Палач принял более серьёзное положение, но его длинные тонкие пальцы задержались пару секунд на алтаре, принимая силу кровавых знаков. Затем, из отверстий на его плече начали молниеносно выбегать мохнатые точечки. С отвращением я разглядел в них мелких пауков, быстро перебирающих тонкими лапками. Они обгоняли друг дружку, участвуя в небольшом забеге, проходящем через ладонь к затупленному острию двуручного меча, спускаясь на землю, наполняя её тягуче чёрной водой, и разрастающейся струйкой направляясь ко мне.
– Хватит пустых разговоров. Время начать наш личный процесс. Не смотри на меня так, ты прекрасно знаешь, что я нужен тебе.
Я не смог больше контролировать себя и рванул обратно, надеясь спрятаться в городе, выслушивая его последние слова, брошенные в спину:
– Что ж, беги. Это ненадолго.
Маневрируя по выжженному полю мимо каменных животных, в моей голове бешено пульсировала кровь. Дикий ужас подгонял бежать дальше, без остановок; уже запыхаясь, чувствуя, что моё сердце вот-вот выскочит, я не замедлялся – жить хотелось сильнее. Зловещий памятник с неторопливым Палачом остался далеко позади, а вся местность в очередной раз изменилась. Я не мог сосредоточиться, когда мысли полностью соответствовали движению и накалу страстей – спотыкаясь и неудержимой волной водопада срываясь со скалы вниз, к подводным камням смерти. Без разбору, ноги несли вперед, и краем глаза, кажется, мне приметилась кристальная гладь небольшого озера, которого раньше не существовало. Высокая трава затормаживала бег, забирая всё больше сил, словно, весь этот мир был настроен против меня, увлеченно приняв сторону палача, желая избавиться от такого грязного и лишнего элемента. В какой-то момент этого безостановочного побега в неизвестность, но с определенной целью – выжить, я не успел вовремя среагировать на внезапно возникшую миниатюрную преграду, споткнулся, и пролетел, невероятно паршиво приземлившись: лодыжку пронзила острая боль. Ситуация становилась только хуже – так обычно и происходит, будь это жизнь или просто фильм ужасов; абсолютно всё настраивается назло тебе, чтобы сломать. Ко вкусу железной крови во рту примешался посторонний вкус земли, частички которой я выплевывал, обожженно сухим горлом хватая воздух. Наблюдая за бешенным ритмом движения моей грудной клетки, готовой разорваться и выпустить кровяной насос в своё свободное путешествие, мне было трудно подняться: разрастающаяся в геометрической прогрессии паника забирала всю энергию воли, приколачивая к земле. Все надежды ссылались на то, что мне удалось достаточно здорово пробежаться, и этому здоровяку понадобится много времени, чтобы догнать; к тому же, это была необъятная земля, и создание могло выбрать совершенно другой маршрут. Только я начал успокаивать себя, постепенно веря проговоренному в голове, как услышал знакомый безэмоциональный голос, заполняющий всё, словно он издавался из каждого травинки, из каждой частички земли и одновременно отчетливо и размеренно бьющийся в моей разгоряченной голове – его нельзя было игнорировать.
– Неплохая попытка, но посмотри – ты сам себя остановил. Грациозное падение, – после этих слов я нашел в себе силы совершить рывок и поднялся. Палача рядом не было, тогда как он видел? Продолжая ковылять дальше, скрипя зубами от невыносимой боли в ноге, ответ уже возник внутри меня:
– Не задавай вопросов, на которые боишься дать себе ответ. Ты правильно догадываешься: я знаю каждый твой шаг, вижу каждую твою мысль. Ты можешь бежать куда угодно и сколько угодно, но ты не сбежишь от Меня. Ты в тупике, как те юнцы в лабиринте Минотавра. Жалкое зрелище. Лучше бы ты просто принял свое наказание, а не пытался отсрочить неизбежное. Что ж, это твой выбор, беги, но с такой ногой ты не скроешься от меня.
Палач продолжал говорить, перескакивая с одной темы на другую, но каждый раз не забывая сделать вставку, что я окружен, беззащитен перед наказанием, слаб, как духом, так и телом, и все остальное в подобном роде. Его слова невозможно было перебить, они навязчиво находились в голове, каждой буквой отстукиваясь в черепной коробке. Идея скрыться на его территории выглядела безумно, он прав. Слова, составляющие грандиозный монолог перед казнью, неплохо действовал на нервы, сбивая и без того сильнее дезориентируя. Я переставлял больную ногу, продолжая бороться, скорее по инерции влекомый инстинктом, прочь страха. Возможно, что моё движение было частью замкнутого круга. Возможно, намного разумнее было бы принять наказание, дождавшись его и покончив всё разом. Перестать скрываться, беспочвенно надеясь, что всё забудется, сотрется. Но, разве, неупокоенное может уйти назад, более не возвращаясь? Не страх ли перед покойниками гонит меня вперед, быть может, к более худшей участи? Боялся ли я страданий острых лезвий и внешности тёмной стороны или встречи с настоящим собой? Исполнитель приговора, тем временем, не прерывался:
– Ты наивен в своей слепой вере. Тем же хуже. Я помню, как давно, в старом деревянном амбаре исполнял решение по поводу такого здоровенного парня, который был туп как пробка, до последнего отрицая свою вину. Ты мне напоминаешь его. Когда я перерезал ему сухожилия, он мямлил, проглатывая сопли и кровь, что его с кем-то перепутали. Но Они видят всё и не могут ошибиться. Они не верят словам, ибо знают, что это ветер, такие же беззаботные и лживые. Вы все, за редким исключением, пытаетесь доказать, что невиновны, подсознательно желая получить искупление, но неимоверно сильно вырываетесь, когда получаете то, о чем так сильно мечтали. Не стоит забывать, что существует такие места, где нет возможности скрыться от своей вины и самого себя.
Осматриваясь вокруг, я никого не заметил, только показалось, что немного потемнело, и трава стала более грубых оттенков. На горизонте выросла цепь неуместных гигантских гор. Их вершины пробивали тучные пушистые облака в яркой синеве неба. Донеслись выкрики приближающихся птиц, и сразу надо мной, не умолкая, пронеслась мрачная пернатая стая, состоящая из сотни представителей – дурные вести они разносили в своих чернейших клювах, под стать их одеяниям. Птицы направились дальше к угрюмым горам. Всё время не затихал голос таинственного палача – он продолжал говорить, запугивая и обманывая. Я пытался заглушить его, подавить, но каждое слово находило глубокое отражение внутри меня, приобретая свою невыразимо отвратительную окраску, живо пробуждая чувство вины, от которого невозможно было отмахнуться. Ему не надо было проявлять какую-то интонацию, она великолепной мрачностью окрашивалась сама, как возникала в голове.
– Ты только не подумай, что я садист. Нет, ни в коем случае. Просто выполняю свою работу, ведь я сделан для неё. Ты думаешь, что это легко, но это не так: каждое дело оставляет свой отпечаток на моем теле. К тому же, ни в коем случае нельзя нанести больше повреждений, чем указано в индивидуальной программе, что основана на постановлении. Исходя из её содержания подбираются инструменты, а для утверждения собирается целая команда специалистов. Они обычно не находят общий язык, принимая окончательное решение только на третий раз, постоянно корректируя и изменяя программу, сверяясь с установленной таблицей наказаний. Затем она отправляется на одобрение в комитет, который также не захочет принимать с первого раза. Разгораются дебаты, некоторая часть состава демонстративно уйдет из зала, обдумывая улучшения. Они пропадут на несколько человеческих недель, может, и месяцев, но обязательно найдут к чему придраться и что исправить. И программа возвращается на доработку. После четвертого раза, когда никто не вымолвит ни слова, каждый из них кивнет, поставив печать. Потом копия постановления, программа, инструкции, рекомендация и специально созданное оружие будут предоставлены мне. И вся эта работа проводится только для того, чтобы ты сам смог увидеть всю картину целиком, чтобы ничего не ускользнуло и не было поставлено под сомнение. И я ещё не раскрываю всех подробностей создания инструментов и их доставки. Постановление – важный документ, с которым нельзя распоряжаться, как с дешёвой бумажкой. Постановление требует уважения и определенных условий хранения – после исполнения наказания оно отправляется в архив, где хранится, если снова потребуется. Больше ты знать не имеешь право. Даже я не имею. Но я могу поделиться другим – на этой должности я уже достаточно долго, многое видел, многое слышал, но есть только один полезный совет: ты должен мужественно перенести своё наказание, не притворяясь святым мучеником, ибо ты не святой, ты только преступник, не заслуживающий и капли сострадания. Но в конце приходит облегчение, в конце появляется свет, даруется прощение. Представляешь меня монстром, но это не так: ты намного хуже и сам знаешь это. Но можешь ли ты себе признаться? Хоть раз ты мог бы сказать правду? Ложь покрыла тебя мерзким слоем гноя, превратив в ужасного монстра, а ты смотришь только на оболочку. Так, прими же своё и окунись после всего в святую воду искупления, дарующую новую чистую жизнь.
Это не кончалось, только бесконечно долго растягивалось, замедляя и окутывая легкой дымкой небытия, ощущением несуществования. Я шёл, как умирающий странник, заблудившийся в необъятной пустыне без воды и шанса на помощь. Горы угрожающе высились и были так же далеки от меня, как и в самом начале, когда выросли из ниоткуда. Всё темнело, пряча надежду под своим плотным покрывалом, или темнело только в моих уставших глазах: небо приобретало чёрно-фиолетовый оттенок, не улыбающийся звездами. Возможно, при более удачных обстоятельствах, природа выглядела бы менее грустно и более вдохновляюще, но сейчас она олицетворялась оплотом тревоги. Я сильнее загонял себя в тупик. Голос то возникал, то затихал, но не удавалось насладиться небольшими перерывами тишины: горным эхом разносились его последние слова, которые не требовали большего акцента.
– Ты до сих пор не устал? Не хочешь прекратить это раз и навсегда? Не хочешь получить спасение? Неужели, ты готов так сильно мучать себя, оттягивая неизбежное? Ты ничего не понимаешь. Ты наносишь вред нам обоим. Мы связаны. Вместе. Но ты ничего не хочешь слышать. Не хочешь понять смысл моих слов. Ты хочешь только сбежать. Сбежать как можно дальше. Ты безнадежен. Ты жалок.
И наступила тишина – голос исчез, но я увидел фигуру Палача во плоти. Он неспешно шёл в мою сторону, сокращая расстояние между виной и наказанием. Паника сбивала дыхание, и было невозможно на чем-то сосредоточиться. Всё плыло перед глазами, как при головокружении после упомрачительного аттракциона. Казалось, что слепота наслала проклятие, но это только горячие слезы обжигали кожу и глаза. Тогда я и встал, словно загнанное животное, не собираясь более сопротивляться – было слишком печально и страшно держаться за мужественность, для такого нужна смелость и сила, которые я растерял на половине пути. Но что-то изменилось. Не столько во мне, сколько в окружении. Невдалеке возникло складское помещение, словно навязчивая идея, оно захватило мысли в плен и больше не позволяло думать о чем-то ином. Я мгновенно очнулся, не понимая, кто управляет моим телом, и направился к спасительно окрашенному зданию, стремясь сбежать от Палача, но он только приближался. Его движения были спокойны и размерены – мои же резки и грубы. Он прикрывался благом и постановлением, пряча за спиной клинок агрессии, а я боролся против несправедливости. Меня недружелюбно встретила металлическая дверь склада. Попытка открыть её не увенчалась успехом: она была накрепко заперта. Каратель постепенно сокращал отставание, растягивая свои шаги и продлевая, таким образом, удовольствие для себя и пытку напряжением для меня. Он заигрывал, предоставляя возможность побегать и окончательно осознать то, что я не жертва, но пленник в тюрьме. И хоть это становилось всё яснее, коварные лапы страха опускались на мои плечи и устремляли свои огненно-злые глаза, находящиеся на ладонях, обхватывая голову, сверля и тенью проникая внутрь через уши, растекаясь по венам, смешиваясь с кипящей кровью. Я пытался выбить дверь плечом, но она никак не поддавалась. Голова склонилась к холодной двери, и, неожиданно, вспомнился ключ, который мне отдал странник. Может, он подойдет? В спешке я начал осматривать каждый карман, совершая нелепые движения непослушными руками, пока не нащупал небольшой ключик, что резко вытащил из кармана и попытался вставить в дверь, но ничего не получалось: с испугом, смешанным в одинаковых пропорциях с яростью, трясущимися неловкими пальцами осуществлялись новые безнадежные попытки отрыть спасительный проход, но каждая из них завершалась промахом; когда же это получилось, после стольких попыток и огненного пота, заливавшего глаза, ключ не захотел поворачиваться до конца, словно его кто-то удерживал. Навалившись на металлический рот, прилагая неимоверные усилия, чтобы провернуть ключ полностью, он принял подаяние. Истошно скрипя, дверь попятилась назад, и мне удалось проскользнуть внутрь, забыв ключ снаружи. Я оказался в полной темноте, и только небольшой лучик света проникал сюда, быстро отрезанный паникой.
Через растянувшиеся секунды, привыкшие глаза смогли выцепить очертания объектов, наполнявших комнату – то были всевозможные ящики. Противоположно входной двери находилась лестница, ведущая на второй этаж. Не успев отдышаться и собраться с силами, я решил подняться наверх – входная дверь не могла быть настоящим заслоном от кошмара. Металлическая лестница издавала ужасный шум при подъёме, словно она истерически страдала от каждого чужого шага. В проёме, разделяющем лестничную клетку от комнаты, отсутствовала дверь. На этом этаже было светло за счет боковой стены, что представляла собой цельное окно, открывая вид на затерянную природу свысока. Я бросил беглый взгляд в окно и удивился тому, как сильно отличалось новое окружение от прошлого. Теперь это был не летний мир зелени, а самая настоящая осень – все деревья без исключения облачились в золото, став самым настоящим рыжим лесом, скрывающим под собой много тайн и странных вещей, напоминая пляску дикого огня. Где же Палач? Неужели он незаметно зашел внутрь? Прислушавшись к посторонним звукам, я ничего не выловил, за исключением кряхтения немолодого здания. Словно от непомерной тяжести, склад постанывал непростой участью работника, забытого на тихую смерть в разрухе, а теперь наполненного забитой жизнью и её волнением. Взор мой обратился к внутренностям комнаты. Она выглядела одинокой с потолками в несколько метров в высоту, занятая огромным количеством деревянных ящиков, как важно закрытых, так и беспорядочно поваленных и разбросанных по полу, из которых что-то выглядывало, но что именно было невозможно разобрать – вся комната была окутана толстым спрессованным слоем пыли; она припрятывала неприглядные органы этажа и выдавала направление моих шагов, запечатляя следы, как на старом снимке. Стояли здесь и массивные железные шкафы, открывать которые совершенно не хотелось, и полки, заполненные небольшими картонными коробочками. Осторожно, выверяя каждый шаг, я направлялся к выходу из комнаты, утопая в потревоженной пыли. Подойдя к вальяжно раскинувшемуся ящику, преграждавшему путь, мне захотелось узнать, что же он молчаливо хранит, как и остальные, поэтому не удержался и вытащил некий предмет, захватив объемную горсть невесомости. Пыль, что начала медленно разлетаться по комнате, вызывая короткие приступы сухого кашля, поведала, что таинственная, полная загадок и подозрений вещь являла собой обыкновенную упаковку с зубной щеткой. Весь ящик, да, скорее всего, и остальные тоже, были наполнены таким необычным для этого места предметом. Хотя, что было бы привычным здесь, в этом странном помещении, в мире, который изменяется незаметно для тебя? Эта находка заставила меня странно улыбнуться, но нельзя было терять драгоценное время попусту, рассматривая содержимое поваленной коробки – следовало продолжить искать лестницу на следующий этаж.
В конце этой просторной комнаты, заполненной удручающими предметами, находился проем, обещающий продолжение. Ручка была в пыли, и рука снова ощутила эту неприятную грязную мягкость, когда повернула её – дверь с легкостью поддалась, открывая новое пространство, занятое похожей на прошлую лестницей на третий этаж. Я аккуратно прикрыл дверь и начал подниматься. В отличии от своей сестры, эта предпочитала помалкивать, когда кто-то ступает по ней. В неисследованном помещении не было шкафов и потолок оказался намного ниже, как в обычной жилой комнате, но в ещё большем количестве располагались хаотично разбросанные коробки: создавалось впечатление, словно весь персонал просто взял и бросил свои дела в самом разгаре смены, потревоженный чрезвычайной ситуацией. В конце комнаты ящики были поставлены друг на друга так, что они создавали пирамиду. Сразу бросилось в глаза, что здесь нет ни пылинки. Забрался в тупик – эта мысль тревожно скреблась, пока я исследовал здание, но заявила о себе она во весь голос только сейчас. Сразу же стало душно и на сцену моего представления вышел слегка подзабытый страх, отвлеченный болью и поспешным исследованием. Его выступление продолжалось, захватив зрителей. Мясник растерзает меня на части – как гром прозвучали слова в голове. Сразу за этим раздался звук вылетающей из петель двери: казалось, что она впечаталась в стену, а потом грохнулась на пол, оглушая громкостью приземления. Четко прозвучал голос Палача:
– Я дома.
И зачем я зашел сюда? – осуждающе и безнадежно заскреблась следующая мысль. От злости на самого себя и резко возникшей горести, я сильно ударил себя по лбу. Случилось самое ужасное – паника завладела моим телом, моим сознанием. Судорожно оглядываясь по сторонам, словно загнанный зверек, сейчас я выглядел убого – таким жалким и беззащитным человека делает только страх перед смертью. А внизу раздавались размеренные, как удары барабана, шаги. Палач шёл медленно, не скрываясь, полный уверенности в истинности закона и своей работы. Он был хозяином положения, разыгрывающим этот сценарий, который каждый раз заканчивался единственно верным событием – наказанием. Слившись с тенями, он всегда мрачно наблюдал, незаметно отдавая свои четкие команды, которые я считал своими решениями. Не давая сосредоточиться и подумать, он ловко отвлекал словами, манипулируя жертвой. Поэтому возникло это здание, эта пыль и ящики – в конечном счете, всё подчинялось его воле. И Палач с издевкой загнал меня в угол, наслаждаясь безотказно работающим методом.
Затряслась лестница на переходе с первого на второй этаж. This is the end. Только не было здесь моего прекрасного и единственного друга, что услышал бы мои последние слова. Я сел на ящик. Что оставалось делать? План, выработанный в голове, под влиянием тумана сознания был поглощён и что-то изменить не представлялось возможным. Мне было страшно. Возможно, Палача можно как-то остановить, но здесь только щетки (скорее всего) да неподъемные ящики. Шаги его гвоздями забивались в мою черепную коробку гроба, пробивая глаза. Перед смертью не надышишься. Он приближался.
Палач медленно проходил до конца второй этаж, порой останавливаясь – создавалась мертвая тишина, своей громкостью только усиливающаяся от кряхтенья здания. Это было ожидание, тревога, повисшая в воздухе, напряженная и наэлектризованная, ожидающая развязки. Я не совру, если скажу, что меня начинало колотить только сильнее, когда он приближался ближе и останавливался, выжидая моих нервных криков. Немного раньше я думал, весь ужас состоит в тех словах, что произносил палач, когда вёл свой пространственный монолог, но это была ошибка – намного кошмарнее ощущалась тишина, смешанная с темнотой и неторопливыми шагами. Казалось, что паника выдыхалась из моих легких и поступала вместе с кислородом – она била через край, и сознание отстраненно воспринимало картинку склада и сидящего на коробке человека, заляпанного пылью. Словно это происходило не со мной, а с персонажем в триллере. Я не осознавал, где нахожусь на самом деле. То есть, где нахожусь я сам, а не моё тело, этот несовершенный механизм. Я был где-то выше и наблюдал со стороны, но где? И кем?
Случайно, продолжая нервно бегать глазами, я посмотрел наверх. И замер. И, словно, остановил время. На сером низком потолке проглядывался силуэт закрытого люка. Уже было не важно, куда он вёл или как здесь оказался, для чего его предназначение – то спасение, о котором было невозможно помыслить с отчаянной надеждой, находилось рядом. Резко проскочила мысль: а что, если он закрыт? – но, пока я забирался на ящик, пытаясь дотянуться рукой до люка, она растворилась в других, более сильных и уверенных. Мне удалось дотянуться и схватиться за холодную ручку – она поддалась и резко открылась, спуская лестницу.
– Готов приступить к исполнению? – спросил Палач, вошедший в комнату. Он был удивлен и обескуражен, точно не ожидал увидеть враждебное ему приспособление, мешавшее его планам, – этого не может быть.
Он ускорил свой шаг, быстро преодолевая расстояние и уже занося над головой свое смертоносное оружие, а я в спешке начал подниматься, руками цепляясь за скользкую ступеньку, пытаясь удержаться и ускориться. Я лез в самый мрак, оставляя не удел палача, который должен был привести приговор в исполнение, но меня не за что было наказывать, а это самое что ни на есть реальное доказательство моей если не полной чистоты, то невиновности по делу. Снизу издавались какие-то крики, настолько непривычные, что страх снова взял мои руки под контроль, и стоило труда не поддаться и удержаться, не слетев обратно на этаж в цепкие лапы того, кому принадлежали эти кошмарные вопли, наполненные человеческой яростью. Они становились более тихими, пока не превратились в эхо, а потом полностью растворились в безмолвном мраке. Я продолжал лезть, перебирая ступеньки, не зная, когда это кончится. В голове всё утихло, впустив окружающую темноту, и не существовало ни малейшего представления, куда лестница, в итоге, выведет.
Скорее всего, произошло небольшое помутнение сознания, когда я начал воспринимать себя бестелесным невидимым духом, поднимающимся наверх, успешно покидая чистилище и ожидая увидеть врата. И действительно, густая тьма стала редеть, слоями становясь светлее – крышка оказалась закрыта не до конца, пропуская частички внешнего мира. Я вылез и сразу захлопнул люк, надавливая на него как можно сильнее; он начал уходить под землю, пока полностью не исчез, словно его никогда и не было. Палач сюда не попадет. Это радовало. С облегчением я провел глазами по сторонам, осматривая место, в котором оказался по счастливой случайности, место, ставшее спасительной колыбелью. Это была небольшая возвышенность, открывающая живописный вид на небольшую деревеньку, располагающуюся очерченным прямоугольником внизу. Судя по огонькам, которые нежно освещали улицы, можно было предположить, что там кто-то тихо живет, не обремененный муками. Прикасаясь взглядом к неизвестным жителям, я больше не чувствовал себя одиноким. Меня это начало успокаивать, и даже снег, редкими и небольшими хлопьями падавший на промерзлую голую землю не вызывал отвращения, а только сильнее убаюкивал своим равномерным полетом. К деревне вела единственная дорога, расположенная чуть левее меня – колея, проторонненая ногами живущих крестьян, да рабочими лошадьми. Начался мой спуск по замерзшей грязи в направлении жилых домов. Всё произошедшее казалось неудачным проявлением воображения, панической атакой, оставшейся далеко позади; по телу растекалось приятное чувство опустошенности, свободы от надоедливых терзающих мыслей, словно я долго бродил невесть где и, кажется, нашел свой дом. После длительного путешествия по чужим землям, это являлось освобождением. И возникло стойкое ощущение дежавю, как давно позабытый, но внезапно всплывший факт моего прошлого, что, когда-то давно я был здесь, проходил этой дорогой летним днем к небольшому домику, который принадлежал мне, доставшись по наследству. Только не хватает размашистого леса по сторонам, не знающего конца своей пышности. И правда, здесь были деревья, но не такие дружелюбные. Эти были уродливы и отталкивали своей внешностью. Я остановился, чтобы рассмотреть некоторые из них, наиболее близкие и выделяющиеся под загадочным сиянием полного месяца в беззвездном небе. Своей старческой скрюченностью они были ужасны, но в них проглядывалась мощь, несоответствующая их виду и формам – то были деревья висельников, где на каждой проклятой извилистой ветке висело по телу, бывшему ранее греховным сосудом для жидкости жизни. Воры, насильники, убийцы – различного вида сброд и преступники, смешанный с невезучими жертвами обстоятельств – все они, вздернутые рукой правосудия, отдали свои жизни старым богам, и деревья помнят каждого из них; их тени, единственное, что не забылось во времени, тихо раскачиваются в тех позах, в каких их застала смерть, забирая принадлежащее ей. Вот какая сила поддерживает ужасающие стволы на протяжении сотен лет, подпитывая кровью из оскверненной земли. Внезапно меня окатила холодная волна ветра, возникшего непонятно откуда и потревожившего мирное течение жизни, сбившего с ритма неторопливые снежинки и раскачавшего корявые ветви как в те самые старые дни, которые стали в чьих-то непродолжительных судьбах последними и назывались смутными, чернейшими в истории.
Пропал и след былого спокойствия – впереди расположилась не тихая деревня, наполненная живыми крестьянами, а кладбище мертвецов, забывших и больше не признающих покоя. Холод мёртвого ветра пробирал до костей, разглашая заунывную песню голосами покойников с их пустыми глазницами, но это оказалось не самым страшным, что донеслось до моих ушей во тьме, окутавшей бесплодную землю. Из огня да в полымя – в мёртвой округе прозвучал повелительный вой на одинокую луну, наполненный великой скорбью по давно ушедшим и великим гневом по незванным. Зверь опустошающе воет и по мне до сих пор. Он учуял присутствие лишнего человека. Горячая кровь сообщила ему о местоположение чужака. Туман, подсказывающий о присутствии сверхъестественного существа, постепенно начал пожирать землю, обволакивая и раскусывая деревья, неспеша приближаясь ко мне, чтобы прикоснуться множеством языков к свежей плоти. Следующий рык адского пса поведал мне о том, что он, единственный охотник, начал незатейливую быстрозаканчивающуюся игру в жертву. Жертва – я. Где-то позади с хрустом сломалась ледяная ветка, быстрое дыхание и твердый хрип разнесся по округе. Он незаметно проносился рядом, постепенно сужая круг, подготавливаясь напасть со спины и разорвать острейшими когтями. Своей цепкой пастью мощный зверь способен без особых усилий вырвать руку, как зажравшийся правитель отрывает надежду у тех, кого он поклялся защищать. Беспросветный туман стал неловко прикасаться ко мне, с каждым разом умножая свои усилия, чувствуя себя сильнее путника, попавшего в ловушку. Всё смешалось в голове: качающиеся тени висельников, нечеловеческие крики завывающего ветра, мягкий звук подступающих быстрых лап, еле видимые многочисленные тени наблюдателей, обволакивающий туман. Видимого места оставалось меньше, а тени увеличивались; забыв про деревья, они замкнутым кругом не давали мне пройти, ожидая хозяина, до этого существовавшего только в легендах. Туман облизывал ноги, по-хозяйски собираясь отправить меня в иные места. Я проваливался вниз, к Нему. Я понял это. За нарушение покоя, за неоплаченное наказание, за грехи – кара настигнет везде, оставляя следы, видимые для его охотников, непривередливых исполнителей, но кто останется цел, когда услышит пробирающе протяжный звук рога, ознаменующий начало дикой охоты…