Голодный край
Встреча с Павликом и его спутниками, вопреки всему, внесла разнообразие и странным образом подняла тонус. Тем не менее, мы снова блуждаем по тропам, на этот раз ища разумных трудностей, потому безрассудно ломиться через заросли, по кручам, камням и бурелому себе дороже. На ближайшей развилке решаем разойтись в разные стороны, договорившись вернуться назад через пять минут. Ваня сразу сталкивается с желанными препятствиями. Его путь преграждает разлившийся ручей, мелочь, но уже что-то. Воодушевившись, мы еще пару раз повторяем этот прием на развилках, со схожим итогом. Тропа часто уходит в сторону, но мы все равно держимся западного направление. Мой приятель предлагает больше не разделяться, надеясь на удачу, которая не заставляет себя ждать.
Дорога исчезает. Ее буквально стер, загромоздил оползень. Широкую расщелину между почти отвесными склонами укрывают огромные валуны, пополам с глиной. Былой опыт подсказывает, что карабкаться по камням проще, нежели продираться сквозь кусты. Для моей легкой комплекции и скромного груза это оказывается гимнастической игрой. Крепкому Ване с его тяжелым и хрупким репликатором, задача представляется не из легких. Широко шагаю и прыгаю по вершинам глыб, изредка прибегая к помощи рук. Приятель же выверяет каждое движение, сопит, приседает, и наверно сожалеет об отсутствии хвоста. Мне иногда хочется оставить его и уйти вдаль, дав волю отстраненности, но всякий раз обращаюсь к своей совести и терплю. Изредка приходится возвращаться и страховать его или вовсе забирать ношу, позволяя перебраться налегке. Так или иначе, во второй половине дня, отбив пятки и поцарапав ладони острыми гранями камней, мы вновь выходим на обычную тропу, и сразу устраиваем привал.
– Все идет не по плану, уже столько поправок в поход внести пришлось, просто жуть, – говорю Ване, сбросив рюкзак и опершись на ствол тонкого, незнакомого дерева. – От режима уже спокойно отстранился, но, по-моему, мы излишне мучаемся и все равно идем не туда.
– Если ты о дороге, то это мелочи, – Ваня успевает отдышаться, и сейчас просто лежит на спине. – Тут жратвы нет. Разве так бывает? Лес, и совсем пустой.
– Меня уже первые километры после стоянки вечноотдыхающих смутили. Когда идешь в неверном направлении, то и потенциала в пути нет, – приятель хмурится мне в ответ. – Ладно, скажу проще. Если на твоей дороге пусто, голо, темно и холодно, значит, ты ошибаешься. А продолжи двигаться тем же путем, сгинешь, от того же голода. Для меня это ориентир, но порой трудно отличить его от допустимых сложностей.
– Пока сполна не огребешь, не додумаешься, – подводит итог Ваня. – Тогда мы дураки, каких много.
– Конечно, дураки. Как мы Синим попались, с тех пор у меня уверенности вообще ни в чем нету.
– Из-за карты? – приятель не стал дожидаться ответа. – Чего ты к ней прилип. Сотни людей ходят как получится, и нормально. Если ты у нас такой отстраненный и равнодушный к проблемам, вот и забей на точность маршрута. Можешь мне довериться, у меня все просто. Иду по следам. Либо сам цель увижу, либо спрошу у кого.
– Раньше ты такого не говорил. Хотя и вопроса не было… Ладно, пора отвлечься на маленькие радости привала.
Скромный обед, мы растягиваем на целый час, очень уж вымотались. Ваня не жалуется только из-за привязанности к своему бесценному трофею, который весит куда больше моей поклажи. Таскать подобную тяжесть не по мне, но приятель был уверен в будущей выгоде. Взаимными упреками мы заниматься не стали, зато отказались от всех выдуманных методов движения сквозь лабиринт, даже от первой идеи, интуитивного толка. Мне действительно удается отстраниться от желания выйти из замороченного хребта. Теперь мы просто гуляем, избегая раздумий, сомнений и неподвижности.
Дальнейшие блуждания окончательно разрушаю все теории о логике устройства троп, возможно, ее и нет. Мы пробираемся по козьим тропкам на косогорах, идем высохшими руслами ручьев, минуем десятки логов и еще больше грив, и уверяемся в бессмысленности своих странствий. Не будь со мной Вани, перед которым стыдно сдаваться и показывать слабину, устраивать вечную стоянку бы не стал, но ругался бы в голос, вымещая негодование на сухостое и всем, что под руку подвернется. Однако, наш непредусмотренный моим планом союз, помогает брести дальше, не рассчитывая на удачу, а просто, так, ради самоуспокоения. Так проходит день и наступает следующий. Мы готовы уже поверить в теорию заговора здешних леших, водящих самонадеянных путников, или уловки следящей системы, которую впору называть манипулирующей. Ваня теперь то и дело вспоминает слова Павлика и докучает мне бредовыми разговорами о коварстве наших незримых угнетателей, хотя и не уверен в их злом намерении. Стараюсь не отвечать и не слушать, мне почти все равно.
Иногда попадаешь в такие ситуации, когда возникает желание развернуться и уйти навсегда, унося обиду на собственное бессилие, это был тот самый случай. Наш путь упирается в абсолютный тупик. Решаем воспользоваться случаем, передохнуть и задуматься над вечными вопросами. Вчера уже перебирались через ущелье, по подвесному мостику. Он явно существует изначально, причем с перилами по одной стороне. Но непримиримый народ, используя альпинистские тросы, связал, в несколько приемов второе ограждение, за что мы были безмерно благодарны. Тем не менее, мало приятного идти над бездной, прилично раскачиваясь, но шаткая переправа лучше ее отсутствия.
Теперь же тропа просто оборвалась на краю обрыва, с весьма крутыми склонами. Ущельем это не назовешь, но преграда уходит в обе стороны, не оставляя надежды на обход. Гляжу на устрашающие скалы, до сих пор напоминающие ребра, такие же белые и гладкие. Кажется, что ущелье стало местом гибели очередного древнего колосса, и нам уготована та же участь. Отстраняюсь от фатализма, и прагматично прикидываю, как воспользоваться этими скалами, но здравых идей нет, все равно вижу вероятную гибель, дешевле не связываться.
– Все что ли, пришли? Только давай не будем, валить дерево на краю, и лезть по нему. Про более экзотические способы самоубийства вовсе молчу, – бормочет Ваня, глядя вниз.
– Здесь и деревьев таких нет, и к безрассудному риску склонности не имею. Назад точно не пойдем, там тропа в восточном направлении, совсем не туда. Вдоль по чащобе не продерёмся, крылышки тоже не вырастим, даже выдуманного ракетного ранца не имеем. Глупо получается.
– Знаешь, это не тупик. Больше на обзорную точку смахивает, – бодрым голосом говорит Ванёк. – Ты заметил, что вдалеке больше нет гор? Может мы почти выбрались?
– Может быть, – равнодушно отвечаю приятелю. – Тогда еще досаднее, но волком выть не буду.
Грубое решение
Растительность за последний день не изменилась. Нас по-прежнему окружают худосочные и высокие деревья, щедро засыпавшие своей листвой землю, в том числе и склоны исполинского оврага. Трава наотрез отказывалась расти на белесой, каменистой земле, и толстый слой листьев, копившийся годами, не желал перегнивать, превращаясь в сухое и скользкое подобие снега. Мой приятель успел побывать в роли естествоиспытателя. Час назад он соскользнул с края тропы, усеянного этими самыми листьями, по пояс увязнув в собравшейся внизу шуршащей куче. Этого хватило для отказа от спуска на дно пропасти. Мои мысли цепляются за все подряд, судорожно ища решение.
Ваньку надоедает осматривать ближайшие заросли с гастрономическими целями. Он садится рядом со мной, демонстративно громко молчит и ждет. Мне приходится ответить:
– Могу предложить только задний ход. Извини, на большее вдохновения нет, а иные идеи тебе не понравятся, как и большинству нормальных людей.
– Памяти у тебя нет, и дури в голове маловато, – поучительно отвечает приятель.
– Как раз с памятью у меня лучше, чем у всех вместе взятых, хотя не будем об этом. А дурь-то причём? Не понимаю, куда ты клонишь?
– Может та братва авантюристов доверия у тебя не вызвала, но Павлик верно сказал. Не помню, как точно. Короче говоря, зря мы прёмся по проложенным кем-то тропам. Не добиться так ничего.
– Мачете у меня нет, чтобы новые дороги в кустах прокладывать. Могу только вниз съехать, положившись на стальную крепость штанов, и того, чем храбрость измеряют.
Ваня прыскает со смеху, видимо он в ударе, или давно был напряжен. Угомонившись, он отвечает:
– Если не выберемся, то на своей шее тебя везти буду, пока это лощина не кончится. Что-то не узнаю тебя. Вспомни, как в первый день мы лихо через тот крутой перевал махнули. То же самое. Может не так скользко, – Ванек скрещивает руки на груди и требовательно сверлит меня взглядом. – Давай в свою игру сыграем, к черту правила. Иначе столкну и спрашивать не буду. Во мне веса еще двоих как ты хватит. Заканчивай менжеваться.
– Не понимаю, для чего спрашиваешь. Уже давно бы пенделя дал, – отвечаю своему спутнику, и тут же уворачиваюсь от его захвата. – Погоди, сам пойду, и рюкзак одену. Ты молодец, что выбор предоставляешь. Это называется идти вперед, как можешь, лишь бы на месте не стоять, – подхожу к более заросшему молодняком участку склона, и решаю предупредить Ванька. – Цепляйся за все, до чего дотянешься, и не находись со мной на одной линии. Такую лавину не переживу.
Наверно, у меня включилась пси-закладка, потому что жгучее желание заставляет действовать, вопреки здравому смыслу и страху. Моя нога просто ступает вниз, а руки инстинктивно хватаются за ветви кустарников, тормозя скольжение. Меня неумолимо несет вниз, но аккуратно съезжаю по скользкой листве до ближайшего деревца или хилых зарослей, неведомо как растущих на таком коварном склоне, и мне удается не разгоняться. Дело пошло. Ваня следует позади и чуть сбоку. Мы уже с минуту создаем перед собой маленькую сухую лавину. Мой приятель иногда превращается в снаряд, снося все на своем пути, опасно тормозит о стволы деревьев. Каждое скольжение кажется последним, тем не менее, нам везёт до самого низа.
Подъем по противоположному склону приходится устроить, вспоминая приемы военных, правда в нашем исполнении смотрятся они не так эффектно. Один раз подсадить равного весом товарища это совсем не то, как быть живой лестницей для Ванька. Мои руки часто хотят оторваться, под весом карабкающегося приятеля, пусть он и щадит меня, подтягиваясь за ветви и стволы. Иногда даже приходится использовать собственные плечи в качестве ступеней. О будущих синяках стараюсь не думать, и все больше отрешаюсь от состояния своей плоти. Каждая ошибка стоит нам скатывания в низ, ибо сухая, как порох земля осыпается не хуже листьев. На последних метрах самостоятельно выбираюсь наверх и, сбросив свой груз, возвращаюсь за Ваней. На самом деле ему требуется помощь ментальная, нежели физическая, хотя приходится попотеть напоследок. В конце он вручает мне свой рюкзак и сам вызывается на роль лесенки. Мне кажется это излишним, но решаю удовлетворить его желание в самоутверждении.
Выбираюсь на ровную поверхность, и, подав руку Ване, говорю:
– Честно признаться, лезть даже по крепкому человеку боязно. Не знаю как ты, а мне страшновато, как бы вреда не нанести, – приятель отмахивается, демонстрируя свою удаль и несерьезность проблемы.
Подъем обошелся нам всего в две ошибки, да и то, скользили мы до ближайших деревьев. Несмотря на безнадежно пыльную одежду, измученные плечи и конечности это безумное мероприятие завершается, вместе с нашими силам. Пожалуй, первый раз за путешествие мы выдохлись в равной степени, даже про ритм дыхания забыл, а зря. Поэтому лежу пластом, глядя пасмурное небо, внутренне посмеиваюсь над своим безрассудством. Пульс быстро восстанавливается. До меня доходит, что поднявшись без Вани, не обратил внимание на другую строну, так сильно сосредоточился на подъеме. На ноги приходится вставать медленно, дабы не потемнело в глазах.
Мы стоим на площадке перед пологим и длинным спуском. Змейка тропы ведет к круглому озеру, лежащему в равнинном лесу. Остается загадкой, где эта дорожка берет начало, но ответ на неё опытным путем получать некогда. Мысленно отмечаю, что здесь посадили скорые деревья, те самые, которые за пару лет вырастают до размеров древних секвой, стараниями наших генетиков и биологов. Во мне сразу поселяется тайная надежда встретить там и стойкие фруктовые деревья, но сразу решаю не тешить себя пустыми мечтами. Некоторое время мы разглядываем фантастический пейзаж, насыщаясь разнообразием форм и красок, после безликих, заколдованных гор. Вспоминаю в голове карту, и невольно удивляюсь. Река не подпирает горы, а изгибается огромной петлёй, далеко за озером, и вообще, на моем запланированном маршруте нет озёр. Решаю не огорчать Ваню, ибо мы отклонились на юг, пройдя лишний день пути, хотя могло быть и хуже.
– Таких отмороженных, как мы еще поискать надо, – замечает Ваня. – Очень сомневаюсь, что кто-то решится на такое безумство. Скорее, по тропам будут кружить, до потери пульса и смысла.
– Меня другое смешит, – говорю приятелю, указывая на дорожку перед нами. – Стало быть, имеется обходной путь. Мы – дураки или неудачники, но дело уже сделано. Что не запрещено, то разрешено. Верно?
Ваня соглашается и с моими рассуждениями, и просит еще отдыха, наверно новой панорамой налюбоваться не может. Соглашаюсь с ним. Сам не прочь расслабиться, а лучше принять горячую ванну с солями и маслами. Мечтать не вредно. Пока сижу, прикидываю, что до вечера нужно достичь столь желанного источника нескончаемой влаги и пищи, и при хорошем темпе еще успеваем. Только одна особенность озер не дает мне покоя. Из карты хорошо помню, что всякий берег занят, по меньшей мере, одним лагерем, и Ваню непременно потянет к людям, да и мне самому нужно, ибо скормил свой запас приятелю, а на стоянках рационы продают, и вроде даже делают. Заранее содрогаюсь от будущих проблем, но утешаю себя намерением тщательной разведки перед контактом, а подумав о богатых пищей краях, вовсе успокаиваюсь.
Ванёк задумчиво глядит вдаль, честно допивая последние глотки воды. Осушив флягу, говорит:
– Что-то во мне досада разыгралась. Как с холодосом своим. Инструкцию не прочел, тащил его, спину рвал, бранился про себя. Когда плечи совсем отвалились, присел, понимаешь, на пенек, пошарил в верхнем отсеке, инструкцию нашел, чтоб ей пусто было. Короче говоря, гравитацию обнулил, дальше летел, а не шел. В тот же день парочку совсем непутевую встретил. У них простые рюкзаки были, но про пояса, видать, им никто не подсказал. Тоже мучались. Помог, ведь не злодей же.
– Да все мне ясно, можешь не продолжать, – говорю приятелю, собираясь идти.
– Погоди, мне может выговориться надо. В том-то и соль. Сам берешься за дело, не спросив, не узнав, мучаешься, косячишь не по-детски, а потом узнаешь простейшее решение, которое под носом лежало. Так вот, если узнаешь о нормальной дороге потом, можешь себя не корить, все мы одинаковые дураки бываем.
– Сдалась мне эта верная дорога. Дело уже прошлое. А на собственные ошибки сквозь пальцы смотрю. Хотя такими приемами лучше не злоупотреблять. Как минимум, это для путешествия опасно, когда насильно прорываешься там, где не положено. Равновесие как бы нарушаешь, но не будем в такие дебри философии лезть, – возвращаю на голову шляпу, и, осушив свою флягу, пускаюсь в путь, в очередную неизвестность.
Золотое дно
Юношеская удаль не растратилась с годами, поэтому вопреки логике мы пустились к озеру рысцой, иногда переходящей в бег, благо, что дорожка позволяла. Было радостно от стремительного движения к видимой глазу цели. На бегу мне вспомнилось детство, когда ощущал себя самолетом, берущим разбег, окрыленный неистовой тягой вверх и вперед. Мне даже под ноги глядеть не приходилось, как по взлетной полосе бежал, и смотрел скрывающуюся вместе с высотой спуска даль. Озеро манит плавными очертаниями своих зеленых берегов. Лиственный лес обещает множество диких вкусностей вместе со спокойным сном, под раскидистыми деревьями. Уже в мыслях представляю заслуженный отдых, после изнурительного топтания ног, больше похожего на самоистязание, ибо большой радости в тех лабиринтах мы не получили.
До моего слуха долетает окрик Ванька:
– Куда несешься.? Забил что ли на свое правило? Давай тихо подберемся, – он догоняет меня, и, переходя на шаг, спокойно говорит. – Ты уже лагерь-то заметил? У меня фобия пока не развилась, но все к тому идет. Хотя к народу тянет, и не только из выгоды.
Соглашаюсь с его доводами, сбавляю шаг, начинаю присматриваться к лесу, в котором скрывается тропа. Сомневаюсь в существовании суровой стражи, патрулей на периметре и сети доносчиков, но за сотню метров до контрольной точки в кусты мы сворачиваем и разделяемся. Наверно со стороны выглядим смешно, со своей дилетантской разведкой, однако внутренний покой приходит. Цветных тряпочек на головах не замечаю, как и светлых балахонов. Людей никто не тиранит, и в вечерних сумерках они ведут себя вольно, даже расслабленно. Темнота сгущается и пора явить себя маленькому островку, если не культуры, то хотя бы общества.
Поднявшись с колен, спокойно направляюсь к главной тропе. Сбоку слышится шорох, и выходит завершивший свою часть разведки Ваня. Он сразу отчитывается:
– Супостатов и фанатиков не обнаружил. Подловил человека возле ручья, выяснил обстановку. Хмурый, но разговорчивый. Говорит здесь у них золотое дно, хочешь трать, хочешь зарабатывай. Вот и все.
– Вольно, солдат, – отвечаю, посмеиваясь. – Меня тоже все устраивает, но надолго залегать на этом дне не будем. Просто мне от этого мира почти ничего не нужно, если говорить грубо, поэтому не вижу смысла надолго зависать.
Стоянка представляется мне чем-то средним, между старым рынком и замороженной стройкой беженцев, по нелепой случайности забредших в живописное место. С востока видна озерная гладь, поросшая вдоль берега лотосами, с севера наступают исполинские деревья, а с запада открывается свободный вид на перетекающие друг в друга поляны, и целые луга, с перелесками из тех же гигантских кленов и ясеней. И посреди этого торжества дикой красоты притулилось рукотворное недоразумение, которое рукотворным называть слишком громко. От внешней неприглядности мне отстраниться куда сложнее, чем от своих потребностей, ибо непривычно видеть такой бардак в нашем переродившимся мире.
Мы свободно шагаем по центральному проходу, не вызывая интереса. Местные имеют озабоченный вид, куда-то спешат и обходят нас как мебель. В мыслях зудит желание устроиться за пределами бардака, и никто слова поперек не скажет. Однако собственный голос разума твердит, что так мы выкажем слабость, пусть и на одну ночь. Ванёк продолжает кружить в мешанине палаток, самодельных навесов, каких-то убежищ из веток и просто настилов, с заинтересованным видом ища место. Утешает лишь отсутствие охотников за чужими грузами и секретами. Впрочем, ни того, ни другого мы не имеем, ну почти, а моя открытая память и восприятие не в счет. Приятель находит ровную пустую площадку, как наиболее заинтересованный в контакте с людьми. Снимает ношу, обозначая свой выбор рядом с невозможных размеров грибом, который мне сперва показался деревом. Осматриваю чудо не природы, а современной биологии, и смеюсь над нашими соседями, притулившими дырявую палатку под широчайшей шляпкой грандиозного боровика.
К нам тут же подбегает щуплый человек в шортах, с двумя громилами за спиной. Мы и опомниться не успеваем, как на нас осыпают вопросами:
– Место уже оплатили? С Демидычем договорились? Что-то не помню вас. Да-да, добрый вечер, – он нервничает, это слышалось в интонациях, и заметно по ужимкам неопытного распорядителя. – Все понял, новенькие, давайте оформляться.
Меня удивляет такой напор, слишком деловых людей с юности не переношу, поэтому плачу той же монетой:
– Во-первых, добрая ночь. Во-вторых, когда это земля платной стала. Мы только что прибыли, устали и даже опомниться не успели. Оставь нас до утра, там разберемся.
– Или платите, или покиньте территорию. Мы будем вынуждены принять меры. Цена одного места десять монет, – человечек непреклонен, он явно наслаждается моментом маленького триумфа.
Можно встать в позу, выяснять отношения, драться, гордо уйти, но мне не до того. Пусть подобными вещами занимаются гордецы и самодуры. Пользы мало, только эго потешить. Вручив поборнику монеты, мы сноровисто ставим палатку, насыщаемся последними рационами и отправляемся к ручью, впадающему в озеро, ибо давно нуждаемся в близких отношениях с водой. Помытая голова сразу наполняется мыслями, умными и разными. С запозданием радуюсь, что мы воздержались от костра. Уверен, за него пришлось бы заплатить отдельно. Становится ясно, что местное золотое дно, в первую очередь, умножает свой блеск из карманов путников, но никак не из природных кладовых.
Нас больше не беспокоят, и даже внимания не обращают. Ваня чует уверенность и тянет меня к одному из костров на маленькой площади, некогда бывшей поляной. Несмотря на поздний час, люди двигаются во всех направлениях, несут какие-то мешки, коробки, тюки. Напротив нас пара флегматичных мужчин занимается нехитрой кухонной работой. У проема большого шалаша стоят еще несколько крепких ребят, откровенно тоскующих. Они время от времени отпускают шуточки в сторону проходящих мимо. Понимаю, что относительно местных нравов, попасть к начальству можно только с деловым предложением. Таковое у меня есть, но завтра, все завтра. Всегда придерживаюсь правила: «утро вечера мудренее».
Опускаю голову на свернутую в рулон куртку, и сразу осознаю преимущество одиноких странствий в тихих горах. Два балагура, сидящих под козырьком соседней палатки, оказываются слишком близко. Их бормотание мешает расслабиться, и заставляет невольно слушать.
– Да брехня это все, – говорит сиплый голос, с каркающими нотками. – Могли бы поинтереснее чего выдумать. Не верится мне ни в экзоскелеты, ни в силовую броню, ни в штаны с псевдомышцами… Говорю же, брехня, чтобы народ от труда отвлекать.
– Ты слишком скучный, Тимоха, – отвечает тенором собеседник. – Такой куш разом сорвать, обогатиться можно, даже лавку Демидыча выкупить. Его с метлой поставить, а самим что угодно делать, хоть на вершину прогуляться. Разве не кайф?
– Что бы ты в кайфе понимал. Согласись, лентяй ты, каких много. От того и бредишь фантазиями о том, чего вообще нет. А кому-то выгодна такая ситуация. Пока народ в облаках витает, умные люди свои дела творят. Ты бы поменьше на грибы налегал, может в башке просветлело.
– И много ты дел натворил? Как-то не замечаю у тебя полных карманов. Только грязь под ногтями, да пятна новые на костюм исправно садишь. Да еще устаешь поболе меня. При этом заметь, Тимоха, едим мы оба досыта, а для большего дохода надо или две пары рук отрастить, или часов в сутках добавить. И грибочки мои не трожь, они для отдохновения. Ты только подумай, ведь в экзоскелете все дороги нипочем, хоть по скале вертикально шагай, даже продавать бы не стал.
– А-а, ты еще уйти надеешься. Точно фантазер. Ну, будь у тебя монет много, купил бы снарягу, или в скелет этот упаковался бы, пошел к вершине, и что? По пути все потратишь, износишь, съешь, и опять с пустыми карманами, зато на горе. Фантазёр.
– Понимаю, что не заработаю, и не пойду. Будь у меня хотя бы штаны с псевдомышцами, побежал бы хоть на край мира, чтобы один шаг вместо десяти. А так нет, конечно, останусь. Знаю, что фантазёр, зря ты на меня все время прёшь, – слышится визг молнии на дверце, и возня со спальником, после чего наступает сравнительная тишина.