Мы вылезли из машины. Отель располагался на улице Марата, в невысоком зеленом здании с истинно питерским шармом. Позже я прочитал, что это исторический особняк девятнадцатого века, и он находится под охраной государства. На фасаде здания красовались атланты, над аркой были цифры – 1828, я решил, что это год постройки.

Внутри отеля было уютно, восемьдесят пять номеров, также присутствовал спортзал, всевозможные сауны, массажи и прочие увеселения. На территории расположены два ресторана: один с интернациональной кухней, второй – пивной. Оказалось, что заказывать еду можно в номера и в любое время суток. Для нас с Герой такой уровень сервиса был в новинку, но мы старались это скрывать.

– Давай, ты будешь говорить! – предложил Гера.

– Что?

– У тебя лучше получается, вот это все – «будьте добры» и прочее. К тому же девки на тебя засматриваются, тебе проще будет. Я рядом постою.

– Ладно.

– Вот и заебись, – он хлопнул меня по спине.

На ресепшен нас встретили две очаровательные девушки с шарфиками на шее.

– Здравствуйте! Вы бронировали?

– Добрый вечер, да.

– Ваше имя?

– Даниил Донковский.

– Одну секунду, Даниил. Да, для вас забронированы два люксовых номера на самом верхнем этаже, пожалуйста, ваши ключи. Вас проводить?

– Нет, спасибо, мы сами.

– Приятного вечера!

– Благодарю.

Мы быстро нашли свои номера, сначала решили заглянуть в один из них. Мы попали в представительский люкс, так было написано на карточке, которую мне вручила девушка. В номере была гостиная, спальня, собственная спа-зона с сауной, джакузи и душевая кабина, к тому же – панорамные окна в пол и французский балкон.

Сказать, что мы обалдели, – ничего не сказать.

– Пошли посмотрим, что во втором.

– Ага.

В другом люксе нас ждал необычный сюрприз. В гостиной нас встретили две длинноногие худые девицы с томными глазами и в коротких платьях. Девушки пили шампанское и о чем-то говорили.

– Ох, е-мое. Приветик, дамы, какими судьбами?

– Привет, ты Георгий, верно?

– Да, это я, – Гера снова включил пацана с района.

– Нас Вениамин прислал, похвалить вас хочет, – они улыбались и хихикали.

Мы отошли в сторону.

– Слышишь, я правильно понимаю, мы… спать с ними будем? – спросил Гера.

– Я так понимаю, что да, можем.

– А ты хочешь?

– Не особо, а ты? – я и вправду не горел желанием.

– Да хер его знает. Так-то они вроде бы ничегошные, но…

И тут Гера сделал то, что поразило меня до глубины души, он подошел к девушкам и сказал:

– Слушайте, девчонки, мы польщены, и все дела, но что вы скажете, если я вам, – он достал деньги из кармана и отсчитал несколько купюр, – вот столько денежек дам, и вы пойдете гулять или куда хотите, м-м-м?

Они смотрели на нас, как на дураков.

– Мы вам не нравимся?

– Дело не в этом, у нас свои девушки есть. Вы красивые, ничего не скажешь, просто нам не надо, и все.

– Да? Я не знаю, Юль? – они переглянулись.

Одна из них заговорила:

– Вы только тогда Вениамину не говорите, ладно? А то он нас перестанет нанимать, – ее накачанные губы двигались неестественно, наращенные ресницы хлопали, словно это была не девушка, а кукла.

– Базара ноль, а вы тогда скажите, что мы вас во всех позах оттрахали, ладно?

– Да, хорошо.

– Вот и славно! Держите денежку и идите по своим делам, может, в ресторане кого подцепите, девки-то вы красивые.

Они расслабились и заулыбались, одна из них забрала деньги из рук Геры, и они направились к выходу.

– Пока-пока, – дверь закрылась, мы остались вдвоем.

– Может, зря мы так? – спросил я.

– Я лучше домой, к Ире сгоняю. – Я посмотрел на друга и понял, что он не хотел запятнать ее имя. Гера, как и все мы, носил маску, в его случае – гопника и мачо, но на самом деле он нежно любил одну единственную Иру из коммуналки.

– Смотри-ка, а что там на столе? – Гера подошел к небольшому столику, на нем лежало два конверта, и открыл один из них. – Дань, иди-ка сюда, зацени, тут бабки и порошок.

Я медленно подошел и взглянул на конверты.

– Это нам, видимо, премия, чувак. Ты только посмотри!

В каждом конверте было сто тысяч рублей и небольшой прозрачный пакетик с белым порошком.

– Что-то он раздобрел, – заметил Гера.

– Но мы же ничего толком не сделали, он еще даже картину не видел.

– Это он тебе показывает, какая у тебя жизнь будет, если будешь на него работать. Для него это мелочи.

– Что с порошком будешь делать? Закинешься?

– Нет, ты что! Мне это на хер не надо, продам, – Гера посмотрел мне в глаза.

– Я думал ты…

– Нет, ты не путай, брат! Я из этой дряни только марихуану курю, а остальное брезгую употреблять. Редко бывает: колесами закинусь, чтобы не заснуть, а так все по старинке – выпить люблю, в основном пиво. Наркота – это не по-христиански, да и дурной я с этой херни.

– Натворил что-то?

– Не помню в подробностях, но Иру напугал здорово, она неделю от меня бегала потом, говорит, животным стал. Я тогда так сильно боялся, что она не подойдет больше, что зарекся к этой херне прикасаться. А ты что с ним делать будешь?

– Не знаю. Могу тебе отдать, продашь, в копилку закинешь.

– Если тебе не жалко, давай. Загнать не проблема.

– Держи.

– Спасибо.

– Без проблем, – я хлопнул его по плечу, а конверт с деньгами сложил и запихнул в карман.

– Слушай, наверное, мы с тобой все-таки дураки.

– Это почему?

– Нам девок подсовывают и дурь, а мы носы воротим.

– Гера, забей хер, и без нас на земле достаточно нариков и блядунов.

– Это верно. Что делать будем? – Я оглянулся, номер красивый, но в нем было как-то пусто.

– Не знаю, ты хочешь тут оставаться?

Гера подумал и ответил:

– Не-а, я бы загнал эту херню и, может, по городу покатался. Или домой поехал бы.

– К Ире?

– К Ире, а ты?

– Я бы, наверное, выпил пива и полежал на кровати.

– Хуевые из нас гангстеры.

– Ха-ха-ха, это точно.

Так мы покинули роскошные апартаменты.

По дороге домой в машине воцарилось молчание, каждый думал о своем. Я оперся головой о прохладное стекло и чувствовал неимоверную усталость. Думал о Лиле, маме и учителе – как много они для меня сделали, и как много я упустил, не решившись что-то сделать в ответ. Гера молчал, сосредоточившись на дороге. Я смотрел на друга и понимал, что в его голове крутится не меньше мыслей, чем у меня. До этого дня я воспринимал его совсем по-другому, он и был другим. Но стоило мне взглянуть на его настоящие чувства, и я понял, что все его кривляния – просто маскировка, способ выживать, приобретенный с опытом длиною в жизнь. Мне было горько от этого, ведь я наблюдал за человеком, который отчаянно хочет жить и не зависеть от обстоятельств, свалившихся на него с самого детства. Я видел в нем родню.

Он подбросил меня до дома, машина встала, а мы молчали.

– Зайдешь? – спросил я.

– Нет, я все-таки поеду.

– Домой?

– Да, домой.

– Хорошо.

Я вышел из машины и направился к парадной, Гера еще немного постоял. Я видел, что он не снимает руки с баранки, смотрит перед собой. Я подумал, что нужно вернуться и поговорить, но парень словно услышал мои мысли и дал по газам. Я проводил взглядом исчезающую черную ладу, а внутри зрела непонятная мне тревога: казалось, что я ухожу под воду и больше не могу вдохнуть. Вернувшись домой, я ничего не смог делать, просто пялился на «Купчиху», а в голове было пусто.

***

– Мы получили это, с позволения сказать, послание за неделю до происшествия. Тогда мы уже установили слежку за твоим дружком, тобой и всей вашей вонючей сворой, – отец старался вывести меня на эмоции, но я молчал. – Молчать изволишь? – мужчина сделал несколько быстрых шагов и оказался лицом к лицу со мной. – Ты думаешь, прислал записку, и я тебя пожалею? Я всегда знал, что твои картинки до добра не доведут! Кому ты нужен с этой мазней? Еще и связался с упырями! Как ты смел? Ты предал меня с самого начала, Даня! Ты и все твое искусство – это просто хлам! – он скорчил гримасу на лице. – Мусор! Мусор двадцать первого века!

Я в ответ на адресованные мне вопли лишь устало улыбнулся.

– Ухмыляется! Нет, ты посмотри, ухмыляется, сучонок!

– Алексей Сергеевич, разрешите обратиться! Разве это сообщение не содействие следствию? – второй полицейский вел себя крайне осторожно.

– Какое на хер содействие! Может, это и не он писал! Ты хоть понимаешь, что у тебя теперь нет будущего? – он снова обратился ко мне. – Здесь тебе пиздец, если не заговоришь, и там – они тебя прищучат, ты им давнишнюю затею сорвал. А вообще, твой Вениамин давно у нас под колпаком.

– Что ж вы тогда его не взяли?

– О! Он разговаривает! Вы посмотрите! А не твое дело, дружок, что не взяли! Сейчас вот берем! Дельце-то крупное выгорело, можно на более долгий срок упрятать!

– Алексей Сергеевич, – в комнату для допроса робко заглянула женская голова.

– Что?

– Вас к телефону вызывают.

– Я занят, Маша, скажи, что перезвоню.

– Я так и сказала, Алексей Сергеевич, но говорят, дело срочное.

– Срочное?

Девушка несколько раз кивнула.

– Ну, раз срочное, – он еще раз глянул на меня, цыкнул с досады и направился прочь.

В камере воцарилась тишина. Я остался один на один со вторым полицейским.

– Слушай, Дань, что ты уперся? Сдал бы уже ему имена.

– Да не посадить он их хочет, а отыграться на них за свою просранную карьеру.

– Тебе-то какое дело? Тебе отсюда валить нужно, в тюряге все пальцы переломать могут по его указке, рисовать не сможешь.

Я снова ухмыльнулся.

– Да, это, пожалуй, единственное, что у меня осталось. Есть закурить?

***

Картину было велено доставить в среду, мы с Герой так и поступили: бережно запаковали полотно в крафтовую бумагу и вызвали «газель».

Во время сборов я погрузился в себя, непонятная тишина поселилась в моем сердце и разуме. Казалось бы, все хорошо, за эту работу мне точно хорошо заплатят и попросят добавки, но что-то меня волновало.

Мы бережно вынесли холст из дома, нести пришлось вдвоем, ведь его размеры были немаленькими. На улице уже ждала машина, прыткий парень с сигаретой в зубах и распахнутой куртке открыл двери. Они с Герой о чем-то переговаривались, но я не слышал слов, словно погрузившись под воду и задержав дыхание, все происходящее казалось отдаленным, неважным. Я смотрел на все со стороны, голоса вокруг звучали как глухое бульканье.

Всю дорогу я находился в вакууме, отвлекаясь только на питерские пейзажи. В машине на мое удивление мурлыкало «Эльдорадио», из всех радиостанций я сам всегда предпочитал именно ее, хоть и слушал редко. Мы приехали к тому же дому, поднялись по тем же лестницам, вошли в ту же квартиру, аккуратно пронесли картину в том же коридоре.

– О-о-о! Наконец-то! Доставка шедевров на дом! А вот и мой дорогой художник, – Вениамин незамедлительно подошел к упакованной картине, он светился как медный таз. Было заметно, что парень празднует победу. Мы с Герой держали полотно, стоя по бокам. Молодой вождь закурил сигарету. Длинными тонкими пальцами он начал срывать упаковку, я слышал, как рвется бумага, и как будто физически чувствовал боль, словно меня самого раздели догола и собираются заживо снять кожу. Когда бумага была полностью снята, Вениамин сделал несколько шагов назад.

– Magnifique!²⁰ – Вениамин подошел ближе, чтобы рассмотреть детали. – Даниил, браво! – Я молчал. – Теперь поставьте ее вон туда. Я пригласил одного человека, он оценит работу, и мы сможем приступить к следующей. Вы свободны.

Выполнив указания, мы с Герой оказались на улице. Пригревало теплое летнее солнце.

– Гера, к чему можно будет приступить?

– М-м-м? Да так, не знаю.

– Ты обещал сказать, когда я закончу «Купчиху».

– Эх, – он знал, что я не отвяжусь, деваться было некуда. Конечно, он мог соврать, но решил остаться честным. – Слушай, я думаю, что тебя расстроит ответ, поэтому и не говорил. – Я молча смотрел на него. – Ладно, я слышал, что Веня договорился с людьми из музея, где ты работал.

– Корпус Бенуа?

– Да, – он почесал в затылке, – я слышал, что он хочет заменить картину и вынести оригинал из музея. Еще я слышал, что половина Эрмитажа разворована, висят копии, но это делалось в девяностые. Вениамин хочет переплюнуть тех, кто это делал, и закрепиться на рынке. Плюс еще подарки, сам знаешь. – Я таращился на него. – Я знал, что ты не в восторге будешь, вот и не говорил.

Я хотел заорать, но молча направился в сторону парадной, из которой только что вышел.

– Эй! Ты чего? – парень схватил меня за плечо и резко развернул к себе. – Ты хочешь ему пару ласковых сказать? Картину вынести? Он тебя шлепнет на месте, и дело с концом! – Я молчал, меня пошатывало. – Слушай, я знаю, что ты не в восторге, но сам подумай, сколько бабла! Если прокатит, ты можешь писать ему подделки, сидя в своем двухэтажном доме на берегу моря! Даня, куда ты?

Он был прав, высказывать свое недовольство Вениамину было опасно, глупо, нелепо. Голова закипела, ноги стали ватными, мне хотелось лечь в постель и надолго уснуть.

– Ты не просто так ходил на мои экскурсии, верно? – я поднял глаза и посмотрел на человека, которого начал считать другом. – И, конечно, возился со мной не просто так? Это все часть плана, а я подвернулся под руку, еще и так вовремя! Ха-ха-ха! – нездоровый, отчаянный смех вырвался из моей глотки. – Как же я не подумал. Лиля была права, я просто слеп.

– Слушай, чувак, не создавай драму! Да, я не просто так приходил туда, был приказ, я присматривался, но сам толком не понимал, как будет. Понимаешь? Это все. Я же тебя и не знал тогда, ну парень и парень, что мне? – он старался заглянуть мне в глаза. – Я потом понял, как для тебя это важно, вообще не думал, что к картинам можно так относиться. Я же не художник.

– Нет! Ты барыга! Вы все наживаетесь на искусстве, а сами в грош его не ставите! И людей, которые пишут! А это их жизнь! Моя сраная жизнь! – слезы выступали на глазах, я был на грани.

– Да! Но с другой стороны, подумай! Твоя работа будет висеть в музее! Ты будешь при бабле! Делай что хочешь!

– Ты предлагаешь мне спокойно предать все мои идеалы? Все, чем я дорожу, и заменить это деньгами и подделками? – в этот момент я подумал о Леонидовиче.

– Нет, ты же можешь еще парочку написать, и все.

– Ты сам-то веришь в то, что говоришь? Я у него на поводке. – Гера промолчал. – Когда они планируют это провернуть?

– Точно не знаю, но вроде через пару недель.

– Ясно.

Мелкая дрожь пробирала все тело, я был готов прикончить их всех, но вместо этого поплелся прочь. В теплом солнечном свете мой друг остался один, а я смотрел себе под ноги и думал, хватит ли мелочи на проезд.

***

– Ну что ж, начнем сначала? – он остался один на один со мной в холодной и сырой камере для допросов. – Зачем ты это сделал, Даня? Зачем написал письмо? Зачем ты сдал своих подельников? Неужели, Даня, тебя совесть замучила? – полицейский продолжал кривляться. – Мы твоих дружков накрыли по твоей наводке, за это, конечно, спасибо! Кого-то пристрелили, кто-то убежал, только твой Георгий попался. Вениамина на месте не оказалось, а мне бы этого очень хотелось. Но он умный, сука, видимо, за границу успел улизнуть. Словно почуял неладное, тварь ползучая! Но ничего, я его кирзовым сапогом все равно прижму. Что с тобой делать, горе луковое? Я повторю вопрос, зачем?

Я помолчал, но в этот раз ответил. Это был первый разговор с отцом за много лет.

– Я когда узнал о том… ну, ты понимаешь, я тогда в хлам нажрался, – я тихо говорил, а он внимательно смотрел на меня. – У меня оставался твой номер телефона, я не знал, рабочий он или нет, просто написал. Я думал, ты не прочтешь, сообщение потеряется.

– Ты хоть понимаешь, с кем связался?

– Вполне.

– И?

– А мне по херу на них.

– А сдал-то зачем? По идее, тебе горы золотые могли достаться, – он перешел на спокойный тон.

– Я тогда долго думал, пил и думал. И понимаешь, решил, что предал все, во что верил, все, что искренне любил, потерял всех, кого мог, потому что не хотел брать ответственность, думал, что и так нормально. Но живопись для меня остается святой, и никакие золотые горы не могут заменить мне честного творчества.

Воцарилась тишина, первый раз за всю жизнь мы слушали и слышали друг друга.

– Не понимаю, чем тебе простая жизнь не угодила? Работал бы со мной, нормальным человеком бы стал. Нет, тебе это все не надо! Тьфу.

– Таков мой удел, я не могу отрицать своего дара, но я его даже не ценил. Я часто думал, если я откажусь от него и стану нормальным, то, может быть, стану счастливее, все будет проще. Но это не так. Живопись делает меня полноценным человеком, ничто другое этого не заменит. Отец, ты можешь и дальше пытаться меня унизить, даже отправить в тюрьму, я вижу, тебе этого хочется, но ты меня не сломаешь. Я сделал выбор. И даже с переломанными пальцами я буду писать.

Мы смотрели друг другу в глаза первый раз по-честному.

– Алексей Сергеевич! Новости! – в камеру вбежал младший по званию.

Мужчина направился к подчиненному, тот доложил обстановку, но так, чтобы я ничего не слышал.

– Угу. Ага. Интересно. Ступай, готовь документы.

Парень в форме выскочил за дверь. Мужчина повернулся.

– Хорошие новости, Даня, подельник твой всю вину на себя берет, мы тебя отпускаем.

– Что?

– Георгий сознался и будет отбывать срок. Тебе светит условка.

– Гера взял вину на себя? Я не понимаю.

– Ты легко отделался. По-хорошему, тебя тоже упечь, но твой дружок сказал, что ты просто рисовал картины и ни о чем не знал. У меня есть еще пара болванов, которые на Вениамина работали, они тоже о тебе ни сном ни духом не слышали. Короче, повезло тебе, но знай, мы в курсе всего, так что шаг влево, шаг вправо – и на нары.

Он направился к двери и, перед тем как выйти, сказал:

– Знаешь, я рад, что ты нашел себя. Да, мне твое ремесло не нравится, но ты имеешь право на это и на жизнь, которую хочешь построить. Только, Дань, будь мужиком. Ты правильно сказал: ответственность это важно для мужчины. Я в свое время тоже ошибался. – Я поднял голову и с удивлением посмотрел на отца, тот покраснел от напряжения, первый раз в жизни он признал свою ошибку. – Сегодня я услышал тот ответ, который хотел. Живи по-честному и постарайся на этот раз ничего не просрать.

С этими словами он вышел из камеры, дверь тихо закрылась.

Через пару часов после разговора с отцом я оказался на свободе, но попросил отвести меня к Георгию Победоносцу. Он сидел в одиночной камере, внутрь меня не пустили, но разрешили сказать пару фраз через решетку. Парень улыбался.

– Зачем ты это сделал? – спросил я.

– Там такая заварушка была – когда в нас палить стали, я подумал, что кирдык мне. А после пришел к выводу, – он сделался серьезным, – что правильно ты сделал. Да, я знаю, это ты контору спалил.

Я промолчал.

– В наше время нужно жить по сердцу. Настоящая картина пока на месте, – Георгий усмехнулся, – можно сказать, добро верх взяло. Знаешь, пока я с тобой не познакомился, обо всех людях дурно думал, не встречал человечности и сам так зачерствел, что решил – бабки правят миром! А когда палить в меня начали, только про Иру и думал.

– Гера, ты же понимаешь, они тебя надолго закроют.

– Ты не переживай, брат, все нормально, я на зоне своим буду. Отсижу да выйду, может, подкуплю кого-то попозже, когда все уляжется, или за хорошее поведение срок скостят. Я им кое-кого выдал, так что не бойся, недолго мне сидеть.

Я не верил ему, но он верил в себя, он всегда таким был.

– Ты про книжку помнишь?

– Про книжку…

– Да, заначки мои найди, там и тебе припасено, ты ж как с радаров пропал, я твою долю и припрятал. Ты, кстати, сам-то как тут оказался?

– Я две недели после доставки картины не знал, куда себя деть. Толком ничего не делал, даже до кистей не дотрагивался, пил и спал, совсем в зверье превратился, пьяный по улицам шатался. Отец за мной давно слежку установил, меня и приняли сюда, потом и тебя привезли. От Вениамина адвокат приходил, пытался вытрясти, не выдам ли что. Как думаешь, меня прихвостни Вени убьют?

– Не-а, ты фигура видная, а они пока на Бали зависают, потом уже вернутся.

– Я же им такое дело сорвал.

– Сорвал, но я наплел, что это стопудово конкуренты! Короче, прикрыл твой зад.

– Спасибо. Ты много для меня сделал.

– Знаешь что, Даня, живи счастливо, ради Бога. Верни Лилю, пойди на учебу, позвони маме, напиши роман, в конце концов. Нашу историю. А я выйду, и погуляем на моей свадьбе! Ире денежку передай, пусть распорядится с умом, я как узнаю, куда меня закинут, вам знать дам, понял?

– Хорошо!

– Вот и хорошо! За меня не бойся! Давай иди! В книжку залезь!

Я направился к отцу.

– Алексей Сергеевич, разрешите обратиться, – тот сидел за большим столом с огромной кипой бумаг.

– Чего тебе?

Я подошел совсем близко и шепотом произнес.

– Пап, ты это…

– Ну?

– Можно Геру куда-нибудь в приличное место. Ты же знаешь, что он просто исполнитель, как и я, он прикрыл меня, картина на месте.

– Тьфу! С вами одна морока! Знаю я, что он шалопай безмозглый! Думали, мы вас не пасем по городу, что ли? На каждого такого мелкого бандюгана папка с документами имеется! Посмотрим на его поведение.

– Хорошо, спасибо!

– Иди уже.

В его голосе я услышал интонации из детства, когда он так говорил: «Посмотрим на твое поведение», это означало – «Я постараюсь».

Всю дорогу до дома я думал о друге, он остался за решеткой, а я ушел. Оказавшись в одиночестве в полной тишине и пустоте комнаты, я почувствовал, что меня отпустило, телу стало легче. Я знал, что голос внутри меня остался, но он больше не владел мной. Отныне мой дом – моя воля.

Открыв книгу, на которой красивыми золотыми буквами было написано «Михаил Врубель», я нашел записку с адресом и указания, как туда добраться. У Геры был смешной почерк, читая, я улыбался, в самом конце было написано: «Только попробуй спереть!»

Из кармана донесся телефонный звонок.

– Алло?

– Даниил Алексеевич?

– Угу.

– Здравствуйте! Меня зовут Наталья Владимировна, я из нотариальной конторы. Нужно обсудить наследство! – женщина говорила приказным советским тоном, словно робот.

– Наследство? Какое наследство?

– Владимир Леонидович оставил вам жилплощадь, нужно оформить документы, – она что-то говорила, но я уже не слышал, слезы побежали по щекам горячим градом.

Я не один. И никогда не был.

20. Великолепно (с французского).