во мне росло, спровоцированное эдаким когнитивным диссонансом, вызванным связью между смертью человека и его желанием сохранить в других позитив, несмотря на его уход.

– Ну все, хватит, пожалуй, – старик приподнялся с лавки, положил мне руку на плече и с теплой, отеческой улыбкой произнес – Мне пора идти к детям, а тебе пора кое-что исправить, не так ли?

– Определенно, – решительно произнес я и быстрым шагом отправился в сторону дома родителей, на ходу окрикнув старика благодарностью, еле расслышав ответно: «Тебе спасибо. Удачи».

Добежав до квартиры, я достал телефон и набрал номер Андрея.

6.

 Начало

Доброе утро, Игорь. Я вновь смотрел на окровавленного исполина перед собой, держащего в своей руке мое бездыханное сердце с зеленой лентой. Опустив то, что у него было вместо головы, вниз, он, неуклюже обхватив краями своих черных когтей край ленты, потянул за нее и отбросил за спину, после чего его огромная пасть разверзлась и из нее вырвался дикий шум, напоминающий скрежет рвущегося металла. В очередной раз не понимая суть происходящего, я молча ждал окончания оперы, явно адресованной одному из важнейших органов моего тела. Когда поток иносказательной брани прекратился, сердце дернулось.

Накануне на меня снизошел несказанный поток энергии, такой силы, что пришлось приложить изрядное количество силы воли, чтобы уснуть. Даже с учетом короткого, беспокойного сна, утром я вскочил с кровати, будто только что лег. Если оператор меня не обманул, такси должно было подъехать минут через сорок. Я наспех умылся, позавтракал и после короткого прощания с родителями выскочил на улицу. Родители были счастливы, что вчера вечером, наконец, смогли добиться от меня согласия на переезд домой.

Машина двигалась медленно: на дороге не протолкнуться, словно весь город разом решил посетить места отдыха. Такси останавливалось каждые десять-пятнадцать метров. Чтобы хоть как-то отстраниться от разрывающего меня волнения, я поддался размышлениям о том, какие именно пути привели меня сюда, в то место истории, в котором я пересмотрел почти все основные для меня догмы и ринулся сломя голову туда, где, возможно, и ловить-то уже нечего. Это началось прошлой осенью, когда я впервые поцеловал недоступную для меня замужнюю женщину. Хотя… Пожалуй, началось, когда увидел ее впервые…

* * *

Нет, Фортуна определенно измывается надо мной, сверкая пленительной улыбкой на полмира. Сначала, после проделанной мной колоссальной работы по приведению съемного жилья к человеческому виду, хозяин этого самого жилья сообщил, что «через неделю приезжает его сын, он будет жить в этой квартире, а мне пора съезжать», а через две недели выложил на доску объявлений ту же квартиру, но на порядок дороже, чем сдавал мне. Потом эта история с пробитым колесом соседа. А сейчас честно заработанные копейки уходят прямо из-под моего носа. Я твердо шагал по неровно положенной темно-зеленой керамической плитке завода в сторону кабинета бухгалтера, с полнейшей неудовлетворенностью полученным жалованием и намерением излить пламенную речь лицу, ответственному за конвульсии моих нервных клеток. Рывком открыв дверь, ведущую в административную часть завода, я кинул взгляд на стойку охраны, вверху которой находился план эвакуации. Тарабаня пальцами по стене, я искал нужный мне кабинет, как вдруг явно почувствовал чье-то присутствие за спиной. Резко развернув голову, я увидел перед собой высокую стройную блондинку лет тридцати, облаченную в строгий деловой костюм, подчеркивающий прелести фигуры.

– Вы чем-то явно обеспокоены, – голос звучал тихо, но при этом довольно вовлеченно. – Могу ли я вам помочь?

– Смотря в чем, – я резко опустил руку, попутно поворачиваясь к ней всем корпусом.

– Во многом. Вы ведь здесь недавно? – ее бархатный голос звучал открыто, даже немного кокетливо. – Я Алиса, кстати.

– Дмитрий, – я протянул руку в ответном жесте приветствия. – Здесь около месяца.

– Так что же привело вас в эту часть здания? – она указала рукой в сторону противоположного конца коридора, в которую спустя долю секунды направилась сама. Я, завороженный ровной походкой и звенящим голосом, помедлил, но после многозначительного взгляда двинулся вслед. Еще меня не покидало легкое ощущение, будто я ее встречал раньше, но словно в другой жизни, которую не знал или не помнил.

– Ругаться пришел, – поравнявшись с ней, я достал из кармана распечатку банковского счета и протянул ей. – Бухгалтер обманул меня, зараза.

– Да вы что? – она задумчиво рассматривала листок, немного сбавив шаг. – И с чего вы взяли, что вас обманули?

– Математика, – я машинально ответил улыбкой на улыбку этой приятной женщины и, слегка смутившись, отвел взгляд. – Математика мне об этом сказала.

Мы подошли к одной из открытых дверей, и Алиса остановилась.

– Это мой кабинет, – она указала рукой на уютно и весьма практично обставленное помещение. – Если будут вопросы – заходите.

– Обязательно, – ответил я и после того, как она вошла в кабинет, прикрыл за ней дверь.

Раздражительность как рукой сняло – я несколько секунд стоял неподвижно, смотря перед собой. В желании запомнить номер ее кабинета я поднял глаза и обомлел. На двери красовалась полированная деревянная табличка с золотистой надписью «Бухгалтер». Возмущение быстро сменилось легким замешательством. Я собрался с мыслями и постучал в дверь.

* * *

– Нет, ну ты посмотри. Что делается? – водитель явно был взволнован образовавшейся на дороге ситуацией и практически весь вылез в окно, обращаясь к владельцу темно-синей «копейки», пытающейся протиснуться в плотный поток проезжающих автомобилей. – Куда ты прешь? Права почем покупал?

Да уж, и это мой дом. Я, наверное, уже отвык от такого своеобразного выражения любви к ближнему здешними представителями рода человеческого. Хотя разве это не то, что мы зовем жизнью? Бурное, своеобразное движение потоков человеческого естества. И не важно, куда оно ведет определенного человека, ведь в каждом пути важен сам путь и его продолжительность, со всеми красками, как негативными, там и позитивными. Конец пути – это лишь точка во временном отрезке, которая не обозначает ровным счетом ничего. Точка, существующая лишь в сознании самого человека, дошедшего до нее. Все эти условные обозначения не более чем попытка примитивного восприятия упорядочить, привести к пониманию окружающую нас Вселенную.

В кармане зажужжал телефон. Это был Андрей, он выполнил мою просьбу и выяснил, что Алиса на работе не появлялась, а это значило, у меня еще есть время. Надежда на то, что я смогу исправить свой альтруистический и бессмысленный поступок, крепла во мне. Сомнений практически не осталось. Когда поток машин вновь тронулся с места, в глаза бросилось ярко-желтое пятно света «поворотника» одного из автомобилей.

* * *

– Вы так быстро соскучились по мне? – Алиса, продолжая смотреть в монитор, игриво танцевала пальцами по клавиатуре.

– Можно и так сказать, – я нерешительно прикрыл за собой дверь и, пытаясь найти внутри себя хотя бы каплю самообладания, сделал шаг вперед. – Можете уделить мне несколько минут?

– Ругаться, значит, будем? – она чуть слышно рассмеялась, окатив комнату эхом чудного смеха. – Или позволите оправдаться?

– Я… Не знаю… – я словно воды в рот набрал и ругал себя за секундную слабость к человеку, пусть и столь миловидному, как Алиса, по вине которого лишился положенной мне части зарплаты.

– Присядьте, – она указала на стул, стоящий перед ней. После того как я сел, она развернула монитор и ткнула пальцем в часть таблицы на экране. – Вот расчетный лист, вот вы, вот ваш оклад, а вот это вы не получите, пока не пройдет стажировка под руководством старшего мастера Семена.

Я чувствовал себя униженным. Я ничего не понял из того, что она показывала, однако понимал, что был не прав, как и то, что выгляжу сейчас глупо. Алиса премило улыбалась, склонив голову немного набок и поджав губы, пытаясь сдержать победную ухмылку, чем окончательно смутила меня.

– Я, пожалуй, пойду? – я резко встал и повернулся к выходу.

– Не так просто, молодой человек, – она откинулась на кресле и опустила руки на край стола, все так же улыбаясь. – Я готова прин�