Ник насупил брови и морально пришёл в боевую готовность. Он был готов к любым неприятностям: стычкой с агентами губернатора, встречей с ректором-, очередным конфликтом с Марией Сергеевной Храпневой и войной со всем Террариумом.
– Хде он? – толпу прорезал знакомый Нику картавый голос.
Кадык Ника дёрнулся – парень тревожно сглотнул. Это был не агент, ни ректор, ни Мария Сергеевна, ни Террариум. Это была его девушка Ария, теперь уже бывшая.
Ария со своим ровным каре, лошадиным лицом и в чёрной толстовке протиснулась к Нику, её глаза были опухшими и красными от количества пролитых слёз в последние дни, руки были покрыты алыми месяцами – следами от ногтей. Её трясло от количества выпитого кофе, качало из стороны в сторону, а язык заплетался – она была под большим количеством кофеина.
– Ты што меня избехаешь?
Сейчас Майя поняла, что картавость Арии была не дефектом речи, а иностранным акцентом.
Ник выдохнул. Ему нужно было угомонить Арию и не дать ей прилюдно устроить скандал. Он попытался взять её за плечи и увести, но девушка вырвалась.
– Нет. Я нихуда с тобой не пойду!
– Тебе нужно выспаться!
– Иди к хёрьту!
– Ария. – в голосе Ника зазвучали железные нотки, – здесь Я говорю, а ТЫ делаешь.
– Похёл к Плутону!
– Всё, ты вывела меня из себя.
Ник схватил Арию поперёк живота и закинул себе на плечо, будто она была куклой. Ария стучала ему по спине кулаками, кричала и требовала отпустить, но её крики тонули в шуме студентов.
Наконец она не выдержала, изловчилась и со всей силы впилась зубами в шею Ника. Парень глубоко засопел носом, сжал губы и опустил Арию на ноги – от неожиданности девушка чуть не упала. На шее Ника краснели теперь две алых скобки. Они алели в окружении нескольких багровевших синяков, размером с вишню, которые появились на его шеи этой ночью. При взгляде на них глаза Арии наполнились слезами.
Ария дрожащими руками залезла в карман черной толстовке и вытащила оттуда маску с бархатными лентами-завязками, украшенную сапфирами. Она бросила её Нику в лицо с истеричным воплем:
– Пехедай это своей новой девухке.
– Прекрати устраивать из всего шоу.
– Ты вообще не уделял мне время, тебя ночами не было в квартирке… я хебя любила …
– Я не верю.
Ария открыла рот, толи чтобы возразить, толи от шока.
– Я не верю – продолжил Ник, – Ни во что не верю. Ни в справедливость, ни в любовь… В любовь особенно. Я понял, что терпеть не могу людей, животных люблю. Хищников в особенности… И знаешь… спать по дружбе мне было куда удобнее…
Ария подошла со всей силы влепила ему звонкую пощечину. Ник даже не пикнул, а его лицо, как и всегда, не выражало ничего. Ария разрыдалась и убежала.
Ник сделал бесстрастное лицо и вернулся к разговору с Лексой.
– Так, о чём я говорил?
Но никто уже не помнил о чём вёл беседы Ник, все мысленно пытались переварить их драму с Арией. Ник заскрипел зубами от негодования – он терпеть не мог всю эту желтизну и обсуждения его личной жизни. Надо было думать дважды, прежде чем связываться с лучшей подругой Сороки-Авы Мраковой.
– Ты бледнее смерти – сказала ему Пенна Куликова.
– Ага, – сонно пробормотал Ник, – поспи последние месяцы по 2 часа в сутки, я на тебя посмотрю.
– Что так хорошо готовился к экзаменам?
– Февраль скоро – только и ответил Ник, выразительно переглянувшись с Лексой.
Последние экзамены были 30 декабря в понедельник, прямо на кануне подземельного праздника Кофество, который отмечался 32 декабря, в несуществующий для Надземного мира день. Время внутри Земли шло куда быстрее, чем на её поверхности – оттого к концу года у подземельцев оставались лишние сутки.
Майе с нетерпение ждала конца экзаменов и итогового собрания, чтобы наконец незаметно сбежать из Академии тайным ходом к бабушке на все зимние праздники. Вся переписка в Академии отслеживалась и общаться с родственниками официально было запрещено на протяжении всего обучения.
Последние минуты собрания, до того, как часы Зерцеллы пробили 12:00 Майя чуть ли прыгала на своём стуле. Майя спешно собрала свою сумку с самым важным, что могло ей пригодиться и простилась со всеми.
Илья подошёл к Майе так близко, что ей показалось, что он её сейчас обнимет. Майя замерла, боясь его спугнуть. Секунду Илья колебался, а потом похлопал её по плечу, опустив глаза в пол.
– Удачи добраться до бабушки.
Глава 20:
Кофество
31 декабря во вторник Агния Францевна украсила дом Татьяны и хоть праздничное кофейное дерево сливалось листвой с зеленой стеной Нефритового Дворца, красные ягоды, усеявшие ветви навевали мысли о празднике.
Кофейные бобы разных размеров и цветов, украшенные блестками и полудрагоценными камнями, были собраны мозаикой в снежинки и развешаны по всему дому. Маленькие кофейные белые цветочки, точно пятилистная сирень, были собраны в гирлянды и развешаны по стенам, такие же гирлянды обвивали поручни лестницы.
Странный для Майе праздник 32 декабря существовал только у Подземельцев. Он напоминал смесь Нового Года, Пасхи и Хэллоуина. По поверьям в Подземельном мире существовало некое мифическое существо – кофейный корги-пёс. Он был не добрым и не плохим. Он появлялся в домах в канун 32 декабря и мог утащить кого угодно в свою конуру (поговаривали что являлся он из самого царства Плутона – царства мёртвых – то есть не пойми откуда). Чтобы предотвратить это путешествие в один конец следовало раскрасить 32 кофейных зерна, сложить их все в свою любимую чашку и поставить под кофейное дерево.
– Кофейного корги не существует, – фыркнула Майя, продолжая раскрашивать кофейные зерна, размером с ноготь, золотыми узорами.
– Откуда такая уверенность? – выгнула бровь Агния Францевна, чья чашка с горкой зерен уже стояла под деревом.
Агния Францевна – высокая худосочная старуха с бледной кожей, пронизанной синими венами, и острым подбородком. В ней было что-то одновременно страшное и аристократическое – походила она на грозную горгулью, слетевшую с фасада средневекового готического собора. Хищную, ловкую, расчетливую, беспощадную. От нее веяло величием даже в хлопковой пижаме со спутанными ото сна волосами.
– Потому что и Деда Мороза не было. Это ты подарки подкладывала под ёлку. В этот раз со мной это не прокатит.
– А ты рискни, не раскрасить все 32 кофейных зерна, посмотрим, утащит или не утащит тебя кофейный корги.
Майя показала бабушке язык, когда та развернулась к ней спиной:
– Драгоценная моя, я всё вижу.
– Ну вот допустим, раскрашу я 32 твоих кофейных зерна, – Майя скептически оглядела запятнанную золотой краской белоснежную блузу Академии, – и что тогда?
– Тогда жди, что ночью твои кофейные зерна исчезнут, а вместо них корги притащит из своей конуры то, в чём ты нуждаешься сейчас больше всего.
Майя попыталась прислушаться к себе и понять, что ей сейчас нужно больше всего. В голове нарисовался Илья, замотанный красной атласной ленточкой словно верёвкой.
Майя прыснула.
– Нет, драгоценная, живых людей кофейный корги не притаскивает.
– Как ты… – Майя даже не хотела знать, как бабушка догадалась об её мыслях.
Внезапно Майя погрустнела. Чем дальше от тебя находиться человек, тем идеальнее он кажется. Ты мгновенно забываешь все обиды, разочарования и его недостатки. Он мгновенно становиться недосягаемым идеалом.
О чём Майя никогда не подозревала так о том, что вновь окажется в особняке Татьяны, чародейки, которая полгода назад гонялась за Никитой Л’Горностаевым и пыталась женить его на себе. Потом, конечно, Майя узнала, что всё это время под обликом Татьяны скрывалась никто иная как её бабушка.
Дом Татьяны вообще представлял собой странное сочетание: изумрудные парчовые шторы, множество подушек с кисточками, массивная золотая лепнина – всё было броским и театральным. Но больше всего Майю удивляло количество кроватей в доме. Три четвёртых дома занимали спальни. Большие, маленькие, роскошные и простые, тематические – на любой вкус и цвет. Майя ещё при первой встрече с Татьяной догадывалась, что древнее её профессии не было ничего, но:
– Бабушка, – в голове Майи застрял вопрос, который не давал её покоя, – а в каких… отношЕниях ты состояла с Никитой, пока… пока была Татьяной?
– Драгоценная моя, ерунду не говори. Не знаю, что связывала их с настоящей Татьяной. Но я ни в каких… отношЕниях – передразнила бабушка внучку, – я не состояла с ТВОИМ Никитой.
– Он не мой! – Покраснела Майя.
– Ну да.
– А где тогда… – Майя не была уверена, что хочет знать ответ, – её…
– Тело?
Масколикие, к роду которых принадлежали и Майя и её бабушка, имели способность перевоплощаться в других – похищать чужие лица. При этом проведя в теле своей жертвы более получаса, масколикий обрекал жертву на смерть.
Агния Францевна пробыла в теле Татьяны явно больше получаса.
– Да, тело.
– Передай мне имбирное печенье, – перевела тему бабушка, – оно в кладовке на втором этаже.
– Ты уходишь от вопроса.
– Печенье, драгоценная моя, печенье.
Майя фыркнула и пошла за печеньем. Напоследок она крикнула:
– Может прекратишь меня пытаться защитить от правды? И начнёшь делиться своими секретами. Я, между прочим, взрослая! Почти семнадцатилетняя девушка… а ты.
Майя прошлёпала по ступенькам, подошла к нужным резным дверцам, потянула их на себя и чуть не вскрикнула от ужаса. Всё пространство кладовок занимал огромный в её рост янтарь, внутри которого как в куске льда застала молодая женщина лет двадцати восьми со стройным станом. Её лобик был покрыт морщинками-иероглифами. Глаза её – огромные зеленые нефритовые. Коса как ночь, тяжелая словно цепь из титана, будто к спине прилипшая. Одежда из зеленой парчи и бархата с переливами, каменьями изукрашена.
Это была Татьяна, которую бабушка заботливо по-праздничному обернула в зеленую с серебряными блестками мишуру.
– Я и не защищаю тебя от правды.
Майя аж подпрыгнула. За её спиной стояла Агния Францевна.
– А вот и имбирное печенье.
Агния Францевна наклонилась и подняла с пола кладовки стеклянную банку, открыла стеклянный колпак и беззаботно засунула себе в рот огромную печенюшку в форме звезды.
– Бужешь? – промычала она с набитым ртом, протягивая внучке банку.
Майя только хлопала глазами, открыв рот.
– Ну не хочешь, так не хочешь, – мне больше достанется.
Бабушка развернулась и ушла вниз по лестнице обратно на кухню. Майю передернуло, она, стараясь не смотреть на Татьяну в янтаре, закрыла двери кладовки и вернулась обратно за стол.
– Труп в кладовке тебя вообще не беспокоит?
– Не, так она ж молчит, – пожала плечами Агния Францевна, – Нет бывает в полную подземельную луну он, как мне кажется, немного подтаивает, но это даже незаметно.
– Зачем ты её хранишь?
– В хозяйстве все пригодится… даже труп девушки с низкой социальной ответственностью.
32 кофейных зерна были покрашены золотой краской и засыпаны в первую попавшуюся чашку, из которой Майю заставили попить кофе.
– Это должна быть твоя чашка, – объяснила бабушка, – иначе кофейный корги не поймёт, от кого принял дар.
– Или вообще об этом не узнает… – буркнула под нос Майя.
– Я всё слышу… – ответила бабушка.
Дом Татьяны был настолько огромным, что бабушка с Майей продолжали его наряжать в весь следующий день – 32 декабря.
Как оказалось странный праздник 32 декабря не имел даже своего дня недели. Он просто не был вписан в обычный распорядок и просто значился во всех календарях красным шрифтом. 32 декабря мир будто выпадал из основного времяисчисления.
Ближе к шести вечера Агния Францевна будто поникла. Она стала молчаливой, задумчивой, а каждый её шаг сопровождался тяжелым вздохом. Майя была готова поклясться, что видела слезы слез на её щеках – но они просыхали так быстро, что поймать бабушку за этим было невозможно.
К семи она попросила Майю переодеться обратно в форму Академии теней.
– Зачем? Я планировала провести у тебя все каникулы? Ты против?
Майю смешили собственные слова, но Агния Францевна была настроена серьезно.
– Не задавай глупых вопросов, а то нос отвалиться. Просто делай то, что я попросила.
К восьми вечера у Агнии Францевны будто проснулось второе дыхание. Она вновь погрузилась в заботы, накрыла на стол, расставила все бокалы и тарелки. Их почему-то было на три набора больше, чем нужно.
– Мы кого-то ждем в гости?
– Один набор Мудрусу, – сказала Агния Францевна, доставая из буфета банку рыбьего жира.
Бабушка налила пол чашки полупрозрачной вязкой желтой жидкости в чашку и поставила на блюдце.
– Только Мудрус что-то последнее время мне отвечать перестал, – наморщила нос Майя, запах рыбьего жира её не вдохновлял.
– Он в спячке, до весны, – сказала Агния Францевна, – я больше тебе скажу: он никогда и не сможет попробовать рыбий жир – ему недоступны такие удовольствия как кушать или пить… Он не умеет уставать… Но это вовсе не значит, что я не считаю его за гостя. Я рада ему в той же мере, драгоценная моя, что и тебе. Мудрус меня не однократно выручал. Он заслуживает хорошего отношения.
– Он же был в изумруде… Как он мог тебя выручать?!
Майя казалось, что бабушка бредит. Агния Францевна оставила вопрос Майи виснуть в воздухе.
К девяти у Майи засосало под ложечкой. Всё происходящее ей напоминало тот день, когда её отправили в пекарню с мешком мелочи приобрести сто пышек и одну булку. Впоследствии, Майя поняла, что это был отвлекающий манёвр, чтобы уберечь её от ядоязыких. И сейчас опять – Агния Францевна к чему-то готовилась, к тому, во что не посвятила внучку.
В десять часов Агния Францевна усадила Майю на диван в гостиной напротив себя и глубоко вздохнула:
– Ты же знаешь, что я люблю тебя.
– Бабушка, что происходит, – Майе это не нравилось.
– Происходит то, что уже произошло, – на этих словах старушка грустно улыбнулась, – не позволяй никому сомневаться в твоих силах. Ты справишься со всеми трудностями. Ты – умная, ты – сильная, ты – прекрасная. Ты любого достанешь с того света, – она вновь расплылась в печальной улыбке, – если захочешь. Думай своей головой. Всегда. С Мудрусом и без него. Но только своей. И планируй всё. На десять. На двадцать шагов вперёд. Как часто говорит Мудрус: «Всегда имей запасной план, – глаза бабушки были на мокром месте, – особенно, если дело касается престола…» Я оттянула нам столько времени, сколько смогла… – она вновь помолчала, – Он правда тебя любит, но пока он слишком юн, чтобы это осознать… Он осознает… правда будет уже поздно…
По щекам бабушки покатились слёзы.
– Я не понимаю… – мотала головой Майя, – Ты… ты будто прощаешься со мной? Что происходит? – Майя чувствовала, как к горлу подкатывает паника.
Входная дверь с треском отлетела в сторону. Майя вскочила, перемахнула за спинку дивана и притаилась.
– Бабушка! Прячься! – громко шептала Майя, глядя на неё.
Агния Францевна лишь покачала головой.
– Не бойся. Всё будет хорошо.
Она медленно встала с дивана и направилась к дверям.
– Я знаю, что вы здесь! – раздался знакомой женский голос с хрипотцой.
У Майи всё похолодело внутри – это был голос Гадюки.
Агния Францевна направилась к входной двери. Там в проеме в боевой стойке со старинным револьвером на вытянутой руке стояла высокая дамочка в леопардовых лосинах и приталенном плаще из змеиной кожи с заляпанном грязью подолом. Губы её зеленым пятном выделялись на бледной коже, жидкие черные волосы были убраны в низкий хвост, а лицо, как и у остальных прикрывала змеиная маска. Девушка была такой тощей, что походила на спицу.
Рядом с ней стоял высокий парень с такими же жидкими черными волосами – Аспид.
– А вот и мои гости, – сказала больше себе чем кому-то Агния Францевна, – пунктуальны – 32 декабря на часах 23:56.
– Не будешь убегать, старуха?
Агния покачала головой.
– Мы обе знаем, Галина, что я далеко не убегу. Полуночник приказал меня убить. К чему этот цирк.
– Это подстава, – медленно прошептал Аспид.
– Здесь нет никакой подставы, Виктор, – покачала головой бабушка.
Лицо парня под змеиной маской вытянулось, в глазах блеснул страх.
– Гадюка, стреляй, – рявкнул парень, ему не нравилось, то, что Агния Францевна слишком много о них знала.
Гадюка не шевелилась.
– Галина, стреляй! – крикнула на Гадюку Агния Францевна.
У Галины дрожали руки – первый раз в её жизни жертва упрямо просила её пристрелить её. Не убегала, ни боялась, а покорно ждала, даже настаивала на скорейшей смерти.
– Да что ж ты будешь делать?! – вспылила Агния Францевна, – сделала шаг по направлению к наведенному на неё револьверу.
Раздался выстрел. Майя вскрикнула.
Выпущенный из револьвера пушистый шеехват кислотно зеленого цвета вырвался из дула и впился острыми клыками в покрытую морщинами шею бабушки.
Майя, забыв о ядоязыких, рванула к бабушке и опустилась рядом с ней на колени. Шеехват уже испарился с громким хлопком, но бабушка ещё была жива.
– Бабушка. Бабушка. Нет.
Майя трясла Агнию Францевну с такой силой, будто надеялась, что та сейчас оживёт, стоит Майе громче прикрикнуть.
– Я… – сдавленным голосом шептала Агния Францевна – Я тебе не бабушка, драгоценная моя…
Она взяла руку Майи своими немощными пальцами и приложила ладонь к груди девушки, будто на что-то намекая. Агния Францевна что-то ещё хотела ей сказать. Губы её, похожие на две высохшие рыбешки, дрожали. И она ослабла, так и недоговорив.
Тут произошло нечто из ряда вон. Лицо Агнии Францевны покрылось миллионом трещинок и голубых прожилок. С неё слетала маска масколикого. Майя отпрянула от тела и вылупилась на старушку, разинув рот от изумления. Тело Агнии Францевны вмиг помолодело, его обладательница была всего на пару лет старше Майи. Лицо было изуродовано множеством розовых шрамов с голубыми спиралями так что почти не походило на человеческое. Кто была эта женщина – понять было нереально. Ресниц, бровей и волос у нее не было, как у пациента кабинета химиотерапии. Майя осторожно дотронулась до руки женщины и рука просела, словно прогоревшая бумага. Женщина скукоживалась будто подожжённая огнем изнутри, пока не превратилась в горку серого пепла, которую разнес по комнате холодный ветер.
– Я тебя просила, остановиться… Ты меня не послушала… Отец отдал приказ её убить… – Гадюка покрутила в руках нож-крис с волнообразным лезвием, – я бы и тебя убила, но приказа не было… Однако… судя по тому, как ты следуешь моим советам наша следующая встреча будет с моим ножом у твоего горла.
У Майи не было сил нападать на Гадюку. Майя отчаянно закричала и потонула в потоке слепящей душевной боли, даже не заметив, как ядоязыкие покинули дом. Слезы застилали глаза Майи, грудь будто разрывало. Девушка не могла дышать.
Еле-еле её сил хватило на то, чтобы закатить рукав блузки, где располагалось её цветочное клеймо незабудка, сосредоточиться, представить тайный ход за зарослями кристаллов в Академию Теней и переместиться. Всё заволокло темнотой и Майя услышала шёпот, свой минералистический код:
Свинец наивен по натуре,
Фтор же вспыльчивее бури.
Ванадий — влюбится легко
Здесь до беды недалеко.
Рутений – искренний всегда,
Его чистее лишь вода.
Прометей во тьме любой
Будет жертвовать собой.
Совесть чистой сохранится -
Марганец – звено, не птица.
Ходит часто кюрий в юбке.
Кальций сильный, не скорлупка,
Не сломить вам никогда.
Углерод – душа всегда.
Теннессин храбрее льва,
Однако смелость рокова.
Майя брела по туннелю, ее шатало. Она не помнила, как преодолела его, добралась до Чокнутого Страуса и тихо постучала.
Дверь открыл Илья. В своем сером кардигане он как в домашнем халате выглядел располагающем к себе.
– Эй, солнышко, ты чего так ран…
Он умолк на полу фразе, заметив, что нос и щеки Майи опухли от слёз, а белки покраснели.
– Что стряслось?
Глава 21:
Самые холодные каникулы
Майя не смогла ответить, только молча прошла в коридор квартирке. Через дверной проем она заметила на кухне Василику. Та, сунув нос одновременно в три учебника по истории Подземельного Мира, морщила лоб, пытаясь вспомнить что-то.
– Напомни в каком году…
– Не сейчас! – буркнул Илья, провожая за плечи Майю в соседнее кресло.
– Шёл бы ты… – Василика оборвалась на середине ругательства, увидев зарёванную Майю, – Что с ней?
Илья не ответил, он проводил Майю на кухню, усадил на диван и принёс шерстяной плед – в Чокнутом Страусе было прохладно, а все окна были открыты на распашку.
– Хочешь успокаивающий чай? – спросил Илья Майю, уставившуюся в одну точку, – Особый. Василикин. Он успокаивает окончательно и навсегда.
Василика исподтишка толкнула парня локтем в бок. Шутки были не к месту.
– Хей, – Василика села рядом, приобняла Майю и погладила по спине. Майя. О всей силы упала на колени к Василике и зарыдала с новой силой. Сквозь всхлипы она рассказала про смерть бабушки, про ядоязыких и угрозы Гадюки, умолчала лишь о масколиких, помня о том, что упоминать подобные вещи рискованно для жизни.
После её рассказа кухня погрузилась в молчание, лишь Майя хлюпала носом. Тишину нарушил Илья:
– Кто-то умирает каждый день…
Майя ещё громче забилась в рыданиях.
«Чего-то получше ты придумать не мог?! – прочёл он во взгляде Василики».
Илья опустился на корточки и взял Майю за руки.
– Так вдохни и выдохни. Всё нормально слышишь. Всё позади. Здесь тебя никто не достанет. Я этого не позволю. Если что-то такое случается, то всё, что тебе надо сделать – это прийти ко мне. Если не смогу помочь, то хотя бы успокою.
Илья протянул руки, желая заключить Майю в объятье. Майя даже перестала всхлипывать, почувствовав тепло его рук в нескольких сантиметрах от её тела. Но он одёрнул их.
Майя подняла на него зарёванные глаза, глядя как на предателя. Слёзы опять покатились у неё по щекам.
– Я… я… не могу… – оправдывался парень. Вид у него был жалкий – я хочу… но… я занят! Мне надо. Мне надо учить безликие искусства.
Он развернулся и скрылся в своей комнате, хлопнув дверью. Майя ещё немного посидела в кресле, хлюпая носом, но Илья так и не вернулся.
– Ты не забыла ее отпустить? – подсела к ней Василика.
– Отпустить?! Как это?
Василика снисходительно улыбнулась.
– Есть особое поверите в Подземельном мире – нужно отпустить умершего, иначе он будет тебя преследовать. Есть одна прощальная поговорка:
Боли, коли, ломи, пытай,
Быстрее сердце заживай.
Не в чем тебя не упрекаю,
К Плутону в царство отпускаю.
Майя повторяла дрожащим голосом слова за Василикой. Было что-то завораживающее в этой странной песенке. Майя шептала её одними губами, шептала, пока глаза не начали слипаться. Самый крепкий сон – сон после мощной истерики.
Майя не заметила, как уснула, прямо там, на кухне, калачиком свернувшись на диване. Василика не стала её будить, принесся из платяного шкафа второй шерстяной плед.
На утро в среду 1 января Майя проснулась с опухшим лицом. Глаза по ощущением за ночь увеличились в несколько раз – им было тесно в глазницах, веки распухли, да и сама Майя сейчас больше походила на замученную селедку. Даже полдюжины умываний не помогли.
В Чокнутом страусе было тихо – только где-то раздавались типичные для Василики крадущиеся шаги.
Майя нерешительно подошла к двери Ильи, занеся руку для стука и замерла. У нее не по-доброму засосало под ложечкой. Майя глубоко выдохнула и постучала, но ей не ответили. Она постучала второй раз и третий. Илья не открывал. Майя выдохнула и повернула дверную ручку, входя без спроса.
Всё было, как всегда. В комнате Ильи был идеальный порядок. Все книги стояли по линеечки, нигде не было ни единой пылинки. На стене над рабочим столом висел знакомый Майе свиток-расписание, раскрашенное Василикой цветными фломастерами… Вот только Ильи здесь не было.
– Ты чего там стоишь? – зевнула за спиной Майи Василика.
Она сонная с растрепанной копной волос стояла в обнимку с плюшевым енотом в шелковой пижаме. Правая штанина у пижамы почему-то отсутствовала.
– Если что, его запас овсяного печенье в левом ящике комода я уже схомячила. Осталась только лакрица, но она горькая.
– Что? – не поняла Майя.
– А что?!
– Я не за печеньем. А где Илья?
– Он уехал… – она зевнула, – рано утром… С Варварой.
У Майи внутри всё оборвалось, будто её жестоко предали.
– К… куда?
– Я не помню их маршрут. Это было спонтанным решением. Он часов в три ночи пришел ко мне, разбудил и сказал, что ему нужно развеется. Они хотели сначала в под-Эстонию, потом в под-Латвию… под-Литва, кажется, была тоже… Он тебе не оставил ни записки… ничего?
Майя рассеянно покачала головой. А ком встал посреди горла.
Василика закусила губы, поняв, что последний вопрос был лишним, и спешно добавила:
– Ой, ну ты же знаешь, у него семь пятниц на неделе. Забыл, такой он человек. Напиши ему. Он будет рад.
Майя написала, но Илья не ответил. Игнорирование писем и молчание в ответ были его визитной карточкой.
В четверг 2 января же произошло еще более загадочное событие. Кто-то незаметно прокрался в Заспанного Ёжика и засунул сверток из черной бархатной бумаги в рукав зимнего шерстяного пальто Майи.
Майя наткнулась на свёрток случайно, когда хотела прогуляться по территории Академии и проветрить голову. Но что-то в рукаве мешалось. Майя с силой протолкнула руку и на пол упал тот самый таинственный сверток, перевязанный серебристой лентой. Сверток был тяжелый, весом, наверное, на целый килограмм, между лентами крепилась маленькая записка с подписью: «Майе» – надпись была набрана на печатной машинке. Отправитель посылки не был указан. Вычислить его было невозможно.
Майя сперва заподозрила в отправителях ядоязыких, но записка заставила её за сомневаться: «Мне жаль, что так получилось с бабушкой. Но не стоит сдаваться. Она бы этого не хотела. Будь сильной, хотя бы ради неё». Внутри лежало три огромные плитки настоящего молочного шоколада, такого громадного размера, что ими можно было убить.
– Поздравляю, ты познакомилась с Феей Крестной, – хмыкнула Пенна, читая записку – меня она не навестила ни разу за то время пока я училась.
– Фея Крестная? В Подземельном мире водятся феи?
– Нет, конечно. Еще скажи – единороги. Фея Крестная – это прозвище, которое дали ей в Академии. Это кто-то из профессоров или студентов. Это девушка (в одном из своих писем она писала в женском роде). Она то появляется, то исчезает. Её никто не смог поймать или наткнуться на её следы. Она приходит к тем, кто больше всего нуждается в поддержке. Утешала как-то даже одного нашего профессора – Тамару уайт Найтиншталь. За два года у Феи Крестной насчитываться около десяти… – Пенна прыснула, – жертв.
Майя прождала ответа от Ильи на свои письма все зимние каникулы. Всё это время он регулярно слал Василики почтовые открытки достопримечательностей из разных уголков Губернии Ночи. Майя ждала ответа вплоть до среды 8 января – своего дня рождения.
Первое, что она сделала с утра – открыла почтовый холодильник. За последние 7 дней она делала это пол сотни раз на дню – но внутри никогда не было ничего путного. Сегодня почтовый холодильник весь ломился от открыток и поздравлений. Майя перебирала каждое, внимательно рассматривая подписи отправителей, но не в одной из них не было желанного имени.
Можно любить человека до потери пульса, но рано или поздно, настает момент, когда бабочки в животе превращаются в ос и начинают беспощадно жалить.
Чтобы подбодрить Майю, проснувшийся раньше времени, Мудрус даже спел ей свою любимую песенку про рыбий жир на мотив традиционной песенки «С днём рождения»:
«Рыбий жииир, рыбий жииир,
Он вкуснеее чем инжир!
Рыбий жииир, рыбий жииир,
С днём рыбьего жииира тебя!
Ты не расстраивайся. Это всё такие мелочи… – утешал изумрудный червь, – Вот попробовать рыбий жир – это дело! Это цель! Ради этого стоит жить! А что там… мальчики, подумаешь. Мальчики приходят и уходят, а банка рыбьего жира… это на всю жизнь!»
Майя притопала к Василики без настроения. В Чокнутом Страусе пахло бисквитом, лимонной цедрой, ванилью, корицей и сахаром. Стоило Майи заглянуть на кухню, как она увидела накрытый стол. Там лежала новая кружевная скатерть – не черно-белая, а ярко фиолетовая. Поверх нее стояли узорчатые чашки разных форм, размеров и рисунков, зато цветные, а посреди стоял высоченный торт.
– Когда ты успела спечь торт?! – удивилась Майя.
– Ночью, – простодушно ответила Василика, – это самое прекрасное время для готовки.
– Еда – гормон счастья, – сказала Василика, ставя на стол перед Майей кусок пирога – ведь никто никогда не ревет на сытый желудок.
Майя не могла оторвать взгляда от яркой сервировки стола – так прекрасно это было посреди серого мира.
– Мы решили поднять тебе настроение и одолжили все цветные чашки для нашего чаепития, которые удалось найти! – Василика особенно гордилась этой идеей.
Позади неё стояли Мида, Пенна, Алекса, Рут, Лерия, Кастор и еще несколько студентов (видимо, друзей Василики), которых Майя не знала. Даже Ник грей Воронов соизволил посетить чаепитие, чему Василика была несказанно рада.
– Спасибо за приглашение… ммм…
Ник беспомощно вертел головой по сторонам, пытаясь вспомнить имя Василики. Та намеренно из вредности молчала, не желая ему помогать:
– Мммм… Амелиса?
– Почти. Василика, – поправила его теневица.
Ник был рассеяние чем обычно. Без очков в роговой оправе он походил на ёжика, который только что отошёл от спячки. Парень был так погружен в себя, что не заметил, как стал размешивать сахар в чашке кофе тупым концом десертного ножа. Он буквально засыпал на ходу. Василики стало его так жаль, что на прощанье она даже всучила ему подмышку термос чая с ромашкой – в надежде, что это поможет ему уснуть. Ник и не заметил.
– Он точно дойдёт до своей квартирке? – спросила Василика у Рута, – его мешкам под глазами позавидовали бы пятьдесят кило картофеля.
– Не дойдёт – дотащим, – махнул рукой Кастор.
Вечером без пяти минут двенадцать почтовый холодильник Майи пискнул. К тому моменту, когда она получила письмо от Ильи – она уже потеряла всякую надежду.
«Майя,
Поздравляю с Днём Рождения. Ты – лучшая! Я рад, что судьба свела нас вместе!
Илья»
Майя сидела на кровати, открыв рот. Вначале она не поверила, что это всё – она перевернула листок – сзади было пусто. Она вновь заглянула в конверт – пусто. Осмотрела почтовый холодильник – ничего. Майя просмотрела всё раза по два – она не могла поверить в то, что это всё – четыре строчки. Четыре строчки – это всё что ей хотел сказать Илья в её день рождение? Все что он хотел сказать после всей её помощи? Все что он хотел ответить на кипу её писем? Майя не верила.
«Не расстраивайся, – пытался успокоить её Мудрус, – камнедолбство не лечиться».
Четверг 9 января был первым учебным днём нового полугодия. В этот день Майю поздравляли все те, кто по каким-то причинам не успел это сделать вчера, кто-то даже дарил небольшие подарки.
Пятый подвиг подкрался откуда не ждали. Герои разнесли пол Академии, гоняясь за призрачным павлином в попытках добыть его перо. В конце концов перо заполучили – естественно, Илья Мастеров. Как всегда, на высоте. Мысленно все студенты уже короновали его бессмертием.